Адамово яблоко

Я натужно сглотнул, закусил губу и подошел к пустому спортивному полю, перед этим выбросив в мусорку лист с тестом по тригонометрии. Оценка “отлично”, выведенная на нем красным маркером, выделилась на фоне черных “удовлетворительно”. Хотел бы я иметь возможность с такой же легкостью выбросить из своей головы тревожные мысли, но мне это не удавалось. Полчища разных “вдруг” вытесняли из разума способность рационально оценивать ситуацию: вдруг он не заметит? вдруг он заметит, но не подойдет? вдруг он посмеется надо мной? Я планировал это с самого утра — не пойти на ланч. На невысокие трибуны в три ряда высотой выходили окна кабинета, в котором Эдвард изучал литературу. Деревянные сидения покрылись тонким слоем льда, который скрывал под собой нецензурные надписи черным маркером. Я осторожно присел на самый верхний ряд, стараясь не поскользнуться, и уставился на здание школы. Эдвард удачно сидел на том же месте, которое занимал на биологии — у окна. Пушистые хлопья снега медленно опускались на посеревший асфальт. Ветра не было, и погода стояла в целом неплохая, если бы не гололед. Вдруг он и вовсе перестанет со мной общаться из-за того, что я решил поговорить с ним вот так? Ну что за бред! Ну и что? Я просто встану и уйду. Соберу свои вещи, попрошу Чарли забрать мои документы из школы и переведусь в Аризону, и больше мы никогда с Эдвардом не увидимся. Всего-навсего! Звонок с урока было слышно даже на улице. Эдвард поднялся, быстро сложил свои учебники в рюкзак и, перед тем как уйти, бросил мимолетный взгляд в мою сторону. Он сделал это так быстро и сдержанно, словно не заметил меня и мельком глянул на пролетающую мимо птицу, но не заметить он не мог — мы встретились взглядами, пусть и на секунду. Я не поднял голову, когда поблизости заскрипел снег под его подошвами. И даже когда он опустился рядом, я продолжал смотреть себе под ноги. Больших трудов мне стоило сдержать стон облегчения и не рассмеяться над самим собой. — Привет, — тихо поздоровался он. Эдвард имел привычку разговаривать негромко, отчего его голос звучал еще приятнее. — В твоем возрасте отказываться от еды не самое мудрое решение. Началась пора экзаменов, и организму нужна энергия, чтобы адекватно справляться с умственной нагрузкой. Я обалдел. — Спасибо за очередную лекцию. Эдвард недовольства не выразил. — Как прошли твои выходные? Насколько я помню, — на этих словах он нахмурил брови, будто бы действительно пытался вспомнить, — ты ездил на пляж с друзьями. — Верно. Майк отвратительно поет, ты знал? — Не знал, но верю. — На этих словах он смерил меня странным взглядом. Я не понял, чем именно он был недоволен, и немного занервничал. — Поездка тебя разочаровала? — Я бы не сказал. Большую часть времени меня с ними не было, но ехать в машине, набитой людьми, мне точно не понравилось. — А где ты был? — Ну, гулял с другом в основном. — С другом? Ты о ком-то из резервации? У меня была цель. Если бы была такая возможность, я бы установил время начала эксперимента и направил бы на лицо Эдварда объектив камеры, чтобы запечатлеть каждую его эмоцию и впоследствии проанализировать. — Да. Послушал байки. Я посмотрел на него в упор. Эдвард поморщился, будто от боли. — Обнаружил для себя что-нибудь интересное? — Еще не знаю. Пытаюсь не думать о том, что мне пересказали одну из книг Лавкрафта. Я просто не фанат фантастики. — Давай поговорим о чем-нибудь другом, — неожиданно предложил Эдвард. — Я не хочу обсуждать глупые индейские сказки. Повисла тишина. Пушистые снежинки опускались на его распахнутое черное пальто и бронзовую макушку. Он поймал одну пальцем и поднес к лицу, внимательно рассматривая. Она не таяла. — Ты передумал приглашать Анжелу на бал. — сказал Эдвард. — Почему? — Я и не собирался этого делать. — Занятно, — с могильной серьезностью произнес Эдвард, не отводя взгляда от снежинки. Я поймал себя на мысли, что любуюсь им, и отвернулся. Как же мне все-таки повезло встретиться с таким удивительным человеком! Он пару раз моргнул и посмотрел перед собой. Затем медленно повернул голову в мою сторону. — Что? — я опешил. — Да так… Я сделал вид, что меня это не интересует. — А как ты провел свои выходные? — Думал, — последовал короткий ответ. — Все выходные напролет? А башка не лопнула? — Возможно, ты заглядываешь в будущее, — Эдвард усмехнулся. — Такое чувство, будто до этого события осталось всего ничего. Одна-другая мысль — и поминай как звали. — О чем же ты столько думаешь? — весело спросил я, но в глазах Эдварда не было ни намека на веселье. — Об убийствах, если судить по твоему лицу. Внезапно Эдвард звонко рассмеялся. Уж бог знает, как мне удалось сохранить на лице невозмутимое выражение. Я уверен, что случись мне в этот момент стоять на ногах, они бы предательски подогнулись. Так он был красив! Его смех отдался в моем замеревшем сердце таким чувством довольства и гордости, что мне стало жарко. Я не догадывался, что именно показалось ему смешным, но совершенно ясно, что причиной этого смеха являлись мои слова — и ничто иное. Я угодил ему — вот мысль, которая меня так взволновала. — Что смешного? — спросил я, раскрасневшись. — Извини, ты не... О, сейчас что-то будет. — Эдвард перестал смеяться и обернулся. Сюда шел Майк. — Вы что это тут делаете? — удивленно спросил он. Реакция Эдварда на его появление была неоднозначной: с одной стороны, он сразу притих и перестал веселиться, а с другой — ему как будто было совершенно все равно, есть здесь Майк или нет. Его лицо было непроницаемым; он уставился на монету, которую выудил из кармана и искусно крутил длинными пальцами. Я бы уделил больше внимания тому, насколько разительным был контраст между ними — будто два абсолютно разных мира столкнулись, очень впечатляющий кроссовер, — если бы не был так раздражен внезапной выходкой Ньютона. Он испортил все! — Как видишь, отжимаемся, — едко заметил я. Эдвард окинул меня лукавым взглядом. — Эээ… — протянул Майк. Эдвард не смотрел на него, и он начал кривляться, подавая мне шпионские невербальные сигналы, которые я не мог расшифровать. Я вскинул бровь, когда он стал показывать какую-то мартышку, которая пыталась то ли повеситься, то ли вскрыть себе глотку. Майк психанул: — Короче, ты на физкультуру идешь? Я вздохнул и собирался было встать, но Эдвард поднялся первым. Перед тем как уйти, он неожиданно склонился над моим ухом и тихо-тихо прошептал: — Верни. После чего Эдвард ушел, не оборачиваясь. — О! — воскликнул Майк, вырвав меня из оцепенения. — Псих телефон забыл. Точно: на месте Эдварда остался черный телефон. Я взял его в руки и удивленно рассмотрел. Его вещь была у меня в руках. Всю дорогу до спортивного зала я размышлял над тем, как выглядит тумбочка в его доме, на которую он кладет свой мобильный, как выглядит его дом, его комната. Велик был соблазн нажать на кнопку и посмотреть на заставку, но я спрятал его поглубже в рюкзак, чтобы не поддаваться искушению. Лишь у самых дверей зала я остановился и решил, что эти мысли были странными и мне не пристало думать о подобном. Это просто чертов мобильник. Пусть он будет хоть Эдварда Каллена, хоть самого Иисуса Христа — наплевать. Майк пытал меня нескончаемыми вопросами. Я сказал, что пытался выяснить у Эдварда, как он узнал про мою голову. Ньютон не верил мне, но я столько раз повторял одно и то же, что ему надоело спрашивать. Он просто подозрительно на меня косился и, кажется, даже немного обиделся. На физкультуре мистер Клапп торжественно объявил, что с сегодняшнего дня у нас начинается баскетбол. Признаться, мне эта галиматья казалась еще ужаснее волейбола: в первой игре люди хотя бы относительно неподвижны, а вот во время игры в баскетбол воцаряется хаос. Игроки носятся туда-сюда, сталкиваясь и сбивая друг друга с ног в попытке забросить проклятый мяч в кольцо. Ну и вес мяча увеличивается, что подразумевает кровь, мясо и разбитый череп. Я утрирую, конечно, но суть та же. В кладовой спрятаться мне сегодня не позволили. Майк здорово трудился в попытках сохранить мою голову целой, за что я остался очень благодарен. Он постоянно прикрывал, беря подачи на себя. Я старался не попадаться под руку, но имитировал деятельность в случае, если грозный взор мистера Клаппа был направлен на меня. Хочу отметить, что баскетбол — это единственная игра, в которой мое астеническое телосложение мне не вредило: уворачиваться от несущихся на огромной скорости людских тел проще, когда ты похож на саргана. Обдумывая то, с какими словами я подойду к семейству Калленов, чтобы вернуть Эдварду телефон, я вышел из раздевалки, и сзади на меня внезапно набросился Ньютон. От неожиданности я чуть не завалился вперед, но вовремя поймал равновесие и попятился к стене, чтобы как следует приложить хребтом этого идиота. — Эй, все, баста! Я понял! — пропищал он. — Ты на парковку? — Да-а, скорее бы домой. — Он нетерпеливо топтался на месте. — Тетя с кузиной вчера приехали из Канзаса, я рассказывал. Она отменно готовит рагу. Я поделился с Майком своей трагедией: в двух словах рассказал о сломанном ручном тормозе в пикапе и о том, как Чарли сегодня отвез меня в школу. Он проникся сочувствием, и мы договорились, что он подбросит меня домой. Весь школьный двор покрылся тонким слоем снега. В сером небе с противным криком кружили бакланы, норовя подобраться к мусорным бакам у кафетерия. Как только мы вышли из школы, я сказал Ньютону, что мне нужно отдать телефон и что подойду через пять минут, и двинулся в сторону серебристого "вольво". — Только быстро. Я в самом деле тороплюсь, — попросил Майк. Из всего семейства у машин Калленов присутствовали только двое — Элис и Эдвард. Они стояли неподвижно и просто смотрели друг на друга, ничего не говоря. Выглядит это ужасно странно, но я, кажется, смирился с тем, что поведение этих людей объяснению не поддается. Элис первая повернула голову в мою сторону, хотя расстояние между нами было шагов тридцать в длину, если не больше. Затем обернулся растерянный Эдвард, но после того, как он заметил телефон в моей руке, его взгляд прояснился. — Ты оставил. — Ты оказал мне услугу, спасибо. — Мы соприкоснулись кончиками пальцев. Я вздрогнул. Прикосновение было коротким, но я успел почувствовать, насколько сильно заледенели его руки. — Крис, привет, а где твоя машина? — спросила Элис. Она обладала высоким, но очень приятным тембром голоса. Сейчас, когда Элис стояла ко мне так близко, она казалась еще ниже, чем с расстояния. — Дома. В смысле сломалась. Я попросил друга меня подбросить, — смущенно ответил я. — Думаю, Эдварду не составит труда отвезти тебя домой. Все-таки ты вернул ему телефон — дорогая вещь. — Элис исподлобья посмотрела на своего брата. — Немного благодарности с его стороны не повредит. — Боюсь, она права. Стоит сберечь бензин Ньютона, — задумчиво проговорил Эдвард. Мне показалось, он был крайне озадачен чем-то. — Все же его “шевроле” потребляет его в космическом количестве, — добавил он для убедительности, но я убежден не был. — Какое тебе дело до этого? — Разумное использование полезных ископаемых должно волновать каждого, — серьезным тоном заявил он. Я состроил гримасу, намекая, что отношусь к его словам крайне скептично, но возражать не стал. — Мне нужно его предупредить. Я буду у выезда. Почти подойдя к Ньютону, я резко остановился и задумался. Как он узнал, что меня повезет именно Майк? Если мне не изменяет память, я ни слова не сказал о нем. — Едем? Ну? — упомянутый сам подошел ко мне. — Слушай, езжай один. Каллен любезно предложил мне помощь за то, что я вернул ему мобильник. — Ну, что ж… — Он торопливо пожал мою протянутую руку и подозрительным взглядом окинул машину Каллена, которая как раз выполняла крутой поворот, чтобы подкатить к выезду. Кожаный салон этой "вольво" был выполнен в спокойных кремовых оттенках и обладал хорошей шумоизоляцией: я не слышал ни двигателя, ни звуков с улицы. Здесь так же пахло лавандой и мятой, как и от самого Эдварда. Некоторое время мы ехали молча; тишина очень давила, потому я потянулся к автомагнитоле и дрожащим пальцем нажал на пуск, ожидая услышать какую-нибудь старомодную классику. Так и случилось: заиграла спокойная фортепианная мелодия. Я легко определил, что это была одна из композиций Дебюсси, но знатоком в этом вопросе я не был. Я мог бы действительно полюбить классическую музыку и свои уроки фортепиано, если бы моя мама не настаивала на этом. Она всю жизнь увлекалась искусством и ревностно пыталась привить мне свою страсть — как известно, с детьми подобные манипуляции часто дают обратный эффект. Но мне все равно пришлось в свое время изучить такие понятия, как модернизм, неоклассицизм и прочее прочее. — Я не удивлен. — Тебе не нравится? — Не очень. — Я пожал плечами. — А мне — да. Она такая мистическая, спокойная. — Бергамасская сюита? Если ты говоришь только о Лунном свете, то да. — Все ты знаешь, — проговорил он и улыбнулся кончиками губ. За окном проносились смазанные серо-зеленые пейзажи, но детально я не мог ничего рассмотреть — Эдвард был фанатом быстрой езды. Он лениво контролировал руль одной рукой, полуприкрытыми глазами смотря перед собой; казалось, до цифр на спидометре ему нет никакого дела. Наверное, будь у меня такая возможность, я бы тоже ездил чуть быстрее черепахи, но мой пикап такого обращения не потерпит. — Кристиан? — позвал он, и его приятный голос отвлек меня от размышлений. — Как завтра будешь добираться до школы? Утренняя пробежка? — А тебе-то что? — Я мог бы тебя подвезти. — Эдвард закусил губу — в жесте, который выражал сомнение. Но мой больной мозг все равно расценил его иначе. О, Эдвард, тебе лучше так не делать, если ты не пытаешься кого-нибудь соблазнить как минимум, как максимум — оставить без чувств. — Так мы теперь друзья? — Друзья?.. — с сомнением повторил он. — Да или нет? — Думаю, можно попробовать. Но, предупреждаю, я не самый подходящий друг. — Хорошо, мой не самый подходящий друг, я был бы благодарен. Я растерянно посмотрел на свои руки. Подумать только — Эдвард Каллен мой друг! Если бы мне в октябре об этом сказали, я бы хохотал до упаду. — О чем ты думаешь? — О твоей крутой тачке, — солгал я. Эдвард прикрыл глаза на какое-то время, а затем произнес: — У меня появился, — он попытался сдержать улыбку, — еще один вопрос. Позволишь спросить? — Нет. — Какую музыку ты слушаешь? Надо было никак не комментировать композицию в его магнитоле, и сейчас у меня бы не было проблем. Что мне стоит ответить, чтобы не разочаровать его? Сказать, что тоже слушаю классику? О, он тут же меня разоблачит! Поймав себя на желании снова ему угодить, я упрямо поджал губы. — Я не слушаю музыку. — Ты снова обманываешь. — Смотри на дорогу, если умереть не хочешь. Оказывается, его очень просто рассмешить. Когда мы подъехали к дому, я протянул Эдварду руку, на которую он смотрел озадаченно. — Что? — я сжал ладонь в кулак. — Брезгуешь? Он резко протянул свою ладонь и выглядел при этом самым недовольным образом. Так выглядят дети, которых заставляют есть овсянку. Я держал его ледяную руку чуть дольше, чем следовало бы. Мы сидели, будто два идиота, держались за руки и играли в гляделки. Прошла минута, а может, и несколько, когда я отпустил ладонь своего приятеля и молча вышел из машины. Потом я долго вспоминал его лицо: он выглядел таким собранным и серьезным, словно не руку мне жал, а выполнял задачу по установке минно-взрывных заграждений. Дом встретил меня тишиной и спокойствием; я облокотился на закрытую дверь и выдохнул. Сегодняшний день казался мне сюрреалистичным, и вроде ничего не произошло, морально я был выжат как лимон. Бросив рюкзак в коридоре, я потер свою ладонь, ощущая в ней легкое покалывание, и отправился на кухню, чтобы пообедать. Я смотрел в тарелку с лапшой. Лапша медленно остывала. Этого еще не хватало. Хорошо, я могу признать, что Эдвард Каллен меня сильно волнует — вот и снится. Но ведь это неудивительно: он безумно (мучительно) красив. Разве это преступно — испытывать влечение к человеку, наделенному множеством физических совершенств? Мне восемнадцать, у меня никогда никого не было — только этот аргумент вполне мог бы закрыть все вопросы. Да даже если меня и угораздило так обсчитаться, какой в этом толк? Каллен даже мельком не взглянет на меня по известной всем причине. Ему доступны любые кинобогини, которые будут вешаться ему на шею, точно будут, если уже этого не делают — никто в школе не знает, с кем он общается и как организован его досуг. Вот его кинобогини, и вот он я — восемнадцатилетний нескладный дылда, у которого из поводов для гордости только портфолио, состоящее из наград в области математики (что, впрочем, вообще не играет мне на руку и говорит о том, что я страшный зануда). Это же просто смешно! Можно ли направить свои чувства на того, кто от меня так же далеко, как от муравья звезды на небе? Может ли человек влюбиться в промелькнувшую молнию над головой? Такого индивида справедливо назвали бы идиотом. А я человек разумный. Мне проблемы не нужны. Ни в кого я не влюблялся. Все со мной нормально. Нужно просто умерить свое любопытство, поменьше вникать в любовные дела своих одноклассников, чтобы не заражаться коллективным безумием, и начать держать себя в руках. Да. Точно. Позже я проводил время за математикой и делал записи о вчерашнем рассказе Джейкоба. Хоть он и показался мне дурацкой сказкой, я решил, что не хочу забывать его детали. Чарли вернулся с работы рано. Он сразу же поднялся на второй этаж и постучал в дверь моей комнаты. — Нужно поговорить, — серьезным тоном сказал он. За секунду в моей голове пронеслась тысяча мыслей. Первое, о чем я подумал, — мама. Что-то с мамой. — Да? — встревоженно спросил я. — Я сегодня весь день провел на дороге между школой и пятой улицей. Водитель минивэна не справился с управлением на скользкой дороге и зацепил машину младшего из Ньютонов. Но ему повезло: основной удар пришелся справа. Он с родителями сейчас в больнице. Отделался сотрясением, вывихом плеча и штрафом за превышение скорости. Хочешь, можем съездить. О, бедняга Ньютон! Я с ужасом представил аварию: как фургон влетает в его машину, и себя на пассажирском справа — и содрогнулся. Судорожно прокручивая в голове события сегодняшнего дня, я пытался вспомнить, как это стечение обстоятельств обошло меня стороной. Мы поехали в больницу. Тусклый свет с окна оттенял растения на больничных подоконниках. Зябко потянуло запахом антисептических растворов и резины. Я шел по коридору, прислушиваясь к нестройным звукам наших с Чарли шагов, и фантазировал всякие ужасы; в голове у меня все еще крутились легенды Квилетов. — Здравствуйте, мой друг… — я обратился к дежурной медсестре, — мой друг, Майк Ньютон, он поступил недавно. Мне бы хотелось его увидеть, если можно. Какая у него палата? Женщина окинула выразительным взглядом Чарли, стоящего у меня за спиной, и возражать не стала. Она напечатала что-то на компьютере и сообщила мне номер палаты, после чего удалилась, чтобы узнать у врача о возможности посещения. Чарли сказал позвонить ему, когда я закончу, и помчался на работу. Я плюхнулся в кресло, кинув на соседнее сиденье куртку. Больничные коридоры в основном пустовали; время от времени какой-нибудь медработник пробегал по своим делам, не обращая на меня никакого внимания. Тишина и периодическое пиканье приборов убаюкивали, а тусклый свет добавлял векам тяжести. Кажется, я задремал, когда медсестра вернулась. Она провела краткий инструктаж по технике безопасности и указала направление, в котором мне следовало идти, чтобы найти нужную палату. Толкнув дверь, вошел внутрь. Майк лежал с закрытыми глазами, на щеке у него был багровый синяк. — Поел рагу, а? — бодро сказал я, сев на стул у кровати. Он тут же распахнул глаза и широко улыбнулся. — Дружище, ты тут! Представь себе, угораздило меня! — Ньютон был очень рад моему визиту. — Тачка у этого типа была здоровая, я уже решил, будто мне крышка! Но мне повезло, что он гнал не так быстро. В отличие от меня (Майк ехидно улыбнулся). Отец говорит, что мы с него кучу бабок поимеем, а вот думаю, просто сказать ему спасибо за то, что оставил меня живым. — Ты не напрягайся лучше. Как твоя голова? — Да пустяки, я бы и дома мог остаться. — Он смущенно опустил взгляд и почесал кончик носа. — Я вообще везунчик! Он въехал со стороны пассажирского сиденья, спасибо богу, если он там есть, а дальше подушка вылезла. А еще, я вот все думаю, как хорошо, что этот Каллен тебя отвозил. Отец сказал, если бы ты со мной ехал, тебе бы весь позвоночник переломало! Как представлю, сразу не по себе становится. Мне не дает покоя одна мысль: откуда этот Каллен знал, что я должен ехать с Ньютоном? Я помню, как он сказал о Майке во время нашего диалога на парковке, хотя я не оговаривал, что поеду именно с ним. Он как-то догадался? Стоило ли вообще думать об этом? Или я себя накручиваю? — Да уж, повезло… Ты же сразу за нами выехал? — Да не, меня еще Тайлер задержал. Лорен рассказывала про знакомого ее отца — его убили сегодня ночью. — Как это — убили? — я обалдел. — Кто? В Форксе? — Спросил бы у мистера Свона. Уэйлан Фордж убитого звали. Жуткая хрень! Это случилось не в самом городе, а в окрестностях — неподалеку то есть. Помнишь, где находится приветственный знак Форкса? Уэйлан — звучит знакомо. Я кивнул: — На въезде в город. — Там неподалеку есть лодочная станция. Спуск лодок на реку Калава, возле моста. Говорят, что его тело нашли прямо в лодке! Обескровленное! Сначала в Сиэтле были похожие убийства, а теперь, вот, погляди, и до нас добрались. Отец сказал Лорен, что это животное какое-то, но мне с трудом верится. — Жаль, я не успел поговорить с Чарли. Он вернулся с работы и с порога сообщил мне, что ты в больнице, — мы и поехали. А почему ты не уверен, что это нападение животного? — Ты мне скажи: ну какое животное будет высасывать кровь из целого человека? Лорен сказала, что жертвы обескровлены, у нее папа работает вместе с твоим, она знает, что говорит. Это сектанты какие-нибудь или маньячина, точно тебе говорю. Какой-нибудь ненормальный урод. Я сразу вспомнил, как мы с Эриком и другими ребятами с улицы гуляли возле станции, аж дрожь пробрала, — и Майк дернулся, продемонстрировав мне эту дрожь, — бр-р-р. У меня появилось такое чувство, будто что-то важное вертелось прямо у меня под носом, а я не мог связать концы с концами. — Согласен, это все очень странно, — потрясенно проговорил я. — Ну так! Вот и придумали эту байку про животное, чтобы народ не пугать. Какое же это животное должно быть? Летучая мышь размером с огромную собаку? Майк рассказывал об этом буднично, словно делился очередными сплетнями, не обращая никакого внимания на то, как его рассказ влияет на меня. Чем больше он болтал, тем труднее мне было держать себя в руках. Хотелось схватиться за голову и упереться лбом в колени. — Ты бы лучше думал о своем выздоровлении, а не об этих жутких вещах. Уверен, помимо тебя, в этом есть кому разбираться. Язык меня еле слушался. — Ну какое выздоровление, я здоров и чувствую себя нормально! Подумаешь, ударился, — Майк разозлился. — Эти врачи не хотят меня выпускать, а у нас Рождество скоро. И бал. Я должен идти с Джессикой Стэнли, ты понимаешь? С Джессикой Стэнли! А они мне говорят, мол, сиди дома. Эрик, наверное, будет на седьмом небе от счастья, проклятый. Ну ничего… В ушах зазвенело. Я смотрел на Майка: он открывал и закрывал рот, улыбался и ерзал на койке, но я не мог разобрать ни единого его слова, словно кто-то нажал на пульт и выключил звук.