Адамово яблоко

— Не выходи из машины, пожалуйста, — попросила Элис и покинула салон. Я вышел из машины вслед за ней. В свете фар Джаспер Каллен казался нереальным, ледяной статуэткой. Его гладкое, совершенное лицо напоминало камень — белоснежный мрамор. Оно не выражало эмоций, будто бы ничего странного не происходило, и мы попросту обсуждаем погоду посреди темной, пустой трассы. Его голос не дрожал, звучал ровно и уверенно. — Какое безрассудство, — обиженно пробормотала Элис. — Не стыдно тебе? — Ты знаешь, что я думаю. Вольтури будут искать виновного. Это случится, Элис, не притворяйся, что ты этого не понимаешь. — Ты только не обижайся, но это не твое дело, Джаспер. — Аро даже не придется прилагать усилий, чтобы придумать причину для суда. — Подумал бы об Эдварде. Он тебя возненавидит. Я стоял у машины, навострив уши. В висках у меня пульсировало. Большую часть разговора я не понимал, но вслушивался в каждое сказанное ими слово. — Эдвард уехал! — Джаспер повысил голос. — Тебе это ни о чем не говорит? — И кто из нас теперь притворяется глупым? — весело спросила Элис. — Я переживу, — сказал Джаспер и сделал шаг вперед. — Со временем он все поймет. — Стой, стой, стой, — прошипел я, вытянув руки вперед, — не подходи ко мне, ради бога! — Ничего личного. — Джаспер сделал еще один шаг. Тишину нарушил рингтон телефона Элис. Она подняла палец вверх, призывая всех заткнуться и замереть, и приняла звонок. Брелок ударился о пластиковую крышку ее мобильного. — Алло, да. Да слушай, я не знаю. — Элис посмотрела на свои ногти. — Он, наверное, перенервничал. Он медлит. Хочет, чтобы я его уговорила. Ну да. — Элис обернулась и посмотрела на меня. — Я его с рождественского бала украла. Он с какой-то дамочкой за ручку держался, между прочим. Ладно, передаю трубку. Я, наверное, готов был умереть. Вот если бы я прямо сейчас помер, я бы даже не расстроился, честное слово. Сумасшедший дом. Я взял телефон у Элис и дрожащей рукой поднес его к уху. — Как ты? — взволнованно спросил Эдвард. — Где ты? — я ответил в тон ему. Элис подошла к Джасперу и начала тихо ему что-то рассказывать. Я устало ущипнул себя за переносицу. — Стою на светофоре. В буквальном смысле, — раздраженно бросил Эдвард. — Пешком. — Ты идешь пешком из другого штата? — Я понимаю, как это звучит. — Эдвард тяжело выдохнул в трубку. — Что делает Джаспер? — Третий раз за минуту повторяет фразу “тебе было бы интересно узнать, что на этот счет думает Роуз” и “мы все очень дорого расплатимся за это”. У тебя странная семья. — Элис, наверное, напугала тебя. Джаспер просто переживает. Он тебя не тронет, — заверил Эдвард. — Эдвард. — Да? — Если я умру, не извинившись перед тобой, то это будет отстойно. — Ты не умрешь. — Прости за то, что позволил себе думать, что ты способен на эти гадости. Друзья так не делают. Эдвард помолчал немного. — Учитывая сведения, которыми ты руководствовался, ты поступил логично и правильно. — Ты говорил, что если я узнаю, то меня убьют. Кто? — Никто. Я скоро буду. Послышались гудки. Я понял, что замерз. Я стоял ночью, в глухом месте, без куртки и даже без кофты — в одной рубашке. Странно, что мне стало некомфортно только сейчас: на улице стояла явно минусовая температура, мороз покусывал неприкрытую кожу рук и лица, пробирался под одежду. Я обхватил себя руками, не зная, что мне следует делать дальше. Элис с Джаспером стояли в отдалении и продолжали тихо переговариваться. Иногда Элис поглаживала его по плечу. Я дернул дверь машины — закрыто. Тогда я опустился на корточки сбоку от авто и оперся о пассажирскую дверь спиной, спрятав лицо в заледеневших ладонях. Ну и день. Не знаю, сколько я так просидел перед тем, как до меня донеслось злое: — Вы издеваетесь? Я вскинул голову. Эдвард выхватил из рук Элис ключи и мгновение ока оказался рядом со мной, накинув свое пальто мне на плечи. — Ой! — виновато воскликнула Элис. — Я забыла. Я посмотрел на Эдварда. Все мои страдания стоили этого момента. Пара секунд вот так просто — глаза в глаза. А потом он помог мне подняться, и мы поравнялись. Он нажал на ключ; двери разблокировались с глухим щелчком. Непослушными пальцами я дернул ручку, а Эдвард развернулся и собрался вернуться к своим спятившим родственничкам. Я ему не позволил — поймал за рукав серого свитера, молча попросил сесть в машину и отвезти меня домой, подальше от этого дурдома. Эдвард бросил многозначительный взгляд в сторону Джаспера, намекая ему на что-то, и захлопнул двери с моей стороны. На месте Джаспера я бы не стал с ним спорить — Эдвард казался раздраженным. Подсветка на приборной панели осветила его лицо, когда он сел за руль. — Сколько времени? — хрипло спросил я. — Полвторого. — Замерз? — Я не мерзну. — Эдвард покрутил небольшое колесико и нажал на кнопку. Заработал отопитель. — Буду иметь в виду. — Глупая ситуация. — Глупейшая. — Можешь ударить, если тебе полегчает. — Я не злюсь на тебя. Наоборот, я очень рад, что ты здесь. Просто у меня нет сил это выразить. — Я не понимаю: ты в шоке или у тебя просто высокий уровень стрессоустойчивости? — Эдвард, у меня был чертовски странный день. — Тогда домой? — Да. Мы молчали. Я вытащил ноги из холодных ботинок и закинул их на переднюю панель. Вряд ли Эдвард против, а если и против, то мне было плевать. Колени болели. Я повернулся к нему: задумчивый. Мы на бешеной скорости рассекали темноту, направляясь к моему дому. Я сначала вскочил, и только потом разлепил заспанные глаза. Шумел отопитель. Спинка моего сидения была максимально откинута назад, поэтому я не сразу сообразил, где вообще нахожусь. Слева послышалось копошение. — Эдвард? — Я тут. — Его голова показалась из-за спинки водительского сидения. Единственным источником света в салоне были красные индикаторы ремней безопасности и заблокированных дверей, но горели они достаточно, чтобы угадывались грубые очертания предметов и плоскости его лица. — Ты меня не разбудил! Чарли… — Он не вернулся с работы. Звонил тебе два раза, а потом написал сообщение. — Надеюсь, ты ему ответил. — Я судорожно похлопал по карманам брюк. Телефона там не оказалось. Он протянул руку к лобовому стеклу, снял с зарядного устройства мой телефон и протянул мне. — Ответил. — Все-таки надо было меня разбудить, — прокряхтел я и поднял спинку. На голове у меня было гнездо, рубашка помялась. — Посмотри, в каком я виде! — Вижу, — он ласково улыбнулся. Я широко зевнул и потер ослепленные ярким экраном глаза. 1:53 “Задерживаюсь. В шесть утра будут из Сиэтла. Ч”. 2:00 “На участке. Сплю. Ч”. 2:05 “ОК. Сплю. К”. — Прям как будто я писал. Ты молодец. — Я усмехнулся и бросил телефон в карман. — Вот если бы ты меня разбудил, у меня бы не болела шея. — Я боялся, что ты меня выгонишь, — ровным голосом сказал Эдвард. — Я прогнал тебя, потому что думал, что ты имеешь отношение к убийствам, и потому что ты следил за мной, а нормальные люди на такое реагируют не совсем положительно. Ты же понимаешь? — Конечно. — Сейчас я так не думаю, — намекнул я. — В смысле слежка — это, безусловно, вопрос для обсуждения. Но я не о том. Я хочу, чтобы ты осталсая-а-а. — Я прикрыл зевок рукой. — Я уеду. Я обалдел. — Нет, — с нажимом проговорил я. — Мы вполне могли бы продолжить общаться. Если ты этого хочешь. А я… Да я же все это время искал информацию об убийствах и о твоей семье не потому, что мне жить стало скучно. Я хотел, чтобы ты оказался невиновен. Потому что хотел, чтобы мы общались. — “Если ты этого хочешь”. — Эдвард закатил глаза. — Ты не понимаешь. — Ну так объясни мне! — воскликнул я. — Есть… люди, которые убьют любого, кто знает о нас. Наше с тобой общение — это ходьба по лезвию. Наш разговор требовал от меня качеств, которыми я не обладал, — я не умел подбирать нужные слова, не умел читать по лицу собеседника его мысли. От меня зависело, останется Эдвард или уедет, но как я мог убедить его остаться, если не мог привести убедительные аргументы в пользу этого решения даже самому себе? — Не жуй сопли. Я никогда и никому не расскажу о тебе и о твоей семье, клянусь. Тебе нечего бояться. Может, я действительно многого не понимал, но это и неважно. Это модифицируемый фактор, исправить который можно лишь в случае, если он останется. Эдвард посмотрел на меня совершенно беспомощно. — Я могу случайно навредить тебе. Я сдержал усмешку: это звучало очень нелепо. Но Эдвард верил в то, о чем говорил, — это было слышно по тону его голоса, видно по суровому взгляду золотисто-карих глаз. Было в этом взгляде что-то такое... Вероятность, что он навредит мне, его пугала сильнее, чем меня. — А я не боюсь тебя. И логика твоя мне непонятна: ты уедешь, а я все забуду? Вот это жизнь у меня пошла бы! Уйду в отрыв, как Доротея Хэйр, займусь грабежом. Со временем обрывки воспоминаний будут всплывать, и к восьмидесяти я начну печь куличи с твоим лицом. — Честно? Увидев такой кулич, я бы умер со страха. — Эдвард фыркнул. — Но дело не в этом. За моей семьей всегда наблюдают. Иногда меньше, иногда больше. Они не оставят нас в покое. — Кто? — Вольтури. — Вопрос тот же. — Потом тебе расскажу. Его “потом” меня обнадежило. — Я оставил толстовку в школе. Черт, — невпопад сообщил я. — И пикап! — Пригоню, — пообещал Эдвард. Я повернулся к нему, собираясь поблагодарить, но завис. Какой красивый профиль! Можно обвести несколькими прямыми линиями. Небо начало сереть, светало; тени приобрели голубоватый оттенок, блики — кремовый. Такие моменты хочется запечатлеть на камеру или оставить на бумаге, чтобы потом ревниво спрятать в секретную шкатулку, запереть ее на ключ и никому не показывать. На самом деле, я бы его целиком спрятал в своей шкатулочке. Приходил бы со школы, вскрывал тысячу замков и баюкал его до самой ночи, любуясь и не веря своему счастью. Жаль, что с людьми так нельзя. — Эти Вольтури убили Уэйлана Форджа? Много вообще таких, как вы? — тихо спросил я, прокручивая в голове несколько возможных версий. — Может, и они. Мы не знаем. Они вполне могли бы подстроить все это. Карлайл говорит, что если это Вольтури, то мы не сможем выяснить правду до тех пор, пока они не захотят, чтобы она раскрылась. Отсутствие каких-либо зацепок уже указывает на них, — холодно проговорил Эдвард. — С другой стороны, шанс им помешать есть. Вольтури никогда не пачкают собственные руки — они предпочитают использовать других. Это и сила, и слабость. — У вас с ними какой-то конфликт? — предположил я. Эдвард горько улыбнулся. — У них с нами. Вольтури — не семья, Кристиан. Это огромная организация, контролирующая наш вид. Орган власти, если хочешь. Это долгая история, не забивай себе голову. Я пораженно уставился перед собой. В книгах про таких, как я, обычно пишут: “у него мир перед глазами разрушился”. Я чувствовал себя полным болваном, узнавшим, что на планете Земля больше одного материка. — Феи существуют? — на всякий случай спросил я. — Не слышал о таком. Думаю, что нет. — Эдвард взглянул на мой дом раздраженным взглядом. — Уже светло. Твои соседи удивятся, когда увидят на подъездной дорожке Чарли Астон Мартин. — Кого?! — Я тут же выскочил из машины и накрыл ладонью рот, оглядываясь по сторонам. Эдвард вышел следом и похлопал рукой по серебристой крыше. — Убирай ее отсюда немедленно! Люди решат, что мы с Чарли продаем наркотики! — Я подумал точно так же. Эдвард засобирался ехать. Он нехотя сообщил, что ему срочно нужно показаться дома и решить какие-то вопросы. Я не стал вдаваться в подробности и вручил ему ключи от пикапа — своеобразная просьба вернуться, как тот оставленный на трибуне телефон. Мы разошлись, не прощаясь. Я проводил его машину взглядом, стремительно скрывшуюся за поворотом, и побрел домой. Дома было темно, Чарли задвинул все шторы. Пахло помещением, которое долго не проветривали. Я пробирался в свою комнату опасливо — журнальный столик в зале имел дурную привычку каждый раз менять свое положение в пространстве и больно бить меня под колено. Рассвет окрасил макушки сосен в золото, но к солнцу сбоку подбирались коварные тучи. Я замер, стоя у окна. Казалось, время вдруг остановилось — все застыло, даже пылинки не кружили в воздухе, но внутри меня происходило обратное: мысли в моей голове кружили и беспорядочно сменяли одна другую. Я не успевал за их ходом. Случившееся — естественный ход событий, который анализа не требовал. Да, картина будущего казалась размытой, но это неважно. На все вопросы рано или поздно у меня будут ответы, но самое главное — у меня будет Эдвард. А больше мне ничего и не надо. Я почувствовал себя так, словно все наконец-то встало на свои места, словно до сегодняшней ночи я скучал и жил во мраке, а теперь все изменится. Раньше я все время повторял “этого мне не хватало” — верные слова неверным тоном. Теперь все будет хорошо. Стоял я долго: хотел увидеть, как он пригонит пикап, но через время начал подозревать, что случится это не скоро. Мне нужно было сходить в душ, но сил на это не осталось. Я быстро скинул с себя одежду и нырнул в теплую кровать, чтобы немного вздремнуть. Сна в машине мне не хватило. *** Проснулся я из-за яркого света и с трудом сел в кровати. Ужасно болело плечо. Поднявшись, я отправился в ванную, прихватив одежду с пола, чтобы скинуть ее в корзину для грязного белья. Нажав на кнопку стиральной машины, я опомнился и выглянул из ванной, крикнув: — Чарли? Ответа не последовало, и я кивнул сам себе. Горячий душ немного облегчил боль в плече и помог снять напряжение в теле, а хлопья с молоком подняли настроение. С кружкой кофе и газетой в руках я поднялся к себе в комнату и по-хозяйски оценил обстановку. На глаза попалась записная книжка. От нее нужно было избавиться. Я бросил газету на стол и потянулся к блокноту. Поморщился — плечо болело. — Могу я взглянуть? — раздалось сзади. Я подскочил на месте и быстро обернулся. Эдвард застенчиво стоял у окна и держал мизинец своей левой руки в правой, как провинившийся мальчишка. — Давно так делаешь? — Я посмотрел на окно за его спиной и постучал указательным пальцем по твердой обложке блокнота. — И личные дневники читаешь. Это непорядочно, Эдвард. А если бы я записывал туда свои грязные секретики? Он неопределенно кивнул головой в сторону, мол, возможно, и не сводил глаз с моего плеча. Я вздохнул, поставил кружку и попытался снять футболку, но боль снова пронзила руку — от шеи и до самого локтя. Эдвард в мгновение ока оказался рядом и помог с футболкой. Я, наверное, никогда к этому фокусу не привыкну. Эдвард опустил глаза. Я повернул голову в сторону зеркала у кровати, к которому стоял боком, и рассмотрел свои боевые отметины: несколько мелких, старых и пожелтевших в области плечевого сустава (их оставил Эдвард на лодочной станции тем вечером) и большой, синий — под ключицей. Видимо, это был след от столкновения со школьным дверным косяком. Он рассматривал синяки долго и внимательно, держа руки за спиной; его ресницы подрагивали. Наши лица были близко, и пусть он ни разу не взглянул мне в глаза, я все равно был заворожен моментом. Желание коснуться его острой щеки хотя бы на секунду причиняло мне дискомфорт, почти ощутимый физически. Я отвернулся от него, не позволяя своим мыслям пойти не в то русло. Узнать, способен ли Эдвард чувствовать ко мне то же, что и я к нему, невозможно, не поставив под угрозу наше общение. Второй раз я так не поступлю — не хочется испытывать судьбу. — Все в порядке, — резюмировал он и поднял взгляд. Я этого не видел, но почувствовал. — Просто ушиб. — Я знаю. Расправив газету на столе, я присел на стул и ткнул пальцем в один из заголовков: — Они пишут, что в Сиэтле продолжают пропадать люди, но тут же утверждают, что не может этого быть, потому что животное перекочевало в Порт-Анджелес. Ты понимаешь, что это значит? Они находят старые трупы и задают вопросы. Все понимают, что это ни черта не животное — даже пресса. Чарли говорит, полиция давит на журналистов, но все выходит из-под контроля. — Я сделал глоток кофе. Спустя некоторое время добавил: — В Сиэтле какая-нибудь чупакабра не осталась бы незамеченной. Где ей скрыться? В офисном центре какой-нибудь IT-компании? Если, как ты говоришь, эти Вольтури готовы убить любого, кто знает о вас, то скоро работенки у них будет выше крыши. Эдвард уставился невидящим взглядом в стену за моей спиной. Я щелкнул пальцами перед его лицом, привлекая внимание, и медленно проговорил: — Общественный резонанс. Очень скоро сюда приедут из Вашингтона. Я уверен, все это организовано специально с целью подставить твою семью. — Почему ты уверен в этом? — Математика. Это могло случиться где угодно, но случилось именно здесь. Я не зря спросил у тебя ночью, много ли вас вообще в мире. Ты не ответил, но я посчитал, что раз уж до тебя не видел никого похожего, то мало. Эдвард смотрел на меня сверху вниз, оперевшись одной рукой о стол. Мне хотелось встать, чтобы надеть футболку, но он преграждал мне путь, и я не просил его отойти. Мы просто разглядывали друг друга, пока не зазвонил мой телефон. Я принял звонок не глядя — я знал, что это был Майк. Чарли слишком занят своей делегацией, а мама в это время спит. — Да? — Мы с Эдвардом продолжали пялиться друг на друга. — Здорово! Ты куда пропал вчера? Тебя эта Калленша украла? — Что значит — украла? Я же не кошелек. — Не знал, что вы общаетесь. — Ага, подружка моя. Познакомить? — пошутил я. — Реально?! — Ты что-то хотел? — Ты дома? — Да? — Я скоро буду. Надо передать тебе кое-что. Эдвард шумно выдохнул. — Майк, я занят. Давай в другой раз. — Не гони, ты всегда занят. Я с псом у кафе, скоро буду. — Я сейчас уйду из дома. Майк скинул звонок. Никогда я еще не хотел убивать людей — и вот опять. Тикали настенные часы. Лицо Эдварда, как это часто бывает, ничего не выражало, но я потихоньку учился дифференцировать его эмоции: если глаза слегка прищурены, значит, раздражен, а если широко раскрыты и взгляд безо всякого выражения устремлен вдаль, значит, размышляет. Сейчас он размышлял. Мне не хотелось его отвлекать. Я воспользовался моментом, чтобы в очередной раз подивиться его красоте. Вот же засранец! Ну надо же было родиться таким очаровательным! — Ты не дышишь, — нарушил молчание Эдвард. Он сказал это удивленно, будто опомнился. — Ой. — Прогуляемся? — Ты о свидании? — пошутил я. — Прекрати. — Как скажешь. — Я поднял руки вверх в примирительном жесте. — Поотбираем конфеты у детей, покидаем камни в окна… Где мы будем гулять? — А это важно? — спросил он. — Нет, — ответил я. Я сразу же начал собираться, торопясь выйти из дома раньше, чем к нему подойдет Майк. Эдвард значительно замедлил этот процесс: он включил режим мамочки, и мы минут пять спорили о том, стоит ли мне надевать пушистый и неудобный свитер с горлом. Я был бы сильно раздражен, будь на его месте кто-нибудь другой, но ведь это же Каллен — его привычка чуть что отправлять меня в больницу к своему отцу неискоренима. В итоге мне было жарко. Свитер был объемным, куртка вздулась, и я был похож, как сказала бы мама, à Alceste du “Le Petit Nicolas”. Эдвард, конечно, был собой доволен. Он шел спиной вперед, лицом ко мне, в сторону леса, и улыбался от уха до уха. — Не боишься? — спросил он. — А должен? Лицо его сияло ярче, чем ровные белоснежные сугробы на лужайках вокруг нас. — Нет. По крайней мере не сейчас. И тут ни с того ни с сего Эдвард захихикал. — Ты что? — удивился я. — Твой друг решил, что я тебе докучаю, и теперь раздумывает — выбить мне зубы прямо сейчас или подождать подходящего момента. Эдвард кивнул за мое плечо, и я обернулся. За нами гнался Майк Ньютон, и вид у него был решительный. Я остановился и злобно зыркнул на Эдварда. — Я говорил тебе — оставь этот проклятый свитер! Каллен закусил губу, сдерживая улыбку, и посмотрел в сторону. — Пси… Каллен, ты что тут делаешь? Крис? Вы куда? — спросил Майк, нагнав нас. Толстый мопс кряхтел и еле за ним поспевал. — Вы в лес, что ли? Я прокашлялся. — Мы гуляем. Я же сказал тебе, что ухожу из дома. — Я хотел. Спросить. Я хотел спросить, что ты будешь делать на каникулах? Он явно собирался сказать что-то другое. Эдвард закатил глаза и посмотрел на Майка так, как смотрел бы на него отец, недовольный успехами своего отпрыска в школе. — Я на каникулах в Форксе, так что увидимся. Пока! — Ты бы не гулял по лесу — у нас ведь людей убивают, — напомнил он, когда я уже развернулся. Эдвард выразительно поднял бровь. — Я не один. Майк, ну правда, спишемся позже. Я начал медленно отходить, и Майк остался позади, провожая нас обреченным взглядом. — Что с ним такое? — я задался этим вопросом вслух, оглядываясь назад. — Он ненавидит меня всем сердцем! — радостно сообщил Эдвард. Я недоуменно покосился на Эдварда. Странная реакция. — Надеюсь, он не крадется за нами. Было бы ужасно, если бы он что-нибудь подслушал. — Я бы знал. — И как бы ты узнал? — недоверчиво спросил я, осторожно перешагивая валун, укрытый снегом. — Во-первых, он воняет. Во-вторых, я бы слышал его шаги на расстоянии как минимум мили. В-третьих, его глупые мысли звучат так громко, что мне иногда хочется раздавить его череп голыми руками. Мы остановились. Ветер покачивал кроны исполинских сосен, в этих же кронах суетились вороны, хлопая крыльями. Снег превратился в противную морось, и капли стекали по лбу Эдварда. Я внимательно на него посмотрел, пытаясь уловить на его лице признаки насмешки. Он был серьезен. — Что это значит? Как это — слышать шаги на расстоянии мили и "мысли звучат"? — Я могу видеть и слышать на мили вперед. Могу добраться пешком из одного штата в другой за час и разнести твой дом в щепки минут за десять. Мы хищники, которым природа завещала беречь планету от перенаселения — убивать людей. Мы — вершина пищевой цепи. Тут Эдвард отошел чуть вперед, к мертвому дереву, что преграждало нам путь, одной рукой поднял огроменную корягу размером с лошадь и отшвырнул в сторону с такой легкостью, будто это был волейбольный мяч. Я даже прикрыл рот рукой, чтобы случайно не вскрикнуть. — Знал бы бедняга Дарвин… — Он в мгновение ока оказался прямо передо мной. Я еле удержался от того, чтобы отскочить назад. Эдвард протянул бледную руку вперед, как будто намереваясь коснуться моего лица, но не сделал этого: его ладонь замерла в дюйме от моего лба. Он пальцем подцепил мокрую вьющуюся прядь, откинул ее назад, и у меня прозрел правый глаз. Мне захотелось отвернуться и спрятаться за какой-нибудь мшистый булыжник — и говорить с ним оттуда. Чтобы он больше не подходил так близко и не рассматривал мое лицо. От внешности супермодели меня разделяло расстояние, равное примерно двести тридцать девять тысяч миль — приблизительно такую протяженность имеет путь от Земли до Луны. И на его руку я посмотрел волком. Мне и так было тяжело находиться рядом с ним, постоянно думать о том, как не показаться очевидным в своих не очень дружеских чувствах к нему. Эти неоднозначные жесты очень легко могли ввести меня в заблуждение. Я попытался вернуть свои мысли к предмету разговора. По спине пробежал холодок. — А про мысли? Вы читаете чужие мысли? — Если ты очень подкован в чем-то или обладаешь каким-то особым качеством при жизни, то после обращения это качество превращается в дар. Я всегда был очень проницательным человеком, и это привело к тому, что теперь я могу читать мысли других людей. Я был в ужасе от его речи. — То есть ты хочешь сказать, что… Эдвард расхохотался. — Предсказуемо. Нет, ты единственный, чьих мыслей я не слышу. — Не может быть! Ты просто хочешь, чтобы я так думал! — Разве я похож на лжеца? — Нет, — не задумываясь, ответил я. — Но что со мной не так? — Я сказал, что создан убивать людей и читаю их мысли, а ты начал копаться в себе, — посмеялся он. Мы медленно побрели вперед, двигаясь в сторону опушки леса — я знал, что дальше начнется скалистая местность. — И все в твоей семье могут читать мысли? — спросил я. — Нет конечно. Только я. Но Элис, например, видит будущее. — Будущее! Подумать только! Я как будто сплю. Честно, я до сих пор не могу поверить, что знаю все это. Эдвард переменился в лице: его глаза будто бы потемнели, а рот сжался в тонкую полоску. Он спрятал руки в карманы и сказал: — Я тоже. — А Джаспер?.. — Он сожалеет, — уклончиво ответил Эдвард. — Это значит, что твоя семья не попытается убить меня? Он возмущенно воскликнул: — Ну конечно нет! Мы вышли к крутому склону, с которого открывался потрясающий вид на извилистую реку. Река была спокойной, и серые массивные тучи отражались на ее гладкой поверхности. Каменистые берега этой реки были укрыты плотным слоем снега, на котором не было следов, — люди там не ходят. — Расскажи мне о себе, — попросил я, когда Эдвард подошел к самому краю крутого склона и устремил задумчивый взгляд в небо. — Я ведь ничего о тебе не знаю. — Что ты хочешь узнать? Я подошел к нему ближе и ухватил за рукав расстегнутой куртки, крепко удерживая. Каменистый берег внизу выглядел очень угрожающе. — Ты упадешь. Он посмеялся и отошел от края, присев на поваленное дерево. — Если бы я мог просто броситься со скалы и разбиться, все было бы гораздо проще. — А ты не можешь? Эдвард отрицательно кивнул. — Мы почти не уязвимы. — Это хорошо. — Что хорошего? — удивился он. — Значит, с тобой ничего не случится. Эдвард промолчал. Я осторожно присел рядом. — Расскажи мне свою историю. Как ты стал… таким? И он стал рассказывать: — Я родился в Чикаго и прожил там всю жизнь. Потом началась война. — Эдвард вздохнул. — Первое время мы даже не знали, что происходит. Новости о том, что в военных рядах бушует смертельный грипп, не помогли бы властям мобилизовать страну — они скрывали. Я числился среди добровольцев на военную службу, которые не могли отправиться в Форт-Либерти из-за карантина в лагере и задержки состава, а Эсми была в числе медсестер, осуществляющих уход за тяжелобольными в местном военном госпитале. Это больше походило не на грипп, а на сбывшееся библейское пророчество, в котором после чумы, войны и голода явится четвертый всадник апокалипсиса. Сначала говорили, что умирают только старики, потом говорили, только дети, но умирали все. Мои родители, я, Эсми. К моменту своей смерти она несколько месяцев проработала вместе с Карлайлом, который раньше работал в гражданских госпиталях, но перевелся, поскольку в одном из гражданских упокоилась моя мать: перед смертью она взяла с него общение найти и спасти сироту. Что ж, он спас. В смысле укусил. Укус ядовит. Эдвард говорил, и у меня перед глазами мелькали все эти ужасные картины из прошлого. Голод, бедность, война, пандемия. Я представлял все это так ярко, как будто находился там: видел, как осиротевший оборванец ставит свою подпись в перечне добровольцев на военную службу, не имея при себе никаких средств к существованию и лелея две надежды: прославить имя своего отца и просто выжить. Мне хотелось как-нибудь выразить свое сочувствие, показать, что я ужасно сожалею о его судьбе, но я в очередной раз не мог облечь мысли в слова. — Чему ты расстраиваешься? — спросил Эдвард. — Меня это совершенно не заботит. Я даже не помню, когда последний раз вспоминал об этом, как не помню и лиц своих биологических родителей. У меня отличная семья. — А как звали твоих настоящих родителей? — Очень странный вопрос, — он печально улыбнулся. — Элизабет и Эдвард Мейсоны. — Тогда какое твое второе имя, если твой отец Эдвард-Старший? — Энтони. Что творится в твоей голове, я не понимаю? — Эдвард Энтони Мейсон, — я хмыкнул, представляя его человеком. Теперь я понял, откуда у Эдварда эта склонность к меланхолии. Я попытался посмотреть на мир его глазами, на жизнь, как на проклятие, обрекающее его на вечное одиночество. Эдвард словно был огражден от мира прозрачным куполом: он вынужденно наблюдал, как люди стремятся к чему-то, ставят цели, и не мог сделать того же. Ему некуда было стремиться. У него не было целей. Не было мелких радостей. Он не испытывал счастья от покупки нового смартфона, ему не приносило удовольствие поедание вкусного тортика (потому что он не ест тортики), ему плевать, какая у него зарплата. В его жизни нет смысла. Если бы убийство людей было центральной моей потребностью, я бы тоже хотел броситься со скалы. Я не знаю, как бы противился этому. Чего бы стоили мои принципы, если бы я имел такую власть над чужой жизнью и находился вне человеческих законов? Впервые я видел Эдварда таким — отрешенным от времени, людей, жизни, Эдварда как такового. Живой человек, превратившийся в призрака. Сейчас больше всего на свете мне хотелось показать, как я его понимаю. Но я молчал. Вдруг Эдвард опустился передо мной на корточки. Его золотистые глаза блестели. И как только я мог подумать, что такой, как он, может оказаться убийцей? Эдвард казался очень кротким и добрым, внимательным и честным. Вот сейчас он сидел передо мной и был таким робко-искренним, таким… одиноким, Эдвардом, которого я знаю. Который пошел за мной на лодочную станцию, потому что боялся, что я упаду в воду. Который боялся разбудить меня, потому что думал, что я отправлю его домой. — Я хочу тебе кое-что сказать, — начал он. — Только не говори мне про своих этих Вольтури и что тебе надо уехать. Я серьезно. Если ты хотя бы заикнешься, я брошусь на тебя, как бешеный пес, и пооткусываю тебе все уши. Я вырву твою печень, Эдвард. Он грустно улыбнулся. — Ты хоть понимаешь, кому ты угрожаешь? Ты настолько бесстрашен? — Не бесстрашен, а отважен — это разные вещи. Эдвард открыл рот, а затем передумал. Он сосредоточенно о чем-то поразмышлял, а затем сказал: — Можно мне тоже задавать вопросы? — Попробуй, — ответил я. — Только учти, что у меня очень скучная жизнь. Ты — самое интересное в ней событие. Он проигнорировал мои слова. — Расскажи, что ты делал до переезда к отцу. Я начал перечислять поворотные моменты своей жизни, загибая пальцы одной руки на каждом. — Ну, мои родители развелись, когда мне было три месяца. Мама забрала меня с собой в Дауни, там я жил с бабушкой. Мама была молода и получала диплом педагога. Когда она выучилась и устроилась на работу в младшую школу Риверсайда, она забрала меня обратно. В шесть лет я и мама переехали в Финикс. — Какой-то сухой рассказ, ты не находишь? — Ну, я занимался фортепиано в детстве, но потом бросил. Наверное, мне медведь на ухо наступил или что-то вроде того. Мама знает несколько языков и хорошо разбирается в литературе, я полная ее противоположность. Мне очень нравится математика. Каждое лето я приезжал к отцу в Форкс. Мы дружили с Джейкобом, Рейчел и Ребеккой, это дети Билли Блэка. Кроме ребят из резервации, у меня никогда не было друзей — я слишком много умничаю. Хотя… был у меня один знакомый по имени Питер, в Финиксе, но он с родителями потом переехал. Чарли, наверное, мне отец и лучший друг одновременно. Мы всегда понимаем друг друга с полуслова. — Насчет Чарли — неудивительно, — сказал Эдвард, но что он имел в виду, я так и не понял. — Я хочу тебе кое-что сказать, — повторил он. — Мне, правда, нужно уехать. — Я тебя предупреждал, Эдвард! — зло бросил я и резко поднялся. Он так и остался сидеть возле поваленного дерева. — Я хочу объяснить, но ты мне и рта не даешь открыть. — Не хочу слушать. — Бога ради, Кристиан! — Эдвард положил руки мне на плечи и удержал на месте. — В Сиэтл. Мне нужно уехать в Сиэтл. На пару дней. — А. *** Вышли из леса мы в другой части города. На пути к моему дому стояла местная католическая церковь. Она была такой миниатюрной, что обычный жилой дом едва уступал ей в размерах. Смеркалось, и отсвет синеющего неба играл на витражных окнах, а красный кирпич, из которого она была построена, казался темнее с каждой минутой. Я на секунду остановился, чтобы осмотреть здание. — Расскажи о Вольтури подробнее, — попросил я у Эдварда. Он поднял взгляд на церковь и нахмурил брови. — Аро носит корону уже много веков. Его законы предельно просты, их список небольшой, но несоблюдение любого из этих законов карается смертью. — Аро? — спросил я, развесив уши. — Один из трех, самый главный. Есть еще Кайус и Маркус. — Их что, всего трое? — У них в подчинении целая орава. Армия, если хочешь. И у каждого свое звание. Стража — особенные. У всех из стражи есть дар, который Аро использует с умом. — Дар, как у тебя и Элис? — Да, — коротко и тихо ответил Эдвард. — Вот почему я говорил, что они не оставят нашу семью в покое. Аро заинтересован в том, чтобы Элис присоединилась к страже. — И они могут убить вас, а падение со скалы — нет? — Создать и уничтожить вампира может только другой вампир. И огонь. Я подошел к нему ближе и заглянул в глаза. — Ты боишься их? — Было бы глупо не бояться. Он стоял близко, но одновременно с этим будто отдалялся все сильнее и сильнее. Он был из того мира, куда я последовать не мог или мог, но ненадолго. Это мне в нем нравилось, это же меня пугало. — Чарли все еще расследует дело Уэйлана Форджа. Я боюсь, что он сможет что-то найти. Эдвард нахмурился. — Я прослежу, чтобы-... — Молодые люди, что за беспредел?! Эдвард отпрянул. Откуда-то сбоку раздался яростный крик. Я посмотрел за ограду церкви: мужчина в возрасте, худощавый как палка, с красным крючковатым носом стоял на крыльце и держал в руках связку увесистых ключей, размахивая ими, словно дубиной. — Это храм Божий! Что вы тут устроили? — кричал он. — Постоять нельзя, что ли? — холодно ответил я. — Покажите мне, где храм дьявольский, — пойдем туда. — Я тебе сейчас покажу дьявола, парень! А ну иди отсюда! Я закатил глаза, и мы медленно поплелись дальше. Кажется, Эдварда действительно беспокоило произошедшее недоразумение. Меня его реакция позабавила. — Мне пришла идея: хочешь завтра зайти ко мне на ужин? Эсми хотела с тобой познакомиться, — осторожно предложил он. — Она тебе понравится. — На ужин, — растерянно повторил я, и Эдвард, спустя пару секунд, звонко рассмеялся.