Адамово яблоко

Наутро мне, вусмерть измученному, несчастному и заспанному, пришлось покорно идти и давать свой ответ весьма бодренькому Аро. На кровати кто-то оставил красную коробку, в которой лежали рубашка и брюки в отдельных пакетах, да еще какие! У изножья на полу валялась вторая, но уже с обувью, и, подумать только, там даже были носки. Как было бы приятно проигнорировать столь щедрый жест, но та одежда, в которой я прибыл, отчаянно нуждалась в стирке. На этот раз с башмаками угадали, кстати. После искусно поданного омлета, съеденного не самым изящным образом, Хайди пришла за мной, а не тот Деметрий, и этот случай (который наверняка не случаен) вызвал во мне душевный подъем, но ненадолго. Поясню: по какой-то причине она решилась помочь мне с побегом, а еще те слова Марка… я подумал: а вдруг мы на одной стороне? В следующий момент я уже корил за глупость. Насколько было отчаянным мое положение, что я позволил себе чувствовать единство с кем-то вроде нее. Хайди свое поведение не объяснила. Она вела себя точно так же, как и всегда, то есть мерзко. Большую часть моих реплик она игнорировала, а каждая сказанная ею была не более чем очередной насмешкой. — Кто такая Дидим? — вспомнил я, игнорируя нетерпение на ее лице. Хайди ждала, пока я оденусь. Я медлил. Пуговицы на рукавах белоснежной рубашки, которую мне предоставили Вольтури, были странной квадратной формы, поэтому застегнуть их одной рукой было сложно, но не просить же мне ее о помощи. “Эй, Хайди, а ну-ка застегни мне пуговицы на рубашке”. В следующую секунду я буду потрясенно смотреть на свои переломанные пальцы ног под ее черным каблуком. — Если дорожишь теми жалкими остатками собственной жизни, то больше никогда не произноси этого имени, — шикнула она. Что-то было в кармане, когда я похлопал по нему. Выудив из черных брюк какую-то металлическую серебристую прищепку, я с недоумением на нее уставился, а затем бросил хмурый взгляд на дно коробки, в котором лежали все эти тряпки. Галстук. Зажим для галстука, так это называется вроде. Издеваются, что ли, они там? Разодели, хоть прямо сейчас в гроб ложись. Я бросил этот мусор в коробку и вышел из комнаты вслед за вампиршей. — Это как с Волдемортом, который из “Гарри Поттера”? Хайди стукнула по кнопке вызова лифта с таким видом, словно эта кнопка могла говорить и говорила моим голосом. — Тебе что, семь? — Странно, что ты спрашиваешь об этом. Определить возраст человека на глаз чаще всего не такая уж и сложная задача. Парадокс. — Что? — Парадокс — это… — О, закрой рот. Я пожал плечами, сунул руки по карманам, чтобы ухватиться за пенни, и ступил в любимое место клаустрофобов. Эта оперная мелодия будет сниться мне в кошмарах. Я снова задал вопрос: — Почему ты служишь Вольтури? Ты же для них будто надоедливая декоративная собачка. Мне показалось, вопрос вызвал у нее тревогу, и ответом было что-то такое, что она хотела бы скрыть. Она скрестила на груди, встала в оборонительную позу. — Не рвись вперед раньше времени. Кстати, следи за языком, пока я его не вырвала, — последнее она добавила как бы между делом, для галочки. Ну-ну, грозная, грозная Хайди. Она сглупила, намекнув на какую-то тайну и сказав, что спешить не стоит, потому что мне сразу же захотелось разгадать тайну без промедления. Разве что в данный момент думать мешал страх. Хайди отворила дубовую дверь, что была скрыта гобеленом, и мы ступили в зал. Тот самый страшный зал с тремя страшными стульями, в котором мне не повезло оказаться вчера. Пахло здесь утренним воздухом, в котором угадывались нотки фруктовых деревьев и скошенной травы — чей-то парфюм, — и какими-то химикатами, но последний запах казался устаревшим и едва чувствовался. Аро поджидал нас. На нем хорошо сидел легкий черный костюм (и он отменно скрывал его низкий рост), как для похорон. Не моих ли, случаем? В костлявых пальцах он держал книгу. Я попытался рассмотреть бутылочно-зеленую обложку, но расстояние было приличными, и у меня ничего не вышло. Наверное, что-нибудь про средневековые пытки или любые другие насильственные действия, направленные на живые организмы. Когда мы подошли к нему, к горлу подступила тошнота. Меня пугал этот “человек” просто своим видом. Широкий рот, большой и покатый лоб, стеклянные, пожелтевшие глаза… Я смотрел на него и понимал, что он живет слишком долго, ужасающе долго, и обладает этот Аро такой мощью, такими знаниями, которыми никто обладать не должен. Его существование казалось мне противоестественным. Аро поднял затуманенный взгляд, а я шмыгнул носом. Здесь не было горячей воды, поэтому душ пришлось принять в ледяной. Теперь за меня взялась не только душевная хандра, но и физическая. — Доброе утро, друг мой. Как спалось? Я обернулся и понял, что Хайди снова бросила меня одного ковыряться в дерьме. — Прекрасно, — проговорил я. Книга захлопнулась. Этот звук эхом оттолкнулся от стен и будто бы поднял пыль. Знал ли Аро о моем неудавшемся побеге? Я надеялся, что нет. — Ты хорошо обдумал мое предложение? — Да. — Так не тяни же. — Разве мой ответ не очевиден? Вы дали мне выбор, которого не было. На секунду я заметил огонек разочарования в его глазах, но он погас так же быстро, как и вспыхнул. Аро прекрасно умел владеть своим театральным лицом, будто бы созданным для сцены. — Не будь ко мне строг. Я сделал для тебя достаточно и уверен, в долгосрочной перспективе ты сможешь оценить этот дар. Понимаю твое негодование. — Он поднялся со своего импровизированного трона и принялся медленно спускаться по лестнице. — Но уверяю, мы не такие злые, какими ты нас видишь. Что он хотел, чтобы я сказал? Поблагодарил его за то, что моя жизнь разрушена? — Понятно, — коротко ответил я. Аро подступил своей текучей походкой, и мне стало слишком мало этого громадного зала. Я рассматривал его ровный пробор на макушке, что вытянулась вперед — ближе ко мне, — и замерла в нескольких дюймах от плеча. Он прикрыл глаза и тихо произнес: — Спасибо за визит, а теперь ступай. У вас с Хайди много дел. Она посвятит тебя в некоторые нюансы, а после я пошлю за тобой, и тогда тебя, Кристиан, будет ждать сюрприз. Времени всегда и много, и мало одновременно, не так ли? — промурлыкал Аро. — Какие еще нюансы? Сюрприз? — А сюрприз! О! — Аро вдруг расхохотался. — Мой подарок тебе понравится. Ну, насмешил. Вряд ли мне понравится хоть что-то из того, что могли предложить Вольтури. Я оставил Аро наедине с его психотическим экстазом, не попрощавшись. Хайди ожидала меня в задумчивости. На ней было ожерелье с рубинами, оно выделялось на фоне прилегающего болезненно-желтого платья. Ее прическа топорщилась в разные стороны, кудри выбивались из высокого пучка, свисали отсюда-оттуда, одна прядь запуталась в застежке вульгарного ожерелья. Все это создавало ей образ сумасшедшей — никакого сходства с той элегантной женщиной, которая ударила меня по голове. — Ты сегодня ужасна, — заметил я. — Пошли, посмотрим библиотеку. Думаю, тебе понравится. — Хайди проигнорировала мой комментарий. Я старался поспевать за своим конвоиром; она шла слишком быстро. Вот мы спустились по винтовой лестнице из камня и оказались на том самом этаже, где находился злосчастный вход в замок, через который я вошел вчера. Дверь была открыта, но гулять мы, очевидно и к сожалению, не стали. Я позволил себе остановиться на секунду и поглазеть на беззаботных людей, снующих вокруг фонтана. Свежий воздух чуть ли не на слезы пробивал — так мне хотелось выскочить отсюда, из этой мрачной каменной тюрьмы, и пуститься вперед, не оглядываясь ни на миг. Далее простирался длинный коридор, правая сторона которого не имела окон, только те же жуткие гобелены. В самом его конце находился вход в библиотеку, о которой шла речь, — после него тупик. Да, здесь было чем гордиться. Целая дюжина деревянных столов со скамейками у них, не особенно удобных на вид, но очень атмосферно вписывающихся в это торжество средневековья. Высоченные стеллажи для книг, с предусмотренными к ним лестницами, которые тянулись до самого потолка, и самих стеллажей было внушительное количество. Может, штук пятнадцать точно было, а я еще не посчитал те, что стояли на антресолях. Стены каменные, а под подошвами скрипели деревянные половицы — мореный дуб. Сначала я подумал, что здесь пусто, но затем заметил на верхнем полуэтаже две темные фигуры, лица которых мне были не знакомы. Они не обращали на нас никакого внимания, неслышно о чем-то переговаривались и скрывались за серыми накидками. — Зачем я здесь? — спросил я у Хайди. Хайди осматривала библиотеку так, будто пыталась взглянуть на нее моими глазами, и пожала изящными плечами, не переводя на меня взгляда. Она сказала: — Не знаю, развеяться. Нас ждет удручающая беседа о вещах, которые ты знать не хочешь, поэтому почему бы не провести ее в месте более приятном, чем твоя четырехугольная коробка. Я хмыкнул. Все-таки это место было удивительным. Речь не только о библиотеке, а в целом об этом портале в вампирский мир, что находится под носом у ничего не подозревающих смертных. Мне вдруг вспомнилось, как я участвовал в олимпиаде по математике, готовясь ко второму этапу своей жизни, — почти взрослой жизни. Тогда я представлял, как займусь наукой и числами в своей Альма-матер, буду зависать в таких вот библиотеках. У меня была даже красивая идея о возложении на себя ответственности за прогресс: избрать для себя цель, упорно стремиться к ней одной, несмотря на знание, что жизнь — дар мимолетный и непрочный. И может быть, когда-нибудь я бы достиг ее, постиг бы эту великую красоту — науку, совершил бы что-нибудь важное для других. И было это совсем недавно, но один день — и теперь мои цели лежат в руинах, я тону здесь, и соломинку мне никто не протянет. Я знаю, что в конечном итоге все равно выбрал бы Эдварда, но сейчас было слишком рано. Обстоятельства обернулись гильотиной, которая пресекла все то, что я хотел успеть. Я не мог подавить в себе чувство горечи, скорби по упущенной возможности быть человеком, будучи им совершить что-то значимое. Я подошел к стеллажу, расположенному ближе всего. Маленькая табличка на нижних полках гласила “газеты”. Датированные папки плотно прижимались друг к другу, некоторые выглядели старыми и сделаны были из кожи. Достал первую попавшуюся. “Род-Айленд Дэйли” 1882, сентябрь Вампирская чума из Европы. Жители города Эксетер добились эксгумации тел умерших членов семьи Браун, пытаясь спасти юного Эдвина Брауна. Когда беспощадная чахотка поразила последнего отпрыска состоятельной семьи, отец семейства, названный Джорджем Брауном, побоялся потери наследника и дал прилюдное согласие на раскапывание могил. На рассвете, 17 марта, волнующиеся горожане наводнили местное кладбище. Когда они выкопали останки матери и старшей сестры, то увидели разложившиеся тела. После этого, осквернив могилу Мерси, младшей из дочерей, они ужаснулись: тело юной девицы выглядело так, будто ее только сейчас положили в гроб; она лежала не на спине, а на боку. Когда разрезали грудь Мерси, чтобы вытащить сердце, то обнаружили внутри жидкую кровь. Горожане вырезали сердце Мерси и сожгли на ближайшем камне. А пепел, смешав с водой, дали выпить Эдвину, последнему выжившему ребенку. Но этот ритуал не помог ему, и через два месяца, 2 мая, молодой человек умирает. В его тело воткнули осиновый кол и похоронили рядом с матерью. Я тряхнул головой, чтобы прогнать неприятную картину из разума, и достал папку посовременнее. “Американское историческое обозрение” В позднеримском некрополе V века вблизи коммуны Луньяно-ин-Теверина, Италия… …археологи обнаружили захоронение 10-тилетнего ребенка. При погребении в рот усопшего вставили большой камень, чтобы, по поверью, “помешать” ему восстать из мертвых. Научное сообщество полагает, что люди верили в его принадлежность к вампирам. В Венеции в 2009 году была найдена похожая могила женщины XII в. Нортгемптоншир, захоронение мужчины III-IV в-в. Похоронен вниз лицом, язык вырезан, во рту камень. — Зачем все это здесь? — Я обернулся к Хайди, которая заняла скамью и смотрела на меня, скучающе подперев подбородок рукой. — Здесь собраны все известные миру упоминания и сведения о вампирах. Газеты, научные труды, художественные произведения, биографии и автобиографии — что душе угодно. Я еще раз оценил масштабы этой кладези тайных знаний. С ума сойти! — Я не могу понять, почему тебя книги впечатляют, а я нет? — Хайди нахмурилась. Я спрятал смешок за кулаком: — Прости, но твоя самооценка просто… — Я не о том говорю! — Хайди перебила меня. — Производить шикарное первое впечатление — это мой дар. Неужели они все не могут воздействовать на меня? Что со мной не так, интересно? — Ах, это. — Я покачал головой и сел напротив. — Разве Аро не говорил тебе, зачем я здесь? — Аро говорит только то, что мне нужно знать, чтобы я могла успешно выполнить поручение. Я внимательно изучил сосредоточенное лицо Хайди, которая сейчас казалась мне какой-то полубезумной со своей прической адской, но не нашел в нем ничего, кроме недоумения. Либо она научилась тщательно скрывать свою неприязнь к Аро, либо я выдумываю. — Аро не может читать мои мысли. Эдвард тоже. Получается, ваши способности просто не работают на мне или что-то такое, — поделился я, решив, что она никак не сможет использовать эту информацию против меня. — Вот оно что… Тогда это многое объясняет. Я думала о чем-то подобном, но не верила. — Объясняет что? — То, что Аро развернул, чтобы выманить тебя, — не в его духе. Все дело в Олимпийском. Аро хочет себе в стражу добрую его половину. Слушай, это невероятно умно! Он получает не только твой потенциал, он рассчитывает на промах Карлайла — что он пойдет против Вольтури. Или даже на добровольное желание Эдварда присоединиться к нам. Я проглотил ком в горле. — С чего бы Эдварду присоединяться к Аро? — Из-за тебя, быть может. Я не до конца понимаю ваши с ним отношения. Ночью, после того, как ты сорвал все, что спланировала Сульпиция, он заявился прямо к Аро и потребовал встречи с тобой, — Хайди шептала, постоянно озираясь. — Что?! — Я подскочил со своего места, и Хайди поднялась следом, чтобы надавить на мое плечо и опустить обратно на скамью. Я поддался ее давлению и сел, не понимая, что творю. — Не ори ты, кретин! — зашипела она. — Я знаю только, что Аро сказал ему ждать, больше ничего. Сульпиция рассказала мне это до того, как Маркус велел ей запереться у себя и не выходить, пока все не уляжется. — Она окинула меня оценивающим взглядом. — Что ты распсиховался? Аро не сможет вынудить его остаться, нет оснований, поскольку за нарушение закона платишь ты. Единственное, Эдвард может изъявить собственное желание. Это было бы ужасно. — Почему ужасно? — Не время сейчас об этом говорить. — Она снова оглянулась по сторонам. — О Маркусе, не обольщайся. Наверняка он сделал это специально, а не по доброте душевной. Хотел тебе наглядно продемонстрировать, как обстоят дела, чтобы ты сам себе замок на клетку повесил. Не удивлюсь, если он и надоумил Сульпицию, а она, бедняжка, не поняла. Зачем же он пришел? Неужели Эдвард не понял, почему я остался? Из-за его действий все может оказаться бессмысленным. Где, черт побери, была Элис, когда этот болван решил испортить все? — Подожди, — начал было я, судорожно втягивая носом пыльный воздух, но меня снова перебили. — Заткнись, пока худо не стало! Она посмотрела наверх: среди книжных изданий тихо-мирно сновали два серых силуэта. Я сдавил виски пальцами. Скоро я снова увижу Аро, тогда все прояснится. Все будет нормально. Все будет нормально! Нужно лишь запастись терпением. — Скажи мне хотя бы одно: кто такая эта Сульпиция? — Она супруга Аро. — А ты кто: друг или враг? Хайди прищурилась и ответила, медленно выговаривая каждое слово: — Ты знаешь, что тебя ждет? — Меня убьют? Хайди ударила себя по лбу ладонью с такой силой, что звук от удара разлетелся по всей библиотеке. — Ты примешь смертельный яд. — Она чинно сложила руки на столе. — Он поступает в организм через укус, вызывает сильнейшую лихорадку, не выводится, просто не успевает. Действие схоже с канцерогенным: токсин поражает сразу клеточный уровень, превращая здоровые клетки в видоизмененные, что приводит к нарушению жизнедеятельности всех органов и систем. Скорее всего, до полной остановки этих процессов ты не доживешь, лихорадка убьет тебя первой. Наступает летальный исход. И в момент, когда процесс трупного окоченения берет свое начало, а остатки АТФ исчерпываются, происходит запуск видоизмененных клеток. Последние начинают функционировать, постепенно возвращая организм к жизни. В твоих жилах тогда еще течет человеческая кровь, оттуда они и берут свою энергию. Я слушал эту лекцию и держал свою голову двумя руками, стараясь заглушить звон в ушах. Мне стало интересно: — Если это яд, неужели никто не пытался придумать противоядие? — Как гениально! Поражаюсь твоим умственным способностям. — Хайди скривилась, словно она только что проглотила как минимум целый лимон. — Конечно пытались, ты же не один такой умный! В этой же библиотеке хранятся книги, посвященные таким исследованиям, но никто не пришел к успеху, как видишь. Даже книга Карлайла здесь есть: он первым вывел научно обоснованную теорию о том, что если противоядие и будет существовать, то оно возможно к применению лишь в момент обращения, так как от смерти лекарства еще никто не придумал. К тому же без необратимых последствий для человеческого организма это не обойдется. Есть еще вопросы? — Ты знаешь Карлайла? — удивленно спросил я. — Другие вопросы! — Ты сказала, что эти клетки используют энергию из остатка человеческой крови первое время, как бы бредово это не звучало, но… что будет, если я, например, не буду питаться, и она закончится? Хайди посмотрела на меня, как на идиота. Задавать ей вопросы — себе дороже. — Тебя охватит безумие. Голод для нас — это тема, достойная отдельного обсуждения. Вот как раз о нем ты и должен знать больше, перед тем как умрешь. — Она будто бы с сочувствием взглянула на меня и выдержала короткую паузу. — Невыносимое чувство, что сводит с ума, толкает на самые ужасные и необдуманные поступки, буквально руководит нашими жизнями. С бессмертием приходит и сила, конечно, внушительная сила, и ее нужно контролировать, иначе она приведет тебя к плачевным последствиям… Я уставился пустым взглядом в ветхий фолиант, на котором было написано “Трактат о явлении духов, вампиров или призраков Венгрии, Богемии и чего-то там еще” — Антуан Огюстен Кальме, 1746. Золотистые завитки украшали корешок, маленькими язычками оплетая название, выдавленное на протертом материале. Я думал о том, что больше не увижу маму и Чарли, Джейка, мистера Уилсона и своих бестолковых одноклассников… Я променял их всех на Эдварда, я всегда знал об этом, просто не хотел признаваться перед самим собой. Захотелось вдруг сжечь тут все и всех. И Хайди тоже. Она терпеливо ждала, пока я соберусь с мыслями и подниму на нее глаза. — По поводу святой воды и всего такого: убить нас можно только физическим воздействием, достаточной силы которого достигнуть очень непросто. Даже если меня, например, собьет поезд на полном ходу, силы этого удара будет мало, чтобы разорвать крепкие связи молекул и атомов нашего тела. Но можно убиться, если прыгнуть в какую-нибудь плавильную печь. Высокая температура тоже губительна. — А как работает эта ваша фишка с даром? — утомленно спросил я. — Эволюционирует все: физические данные, жизнеспособность клеток, работа мозга. Если при жизни был, к примеру, умный, то после смерти становишься гением, такая схема. Я все слушал и слушал, стараясь запомнить каждую деталь, не упустить ничего важного, но мысли, как назло, возвращались к Эдварду. Он где-то здесь, совсем рядом. Я ужасно переживал об этом. — Ты слушаешь меня? Я все еще слушал. Она говорила о структуре внутри Вольтури: главы, стража, жены Аро и Кая, а также остальные последователи. Именно в таком порядке. — Законы, направленные на сокрытие существования нашего вида весьма просты и логичны, — продолжала Хайди. — Грамотная охота, предполагающая утилизацию останков и смену ареала. Запрещено создавать вампиров, не способных к самоконтролю. Это касается детей: они останавливаются на том уровне развития, на котором они находились в момент превращения, и научить их чему-либо невозможно. Все это, соответственно, карается смертью, а в случае с детьми, смерть — приговор не только для ребенка, но и для создателя, и для тех, кто поддерживает преступление. Лжесвидетельство, клевета, охота на территории Вольтерры, раскрытие нашего существования людям или человеку, — Хайди многозначительно посмотрела на меня, пока загибала пальцы, таким образом считая перечисленные законы, — все это тоже наказуемо одним известным для Аро методом. И самое последнее: создатель несет ответственность за поведение новорожденного, его обучение. За нарушение новорожденным одного из законов умирает и он, и создатель, независимо от того, знал новообращенный о них или нет. — Будет забавно, если я напортачу, и Аро придется совершить суицид, — я улыбнулся. — Сейчас не время для шуток, тупая твоя голова! После мы еще долго беседовали; я задавал вопросы, связанные с предстоящей экзекуцией, и губкой впитывал ответы. Удивительным было то, насколько поверхностные описания давал мне Эдвард, когда я интересовался подробностями его существования. Спустя пару часов оставалось только восхищаться способностью Хайди столько разговаривать и не утомляться при этом. Я уже и не помню, о чем шла речь, когда к нам подошел Деметрий. Я не стремился рассматривать его вчера и утром — в силу своего состояния, — зато сейчас вылупился в оба глаза. Я сразу же обратил внимание на его черные, блестящие волосы. Они не были длинными, прикрывали лишь верхний край уха, и были скорее волнистыми, чем кудрявыми. Одна затейливая прядь спадала на лоб и закрывала правую бровь. Он, должно быть, проводит перед зеркалом часами, чтобы добиться такой укладки. Весь он был одет в черное, и его шелковая рубашка выглядела очень дорого. Этот лоск удачно сочетался с его жуткой аурой. Я всем своим нутром почувствовал, что передо мной стоит настоящий убийца. — Чем вы увлечены? — обратился он к Хайди, длинными пальцами оттягивая вверх ткань классических брюк и присаживаясь за стол — напротив меня. Тон его голоса был мягко-убеждающим, даже ласковым. Я не хотел поддерживать с ним зрительный контакт, хотя он очень этого добивался. Мне не нравились его глаза. Деметрий казался мне безумцем. — Беседуем, — сдержанно ответила Хайди. — Я здесь по поручению Аро. Она боится его? Я покосился: Хайди мигом растеряла весь свой напыщенный и злобный вид, стала молчаливее. Я перевел взгляд обратно на Деметрия, который выглядел умиротворенно, даже не пытался оказывать какое-то давление на Хайди или на меня. Он смотрел как бы с расстояния, чуть надменно. Сразу видно: он наблюдает, цепляет взглядом детали. Он слушал, даже когда говорил, и это навело меня на мысли о том, что он всегда при делах: родился бессонным и никогда не отдыхает, каждое его действие — часть какого-нибудь плана. Словно со своим появлением здесь он, будто паук, раскидал целую сеть ловушек, в которые ты непременно угодишь, если совершишь хоть одно лишнее движение. По крайней мере, у меня сложилось такое о нем впечатление. — А-а-а, — проворковал он, — понял. Кстати, — он обратился ко мне, — ты знал, что маринованные овечьи глаза — это древнее монгольское блюдо? Говорят, они использовали его для борьбы с похмельем. Век живи — век учись! Спасибо тебе за это увлекательное путешествие, Крис. Я в удивлении отпрянул. Деметрий обратился ко мне сокращенной версией моего имени, и это было странно. Никто не звал меня так до тех пор, пока я сам не просил. — Ты реально был в Монголии? — Вообще или вчера? — Он склонил голову набок. — Может, тебе это покажется странным, но в Италии тоже разводят овец. И чтобы достать их глаза… — Все, хватит, я понял. Боже, мне так жаль. — Не стоит, — Деметрий умильно улыбнулся, проницая меня своими темными глазами. — Это было не сложно. — Овцу. Хайди чуть было не поперхнулась. — Точно-точно. — Деметрий сощурился, не переставая улыбаться. Он делал это с такой легкостью, будто улыбка и была его расслабленным выражением лица. — Ты же остроумный. Только здесь с этим нужно быть поосторожнее: не все из Вольтури относятся к шуткам так же философски, как я. — Наверное, такое место и его обычаи обязывают каждого из вас относиться к некоторым вещам философски, — съязвил я, хоть это и было неуместным. Я никак не мог себя сдержать: кто-то, нервничая, складывает руки на груди и презрительно вскидывает бровь, кто-то уходит в себя или торопится скрыться от неприятного замечания, меняя тему, но я был из тех глупцов, что заслоняются шутками. Их больше беспокоит не результат беседы, а перспектива потерять при ней свое достоинство. Такое поведение выдавало мою импульсивность, неопытность, оно говорило обо мне гораздо больше, чем сказала бы закрытая поза или попытка направить разговор в другое русло. Примечательно, что если бы передо мной сидел другой человек, а не такой, как Деметрий, я бы ни за что об этом не задумался. — Ты говоришь правильные вещи неправильным тоном. Будет еще попытка упрекнуть меня в том, о чем ты не имеешь ни малейшего понятия? — Будет, но сейчас я немного занят, так что в другой раз. Теперь ты знаешь, где меня найти. — Конец фразы я пропищал, накрыв рот ладонью. Хайди больно наступила носком туфли на мою ногу. Я поступил так же в ответ. Мы злобно уставились друг на друга. — Теперь? — повторил он будто бы удивленно. — Я всегда знал, где тебя найти. — Деметрий поправил рукав своей темной рубашки и повернулся к Хайди. — Я здесь от Аро вообще-то, он ожидает вас в административном здании. — Что он там забыл? — спросила Хайди и поднялась со скамьи одновременно с Деметрием. — Каково волокно, таково и полотно, как говорил мой старый друг Амон. — Деметрий как-то не по-доброму посмотрел на меня, уголки его губ едва заметно приподнялись, а затем он вышел из библиотеки. Его шаги еще несколько секунд звучали из-за стены, постепенно угасая. Через открытый вход в замок проскочило смурное небо — собиралась гроза. Насыщенный озоном воздух вызывал чувство дежавю, напомнил мне о чем-то давно забытом из детства, о каких-то незначительных мелочах, которые много лет назад были важными и оставили едва ощутимый след где-то под теменем. Говорят, ностальгия — это тоска о прошлом, которого никогда не существовало. Оглянувшись вокруг, осмотрев это чужое место, я в самом деле усомнился, существовало ли что-то до него. Замок казался мне реальным, а воспоминания о себе — нет. Это было странное чувство. Коридоры проносились мимо один за другим. Хайди неожиданно остановилась и быстро прошептала, оглядываясь по сторонам: — Меньше всего доверяй Аро и Деметрию, ты меня понял? Что бы они ни говорили, какое впечатление бы ни создали, никогда не доверяй им. Не смей на них положиться! Это было так внезапно, что я не сразу сообразил ответ. — Ты помогаешь мне? — тупо спросил я. — Ты такой же глупый, как и все дерзкие мальчишки твоего возраста. Так уж выходит, что от твоей, — Хайди цедила слова и ощутимо ткнула пальцем мне лоб. Она выглядела злее с каждой секундой, — бесполезной, бестолковой, дырявой головы зависит… Она не стала продолжать и молча сомкнула губы. Я не успел вставить слово — Хайди стремительно ушла вперед. Задаваться вопросом о том, что она имела в виду, было бесполезно, но радовало одно: не похоже, что ее интересы совпадают с интересами Вольтури. Это административное здание напоминало обычную адвокатскую контору: приемная, диванчики, кулер с водой, цветочные занавески на окнах и даже жужжащая муха где-то возле люстры, которая не горела. Облака курились на вечернем небе, не пропуская ни единого солнечного луча, но было светло. Холодный свет подчеркивал все выбоины от каблука на линолеуме с закосом под древесину. Аро гордо стоял в центре приемной, держа руки за спиной. Я покосился на кулер с водой. — Могу я выпить воды? — Я задал свой вопрос, обращаясь, наверное, ко всем красноглазым в этой комнате: Феликсу, Хайди, Аро и Джейн с Алеком. Все они следили за мной, как за зверьком в зоопарке. — Конечно, друг мой, прошу. — Где люди, что работают здесь? — поинтересовался я, перед тем как жадно поглотить два пластиковых стаканчика с водой. — Сегодня воскресенье, — терпеливо пояснил Аро. — Утром, если ты помнишь, я обещал тебе кое-что, и я выполняю свое обещание. — Сюрприз, — напомнил я. С меня градом лился холодный липкий пот. Я боялся, что его сюрпризом окажется смерть Эдварда на моих глазах. — Эдвард пришел навестить тебя. Чудно, не правда ли? Да просто замечательно. — И вы позволите мне просто встретиться с ним? — Как я могу отказать? — удивился Аро. — Но мы обязательно побеседуем с ним после. Мне нужно убедиться, что ты не расскажешь о нашей скромной компании чего-нибудь плохого. Не переживай, твоих друзей никто не обидит, пока ты помогаешь мне. — Аро коснулся моего плеча, намереваясь покинуть приемную, и напоследок тихо сказал: — Вам вовсе необязательно расставаться, к чему жертвы? Мы с радостью примем на службу еще одного весьма одаренного молодого человека. Постарайся донести ему это. Всякий жест Аро, будь то взмах бледной кисти или приподнятая черная бровь, был преисполнен самодовольством. Едва ли он не чувствовал свой триумф и не понимал, что его план работает идеально. Мне хотелось крикнуть ему в спину, что он болван и я ничего не собираюсь “доносить”, но я сдержался. На мне лежала ответственность за чужие жизни — этот факт остановил меня. Я ощутил, что начинаю учиться терпению. Три ступени вниз, а потом еще две. Со всех сторон меня окружали приспешники Аро, но я не обращал на них внимание и думал только об Эдварде. Вся эта процессия двигалась вдоль обычного офисного коридора, а затем мы повернули и зашли в тупик. Возле напольного цветочного горшка размером с мою башку стоял Деметрий и трогал пальцами листья желто-зеленого карликового деревца. Он поднял смеющийся взгляд на Джейн с Алеком и кивнул, отходя от белой двери позади него. — Будьте благоразумны, — бесцветным голосом сказала Джейн, пристально глядя мне в глаза. — За вами наблюдают. Аро дал четкие указания. Она развернулась, не дожидаясь моего ответа, подхватила Алека под локоть. Они ушли, и Хайди за ними следом. У двери остались Феликс и Деметрий. Первый смотрел на меня насмешливо. Я мог ничего не говорить ему, он был волен молчать — по этим маленьким глазкам и без слов было видно, что ума у него не больше, чем у Эрика Йорка, например. Деметрий молча указал на круглую дверную ручку, пригласительно поблескивающую на холодном свету. Эдвард стоял прямо за ней, как призрак, — когда я открыл дверь, чуть не врезался в него всем телом. Он был одет в черное, руки как свинцовые гири в карманах брюк, был страшно бледен, под глазами темнели следы нескольких беспокойных дней. Он смотрел на меня, но судя по выражению его лица, вряд ли что-нибудь видел. Я закрыл за собой дверь и повел его внутрь, не зная, куда деть свои руки: мне хотелось обнять его, схватить как-нибудь крепко или еще что-нибудь над ним совершить. Я все же кинулся на него с объятиями, и с такой силой ударился о него, что мы наверняка свалились бы от этого удара, не будь Эдвард сейчас похожим на каменное изваяние. Он вздрогнул и будто принужденно обнял меня в ответ. Я смотрел на его сутулую спину, не зная, что мне делать дальше. Сердце билось в унисон с его быстрыми вдохами. Он отстранился, глядя на меня так жалобно, будто я попросил его об этом. Мне захотелось убежать и спрятаться от этого взгляда — и никогда больше не видеть его таким. С минуту стояла гробовая тишина. — Скажи что-нибудь, Эдвард. Что ты молчишь? — пролепетал я. Как бы в мою поддержку, с улицы раздался автомобильный клаксон. Эдвард не отвечал. Этот его обреченно-умирающий вид постепенно накалял во мне что-то. — Ты меня мучаешь. Он взял мое лицо в чашу из ладоней и прошептал: — Ты, — прервался на секунду, затем, словно поражаясь тому, что собирается сказать, продолжил: — ты идиот. У меня возникло желание истерично посмеяться, но мышцы лица воспротивились. В голове крутилась тысяча глупых ответов, но я никак не мог ухватиться хотя бы за один. — Правда? — Зачем ты это сделал? — Он укоризненно посмотрел на меня и предостерегающе поднял руку. Выражение его лица запомнилось мне надолго. — Это просто. — Просто, когда ты со мной, а не здесь. Мы бы точно что-нибудь придумали, и у нас было бы время, а теперь времени нет. Вообще нет, — проскулил Эдвард. Его фраза застопорила разговор на минуту. Потом он спрятал лицо в ладонях и глухо сказал: — Теперь мне что делать? Хоть иди и убейся. — Давай не будем об этом сейчас. — Я уже давно смирился и не представлял, что столкнусь с борьбой Эдварда. Вялой, но борьбой. — Если не сейчас, то когда? Я отвел взгляд в сторону. Как оказалось, мы находились в комнате для совещаний с одним столом в центре и элементами "для посидеть" вокруг. Вдоль бежевых стен стояли стеллажи, на них разноцветные папки с документами. Декор простой: распечатанные копии известных картин в рамках, ракушки какие-то, еще мусор, а потом еще мусор, словом, куча мусора. Я упрямо смотрел на принтер, будто бы это из-за него все мои проблемы, и не хотел поворачиваться обратно к Эдварду. Я отпускал все мешки с песком и взмывал в небо. В конце концов, что нужно было сделать, чтобы предотвратить все это? Я долго думал об этом, и вот ответ: отказаться от Эдварда в самом начале. Потому что любой из множества других вариантов привел бы меня в настоящее. Может быть, не к этому месту и не в этот час, но я бы оказался в похожей ситуации так или иначе. Ничто больше не имеет значения и думать об этом больше нечего: я бы никогда не отказался от него. Эдварда я боялся потерять гораздо больше, чем самого себя. Он этого не понимал. Как и того, что мы делим ответственность за случившееся пополам. Эдвард всегда будет считать, что уйти следовало именно ему и виноват во всем только он один. Я бы не смог донести до него это, поэтому глупо сказал: — Прости меня. — За что? Это я должен просить прощения, — отозвался он. Я достал пенни из кармана и вложил его в руку Эдварда. Мы встретились, и судьба подбросила монету. — Прости, что я выбрал тебя, что заставляю тебя переживать это. Эдвард уставился пустым взглядом в пол. Он серьезно собирается морально разлагаться тут, когда я провожу с ним свои драгоценные минутки? — Меня, кстати, напрягает, что два человека стоят за дверью, — я попытался перевести тему. — Они ведь все еще там? Эдвард взглянул на дверь. — Только Деметрий. Феликс ушел. — Наверное, котят мучить, — я горько усмехнулся. Эдвард посмотрел на меня, как на самого глупого человека в мире. — Я же люблю тебя, — невпопад бросил он. Сказанное прозвучало так, будто он постоянно повторял мне это, а я не верил. Я чуть не умер. Если бы прямо сейчас я просто исчез из этого мира, от меня бы остались только сопливый носовой платок и старая монета. Ответить я не успел: три стука в дверь, и ручка поворачивается. — Прошу прощения, пора. — Деметрий показался в дверном проеме, выглядывая из-за двери. Черные волны потопили его правый глаз. — Иди к черту, — с наигранным весельем, пародируя его манеру речи, сказал Эдвард. Я ожидал, что сейчас разразится большой скандал, и приготовился к худшему. Но Деметрий ответил: — У вас тут конфеты. — Он внимательно посмотрел на пластиковую салатницу зеленого цвета, что стояла на круглом столе, в которой лежали, да, конфеты. — Я посмотрю, какие там есть, ладно? Просто одна моя знакомая собирает обертки. Эдвард хмуро посмотрел на этого придурка. Последний моментально оказался возле салатницы и запустил в нее бледные пальцы. Одно его острое плечо чуть отклонилось назад, когда Эдвард с той же скоростью сократил между ними расстояние, но от салатницы Деметрий не отошел. — Какая прелесть. Я почти испугался, — промурлыкал он. — Кого ты пытаешься обмануть? — сквозь зубы процедил Эдвард. — Тебе что нужно? Они вели себя так, будто были знакомы. — Никого, брось ты. — Деметрий положил в карман маленькую конфетку в фиолетовой обертке. — Мне просто нравится иврит. Теперь ты хотя бы услышал названия всех стран мира на иврите. Век живи, век учись! Согласись, звучит забавно, если проговаривать со скоростью, в пять раз превышающей нормальную речь. Я могу проговорить вслух, чтобы и Крис послушал. Он вопросительно на меня посмотрел. Я отрицательно покачал головой, поэтому Деметрий притворно расстроился. Брови его сложились домиком, а уголки губ поползли вниз. Он указал рукой на выход: — Если я не справлюсь с вами за три оставшиеся минуты, то нас посетит Джейн. Она, конечно, милая на вид, но компания не из приятных. Я понимал, что последняя нить, связывающая меня с прошлой жизнью, мучительно обрывается, и чем дольше я тянул, тем больнее было отпускать. Когда я понял, что Деметрий собирается подойти и вывести меня силой, мне пришлось отвернуться от Эдварда и пойти прочь. Если он меня тронет, Эдвард вмешается и пострадает. Я боялся на него смотреть. Разворачиваясь, я краем глаза заметил, как он пошатнулся. Мы поднимались вверх по лестнице, когда из комнаты, в которой мы находились с Эдвардом, послышался грохот. И я обернулся и заметил Феликса, но Деметрий схватил меня за предплечье, и тогда в области локтевого сгиба внезапно возникла колющая боль. Я очень испугался, когда увидел шприц, но веки уже потяжелели. Небывалое спокойствие. Я будто взлетел! Рука Деметрия ножом полоснула по локтю, придерживая. — Ты не сердись на меня, так будет гораздо проще. — Глаза говорившего будто размывало водой, и маленькая золотая рыбка начала плескаться вокруг широкого зрачка. Мне даже послышался шум воды. Я начинал видеть сон. Сквозь пелену перед глазами я заметил, что черное пятно, до этого находившееся сбоку, переместилось вниз. Меня это напугало. Я снова взлетел, и мои ноги превратились в чужие. У меня еще утром были другие ноги, а теперь эти. Далее широкий потолок, целая куча свеч, какие-то слова, совершенно не имеющие смысла. Иврит? Я даже не знаю, как звучит иврит, поэтому, наверное, это был иврит. Мне казалось, что кто-то купил себе целую уйму кофейников, наварил в них миллион галлонов кофе, поэтому теперь вокруг стоит такая… невыносимая кофейная вонь! Смердит прямо! Я был возмущен. — Нельзя было тратить столько, — недовольно заявил я и схватил виновника за лацкан пиджака, то ли пытаясь его оторвать, то ли убедиться, что запах исходит от него. Моя маленькая комната с уборной, в которой нет бумаги для подтирания зада. Хайди здесь. Она говорит мне что-то, а я смотрю на ее рот и ничего не слышу. Что она говорит? — Это иврит? — Я был в недоумении. — Хайди, я не знаю иврит! Вы отпустили Эдварда домой? Свет мерцал. Потолок то приближался, то отдалялся. Хайди так сильно нахмурилась, что ее брови превратились в одну линию. Это было смешно, поэтому я посмеялся. Мне кажется, я знал, что должно произойти, хотя, может быть, это проекция задним числом, очень-очень задним. Наступила тишина, перед глазами мелькал воротник черной рубашки, все пуговицы застегнуты. Ха, ботаник! Я никогда так не делал, потому что на горло давит, как-то неудобно становится сразу. Мне вообще не нравится, когда меня обнимают или трогают (если это не Эдвард, конечно). А где он, кстати? Я надеялся, что с ним все хорошо. — …Я говорил ему всегда только правду. Как и всякая правда, она звучала неправдоподобно, но что я мог поделать? — На всякий случай уверил я ботаника. Он, полагаю, умный, так что нужный совет дать сможет. Только я забыл, по какому поводу мы советуемся. — Не засыпай, пожалуйста, — попросил этот ботаник. Что он несет? Разве я спал? — Пробуждение будет не из приятных. — Ты ботаник? Ботаник издал смешок. Слишком много слова “ботаник”, поэтому я заменю его на “ботинок”. Почти одно и то же. Прошло уже много времени, но он не ответил. Наверное, он стесняется. — Эй! Не спи. — Я тоже читать люблю, — ответил я, но не уверен, что сразу. — И что в таком случае ты не любишь? — в голосе ботинка звучала улыбка. — Брокколи. Ну их на хрен. — Я кивнул и махнул рукой для убедительности. — И физкультуру. Передо мной лицо Аро, это значит, что ничего хорошего не будет. Если увидите его, так и знайте — вам будет плохо. Мне вот было плохо. Он — какая-то отвратительная гримаса, а потом… Боль. Внутри меня как будто повернули нож, медленно повернули нож. Яркая вспышка света; я хотел воды, тогда я глотнул, но это оказалась кровь. — …морфий, — донеслось до меня. Это Деметрий? — Больше, конечно… — Было очень любезно с твоей стороны, — сказал Аро. Я постарался ухватиться за этот голос, хотел, чтобы он удержал меня здесь, на поверхности, но он прервался, расщепился, разорвался на две половины — одна осталась у меня в руке (я опустил взгляд — черный лацкан), а вторая где-то там, внизу. Я хотел отправиться вниз, потому что там была боль, много боли, — она напоминала о чем-то существенном, о жизни, — а здесь, сверху, осталась только пугающая тишина. Она давила, накрывала куполом, лишала возможности ухватиться за реальность. Меня носило по кровати, ударило, приложило о матрас со всей дури, и я снова оказался внизу, снова черный лацкан. Я боролся. Снова сверху, но здесь невыносимо. Здесь нет ощущения времени, нет ощущения себя. Я чувствовал, что угасаю, я знал это, как-то умудрялся осознавать: благодаря страху, инстинкту самосохранения, который умудрился пробиться сквозь помутненное сознание, может, благодаря невыносимой боли, безмерной боли. Я, право, понятия не имею, как эта мысль проникла мне в мозг, но она была там. Сидела ехидным мелким червячком, ухмылялась и повторяла: “Ты умираешь-умираешь-умираешь.” Ну и бог с ним тогда. Я позволил себе подняться вверх, раз уж ничего не попишешь. Мама. Она сделала панкейки. Я их ненавижу, но ем. Мама абсолютный ноль во всем, что касается готовки, вот серьезно: даже элементарные блюда выходят у нее отвратительно, потому что она никогда не соблюдает пропорции и последовательность действий. Ей всегда кажется, что это неважно. Какое-то время она очень хотела научиться готовить, и мне было отчаянно ее жалко, поэтому каждое утро я давился этими панкейками и делал вид, что мы обычная семья, в которой она — примерная домохозяйка и ответственная мать. Она скрылась в кладовке, и я остался сидеть один в нашей просторной кухне, где одна из стен — остекленная. Солнце Финикса ярко-рыжими лучами осветило белую столешницу. Я ждал ее, донимаемый мрачным предчувствием. Подождав еще пару минут, я все-таки вышел на улицу. Может, мама пошла в погреб за вином? Но было почему-то темно, на небе рассыпались звезды. Что за бред? Ах да. — Крис, ты ведешь! Маленький Джейкоб Блэк с силой толкнул меня в спину, потому что не успел подгадать время и вовремя дать по тормозам. Он бежал за мной. Я был ниже его тогда, сейчас нет, но слабее всегда. Мои руки уперлись в гальку, я упал и содрал кожу на коленях. Кровь маленькой дорожкой стекает по голени, но в тот момент я еще не знал об этом. Я узнал об этом дома, когда мама по телефону начала ругаться с отцом из-за того, что тот вновь не уследил за чем-то. “Мне было весело”, — хотелось сказать, но я промолчал. Чарли говорит, что маму надо слушать всегда. Особенно, если та ругается. Я шел по мощеной булыжником улице, а вокруг проплывали хорошие люди, отзывчивые и любезные, с такой неуемной кипучей энергией внутри. Навстречу мне двигался молодой человек в военной форме: стройный, в тяжелых ботинках, с ясными глазами. Смотрел так тепло-тепло, его темно-каштановые волосы торчали из-под черной кепки. Чем ближе он подходил, тем отчетливее проступало его лицо, как фотографии в ванночке с проявителем. Неужели это я? Военный сказал: — Ну, будь здоров! Какой знакомый голос… Это Чарли! — Папа! — крикнул я. Но он прошел мимо. * * * Люди разговаривали невыносимо громко. Мне было глубоко плевать, кто это был, волновала лишь громкость их голосов. Так лень открывать глаза. — Феликс, просто ты тупой, — женский голос звучал насмешливо. — Я не тупой! Повтори еще раз. — Одна тысяча триста пять умножить на восемь тысяч девяносто три. — Даже я такое в уме не сосчитаю, — сказали “улыбчивым” голосом. — О чем я и говорю. Он ведь сидит и думает. Взгляни на это лицо — он аж надулся! Феликс, прекрати думать, тебе не идет. Я озвучил число, сразу же пришедшее на ум: — Десять миллионов пятьсот шестьдесят одна тысяча триста шестьдесят пять. Голоса замолкли. Блаженство. Только бы еще кто-нибудь выключил эту мерзкую лампу — она отвратительно трещит. — Проверь-ка на калькуляторе…