Адамово яблоко

Сегодня мне опять приснился Эдвард. Только я закрыл глаза, прямо перед моим лицом возникла портьера винного цвета, со всех концов украшенная черной плетеной бахромой. Я протянул к ней свою по-странному бледную руку и отодвинул в сторону. За портьерой был шестиугольный зал, стены которого покрывал черный перламутр. В самом центре зала стоял маленький чайный столик, изготовленный из граненого хрусталя, который переливался всеми цветами радуги. Возле него была кушетка, обитая каретной стяжкой из темной кожи. На кушетке располагался человек — сначала я не узнал его. Игра света и тени на его теле, исполненная хрустальным столиком, создавала своеобразное оптическое явление: казалось, что характер поверхности его кожи позволяет отражать часть падающего на нее светового потока — то есть будто бы его кожа обладала тем же свойством, например, что хрусталь или алмаз. Он улыбнулся, и я угадал черты лица Эдварда. Атмосфера была напряженной, как в голливудском триллере. Я приготовился к смертельной схватке, но тут сон круто повернул налево. Мы оказались на моей кухне и… Боги, он был голым! Он был полностью без одежды! Эдвард объяснял мне какие-то формулы, делая вид, что ничего странного не происходит, что он всегда не носит одежду, когда занимается математикой. Мне пришлось поступить так же, чтобы не показывать свою неопытность в вопросе репетиторства. Пока голый Каллен рассказывал про интегралы, у меня закипал мозг. Стоит ли описывать все то напряжение и смущение, что я испытал во сне, или все и так понятно? От этих чувств я и проснулся. С трудом сел в кровати. Скрипели створки открытого окна; рингтон телефона Чарли доносился из-за двери, там же что-то грохнулось. Странный сон оставил после себя неприятный осадок. Спускаясь к завтраку, я не понимал, что делаю и куда иду, будто бы все еще продолжал спать. Шумные школьные коридоры не взбодрили меня, напротив, усилили ощущение нереальности окружающего мира, а толпы незнакомцев, серое небо и несущественные разговоры вгоняли в какую-то, что ли, депрессию. Когда ко мне обращался Майк, я отмалчивался, мысленно возвращаясь к тому сну. Вспоминал смазанное лицо Каллена снова и снова. И не только лицо. Задавать себе вопрос о том, почему он мне снится несколько дней подряд, я не хотел. Почти боялся. Боги, он был голый… Майк заметил, что я "какой-то не с той ноги", и не стал доставать своей болтовней на ланче. Там же, на ланче, я по привычке наблюдал за столиком Калленов. Издалека мне показалось, что глаза Эдварда снова стали другого цвета — черного. Я убедился в этом, когда наш класс столпился у школьных автобусов, собираясь на экскурсию в ботанический сад. Мы стояли достаточно близко, чтобы я сумел рассмотреть его. Каллен со своей сестрой Элис сели в другой автобус. Мне кажется, он сделал это специально, чтобы не сталкиваться со мной: объясняться за вчерашнее он нужным не считал. Ах вот как. Ну хорошо. Я спросил у Майка, говорил ли Эдвард с ним, когда меня не было в школе. — Псих? С чего бы? — То есть ты не рассказывал ему, что произошло на физкультуре? — Ты сбрендил? — И домашку для меня ты ему не передавал? — Если бы ты почту открыл, ты бы увидел, что я сбросил все туда. — Майк звонко рассмеялся. — Я прям представляю его морду: “Эй, Псих, вот тебе задание: отнеси-ка Крису домашку”. — Вот ты смеешься, а он реально пришел ко мне вчера и принес. И спросил, болит ли у меня голова. Майк начал выдвигать предположения о том, как Эдвард узнал про мою голову — одно абсурднее другого. Три раза он спросил, не приснился ли мне его визит в ночном кошмаре (у меня каждый раз бежали мурашки по коже, когда он говорил слово “сон”). В итоге мы сошлись на мнении, что Эдвард случайно подслушал чей-то разговор, но не хотел в этом признаться, а уж зачем он явился — осталось тайной. Я решил подумать об этом позже. Два автобуса остановились у белого здания, окруженного теплицами разных размеров. Одна из теплиц была пристроена к этому зданию, она же была самой большой. Мистер Баннер наказал классу не разделяться и следовать за ним. Он рассказывал, какие виды растений здесь выводят и о том, как принято ухаживать за кактусами, выращенными в тепличных условиях. Внутри теплиц все зеленело; некоторые кусты занимали очень много пространства и тянулись до самой крыши. Снаружи задувал пронизывающий ветер, но внутри было тепло, пахло влажной землей и растениями. Проход, по которому следом за мистером Баннером двигались ученики, был узкий. Все толпились, и мне постоянно кто-то наступал на пятки. Когда одноклассники разбрелись по извилистым дорожкам между грядками, в теплице поднялся галдеж. Я остался стоять возле учителя, чтобы послушать лекцию. О, мистер Баннер сиял! Казалось, от экскурсии он получал больше удовольствия, чем все его студенты вместе взятые. Эрик Йорк — нервный парнишка, маловыразительный и в целом весь кое-какой — с натянутой улыбкой что-то размешивал в высокой пластиковой бочке рукой, а мистер Баннер стоял рядом с ним и разглагольствовал. — Давай размешивай, размешивай! — Да, сэр, конечно, сэр. — Яичная скорлупа, морковная ботва, навоз… — Тут Эрик замер, а его лицо исказила гримаса отвращения. Мистер Баннер не растерялся: — Размешивай, давай! Отлично, потрясающе! — А долго еще? — Йорк, я сказал, размешивай! О! — Он подставил большую кружку к кранику, отведенному из дна бочки. — А сейчас я налью кружечку компостного чая. Это наглядный пример переработки отходов! — Можно мне? — Тайлер, еще один из моих одноклассников, взял кружку из рук преподавателя и понюхал. — Конечно, только не пей, это для растений! — Мистер Баннер суетливо поправил очки. Тайлер продемонстрировал мне свой трофей; вид у него был очень довольный. Ньютон, стоявший рядом с нами, заинтересовался: он понюхал, потрогал, обсудил во всех подробностях такую невероятную штуковину со всеми, кто находился поблизости. Даже попытался обтереть об мою флисовую рубашку свой палец, испачканный в этом добре, на что я отреагировал очень отрицательно, попросив его исчезнуть. Удивительно: столько радости на лицах, и нужна была лишь обычная кружка с дерьмом. Не впечатленным, помимо меня, остался и Эрик Йорк, который решил пожаловаться мне на мистера Баннера, сообщив, что только больной человек способен заставить другого человека сунуть руку в чан с говном. Я Эрика не слушал, но активно кивал, тем одобряя каждое его слово. Эдвард стоял в отдалении. Он касался лепестков какого-то цветка кончиками пальцев. Сестрица его куда-то подевалась, и никто с ним не заговаривал. Мне стало интересно: о чем он думает, глядя на эти цветки? О цветках или о чем-нибудь другом? Эдвард со стороны казался расслабленным и задумчивым, но я слишком внимательно его разглядывал, чтобы обмануться. Он весь был неестественно прямым — спина, ноги, плечи, — челюсти сжаты, брови сведены. Натянутый, как струна. — Да-да, Эрик, конечно, — ответил я на очередную его реплику. — Ты уверен? — уточнил Эрик. — Ты абсолютно прав. В довершение я кивнул, не сводя глаз с лица Эдварда. Мимо проходили ученики, мешая мне наблюдать. Он стоял далеко, в другом конце длинной теплицы. Нас разделяли три многоуровневые металлические конструкции, расположенные поперек теплицы и таким образом визуально разделяющие ее на две половины. Эти конструкции имели высоту примерно в пять с половиной футов и использовались как грядки для астрофитумов — кактусов с округлыми стеблями и цветками на их верхушках. Вряд ли Эдвард мог заметить или почувствовать мой взгляд среди такого нагромождения предметов и всей этой суматохи, но я все равно был настороже, прямо как пугливая косуля: стоило ему совершить хотя бы малейшее телодвижение, я тут же отворачивался. — Она что, сама тебе сказала? Я был готов утверждать что угодно, лишь бы сохранить эту иллюзию диалога между нами. Не мог же я замереть на месте и просто смотреть на Каллена. А не смотреть на него было непросто. — Непременно, — пробормотал я. Эрик замолчал на некоторое время. — …Тебе нравится? — Разумеется, — я снова кивнул. И тут случилось. Эдвард внезапно обернулся и уставился прямо на меня, на меня. На меня! Он смотрел сквозь толпу, сквозь эти проклятые металлические конструкции и кактусы. У меня дыхание перехватило. Я резко повернул голову и чуть не сшиб Эрика. Эдвард разоблачил меня! Даже не знаю, что он обо мне подумал! — Виноват, — бросил я, между делом пытаясь успокоить свои нервы. Эрик выглядел подавленным. — Слушай, я все понимаю, но ты не мог бы… Анжела мне нравится со средней школы, понимаешь? А ты здесь недавно. Просто если ты не серьезен в этом плане, то я тебя как друга прошу, ладно? То есть, конечно, пусть тогда она сама выбирает, но все равно. — О, проклятье, — простонал я. — Вы с Анжелой отлично друг другу подходите, я ничего не имею против. — Слушай, это не смешно. Я тебе правду говорю. — Он опасно прищурился и начал теребить молнию на своей куртке, бедолага неврастеник. И почему Эрик нашел в лице меня свободные уши, чтобы поведать о своих тайных горестях? Неужели он думает, что я в этом разбираюсь? Мне эти интимные признания были ни к чему. — Ты выбрал неудачный момент для такого разговора. Давай в другой раз. Ты и Анжела — отлично, супер, мне совершенно без разницы! — Так ты же сказал, что тебе нравится Анжела. Я был сбит с толку. — Я — и такое сказал? — Ну да. — Забудь. Эрик приосанился. — Анжела красивая, добрая и умная. Это тебе не шутки. Она многим нравится. Я стал судорожно соображать, как мне исправить ситуацию, ведь дело начало набирать нешуточный оборот. — Послушай, Эрик, — серьезно начал я, — ну ради бога! Я просто задумался и сморозил чушь. Я согласен, она умная, красивая и все такое. — Кто красивая? — спросил внезапно подошедший Ньютон. — Ты, — ответил я, отнимая его руку от своего плеча и припоминая, как совсем недавно он окунал ее в компост. — Ты чудо. — Это он про Анжелу, — объяснил Эрик. — Ты смотри мне, Крис! — Он что, на нашу Анжелу запал? — Майк присвистнул. — Нет, — процедил я. — Ой да ладно тебе, — протянул Майк. — Все поня-... — Черт возьми, мне не нравятся девушки. — Мое лицо горело от стыда. — Вы можете заткнуться? — Как это? — удивился Майк. — А кто тогда нравится? — Эрик был крайне озадачен. Если бы Эрик с Майком превратились в один организм, думаю, суммарный уровень их IQ мог бы приблизиться к показателям нормального. По отдельности интеллектуальные способности этих двоих оставляли желать лучшего. Майк схватил меня за рукав и оттащил подальше от Эрика. Он зашипел мне прямо в ухо: — Ты же пошутил, чтобы он отвалил, да? — Да. Отцепись от меня. — Я освободил свою руку и поспешил оставить Ньютона с Эриком, так сказать, поболтать тет-а-тет. Эти болваны орали на всю теплицу! А если бы Каллен услышал? Я бы под землю провалился. Мне срочно нужно было подышать свежим воздухом. Я вышел из теплиц и присел на скамью, что стояла возле парковки. Большой желтый автобус как раз кстати загораживал эту скамейку от тех, кто входил или выходил из теплиц. Я спрятал руки в карманы, чтобы не замерзли, и вытянул ноги вперед, наконец-то расслабившись. Правда, ненадолго: стоило мне прикрыть глаза, и в голову тут же полезли неприятные мысли. Я вспомнил свои странные сны, эти гребанные уроки биологии, визит Эдварда ко мне домой… Я придаю всему слишком много смысла. Ничего не изменилось: я не знал, зачем Эдвард приходил, что значил наш разговор на биологии, откуда ему известно про физкультуру, но одно ясно — он все еще считает меня пустым местом. Хватит мне ломать над этим голову, хватит высматривать его в толпе — я занимаюсь этим слишком долго и все безрезультатно. Он обходится со мной грубо и дает понять, что разговаривать нам не о чем, а я словно был одним из тех дураков, что тонут в болотах. С каждым новым шагом трясина затягивает меня все глубже, но я все равно пытаюсь сделать шаг вперед в надежде перебраться. Я кивнул сам себе и был собой доволен. Вернув свои мысли на путь здравого смысла, я собирался вернуться в автобус и ждать остальных — и пообещал себе ни разу не взглянуть на затылок Каллена, — но меня пригвоздило к скамейке. Словно с намерением испытать меня, случаю было угодно принести в мое временное убежище чужие ноги. Классные ноги. Вселенская шутка. Божественный заговор, чтобы свести меня с ума. — Привет, — сказал Эдвард. Я не решился поднять голову. У меня случится настоящий припадок, если он заметит хоть один призрачный намек на содержание моих недавних размышлений. — Еле отыскал, — сказал он, не дождавшись моего приветствия. — Меня, что ли? — Тут до меня дошло: наверное, он пришел объяснить произошедшее вчера. — Кого еще, если не тебя. — Эдвард выдержал паузу — ждал ответа. Но я не мог пересилить себя и молчал. Шли секунды. Как будто он все понял, поэтому специально тиранил меня. Как будто мое смущение окрыляло его преследовать меня до конца, ну в самом деле! — Как ты себя чувствуешь? Все нормально? — А почему у меня что-то должно быть не нормально? — наконец-то выдавил я. — Твоя голова, — пояснил он. — Ты очень бледный и сидишь тут один, — на этих словах Эдвард тихо фыркнул и спрятал руки в карманы. Его голос был наполнен тихим презрением. — Странно, что твоя компания не забеспокоилась. Он не собирался объясниться — куда уж ему. Он пришел плеваться ядом. Смущение сразу отошло на второй план, я был раздражен. — И ты решил составить мне компанию получше? — съязвил я. Каллен окинул меня тяжелым взглядом. Мне, и правда, не стоило звать его на чай — поладить у нас не выйдет. Больше я этой ошибки не совершу, пусть он принесет мне хоть годовой запас домашки, пробираясь из Китая через Аравийскую пустыню и Бермудский треугольник. Наступило неловкое молчание. Я встал со скамейки и нарушил его первым: — Я насиделся. Пойду, пока не окоченел. Когда я подошел к автобусам, Эдвард меня догнал. — Ты злишься на меня, — спросил он, как ни странно, утвердительным тоном. — Я вчера повел себя невежливо, извини. Я уже совсем ничего не понимал. Что ему от меня нужно? — Тебе нужно что-то конкретное? — я озвучил свою мысль. — Ну конечно нет, — сдержанно возмутился он и закатил глаза. — Я хочу все исправить. Но лучше бы я этого, конечно, не делал. — Опять ты за свое! Говори яснее. Тут Эдвард начал озираться, будто бы боялся, что кто-то услышит его. — Мне неприятно думать о том, какое у тебя сложилось обо мне впечатление. Если бы я взялся описывать выражение его лица, я бы обязательно сделал это в высокопарной манере, использовал бы сладкое прилагательное вроде “чувственное” или еще какое-нибудь, но я в таком не силен. У меня не получится красиво рассказать о его бровях или блестящих глазах, хоть они того и стоили. Могу сказать так: если бы он попросил что-нибудь у Гитлера, тот бы не устоял. Только вот что это все значило — хрен его знает. — Так мне держаться от тебя подальше? — Моя нервная улыбка дрогнула. — Или ты будешь что-то исправлять? — Я не знаю. — Он опустил взгляд и едва заметно улыбнулся. Тут за спиной Эдварда, у выхода из теплиц, показалась моя компания в полном составе. Ньютон, завидев нас, сразу же решил все испортить и подойти — поступи он иначе, я бы очень удивился. — Я подумаю над этим позже, — пообещал я. Каллен посмотрел на меня очень странно. Это был тяжелый взгляд, мрачный. Затем он кивнул и, не прощаясь, запрыгнул в автобус. *** Вечером мы с Чарли ужинали в его любимой закусочной. Декор здесь ничем особенным не отличался — в Штатах таких кафе тысячи, — меню тоже без изысков: фастфуд, пироги, снеки и парочка салатных блюд. Я сразу отметил отсутствие музыки, хотя обычно в дешевых закусочных играют неприятные мелодии, которыми можно пытать людей. Здесь, вместо Рики Мартина, посетители слушали агонию старой кофемашины и скрипы стульев, на которых сидели усатые мужчины в потертых бейсболках. Почти сразу к нам подошла невысокая официантка средних лет, чтобы взять заказ. — Ты стал очень красивым и взрослым, Крис, — сказала женщина и ласково улыбнулась. Я попытался вспомнить, кто это. Тщетно. На бейджике было написано имя — Кора — мне оно ни о чем не говорило. — Привет, Крис! — подошел еще один человек, примерно того же возраста, что и официантка. Тучный мужчина в бейсболке, надпись на которой гласила "Кока-кола". — Ты… ты помнишь меня? Я напрягся и посмотрел на Чарли, ожидая от него пояснений. — Однажды я играл Санту! — добавил он. — Да, Уэйлан, в то Рождество ему было четыре, — сказал Чарли. — Но впечатление-то я произвел! — Уэйлан повернулся к официантке, видимо, рассчитывая на поддержку. — Неизгладимое, дружище, — бросил Чарли. — Ты был великолепен. Поддатый Санта. — Ну все, Уэй, не мешай Свонам ужинать. — Официантка развернула расстроенного Уэйлана. — Недотепа. — Мой старый приятель со школы, — пояснил Чарли. — По-моему, даже твоя мать с ним знакома. Мы заказали ужин, и официантка удалилась. — Ты, кажется, не в настроении? Что-то на работе? — поинтересовался я. Чарли тяжело вздохнул и не спешил отвечать, видимо, решая, стоит ли рассказывать. Я внимательно смотрел на него, ожидая ответа, и вскоре отец сдался. — Охранника на заводе в Сиэтле загрыз какой-то зверь, до сих пор не можем установить, кто это был. Жертва была из местных, поэтому мы весь день на телефоне. Никакого продыху не дают. Внезапно в закусочной стало тихо. Чарли воровато оглядел присутствующих. — Зверь? — удивился я. — Ну, здесь тебе не Финикс, Крис. Мы думаем, это был медведь, а может, пума. — Почему они покидают лес? — Да тому много причин. Не хватает еды, например. Чарли задумался. Видно было, что мысленно он уже не здесь, а на работе, поэтому я не стал лезть с расспросами. Мне бы со своими проблемами разобраться. Мы ехали домой молча. Я крутил в руках чек из закусочной и рассеянно смотрел в окно, вспоминая сегодняшний разговор с Эдвардом, когда полицейская рация Чарли, закрепленная на приборной панели, подала признаки жизни и препротивно зашипела. Его снова вызвали в участок, поэтому он подбросил меня до дома и вернулся на работу. Я скучал. По ящику крутили фильм «Дракула 2000». Попивая чай, я просмотрел весь фильм до конца, хотя и находил его нелепым. Время было позднее, около полуночи, а Чарли все так же пропадал на работе. Поразмыслив, чем можно заняться, я пришел к мысли, что мне ни разу не приходилось бывать на чердаке нашего дома. Загоревшись этой идеей, я оставил кружку на столе и поднялся на второй этаж. На потолке в самом конце коридора нашел вход. Пришлось еще искать стремянку, чтобы подняться, ведь, насколько я помнил, лестница к этому люку предусмотрена не была. Стремянка нашлась в кладовке. Поднявшись на пару ступеней, я отодвинул щеколду и толкнул люк. Мне на голову посыпались деревянная стружка и пыль. Я остановился, чтобы прокашляться, и продолжил подниматься. На вид чердак был чердаком: толстенный слой пыли везде, паутина в углах, картонные коробки, садовая тачка… В коробках была старая женская одежда. Мамы, скорее всего. Большую ее часть поела моль, но кое-что сохранилось. В этих вещах я обнаружил металлическую шкатулку с черно-белыми фотографиями и чей-то альбом с эскизами. Он меня заинтересовал больше всего. На вид вещь была очень старинной и дорогой: черного цвета, в твердом переплете, с гравировкой на обложке. Выгравирована была буква “Д” в красивых узорах, напоминающая по виду буквицы, которые я видел в старых книжках со сказками у своей бабушки Мари. Я нашел небольшой фонарик и сунул его в рот, освещая страницы альбома, который держал в руках. Когда я открыл его, мне сразу же бросилась в глаза своеобразная техника: художник рисовал тушью, пером, иногда акварелью, и его рисунки было трудно отличить от ксилографии из-за очень искусной имитации. Если работа была выполнена акварелью, то использовалось лишь два цвета: черный и белый. Градации серых полутонов отсутствовали — будто бы автор разделял только “свет” и “тьму”, хорошее и плохое, третьего не дано. Сплошная черная заливка в контрасте с белыми плоскостями была удивительно декоративна, поэтому персонажи рисунков выглядели несколько плоскими — выявляющую объем штриховку художник не использовал. Автор изображал и пейзажи, и людей на одинаково высоком уровне, что выдавало его профессионализм. Последняя страница содержала текст на итальянском языке и небольшую зарисовку маленького мальчика с длинными курчавыми волосами. Я долго листал альбом, все глубже погружаясь в детали. Утонченное, причудливое искусство, с виртуозной игрой силуэтов и контурных линий... Это были очень необычные рисунки, я раньше ничего подобного не видел. Мне захотелось узнать про автора все. Пришлось отложить изучение неожиданной, но приятной находки, потому что из-за пыли дышать на чердаке было трудно. Я принял решение спускаться. Держась за выступ, я ступил на стремянку и мысленно выдвигал теории о том, как этот альбом появился здесь, у нас на чердаке. Может, у отца был какой-нибудь знакомый художник, а может, этот человек жил здесь? Может, автором была одна из его женщин? Я был погружен в свои мысли и упустил момент, когда дверца люка начала угрожающе опускаться. Несколько фунтов с размаху ударили меня по правой руке. Описывая свое наслаждение, скажу так: меня закинуло в небо и вернуло обратно, словно на каком-то аттракционе для мазохистов — я имею в виду то самое бешеное развлечение, где пассажира то швыряют из стороны в сторону, то кружат, то еще что. Я протяжно закричал и быстро спустился с лестницы, потому что у меня закружилась голова. Риск упасть с лестницы, так сказать, напоследок, был слишком велик. Схватившись за руку, я увидел, что мизинец и безымянный пальцы побелели и начали потихоньку отекать. Боль была адская. Я быстро принял меры: сорвался на кухню, включил проточную воду и сунул руку под струю. Холод не помог, напротив, вскоре пальцы еще и посинели. Очень быстро добрую половину руки залил огромный лиловый синяк. Я мог двигать лишь тремя пальцами из пяти, что могло значить лишь одно. Я идиот, вот что. Мне повезло, что я левша! — Зачем ты туда полез, Кристиан, ты, балда! — крикнул Чарли в трубку. Я отодвинул телефон подальше от уха. — Это хороший вопрос, но что делать-то? Я, кажется, сломал себе пальцы. — Ехать в больницу, что! Чарли сорвался с работы и был дома спустя десять минут. Приложив замороженное куриное филе к поврежденной руке, я сел в машину, и полицейский эскорт меня и филе повез в больницу города Форкс. Эдвард, гад такой, накаркал: все-таки мне придется там появиться. — Только не звони маме, пожалуйста, — попросил я. — Она все равно должна знать, что ты себе пальцы переломал. Не от меня, так от тебя. — Понял. Я позвоню ей сам, только ты не звони. — Добро, — согласился отец. — Я нашел на чердаке какой-то альбом с рисунками, очень старый. Откуда эта вещь, ты не помнишь? — спросил я между делом. — Мало ли что там валяется. Весь этот хлам надо бы выбросить, да только мне нет никакого дела — не мешается, и черт с ним. — Так ты не помнишь? — Нет, — покачал головой Чарли. — Вообще без понятия. Он отвлекся и принял очередной звонок, громко рявкнув “Стивенсон”. Я решил не вмешиваться и виновато уставился себе под ноги. Город маленький — дорога много времени не заняла. На пороге больницы нас встретила медсестра — пышная женщина средних лет с милой улыбкой. — Мистер Свон, что у вас случилось? — она кокетливо улыбнулась моему отцу. — Мой сын сломал себе пальцы! — Чарли принял серьезную, решительную позу: кобура на поясе, руки — тоже. Женщина перевела взгляд на меня, и на ее лице отразилось обеспокоенное выражение. — Пройдемте! — Тетя развернулась и косолапой походкой засеменила по больничному холлу. Меня отвели в смотровой кабинет — длинную комнату с несколькими койками, окруженными полупрозрачными занавесками-ширмами. Медсестра измерила мне давление и велела второй позвать врача. Через некоторое время в дверях появился высокий мужчина в медицинском халате. Вошедший был относительно молод, светловолос и невероятно красив. В руках он держал какие-то бумаги, которые, впрочем, сразу же оставил на тумбе у входа. Я сразу догадался, кто это такой. Его лицо было схожим с лицами его приемных детей: бледность, аристократичная красота и очень странный цвет глаз. Он смотрел на меня с неподдельным интересом. Врачи на своих пациентов так не смотрят. Разве что если у этих пациентов не растет вторая голова на плечах или третья нога на заднице — тогда, быть может, смотрят. — Спасибо, миссис Мейсон, ваша помощь больше не понадобится, — ласковым тоном обратился он к медсестре, которая мигом зарделась. — Кто у нас тут? Сын шерифа собственной персоной. — Доктор покосился на курицу, что покоилась у меня на коленях и охлаждала руку. — Меня зовут доктор Карлайл Каллен. Как это произошло? Боль в руке усиливалась и начинала иррадиировать в локоть. У меня не было сил ни на какие любезности. — Мне на руку упал чердачный люк, если это важно, — раздраженно бросил я и добавил: — сэр. Доктор подошел ближе, натянул перчатки и осторожно отнял курицу. Он не прикасался ко мне, лишь возвышался надо мной, как огромная скала, и смотрел на кисть сверху вниз, держа собственные руки за спиной. Даже не попросил меня поднять руку! Что же это за врач такой? — Визуально, действительно, перелом. Думаю, проксимальной фаланги четвертого и пятого пальцев. Как вы себя чувствуете, мистер Свон? Рентген-зрение — это, конечно, круто, но что-то я сомневался, что Америка достигла такого прогресса в медицине. Я ответил нагловато: — Так, словно у меня сломаны два пальца правой руки, сэр. — Можете оценить боль от одного до десяти? — Доктор Каллен снял перчатки. — Вы не ударялись головой, не были в состоянии алкогольного опьянения? — В данный момент где-то пять. Нет, сэр, ничего из перечисленного. Он хитренько приподнял бровь, будто бы что-то знал. Доктор Каллен достал маленький фонарик из нагрудного кармана и приподнял мою голову, коснувшись указательным пальцем подбородка. — Это еще зачем? — возмутился я, на мгновение ослепнув, когда доктор посветил мне в глаза. — Есть аллергия на какие-либо группы лекарственных препаратов? — Он перестал мучить меня и уставился мне прямо в глаза. Я прищурился, стараясь не отводить взгляда, хотя, признаться, удерживать зрительный контакт мне было тяжело. Доктор Каллен отчего-то улыбнулся. — Нет, сэр. — Отлично. Аэртал, сто миллиграмм, и везите мистера Свона в рентген-кабинет, — доктор обратился к медсестре. Тогда мне сделали рентген, и я сидел в коридоре, ожидая результатов. На руку мне наложили шину. Боль начала постепенно утихать, но чувствовал я себя все равно ужасно. Дурацкий доктор, семейка Аддамс, — промелькнуло у меня в голове. Мне было понятно, почему они многим не нравятся. Да они же все странные, как… как… как звездоносы. Один уходит без объяснения причины, прямо посреди диалога, даже не прощаясь… а до этого что? Смотрел на меня в школьном коридоре так, будто хотел сожрать мою печень. Другой — лезет с глупыми вопросами, когда мне так больно! И смотрит тоже странно, нечисто. Поняв, что начинаю злиться на пустом месте из-за неприятного происшествия, я прикрыл глаза на минуту, чтобы успокоиться, а затем случайно, но очень качественно задремал. Меня разбудил голос работника рентген-кабинета. — Пойдемте. Я провожу вас к доктору. — Молодой человек в очках принялся закрывать дверь в свой кабинет. Я хотел было встать, но так и застыл на месте, поскольку обнаружил, что в кресле справа от меня кто-то сидит. Я дернулся от неожиданности, а незнакомец поднялся и забрал желтую папку со снимками из рук медработника. — Не стоит, я сам его провожу — это мой одноклассник. У вас, должно быть, есть дела. Голос Эдварда Каллена я распознал сразу же, а вот рассмотрел его спустя несколько мгновений. Я проморгался, потер здоровой рукой глаза и увидел: действительно, он. Каллен уже возвращался в свое кресло и убирал в карман какую-то монету. — Спасибо, Эдвард! — поблагодарил лаборант и направился по своим делам, теряясь в полумраке больничного коридора. — Спасибо, Эдвард, — я передразнил лаборанта неприятным писклявым голосом, когда тот исчез за поворотом. — Ты что здесь делаешь? Вот только его и не хватало. Хотя, может, он меня просто добьет, чтобы я не мучился, — боль в руке снова возвращалась, мое негодование — тоже. — Выглядишь не очень, — заметил он и опустился рядом. — Следишь за мной? Эдвард вскинул брови и посмотрел на меня так, будто я лишился рассудка. — Мой отец здесь работает, — четко и с расстановкой пояснил он. — Точно! — сказал я сам себе, и мне стало неловко. Захотелось стукнуть себя по лбу, и я уже решился поднять правую руку, но приступ острой боли в районе локтя заставил передумать. — Раз уж ты здесь, то я уточню детали нашего плана: как именно мне держаться от тебя подальше, если ты вечно где-то неподалеку и заговариваешь со мной сам? Я не понимаю, потому что, допустим, что я не умный. — Не знаю, — вполне добродушно ответил Эдвард. Он даже улыбнулся, но слегка — лишь кончиками губ. — Это, действительно, проблема. Я опешил. — Издеваешься? — Вовсе нет. — Ты держишь меня за дурака, — на этих словах я поднялся с места и собрался уходить, а затем на меня вдруг нашло что-то, и я развернулся, чтобы, гордо вскинув подбородок, сказать: — Если ты хочешь что-то исправить, хватит делать вид, будто меня не существует. Хватит унижать меня взглядами. И хватит говорить загадками. — Я не пытался унижать тебя… взглядами. — Эдвард закатил глаза. — Я же говорил. — Ну все. Я уже подошел к лифту, когда услышал: — Я не хотел тебя обидеть, честно. Если хочешь, считай, что я пошутил. Я резко обернулся. Эдвард расслабленно сидел на месте у кабинета, вдали, и крутил что-то в руках. Его глаза сверкнули; старая лампа накаливания над его головой издала противный треск. Он повторил мои слова — я не имел понятия, зачем. Подождав немного, Эдвард поднялся и нагнал меня. — Тяжело уйти, правда? Сильно сказано. С языка так и норовило вырваться пожелание Эдварду отправиться куда подальше, но я был в полной растерянности. Он кашлянул и отошел от меня на пару шагов, чтобы ткнуть на кнопку вызова лифта. — Ты жутко странный, — заявил я. — Что с рукой? — Эдвард поторопился сменить тему. — Упал с велика. — Ты катаешься на велосипеде по ночам? — Ну да. — Это опасно. Форкс хоть и небольшой город, но после захода солнца недоброжелателей можно сыскать где угодно. Лифт пискнул, и двери открылись. — Так я дома. — Ты катаешься на велосипеде ночью у себя по дому? В такие моменты важно говорить уверенно: — Ну да. Эдвард забавно нахмурился и посмотрел в пол. Мы уже опускались на нужный этаж. Прошло пять секунд (я посчитал). Лифт снова пискнул. Двери открылись. Мы стояли. — Ты пошутил. — Как я мог? — Я картинно прикрыл рот здоровой рукой. — Твой отец здесь на хорошем счету, говорят, работает давно. Но он выглядит так молодо. На его лице, как мне показалось, отразилось замешательство, но это длилось всего мгновение, кроме того, свет здесь был приглушен, поэтому я не был уверен в том, что видел. — Да. Карлайл начал работать сразу после выпуска. — Эдвард улыбнулся, и его на щеках появились ямочки. Я с завистью покосился на его профиль, а потом опомнился и отвел взгляд. Эдвард тоже смотрел на меня все то время, что мы шли по больничным коридорам. До конца пути между нами висело неловкое молчание. — Ну, удачи, — поспешно попрощался я, когда с больничными тоннелями было покончено. Каллен любезно открыл для меня дверь в смотровой кабинет, заведомо отойдя на несколько шагов, чтобы я, не дай бог, не соприкоснулся своим плебейским плечом с его королевским. Препарат подействовал в полной мере, и меня снова начало клонить в сон. Доктор Каллен оценил снимки, мне наложили гипс на два пальца и отпустили домой, предварительно дав рекомендации по восстановлению после переломов и сообщив, что мне нужно будет явиться на повторный снимок (разбежались). Чарли ждал меня в фойе. Вероятно, с бумажной частью моего визита он уже разобрался. Я помахал Эдварду, которого случайно заметил в конце скудно освещенной лестничной площадки. Сначала он стоял неподвижно, глаза его жутко сверкнули в полутьме, будто кошачьи, а затем Каллен решился, вяло поднял кисть и махнул пару раз в ответ. — Ну как ты? — Чарли бодро поднялся с диванчика для посетителей. Он всплеснул руками, потом отошел от дивана и встал сначала поодаль от меня, а затем подошел ближе. Вид у него был суетной, — словно он не знал, куда себя деть и за что ухватиться. — Всего два пальца из пяти сломал, так что есть куда стремиться. — Я поднял правую руку вверх, демонстрируя ему гипс. Чарли неодобрительно цокнул языком и заключил меня в свои медвежьи объятия.