Адамово яблоко

Я поднялся с кровати и устремил взгляд на часы. Половина седьмого! Какой же я кретин! Ведь я опаздываю! Я торопливо натягивал толстовку и время от времени бросал короткие взгляды в окно, опасаясь увидеть "вольво" возле подъездной дорожки. В комнату постучал Чарли. — Как отметки? — спросил он. — Ты звонил матери? — Да. Да, позвоню. Нормально, — отмахнулся я, влезая в спортивные штаны. — Извини, я немного занят сейчас. — Ладно, — удивился Чарли. — На Рождество я собираюсь поехать к Билли в резервацию. Ты поедешь со мной или собираешься праздновать с друзьями? — Не знаю, — неопределенно ответил я, думая об Эдварде. Вдруг… — Посмотрим. — Ты куда это? — Чар-... Папа! Я занят, ну! — воскликнул я, схватил рюкзак и выбежал в коридор, проталкиваясь через него в дверном проеме. Краем глаза я заметил, как хитро он ухмыльнулся. Я уже был внизу и запихивал кусок вчерашней пиццы в рот, когда со второго этажа до меня донеслось: — Уж не на свиданку ли ты собираешься? С Джессикой Стэнли небось! Я поперхнулся и выпил полстакана апельсинового сока залпом. Чарли медленно спустился по лестнице и имел самый довольный вид. Видимо, он решил, что его догадка верна, и теперь хвалил себя за проницательность. — Я иду гулять с другом, — интонационно выделяя каждое слово, ответил я. — Да ладно тебе. Старику-то можно и сказать. Торжественно клянусь, что не разболтаю твоей матери. — Он поднял руки вверх, демонстрируя свои расправленные ладони. Я зеркально повторил его жест и проворчал, жуя пиццу: — Торжественно клянусь, что ни за что в жизни, ни при каких обстоятельствах, даже если от этого будет зависеть моя жизнь, не пойду на свидание с Джессикой Стэнли. Чарли нахмурился. — А что за друг? — Огх. Я скривился и снял куртку с вешалки в коридоре. "Вольво" ждала меня за поворотом. Эдвард, завидев меня, тут же завел двигатель, и фары загорелись. Я прыгнул в машину, бросая рюкзак на пол, и забрался на сидение с ногами, опершись коленями о парприз. — У тебя тут чертовски мало места, — раздраженно бросил я. — Что толку от дорогой машины, если она изготовлена для людей ростом с мизинец, — на этих словах я продемонстрировал Эдварду свой мизинец. — Это место обычно занимает Элис. Ты можешь потянуть за рычаг и переместить сиденье так, как тебе будет удобно, — с улыбкой на лице разрешил он. — Что-то случилось? Ты недоволен. — Да Чарли со своими расспросами случился. Как будто мне семь лет. Бьюсь об заклад, он уже спланировал мою свадьбу с Джессикой Стэнли во всех подробностях. С чего он вообще решил, что это должна быть Стэнли? Почему не Анжела Вебер? Она гораздо умнее, приятнее и красивее. И меньше болтает — это главное. Эдвард озабоченно покосился. Боковым зрением я уловил его взгляд и повернулся. — Что? — Тебе вроде нравилась Анжела Вебер, — проговорил он и устремил свой взгляд на дорогу. Мы как раз проезжали мимо школы. — Это еще что за бред? Ты издеваешься? — Ты сказал об этом Эрику Йорку. — Быть не может! — возмутился я. — Тем не менее ты так сказал, — пробубнил он странным тоном, будто бы обиженным. — Давай закончим на том, что я вообще… Ладно, не вообще. Ты не в счет. Короче, отстань от меня, ради бога! С улицы донесся звук автомобильного клаксона. Я вскинул голову и обратил внимание, что на светофоре уже давно горит зеленый. — Езжай давай! — воскликнул я. Под щелканье поворотника машина свернула последний раз, и перед нами вырос огромный дом. Мне захотелось назвать это место тихой гаванью — точнее слов не подберешь. Убежище, сокрытое от посторонних глаз. Дом находился в окружении сосен высотой с многоэтажные постройки, и он был настолько большим, что в него бы поместились, наверное, три церквушки Форкса. Минималистичный стиль и древесно-серая расцветка смотрелись очень гармонично в лесном антураже, а широкоформатное остекление стен придавало ему дороговизны. Откуда-то неподалеку слышался бег ручья. Лес будто бы принял это здание в свою обитель, решил, что оно является частью всего его зеленого многообразия. Признаюсь, чего-то подобного я и ожидал от вечно пахнущего лавандой Эдварда с его сверкающим “вольво”. — Как-то мне тревожно, — сказал я, отстегивая ремень безопасности. — Самое сложное уже позади, — спокойно ответил Эдвард, повернувшись ко мне. Он тактично сидел на месте, не торопил меня и сам не торопился, даже двигатель не заглушил на случай, если я передумаю. — В плане? — Ну, со мной же ты по-... подружился. Элис, например, грезила о знакомстве с тобой. — Ага, Джаспер был особенно радушен. — Джаспер, что называется, оторви и брось. Его вздорный нрав сыграл не последнюю роль, и сейчас он осознает свою ошибку. Я понимаю, о чем прошу, но постарайся понять его: он переживал за Элис. Да, поступок диковатый, но в нашей семье он сравнительно недавно и с трудом приспосабливается к новым правилам. Я тоже хорош. — В чем ты винишь себя? Каллен посмотрел на меня встревоженно, словно раздумывая насчет того, стоит ли делиться. — Я фактически подтолкнул его. Начались эти нападения, они с Роуз вечно были на нервах из-за нашего общения, а когда накал достиг предела, я бросил все и уехал. Но, Кристиан, я клянусь, мне и в голову не приходило, что они решат действовать радикально. — Он вздохнул. — Ты внезапно перестал разговаривать со мной, послал меня к черту — уже тогда у меня нервы сдавали. А затем я прочел твои записи и чуть с ума не сошел. Сразу же направился в больницу к Карлайлу, заявил, что уезжаю. На тот момент мне казалось, что представилась отличная возможность наконец-то поступить правильно и уехать, а они решили, что я потерял контроль над ситуацией. Мы не поговорили. Я не успел подумать и ляпнул: — На Аляску. Кто такая Таня? — Мне захотелось зажать рот рукой, но было уже поздно. Эдвард растерянно моргнул. — Эм. Моя подруга. Где ты услышал о ней? Его подруга. Что-то темное, злое расцвело внутри. Мне это чувство не было знакомо, и я его испугался: оно было сильным, ядовитым и затмевало все мои мысли. Я быстро догадался, что это такое. Это ревность. У него сдали нервы, и он поехал на Аляску к своей подруге Тане, где провел почти два дня. Он не поговорил со мной, влез в мои личные записи… Я сжал челюсти. А что, собственно, такого? Кто мы друг другу? Нас даже друзьями трудно назвать. У него наверняка сотни подруг и на Аляске, и где угодно. И он волен ездить к ним успокаивать свои нервы столько, сколько ему захочется. И когда он поедет в Сиэтл, ему наверняка нужно будет где-нибудь остановиться. Почему бы и не у одной из своих подруг? Мне нужно было прекратить. Нельзя об этом думать, нельзя. — О чем ты думаешь? — Его взгляд беспокойно бегал по моему лицу. — Что я сказал? — Меня точно не съедят? — Я сделал вид, что меня беспокоит именно это. Его улыбка была ласковой. Мне стало от нее противно — я это не контролировал. — Кому ты нужен, кроме меня. Никто тебя не тронет. — Он сверкнул глазами. — Расслабься. Или нет? Вампирам верить нельзя, уж поверь мне. Я молча вышел из машины. Эдвард отворил стеклянную дверь. Внутри было очень много свободного пространства и света. Простой, но изящный декор, множество растений в однотонных горшках… Дом выглядел просто, но дорого, поразительно дорого. Все здесь заставляло меня думать о спальнях наверху и представлять, как выглядит столовая с кабинетами. И больше всего меня поразило, что Эдвард просто живет в этом месте — живет так, как я живу у себя дома. Он пользуется этой дорогой мебелью, читает книги на диванах, обитых белой кожей, и смотрится в маленькие зеркала, цена каждому из которых — моя машина. — Расслабься, — снова посоветовал Эдвард. Я посмотрел на него как бы по-новому, через невидимое заграждение, созданное этим домом. Одно дело иметь представление о том, насколько он богат, и совсем другое — увидеть и оценить достаток его семьи собственными глазами. Сегодня все вокруг нас не позволит мне забыть, что мы из разных миров. — О, аж отлегло. — Как грубо, — он лукаво улыбнулся. Под ногами ощущалось что-то мягкое. Это был махровый коврик с надписью “Добро пожаловать”. Иронично. Я повесил куртку на не менее гостеприимную пустую вешалку, и в тот самый момент на лестнице показалась стройная фигура молодой женщины. Она ступала, как кошка, плавно и грациозно, будто не шагала по лестнице, а порхала на незримых крыльях. Ее волосы каштанового цвета шелком струились с плеч, сливаясь с того же цвета элегантным коктейльным платьем, и на щеке рисовалась романтичная родинка. Эта женщина смотрела на меня так, словно пыталась заглянуть в самую душу, в самые отдаленные ее уголки. — Мама — Кристиан, — сказал Эдвард таким тоном, будто ничего особенного не происходило. — Я очень рада тебя видеть, — прощебетала Эсми, словно птичка, и протянула мне маленькую ручку с тончайшими пальцами ладонной поверхностью вниз. Я ощутил аромат ее парфюма: она пахла розами. — Добрый вечер, миссис Каллен, — я осторожно пожал ее руку, со всей любезностью, на которую только способен. — Прошу, проходите, — сказала Эсми и вытянула руку в пригласительном жесте. Я с тоской глянул на входную дверь, гадая, поздно ли убегать. Мы направлялись в гостиную, минуя длинный просторный коридор с широкой угловой аркой. Задача у меня была одна: переставлять ноги так, чтобы не упасть и не впечататься во что-нибудь лицом. Это сложнее, чем может показаться на первый взгляд, потому что в состоянии "на взводе" моя темная сторона орка пробуждается и готовится чинить расправы над этим бренным телом. Я почти вошел в комнату, как вдруг справа от меня образовалось что-то крайне резкое. Я отскочил в сторону Эдварда, который находился слева. — Элис! Не пугай нашего гостя, — шикнула на нее миссис Каллен, а затем припечатала меня к полу своей округлой улыбкой. Да уж, “крайне резкое” — идеально подходящее описание для Элис. — Прости! — восторженно пропищала она. — Я так рада, что Джаспер не убил тебя! — Да уж, было бы неловко, — пробасили с дивана. На нем, как сытый питбуль, развалился Эммет. Подмигнув мне, он лениво ухмыльнулся. — Не боишься, что тобой перекусят, да? А то на вид ты аппетитный, правда, мяса маловато. Краем глаза я заметил, как Эдвард ошарашенно смотрит на него и одними губами произносит фразу “что за херня?”. Меня бы это позабавило, но при других обстоятельствах. — Это правда, Крис. Ты вкусно пахнешь! — подтвердила Элис. — Очень мило. Я помыл голову шампунем за десять долларов. — Я вскинул брови. — Такой обязан благоухать до самого Делавера. — Кошмар какой, — прокомментировал Эдвард. Похоже, ему было ужасно неловко. — Доктор Каллен немного задерживается на работе, но я надеюсь, что вы останетесь у нас до его возвращения. Он тоже с нетерпением ждал встречи, — сказала Эсми. — Да, конечно, — отвечал я. — По правде говоря, мы уже встречались. — Действительно, я припоминаю. — Миссис Каллен задумчиво постучала пальцем по губе. — Эдвард рассказывал, что вам не повезло оказаться в отделении неотложной помощи. Разве что обстоятельства мне неизвестны, — она вопросительно взглянула на Эдварда. Она уже второй раз говорила обо мне во множественном числе. Складывалось такое впечатление, будто миссис Каллен решила, что мы с Эдвардом — один организм. — Кристиан сломал себе пальцы, — с таким осуждением в голосе ответил он, словно я сделал это специально. Со стороны Эммета послышался смешок. Джаспера и Розали здесь не было, что меня вполне удовлетворяло. Миссис Каллен торопливо удалилась; по каким делам — не сообщила. С кухни, видневшейся в конце коридора, куда она ушла, раздалось какое-то громыхание. Мне предложили сесть, на что я ответил положительно: это исключает вероятность, что я запнусь о свою ногу и разобью нос в присутствии маленькой кучки вампиров. Так-то пустяки, конечно. На улице заплакала зарянка; из-за множества открытых окон вся музыка леса проникала в дом. Я сидел лицом к лицу с Эмметом и Элис. Этот день не может быть еще безумнее. Между нами стоял простой стеклянный столик, который украшала небольшая ваза на античный манер. Хотя, откуда мне знать: может, она в самом деле была античной. За спиной Элис стояло черное глянцевое фортепиано. Интересно, кто именно из Калленов занимается музыкой? Вряд ли это Эммет. Может, Розали? Ее изящный силуэт легко представить за музыкальным инструментом. — Это Эдвард играет. — Элис проследила за моим взглядом. Я удивился. — А ты думал? — Розали. Все присутствующие, кроме меня, рассмеялись. Я похлопал глазами. — Моя птичка пропадает в гараже под капотом. И ходит потом весь день, воняет маслом. Даже не представляю ее за этой штуковиной, — хохотал Эммет. — Ад, — согласился Эдвард. Он сидел сбоку от меня. Я опустил взгляд и заметил, что он снова выудил из кармана какую-то монету и тут же принялся очень-очень быстро вращать ее тонкими пальцами. Мне пришло в голову, что это он, наверное, так стресс снимает. Эдвард заметил, что я с пристальным вниманием слежу за его действиями, и тут же зажал монету между указательным и средним пальцами, после чего протянул мне. Я осторожно принял монету и присмотрелся. Если только я не ошибся, это был английский пенни. — Если выпадет орел, то я тебе вмажу, — ухмыльнулся я, подбрасывая монету. — Страшно. А если решка, то я тебе? — он улыбнулся в ответ. — Ладно, я тебя понял. Никто никому не вмажет… Эммет и Элис следили за нашим с Эдвардом взаимодействием. Под их взглядами я чувствовал себя некомфортно. Монетка приземлилась. Решка. — Повезло тебе, — сообщил я, возвращая Эдварду его пенни. — Теплая, — рассудил он. — Ты хорошо себя чувствуешь? — Нервничаю просто, — отмахнулся я. Его рука, лежавшая на спинке дивана позади меня, незаметно для любопытных глаз напротив скользнула вниз, почти не ощутимо касаясь места между моих лопаток. Я откинулся назад и прижался спиной к его холодной ладони. Хотя следовало бы поступить иначе. Его дружеские прикосновения сделают только хуже. — Все в порядке, мы не кусаемся, — весело сказала Элис. Эммет нашел ее остроту смешной и загоготал. — Знаешь, Эдвард всегда так переживает о тебе. Он очень раним, хоть и не показывает этого. Будь с ним поосторожнее. Мне было непонятно, что именно она имеет в виду. В сказанном явно был какой-то скрытый смысл, который до меня не дошел. — Эдвард, извини, что пообещал врезать тебе за орла, — съязвил я. — Не знал. — Довольно, — приказным тоном произнес Эдвард и выглядел при этом злым. — Видимо, приводить его сюда было плохой идеей. — Брось, мы с Крисом подружимся, — заверила Элис. В ее взгляде появилось что-то пугающее. Наступило секундное молчание, а затем Эммет внезапно выдал: — Хотите анекдот? Все, кроме меня, хором ответили “нет”. Даже миссис Каллен крикнула с кухни. Эдвард протянул тихое “о, проклятье”. — Сегодня свежие. Я газеты из почтового ящика вытащил, кучу целую. Итак… — Эммет, заткнись, — перебил Эдвард. — Итак, как дела на личном фронте Эдварда? — Эммет… — Лицо Эдварда нужно было видеть. Эммет: — Победила дружба! Они с Эмметом одновременно подались вперед и принялись буравить друг друга взглядами: Эммет нахальным, Эдвард — раздраженным. Снова что-то громыхнуло. Миссис Каллен появилась вовремя: — Кристиан, я достойна самой страшной кары, ведь не предложила тебе напитка. Ты предпочитаешь чай или кофе? У нас всегда лежит нечто подобное на случай гостей, коих практически не бывает, — она грустно улыбнулась. — Я бы не отказался от кофе, большое спасибо. Сахара не нужно. — Замечательно! — Эсми просияла и поспешила вернуться. Я безуспешно пытался понять, почему с кухни доносились эти страшные звуки. Надеюсь, она не готовит для меня камеру пыток вместо кружки с кипятком. — Неужели ты согласился? — удивился Эдвард. — На коврике было написано “добро пожаловать”, — я пожал плечами. Эдвард ничего не ответил, вместо этого он круто повернул голову и задал немой вопрос Элис. — Все будет хорошо, — прошептала она. Я ждал, что мне объяснят, в чем дело, но в следующую секунду ответ больше не требовался: в другом углу залы показался растерянный Джаспер. Элис подорвалась с места и попрыгала к нему, взяв за руку. Нерешительно поддавшись тяге Элис, он подошел ближе к диванам. Я насторожился. Он был готов оторвать мне башку, не моргнув глазом, и я не считал, что поступаю плохо, если не хочу об этом забывать. В конце концов, сегодня же не проклятый День благодарения. — Я сожалею, — тихо проговорил Джаспер. — Надеюсь, не о том, что осуществить задуманное не вышло. — Нет, — последовал короткий ответ. Я хотел было сказать что-нибудь эдакое, но главный миротворец, сидевший сбоку от меня, предупредительно толкнул мою ногу своей. — Ладно. Нормально все. — Что не сделаешь ради чашки кофе от Эсми Каллен. Жаль, нельзя никому рассказать. Майк бы челюсть несколько месяцев подбирал. При мысли о нем сердце почему-то кольнуло, но я проигнорировал это чувство. Мне было не до размышлений о Майке Ньютоне. Элис вся светилась. Ее чрезмерная дружелюбность меня смущала. Если она считала, что я поверю в то, что вампирша с огромным багажом жизненного опыта может оказаться простодушной дурочкой, хихикающей в ответ на любую глупость, то ошиблась адресом. Я считал себя простым человеком, но точно не идиотом. Эти ее фокусы на меня не имели никакого воздействия. — Позволишь? — Миссис Каллен припорхала с кружкой ароматного кофе и поставила ее на журнальный столик возле дивана. — Рада, что ты удосужился порадовать нас своим присутствием, — она обратилась к Джасперу. — Ох уж эта Роуз! — У нее бунт, — рассмеялся Эммет, — это важно! — А у Эдварда, своего рода, тоже. Интересно, почему мы об этом не говорим? — обратился Джаспер к Эдварду, пока Элис усаживала его на диван рядом с Эмметом. — Когда же это прекратится? — раздраженно спросил Эдвард у самого себя. Я сделал глоток кофе и обратил внимание, что на улице уже смеркалось. Свет в доме зажегся автоматически. — Подростки, — сказал Джаспер и закатил глаза. Место рядом со мной внезапно опустело — Эдвард испарился. Я начал оглядываться и смотреть в оба глаза. Искомый образовался за спиной Джаспера и треснул ему подзатыльник. Джаспер поднялся и попытался схватить Эдварда, но у него ничего не вышло. — На улицу! — строго сказала Эсми. — Все в порядке. Мы осторожно, — ответил Джаспер, и я удивленно повернулся в сторону, из которой доносился звук его голоса. Он находился в дальнем углу гостиной и смотрел на Эдварда, который лениво опирался руками о спинку дивана. Я не смогу описать произошедшее после, потому что ничего не видел. Темные пятна мелькали то тут, то там, периодически замирая на месте и улюлюкая. Эммета здорово увлекла суматоха, которую устроили Джаспер и Эдвард. Он с интересом наблюдал за этой потасовкой смазанных силуэтов. Меня происходящее хоть и не веселило, как Эммета, но и не пугало: в этом было что-то… семейное. Как у людей, но одновременно иначе. — Щас Эдвард отправит его к праотцам! Смотри-смотри, Крис! — Эммет оторвался от происходящего на секунду, чтобы привлечь мое внимание. Еще бы я мог разобрать, что вообще происходит, чтобы разделить его восторг. — Вот это он отмочил штуку! Мне оставалось только кивнуть с понимающим видом. Эдвард объявился у меня за спиной и положил руку на мое плечо. — Ты жулик. Я покажу Кристиану дом, а ты отправляйся в пекло, — воскликнул он. — Эдвард! — вмешалась миссис Каллен. — Не выражайся. — Слабак, — ухмыльнулся Джаспер и посмотрел на меня. — Крис, преподай ему урок мужества. — Постарайся не обращать внимание на этого психопата, — посоветовал мне Эдвард, — у него мозги набекрень. Лишь бы покалечить кого-нибудь. Джаспер рассмеялся. Я не стал отвечать, вежливо улыбаясь обоим, затем сделал последний глоток кофе, подал кружку счастливой Эсми и бодро встал с дивана. Мы с Эдвардом поднялись на второй этаж и медленно шли вдоль коридора, окрашенного в темно-коричневые тона. На стенах висели масляные картины в узорных рамках. На одной из них я заметил знакомое лицо. Да ведь это же доктор Каллен! Он стоял подле какого-то мужчины в средневековом наряде, вокруг них находилось еще несколько человек, одетых на тот же манер. Все они выглядели очень… аристократично. Лицо мужчины на первом плане было самым высокомерным из всех, что мне когда-либо доводилось видеть. — Это то, о чем я думаю? — спросил я, остановившись возле полотна. — Да, это Карлайл, — задумчиво ответил Эдвард. — А кто рядом? — Аро, Марк и Кай. Вольтури. — Он был одним из них? — удивился я. Я рассматривал лица, которые останутся на моей памяти уродливыми шрамами. — Очень давно. Не стоит тебе об этом думать. Пойдем. — Он подтолкнул меня вперед. — А когда это было? На вид картина очень старая. — Очень-очень давно, — неопределенно повторил он. — Если вы здесь, то где находятся эти Вольтури? — Ты ужасно любопытный. — Эдвард посмотрел на меня с укором. — Это известный факт. Так что? — Вольтури основали город Вольтерру в Италии. Забавно, что это место считается самым безопасным для людей в плане защиты от вампиров. Аро запрещает охотиться в его стенах, привозя пищу извне. Население Вольтерры даже отмечает День Святого Марка, этот праздник назван в честь одного из глав Вольтури — Маркуса. Люди верят, что в тот день он освободил город от вампиров. — "Пищу", — я скривился. — Людей? — Да, извини. — Он покачал головой, словно пытался избавиться от каких-то мыслей. — Возможно, они кажутся тебе злодеями, но на самом деле Вольтури — основа нашего мира и цивилизации. Здесь кабинет Карлайла, — попутно он указал на дверь из темного дуба, — дальше идут комнаты. “Пищу”. Оговорка по Фрейду. Я хотел еще о многом расспросить Эдварда, но боялся: мне казалось, что упоминание вслух о бездонной пропасти между нами повиснет над этим и без того тяжелым общением траурным флагом. — Тебя можно убить осиновым колом? — полюбопытствовал я. — Чего? — рассмеялся Эдвард. — Фольклорный образ вампира не имеет ничего общего с реальностью. Наши находчивые предки были убеждены, что вампиры — это мертвецы, восстающие из могил, совсем как зомби, поэтому колья носили утилитарный характер: их использовали, чтобы прибить труп к гробу. Так, согласно их логике, мертвец не поднимется после смерти. Образ "классического вампира" и все, что с ним связано, основан на крестьянских суевериях. А если говорить не о крестьянах, то отдельную благодарность стоит выразить лорду Байрону: для распространения мифов о вампирах он сделал многое. — "Год без лета" и его трагические последствия кого угодно вдохновят выдумывать всякую мерзость, — я поделился мыслью. Эдвард улыбнулся уголками губ. — Все-то ты знаешь. — Тут он открыл белую дверь в конце коридоре и сообщил: — Это моя комната. Вот сейчас я был удивлен. Крайне удивлен. Я представлял, что все вещи вокруг него разложены по цветам и алфавиту. Как я ошибся! Если мне можно так выражаться, я бы охарактеризовал его комнату коротким "бедлам". Диски и коробки из-под них были разбросаны повсюду. На его письменном столе столе валялась целая куча исписанных нотных листов, а небольшой диван утоп в море из раскрытых книг. Конечно, тут было чисто: мебель и полы натерты под лоск, поверхности блестели, ни пылинки нельзя было найти во всей комнате, как и в доме в целом, но все вещи хранились в страшном беспорядке. В его комнате было широкое панорамное окно, выходящее на небольшой балкон. Дверь из стекла, которая являлась выходом на этот балкон, была распахнута настежь, поэтому здесь было холодно, точно в могиле. — Ты что, на полу спишь? — спросил я, зайдя внутрь. — Мы не спим, — тихо ответил он и закрыл двери. Замок щелкнул. Эдвард медленно поднял взгляд с пола и устремил его на меня. Он держал руки за спиной и выглядел смущенным. — Что, вообще никогда? — тупо спросил я и сглотнул. — Вообще никогда. Мы остались одни. Я скользнул взглядом по широкой и острой линии его плеч, обратил внимание на плавное движение бедер при походке. Этот гад двигался медленно, лениво, но эта манера поведения создавала ему уверенный и, может, томный образ. Его полуприкрытые глаза могли заманить кого угодно, а об острой улыбке я вообще молчу. Поймав себя на слишком пристальном разглядывании, я спешно отвернулся. Когда-нибудь это сведет меня с ума. — Боишься? — тихо спросил Эдвард. — Если бы. — Я направился к его столу и рассмотрел лежащие на нем бумаги. — Так это ты играешь на том фортепиано, ага. — Верно, — он подошел ко мне и встал позади. Он просто встал позади, не слишком близко и не слишком далеко, но даже от этого у меня закружилась голова. Я замер с нотным листом в руках, не видя написанного на нем. — Ты понимаешь ноты? — спросил он шепотом. — Выглядит спокойно, — пробормотал я, борясь с желанием закрыть глаза или вообще упасть на пол. — Что это? — Это колыбельная, — он устало выдохнул эту фразу, и легкий ветерок столкнулся с моим затылком. Я уперся руками в стол: мои ноги подозрительно ослабли, лучше не рисковать. Эдвард, этот гонитель, мучить меня не перестал: он положил ладонь мне на бок и осторожно отодвинул в сторону, чтобы встать рядом. — Она твоя. Я иногда тормоз, но сложить два и два способен. Один намек — не намек, два — совпадение, а три — уже вероятность. Сначала Элис со своими странными предупреждениями, потом Эммет и его анекдот, шутки Джаспера, а теперь выясняется, что Эдвард пишет мне музыку. Как-то это все по-пид… не по-дружески. А вдруг?.. Я оттолкнулся от стола и выпрямился, стараясь удержать равновесие и не покачнуться. Эдвард скинул несколько листов со стола, пошарил одной рукой, вторую держа за спиной, и вытащил две другие страницы — продолжение. — Ты сам ее написал? — Самый идиотский вопрос из всех возможных. Мелкие и острые ноты, написанные от руки, перед моими глазами сливались в неразборчивые кляксы. — Нет. Диктовал Элис, а она записывала. Видишь ли, я слепой и глупой. — Он коснулся каким-то из своих пальцев моего ребра и сказал: — Си бемоль второй октавы, — затем начал спускаться ниже, — ля, соль, ми, ре, соль, си, ля… — Когда он снова начал подниматься вверх, я не удержался и захихикал. А он все продолжал: — Си первой октавы, до, соль, ля. — Эдвард, очень щекотно. Очень не по-дружески. — Ты пахнешь мастикой, — невпопад сказал Эдвард. Я не смотрел на него, но слышал, как он улыбается. У меня случайно вырвался судорожный вздох. Эдвард тут же переместился в противоположный конец комнаты. Я отвернулся к стеллажам и сделал вид, что меня очень сильно интересует сборник композиций на одной из полок. Мой член внеплановый урок музыки расценил по-своему. — У тебя все нормально? — прохрипел я, вытащив пластиковую коробочку с диском. Какие-то разводы нарисованы, ничего не понятно. В голове у меня крутилось: “хоть бы не заметил, хоть бы не заметил, хоть бы…” — Дай мне минуту, тогда будет. — Эдвард сглотнул. — Что тебе сделал Шуберт? Ты на него так смотришь… Я ущипнул себя за переносицу. — А, так это он. — О чем ты думаешь? — Каллен, кажется, оклемался. Он поднял с пола лист, который я выронил, а по другим, что валялись рядом, прошелся ногами. — А? Ну. Об Элис. Мне не нравится Элис. У нее все время такое лицо, будто она что-то замышляет. — О, так и есть, — усмехнулся Эдвард. — Нет, знаешь, будто какую-нибудь неочевидную пакость. — Как я и сказал. Но Элис мой самый близкий друг. Ее пакости не причинят тебе вред. — Она сказала, чтобы я был с тобой поосторожнее. Можно задать вопрос? — попросил я. — Все что угодно. Я растянулся в довольной улыбке, зная, что он не видит моего лица. — Что она имела в виду? — Она переживает о моих чувствах. — Эдвард махнул рукой, будто бы тема для разговора доставляла ему неудовольствие, и я оставил это. Но сомнения о природе этих чувств укреплялись. За этот вечер я понял, что когда люди влюбляются, они теряют по единице от своего айкью каждый час. Разговаривал в основном Эдвард (кто же знал, что он любитель поболтать?) — я молчал, слушая его убаюкивающий голос, и не мог сказать ничего толкового в ответ. Он любит читать Данте и "Тристии" Овидия, когда за окном гремит гроза, а когда за окном светит солнце, он читает вслух Кэтрин Мэнсфилд своей сестре Элис. Он не разделяет мою любовь к Аллану По. Он в восторге от "Относительности" Эшера и признает, что проводил часы перед ней. Ему нравятся сонаты Доменико Скарлатти и “Павана на смерть инфанты” Равеля. Нет, он не слушает современную музыку, да, его вполне устраивает звучание струнного оркестра, но он предпочел бы слушать концерты для фортепиано. Он не может назвать мне любимый цвет, но, пожалуй, коричневые и бежевые оттенки заслуживают его отдельного внимания. Медицина — прекрасная и очень сложная наука, в которой, как ему кажется, он мог бы преуспеть. Паэлья выглядит аппетитно, но у него нет любимого блюда и не может быть, он не помнит вкуса человеческой пищи. Большой город или маленький? Лес. Собаки или кошки? Канарейки, наверное. Он не знает. Зима или лето? Осень. Гуманитарные науки или точные? Естественные. Короче, разговаривали мы много. Он был лучше меня во всем: лучше выглядел, лучше излагал свои мысли и шутил, даже улыбался и хмурился — лучше. Во всем. Как бы мне хотелось иметь хоть часть его ума и привлекательности! Может, будь у меня такое же прекрасное тело, я бы не засматривался на его. Все было идеально. Но я был бы не мной, если бы не совершил ошибку. Когда он сказал какую-то глупость про математику, я засмеялся и накрыл его рот ладонью. И мы замерли. Эдвард смотрел мне прямо в глаза, а я смотрел на него. И моя рука, повинуясь непонятно чьей команде, соскользнула на его щеку. Его глаза потемнели, а шея напрягалась, и видно было каждое сухожилие, покрытое бледной кожей. Кожа его лица была ледяной, как у трупа. Твердой. Гладкой. Вначале это оттолкнуло меня. Ощущения были какими-то неправильными: я видел перед собой живого человека, а пальцами ощутил ледяной камень — что-то мертвое. Он увидел что-то на моем лице или мои действия подсказали ему ответ, не знаю, но он понял. Эдвард все понял. — Что ты делаешь? — глухо спросил он. Вопрос повис в воздухе. Домой он меня отправил так же спонтанно, как и пригласил к себе: тебе пора — и все. Мы не ссорились, не выясняли отношения, но чувство у меня было такое, что между нами произошло что-то нехорошее. Я ненавидел себя всем сердцем. Я напугал его, напугал. Рано или поздно это должно было случиться, но я был не готов. Прощаясь с ним на пороге своего дома, я боролся с желанием разрыдаться. Мне хотелось извиниться, попросить его все забыть, сказать, что я пошутил — словом, сделать что угодно, лишь бы все исправить. Я смотрел, как его машина скрывается за поворотом, обхватив себя руками, и гадал — а вернется ли он теперь? Я чувствовал себя идиотом года. Зато теперь планомерное снижение интеллектуальных возможностей было одной из моих самых незначительных забот. А что? Настоящий философ может извлечь выгоду из любой ситуации, даже самой дерьмовой. Какой же я придурок! — Поздно ты сегодня, — сказал Чарли, заглядывая ко мне в комнату. — Гулял с другом. — Тебе стоит позвонить матери. Мне пришлось сказать, что ты не дома. Я так не считал. Последний раз, когда я ей звонил, они развлекались с мистером Уилсоном и его женой Маргарет. Играла какая-то музыка, она весело сообщила мне, что “мы твою кровать, кстати, спустили в гараж. Там теперь музыкальная установка, телевизор и коврик для йоги. Так прикольно!”. Мама зажила полной жизнью. Мне не следовало думать, что она начала забывать обо мне, но я думал. Я должен быть счастлив за нее, ведь это то, чего мне хотелось, то, ради чего я переехал. И все же мне было неприятно. Последний месяц наши разговоры ограничивались парочкой дежурных вопросов о ее здоровье и здоровье Фила, о моей школе и оценках. Больше ничего мы не обсуждали. Если бы я мог ей рассказать о том, что натворил, интересно, какой совет она бы мне дала? “Не отчаивайся, солнышко мое, на земле семь миллиардов человек. Он не один такой”, — вот что мама бы сказала. Черт возьми, проблема как раз в том, что он, вот именно он — один. Я не мог спать. Метался из одного угла в другой, сто раз проклял себя и еще сто — обозвал дебилом, потому что не додумался даже номер его взять. Я представлял, что он снова уехал, и не знал, что мне делать. Что я буду делать, если он больше не появится? “Появится, — я успокоил сам себя. — Все произошедшее у него дома до того, как я облажался, говорило о многом. Это может быть взаимно, может. Глупо отрицать!” И так до четырех часов утра — то в жар, то в холод. Руки дрожали, книги не помогали, на уравнениях я не мог сосредоточиться. Это была самая долгая ночь в моей жизни. *** Я уснул к пяти. Разбудил меня звонок Майка в восемь утра. Он спросил, буду ли я отмечать с ними Рождество — я послал его на хер. За окном было солнечно, в комнате светло; я перевернулся на живот и накрыл голову подушкой. — Ты снова спишь? — шепотом спросили у меня. — Мгм, — подтвердил я. — Хорошо. Что-то скрипнуло, будто кто-то сел на край моей кровати. Матрас прогнулся. Я даже подвинулся, уступая место кому бы то ни было и пытаясь быть достаточно гостеприимным, чтобы соседи не судачили обо мне за спиной. Странно, что мои соседи трогают мою спину и у них такие холодные руки. Надо бы предложить им теплую одежду… А вообще-то это даже приятно. С недавних пор в моей комнате окно по ночам больше не открывается, поэтому теперь здесь довольно жарко. И тут я полностью проснулся. Ну какие соседи? Это Эдвард! Он вернулся! И я был прав! Стал бы он меня трогать, будь иначе? — Есть у меня один знакомый с такими руками… — осторожно сказал я. — Просто знакомый? — удивленно спросил Эдвард. — Ну, пфх, — я натянуто посмеялся в подушку. — Не совсем. Наверное, после вчерашнего он меня ненавидит. — Неправда, — улыбаясь, ответил Эдвард. — Он просто испугался. Он провел ладонью вниз, вдоль позвоночника, и я невольно прогнулся в пояснице. Затем рука, уже ставшая теплой, поднялась выше — к затылку — и зарылась в моих волосах, приятно массируя кожу головы. Эдвард шумно выдохнул. Все мое мление от этих касаний сконцентрировалось ниже пупка. Не то чтобы я был против, но этот резкий переход с одного уровня отношений на другой меня насторожил, словно так быть не может и где-то есть подвох. Но спать я не мог — я себя ущипнул на всякий случай. — Эдвард, что ты делаешь? — Я решил, что раз уж мне все равно гореть в аду, то неважно, за какое количество грехов. Я надеялся, что в этот “список грехов” не входит попытка свести меня с ума. Или сожрать — он ведь пустился во все тяжкие. Но высказывать свои опасения я не собирался, потому что боялся снова его спугнуть. Мне нужно как-нибудь смириться с привычкой Эдварда впадать в крайности. — Это хорошо. Будем гореть вместе, шкварчать там целую вечность, — подбодрил я. — Тебя это совсем не пугает? — Ад? Я в эту чепуху не верю. Если меня что-то и пугает, так это твоя в него вера. Я чуть с ума вчера не сошел, — признался я. — Думал, не вернешься. — Это неправильно, — с тихим вздохом произнес он. — Не знаю. Мне как-то без разницы. Я наконец решился открыть глаза. На секунду мне показалось, что я все еще сплю. Он сверкал, будто хрустальная ваза в лучах летнего солнца, раскидывая целую уйму солнечных зайчиков по комнате. Кожа, обычно мраморно-бледная, сейчас сверкала так, будто была покрыта алмазной крошкой или что-то вроде того. Богоподобная красота. — Боже, храни Америку! — Я снова зажмурился: глазам было больно. — Не знал, что ты патриот, — он рассмеялся и коснулся моей шеи. Стоило напугать его раньше — кто же знал, что он начнет распускать руки? — Теперь ты понимаешь, почему в солнечную погоду мы сидим дома. — Очень ярко, — мрачно сказал я, делая козырек ладонью. Эта фраза не описывала и половины того восторга, который я ощущал, но я никогда не умел много болтать. — Почему ты светишься, как фонарик? — Карлайл говорит, клетки кожи кристаллические. Я не углублялся. Я перевернулся на спину. Он положил руку мне на живот, и я тут же перехватил его запястье, опасно сощурившись. Мне нужно держать одеяло на бедрах и не забывать об этом, иначе все тайное станет явным. — Знаешь, если бы ты был девушкой, мне пришлось бы делать тебе предложение, чтобы у меня появилась возможность творить такое. — Такое? — переспросил я. — Касаться тебя так. — Чтобы лапать девушек, необязательно делать им предложение, — напомнил я. — Особенно тебе. — O времена! О нравы! — пошутил он. Я промолчал и, успокоившись, встал с кровати, а Эдвард, напротив, улегся на развороченную постель и озорным взглядом наблюдал, как я растерянно чешу затылок и пытаюсь вспомнить, куда положил чистые футболки. — У тебя красивые ноги, — заметил он, и я замер на месте, опасаясь, как бы из его рта не вылетело еще что-нибудь подобное. — И твои волосы очень приятные на ощупь. Я ссутулился и весь превратился в огромный знак вопроса. — Что ж, твои волосы тоже… выглядят… пристойно, — я сказал это стене. Красивые ноги… Бред какой-то. Вообще-то, если так подумать, то у Эдварда тоже неплохие ноги. — О чем ты думаешь? — весело проворковал он, и я вздрогнул, задев ногой стол. Кружки громыхнули, и рамка с фотографией полетела на пол. Рамку и кружку Эдвард поймать успел, а вот книги, что начали падать вслед за ними, — нет. Шум поднялся такой, будто в доме разорвалась ядерная боеголовка. Он замер и медленно накрыл рот ладонью, прислушиваясь. Я же зашипел, скорчил гримасу не то боли, не то сожаления, схватился за голову, коря себя, а затем подбежал к двери, шлепая босыми ногами по полу. Половицы на первом этаже заскрипели, и я тут же захлопнул дверь в свою комнату, которая все это время была открыта. Вторая волна грохота прошлась по нашему дому. Эдвард, который до этого внимательно слушал, что происходит внизу, ударил себя рукой по лбу и зажмурился от досады. Я приложил палец к губам, призывая его к молчанию. Мы молча уставились друг на друга с совершенно одинаковым выражением на лицах. — Крис! — сонно позвал Чарли, поднимаясь по лестнице. — Что упало? — Я! — Разбуди меня в четыре, — он вошел в свою комнату и проговорил уже тише: — Я еще немного посплю. Чертова налоговая. — ОК! Я покачал головой и прошептал: — Вот видишь. Из-за тебя мы разбудили Чарли. — Из-за меня? — удивился Эдвард. — Это ты налетел на стол. Я вздохнул и увидел, что мои чистые футболки лежат на стуле возле шкафа. Подвязав завязки на поясе шорт, я взял футболку и быстренько ее натянул, обрадовавшись возможности наконец-то одеться. — Розали намеревается разбить мою машину, — поделился Эдвард, не отводя от меня взгляда ни на секунду. — “Вольво”? — с сожалением прошептал я. — Нет, "ауди". — Почему? — Потому что она сумасшедшая, вот почему, — вздохнул Эдвард. — Но я хочу ей помешать. Встретимся вечером? — Конечно, — я кивнул. — Что ты планируешь делать на Рождество? — Докучать тебе. А ты? — Докучать тебе. Эдвард широко улыбнулся, и я ответил ему тем же.