Trinitas

      Стоило первой змее появиться рядом с юношей, того окружили Зейб, Наджи и Муниф, защищая своими телами и хопешами от опасности. Лейс последовал в направлении, куда его повели старшие, глядя на ручейки алой крови, стекающие к ногам. Холод и страх сковали тело, звон мечей отзывался мурашками, пробегающими по коже, а протяжное шипение, которое, казалось, и вовсе не стихало, заставляло сердце сжиматься от тревоги.       Юноша прятался за спинами сильных альф, понимая, что так ему ничего не угрожает, но, стоило поднять взгляд от залитого кровью пола, как на глаза попался напуганный Гайс, брошенный всеми и даже не имеющий в руках оружия, чтобы отбиться от окруживших его змей. Завидев, как в страхе дрожит тонкое тело, Лейс ощутил накатившую волну ярости. Его, альфу, способного постоять за себя, охраняют четыре человека, но ни один из них не может помочь беззащитному Гайсу! Лейс попытался привлечь внимание старших, просил и звал, но те будто оглохли. Когда выход из пещеры был уже близко, сердце юноши в тревоге заколотилось, и он сорвался с места, расталкивая своих защитников. По лезвию шамшира пробежала золотая искра от очередного магического всплеска огня, и Лейс рассек точным движением нападающих змей. Затрещали кости, блестящий клинок впервые окропила кровь. Юноша поджал губы, продолжая старательно наносить удары.       Через миг Лейс оказался рядом с Гайсом и острием шамшира провел по камням, отбрасывая змей на безопасное расстояние. На мгновение взгляды двух учеников встретились, и Лейс ощутил приятное покалывание в груди. Так вот как себя чувствуют смелые солдаты, защищая любимых на войне? От каждого взмаха шамшира в легких застывал воздух, а сердце, переполненное восторгом, колотилось будто сумасшедшее.       Очередная ядовитая гадина скользнула из норы под потолком, и юноша саблей описал дугу над головой Гайса, разрубая и откидывая змею в сторону. Из-за стремительных движений Лейс не заметил, как оказался в шаге от альфы, загораживая того спиной от опасности. На коже ощущалось частое загнанное дыхание Гайса, а душу тревожили дождливые серые глаза, смотрящие то ли с восхищением, то ли со страхом. В юношеском сердце как никогда раньше разгорелось желание защитить близкого человека, прижать к телу, успокоить и уверить, что все будет хорошо. Вот только кто он для Гайса? Младший ученик, неразумное дитя и плакса, который готов разрыдаться по малейшему поводу? Так пускай здесь и сейчас Гайс узнает, что этот несносный юноша чувствует к нему! Даже если Лейсу придется умереть, он сделает это, будучи счастливым человеком.       И тогда, близкий к смерти как никогда прежде, отделенный от небытия всего одним укусом ядовитой змеи, Лейс решился.       — Я люблю тебя, — прозвучало тихо, почти шепотом, словно сказанное было самой большой тайной, которую суждено хранить только двоим.       Лишь произнеся заветные слова, Лейс ощутил запоздалый страх, который усиливался с каждым мгновением. Глаза Гайса в удивлении расширились, губы приоткрылись, не в силах произнести ни слова. Старший ученик застыл, будто облитый холодной водой, а Лейс ощутил разрастающуюся в груди панику. И без того плачевную ситуацию ухудшило змеиное шипение, которое донеслось из-за спины юноши и пробежало острыми песчинками по коже. Лейс обернулся, и тут же заметил стремительно ползущую к его ногам змею. Альфа не успел и шагу сделать, как перед ним вдруг возник Аскар, а ползучая тварь была изрублена хопешом. В следующую же секунду ухо Лейса с силой сжали, заставляя приподняться на носочки и жалостливо вскрикнуть:       — Ай! Больно!       — Мелкий негодник! — прорычал ами, одной рукой выкручивая ухо, а хопешом в другой защищая от змей. Тут как тут был и сосредоточенно насупленный Муниф, прикрывающий спины товарищей. — Сколько раз я говорил тебе не высовываться? Сколько раз обещал, что за непослушание выпорю на глазах у всего отряда?       Лейс едва не рыдал от боли и, глотая слезы, лепетал:       — Секи меня хоть розгами, хоть палками, но я не смогу оставить дорогого мне человека в опасности!       — Как заговорил, подлец! — Аскар раскраснелся от гнева и, казалось, убивал змей одним лишь взглядом, не касаясь лезвием хопеша. — Муниф, верни это дитя обратно к Зейбу и Наджи!       Альфа подскочил к Лейсу, принимая того из рук Аскара. Оказавшись сжатым хваткой сильных рук Мунифа, юноша затрепыхался в попытке вырваться:       — Гайс!       — Да сберегу я твоего Гайса! — рявкнул Аскар, и отбил атаку очередной змеи, выползающей из норы. Услышав такой ответ, Лейс немного успокоился, и Муниф смог без происшествий вывести его из пещеры.       Новые змеи разделили их, и акид не успел тут же проследовать к выходу, но по крайней мере, когда юноша под защитой Наджи и Зейба покинул своды укрытия, Аскар смог с облегчением выдохнуть. Само присутствие Лейса на поле боя делало акида слабым: стоило заметить знакомый силуэт, окруженный змеями, мужчина растерялся, из-за чего сам чуть не был отравлен. Сейчас, защищая Гайса, акид стремительно расправлялся с нападающими змеями, направляясь к Джанаху, расчищающему проход ближе к выходу. Добраться до него, вывести Гайса и вернуться на подмогу кочевнику — издалека Аскар успел заметить, как Синан, оставшийся без его помощи в дальнем углу пещеры, в одиночку боролся с десятками ядовитых гадин, сыплющихся со всех сторон. Бета раскраснелся и тяжело дышал, орудуя кинжалами. Не в силах оторваться от беззащитного Гайса, акид молился всем Богам, чтобы хоть кто-то из отряда заметил, насколько тяжело приходится Синану и помог, вот только все были заняты своими битвами и не смотрели вглубь каменного тоннеля.       Акид упорно пробирался к выходу, и вот наконец добрался до Джанаха, толкнул Гайса вернувшемуся Мунифу, и рванул назад, на помощь своему кочевнику. Издалека выхватывая взглядом синий платок он видел, как ловко расправляется со змеями Синан, кружась словно в смертоносном подобии танца, орудуя кинжалами в тесном каменном мешке.       Внезапно уверенность покинула глаза Синана, и на ее место пришли удивление и страх. Кочевник бросился к Исе и вонзил острие кинжала в хвост змеи, которая с широко раскрытой пастью летела к спине омеги. Животное извернулось, обвилось вокруг лезвия и впилось клыками в ладонь Синана.       Холод безжалостным ветром пустыни пробежал по телу, забрался через ворот халата к груди и проник в самое сердце Аскара.       «Не дайте себя укусить!» — эхом раздался в голове голос Синана. Хопеш в руках задрожал, а вдох застыл в горле, словно скользкая черная змея обвилась вокруг его шеи. Бета говорил, что они ядовиты, предостерегал и наставлял быть осторожными, но сам же попал в ловушку острых клыков. Все из-за этого бессильного Исы! Уставший и растерянный, целитель даже не соизволил помочь Синану избавиться от змеи, и кочевнику пришлось резко потянуть за черный хвост, чтобы оторвать от ладони впившиеся в плоть клыки.       Аскар был почти рядом, когда очередная змея застыла на каменном выступе стены и сложилась вдвое, готовая прыгнуть. Синан находился в опасном положении и мог быть отравлен снова, но внезапно помещение залил яркий свет. Жар вихрем прокатился по телу, огненные языки промелькнули в опасной близости, едва не касаясь кожи. В следующее мгновение всплеск огня потух, оставляя после себя лишь клубы дыма. Стихло все: шипение, звон лезвий и голоса товарищей, лишь тяжелое дыхание эхом отражалось от каменных стен. Пораженный, Аскар застыл, обернулся и увидел на выходе из пещеры покачивающийся силуэт Наиля. Вдруг из дрожащих рук выпал факел, сожженный до тонкой тлеющей веточки, а ноги подогнулись, обрушив тело на твердые камни — Наиль схватился руками за живот, постанывая от боли и сжимаясь в комок на холодном полу. Из-за густого черного дыма омега закашлялся, не в силах сделать вдох, и Хайри поспешил подхватить его на руки, чтобы вынести из пещеры.       Из густой завесы, скрывающей глубины каменного тоннеля, навстречу Аскару поспешили две неразличимые фигуры, и вместе они выбирались наружу, пока под ногами хрустели обожженные тела змей, которых до последней уничтожил Наиль — акид вновь поражался, сколько силы хранило в себе это хрупкое и тонкое тело. Оказавшись под палящими лучами двух солнц, Аскар заметил, что языки пламени оставили на одежде черные следы копоти, однако открытая кожа рук была не тронута ожогами — учитель с удивительной точностью контролировал пылающую стихию, сжигая врагов, но оставляя союзников нетронутыми.       Стоило покинуть пещеру, как Аскар в волнении обернулся к кочевнику, вокруг которого уже засуетился не менее встревоженный Иса: целитель вцепился в ладонь кочевника жесткими пальцами и прижимался губами к ранке на ладони, сплевывая кровь на разогретый песок.       — Ты ранен? — Аскар всматривался в два глубоких прокола от зубов, через которые змея успела впрыснуть яд.       Вместо Сина ответил хмурый Иса:       — Это не смертельно. Его организм перенесет яд без лекарств.       Аскар вспыхнул, глянул на Ису с яростью и двинулся на омегу, собираясь угрозами вытрясти из него эти самые лекарства.       — Синан защитил тебя, поставил жизнь под угрозу, а ты даже не собираешься дать ему противоядие?       — Я не целебная лавка, чтобы иметь при себе лекарства от любой болезни! — злобно прошипел Иса и подобрался, готовый осыпать акида горой ругательств.       Казалось, воздух между ними пылал вовсе не по вине горячих лучей солнц. Аскар открыл было рот, собираясь поставить на место неблагодарного, бесстыжего омегу, как вдруг услышал глухой и тихий голос:       — Успокойтесь, — прозвучало не как приказ, а как просьба. Двое тут же обернулись к Синану и наткнулись на потускневший, отрешенный взгляд — бета едва заметно пошатывался, а дыхание его было отяжелевшим, неспокойным. — Мне не нужно противоядие. Не ссорьтесь.       Аскара будто окатило холодной водой, и он сделал шаг навстречу, желая хотя бы помочь Синану устоять на ногах, но Иса уже подхватил кочевника, подставляя плечо.       — Я отведу его в шатер, — отрезал целитель и, придерживая Синана, повел к палаткам, которые отряду пришлось возводить на скорую руку, потому как странствовать по пустыне под палящими солнцами и искать другое укрытие после случившейся битвы было за гранью возможного.       Аскар так и остался стоять под взглядом Сара и Сола, ощущая себя бесполезным и беспомощным. Казалось, даже божества в негодовании качали головами, наблюдая за жалким альфой, который не сумел защитить дорогого человека от опасности, хотя был так близко. В наказание солнца слали на его голову особо жаркие лучи.       После того, как отвел кочевника в поставленную кем-то его личную палатку, целитель тут же высунулся, но только для того, чтобы попросить кого-нибудь вернуться в пещеру за брошенными в спешке вещами — в его мешочках на поясе, с которыми он никогда не расставался, не оказалось нужных средств, необходимых сейчас для облегчения состояния отравленного Синана. Конечно же акид, до того беспомощно топтавшийся перед опущенным пологом, тут же вызвался добровольцем в эту вылазку. Однако пара охотников рассудила, что не все змеи могли быть уничтожены пламенем Наиля и какие-то из них все еще могли прятаться среди камней, а потому одному соваться в пещеру было слишком опасно — так Нур и Рами сопроводили Аскара в пещеру, прикрывая спину, пока Джанах стерег вход.       Увесистая сумка Исы была брошена невдалеке от чистого пяточка пространства, внутри которого не обнаружилось ни единого трупа змеи, ни даже брызг крови, хотя все вокруг было ей залито, а растерзанные кинжалами тушки усыпали каменный пол — именно тут находился целитель, пока кочевник кружил вокруг, и близко не подпуская ни одной гадины.       За доставленную сумку Иса не поблагодарил и даже взгляда не поднял, хмурый и погруженный в собственные мысли. За опускающимся пологом Аскар заметил только обутые в запыленные сандалии ноги лежащего поверх ковров Синана. Акиду оставалось только укрыться от яростных солнц под сводами шатра альф, ждать и молиться.       Новость об отравленном кочевнике взбудоражила далеко не весь отряд: Зейб, Муниф, Наджи предполагаемо всполошились, но вот Нур, Рами и Джанах не выглядели встревоженными. Вымотавшийся Наиль под присмотром Хайри отдыхал в шатре омег, оба ученика, обеспокоенные нездоровьем учителя, ожидаемо находились там же.       — Семья Синана издавна занимается изучением всякой отравы. Насколько я знаю, они даже создают какие-то лекарственные средства из змеиных ядов. К тому же брат-близнец Синана потомственный мастер-отравитель, у которого обучался и Иса, — рассказывал Рами за ужином у общего костра, когда Сар и Сол оканчивали день, готовясь уступить Нанне небосвод.       Аскар не имел ни малейшего представления о том, какой была на вкус поглощаемая им пища, но по старой воинской привычке он запихивал в себя еду вне зависимости от того, был у него аппетит или нет — после битвы организм требовал подкрепиться.       — Синан как-то упоминал, что обладает иммунитетом к ядам, потому как с детства постоянно подвергался их воздействию, — подхватил Нур, проницательно поглядывая на акида, нервного и унылого, все возвращающегося взглядом к палатке кочевника. — Он поправится.       Но обнадеживающие слова охотников или ободряющие похлопывания по плечам и спине от Зейба и Наджи не могли его успокоить. Как быть спокойным, когда совсем рядом, скрытый от глаз тканью шатра, мучается от яда, стремительно разносящегося кровью по венам, дорогой сердцу человек? Как, когда ничем не можешь помочь, когда не в силах облегчить страдания, когда каждая минута ожидания отзывается мучительной болью под ребрами?       До самой ночи Аскар так и просидел у костра, наблюдая за малейшими передвижениями тени под пологом палатки. На него, очевидно, нельзя было положиться как на дозорного, поэтому за обстановкой в лагере наблюдал молчаливый Наджи, не тревожащий акида, замершего в ожидании.       Странным образом голова была полна гомонящим эхом, но пуста на связные мысли. Под сводами черепа носились какие-то крики и стенания, которым Аскар не мог позволить выбраться наружу через рот, и подавлял, загоняя куда-то вглубь себя. В груди же ворочалось что-то вязкое, темное, липнущее в ребрам и мешающее работе легких, пятнающее беспокойное сердце, и все разрастающееся. Не способный соображать, он не мог дать этому названия, но чувствовал, что если оно заполнит всего Аскара, то не остановится на том, полезет из него хоть через уши, хоть через ноздри, вырвется и начнет бушевать. Застывший в каком-то состоянии медитативного транса, обращенный лицом к палатке, но внутрь себя, Аскар мог лишь сдерживать это усилием воли и просто ждать.       Сам не заметил, как подорвался с места своего бдения, мигом оказываясь возле вышедшего из палатки целителя, успевшего только опустить за собой ткань полога. Иса даже не вздрогнул, уставший и разминающий ноги, которые наверняка отсидел, проведя полдня подле больного.       Чего Аскар не ожидал увидеть, когда целитель поднимал на него мрачный взгляд, так это покрасневших, припухших от слез глаз. У акида из груди что-то гулко ухнуло в желудок, а ладони занемели.       — Син… он… — прошелестел Аскар осипло, едва на грани слышимости, боясь даже думать, даже представлять…       — С ним все будет хорошо, — отрезал целитель, хмурясь пуще прежнего и резко отворачивая голову, ладонью неосознанно потянувшись к лицу. — Син измотан, но он переборет яд, не в первый раз. Сейчас ему нужен покой, поэтому приходи завтра. Нет, лучше через день, когда его состояние улучшиться.       Аскар, у которого от сердца отлегло, едва не осел от облегчения, не чувствуя под собой ног. Понятия не имея, каким образом еще удерживается в вертикальном положении, он шагнул ближе.       — Завтра, через день? Я хочу быть рядом прямо сейчас, как можно бросить его одного?       Вскинув на акида злобный взгляд, целитель тем не менее вяло огрызнулся:       — А ты думаешь, ему сейчас очень хочется, чтобы его видели в таком состоянии? Думаешь, Син любит показывать свою слабость?       — Он хочет, чтобы кто-то побыл рядом, я знаю, — стоял на своем Аскар. Вспомнилось, каким кочевник был после битвы с рогатой змеей, как перепугался тогда и нуждался в опоре на крепкую спину. Аскар не поверил бы, что ослабленный ядом Синан не нуждался в нем в такой момент, не желал его присутствия.       Кажется, Иса слишком утомился, чтобы бороться с упрямством одного решительно настроенного альфы, а потому сдался под натиском, лишь предупредив напоследок:       — Он сейчас сам не свой, или даже не в себе, если выражаться точнее. Спутанность сознания, головокружение, слабость, некоторая невменяемость, ты и сам должен понимать. Так что не жди от него многого, вести разумные беседы он в своем нынешнем состоянии физически не способен. Не давай ему двигаться, его ноги не держат, может упасть и пораниться. Пусть лежит, отдыхает, а ты присматривай, раз так рвешься, — удаляясь к шатру омег, целитель заворчал под нос: — А мне еще господина мага надо осмотреть, потому что мой дурень как всегда волнуется о других, но совершенно не думает о себе, и хочет знать, как там Наиль без него справляется с отдачей от магии…       Не обращая более внимания на бормотания целителя, Аскар вплотную подошел к палатке, на мгновение застывая с протянутой к пологу рукой. Ведь, в самом деле, не может же быть такого, чтобы Синан не захотел его видеть?       Собравшись с духом и ругая себя — не в первый же раз заходит к кочевнику в палатку, право, — акид откинул полог и шагнул внутрь, тут же натыкаясь взглядом на Синана, вопреки рекомендациям целителя не лежащего, а сидящего поверх ковров в одном нижнем халате. Бета массажными движениями разминал ладонь укушенной конечности, когда вскинул голову, потревоженный вторжением Аскара.       Черноволосую, встрепанную, непокрытую голову.       Сердце взволнованно трепыхалось в груди, пока Аскар ошеломленно вглядывался в не скрытое тканью лицо Синана, зависший где-то между восторгом и ужасом. С упоением он считывал с этого открытого лица каждую эмоцию: вот первое мгновение Синан глядит на него неосмысленно, как-то отупело, затем во взгляде разгорается узнавание, а следом кочевника точно бурей накрывает осознание, и голубые глаза до края затапливает паника.       Отшатнувшись в смятении, Аскар только по изменению в лице напротив понял, какую большую ошибку тем самым совершил: голубой взор на мгновение полыхнул обжигающей болью, а следом, после единственной вспышки, затух, не оставив от себя ни единой тлеющей искры.       Первым порывом Синан отвернулся, неосознанно вскидывая ладонь к лицу в попытке прикрыться, но уже в следующее мгновение он молниеносно вскочил на ноги с небывалой для больного человека прытью, выхватывая из ножен лежащую подле спального места такубу. Блики магических огоньков, которых пришедший в движение Синан спугнул, вынудив тревожно заметаться под сводами шатра, плясали на серебристом, остро заточенном длинном лезвии, острие которого оказалось направлено на вошедшего.       Вмиг далеким эхом отозвался в памяти давний разговор между Лейсом и Сином: «А правда, что тебе нельзя показывать лицо никому, кроме членов семьи и возлюбленных?» — «Правда» — «А то, что если чужак застанет тебя без платка, то его придется убить?» — «И это тоже правда».       Акид испытал ощущение пустоты в желудке, что-то вроде дурного предчувствия, давно знакомого и вызывающего нешуточную тревогу. Попытавшись исправить положение, в которое сам же их обоих и поставил, ворвавшись к кочевнику вот так без предупреждения и застав непокрытым, а затем и отреагировав на увиденное так неоднозначно, Аскар непослушными губами сумел произнести одно только слово, которое сорвалось с его уст, как молитва:       — Син…       Тотчас стала понятна вчерашняя грусть Синана и ясен страх, который плескался на дне голубых глаз там, в пещере. А причиной всему были слова самого подвыпившего Аскара и… трагически изуродованное лицо Синана.       Когда Аскар вошел, то первым делом взгляд уперся в бугристые рубцы и словно бы оплавленную на щеке кожу. Безобразными, глубоко исполосовавшими шрамами она, пересекая рот, тянулась до самого подбородка, смазывая, чудовищно стягивая вниз уголок губы, отчего он выглядел уродливо искривленным.       Вспомнилось бездумно высказанное Аскаром желание однажды увидеть улыбку Синана, и деланно равнодушный ответ кочевника: «Она не такая красивая, как тебе представляется». Так вот к чему это было…       — Син, ты… Ты все не так понял… Я вовсе не то имел ввиду… — Аскар мямлил, точно косноязычный, растерянно глядя на лезвие клинка, направленного ему точно в грудь.       — Уже не важно, — тихо отозвался кочевник, бледный, напряженный и тяжело дышащий. Акид не мог не заметить, как дрожали его руки, сжимающие такубу, как подводили нетвердые ноги — порывистый подъем дался ему с трудом, отняв те немногие крохи накопленных сил, и на самом деле сейчас Син был слишком ослаблен для настоящей битвы.       И все же он явно не собирался отступать от традиций своего народа, требовавших убить каждого, кто без согласия увидит лицо покрытого воина, пусть даже случайно. Однако и Аскар не планировал сдаваться, решив сначала разобраться со статусом их отношений, а уже после извиниться за свои вчерашние слова, которые Син явно принял на свой счет. «Красивого… чтобы кожа светлая и нежная, точно лепестки цветов… хочу такого, на которого смогу днями любоваться». И кто его за язык тянул? Очевидно, кочевник не понял, что все эти льстивые слова были не реальным описанием его фантазий об идеальном партнере, а комплиментами, предназначенными одному конкретному омеге. Ведь Син сам по себе уже являлся для Аскара идеалом мужа, грезой и несбыточной мечтой, вне зависимости от того, как выглядел под своим синим платком.       — Ты же не убьешь меня, правда? Разве ты можешь убить меня? — увещевал Аскар, выставляя раскрытые ладони и делая шаг навстречу. Настороженно подобравшись, кочевник попятился. Грудь его, выглядывающая из расслабленного ворота, тяжело вздымалась, словно каждый вдох давался с трудом, отчего и речь звучала обрывисто:       — Это правда… я правда не могу убить тебя, — переместившись к дальнему краю палатки так, чтобы увеличить разделявшее их расстояние, кочевник заглянул акиду прямо в глаза и от спокойствия, которое в них царило, у Аскара что-то звонко оборвалось в груди — Син выглядел точно человек, которому даже маленький огонек его жизни больше не принадлежал, и был так по-настоящему свободен, словно уже умер.       Сегодняшний день наверняка был ничем иным, как жутким кошмаром, который Аскару лишь сниться, потому что реальность не могла, не должна быть такой: Син, до того направлявший такубу на Аскара, вдруг обратил лезвие к себе, приставляя к собственной беззащитной шее.       Под сводами черепа громыхнул гулким эхом и последний вопрос Лейса, ответ на который положил конец этому разговору, вынудив мальчишку потрясенно замолчать: «А как быть, если он окажется сильнее?» — «Тогда я должен убить себя».       Никогда прежде Аскар не двигался так быстро. Магические огоньки, растревоженные его стремительным рывком, испуганно бросились врассыпную, отчего по тканевым стенам шатра затанцевали свет и тени. Чистая серебристая сталь мигнула, поймав лезвием хаотичные блики, но лишь слегка окропилась кровью из неглубокой царапины, оставленной на горле прежде, чем такуба была выдернута из дрожащих рук и откинута подальше на застеленный коврами пол.       Загнанно дышащие, двое сидели под встревожено парящими огоньками, кружившими по палатке в беспокойном непонимании происходящего. Аскар с силой прижимал к себе сопротивляющегося Сина. Целитель предупреждал, что, отравленный ядом, кочевник сейчас не в себе, но акид никак не ожидал такого смертельно опасного поворота событий.       — Зачем? — голос, обычно глухой из-за ткани платка, звучал куда насыщеннее и четче, хоть и шептал едва слышно. — В любовники я не гожусь… Не способен… усладить твой взор… А если мы не любовники, тогда…       Кочевник продолжал свои попытки отбиться, но уже как-то вяло, словно совсем обессилел, а конечности слушались его все хуже. Он тяжело, надсадно дышал, точно позабыл, как это делается, и пытался вспомнить при каждом новом вдохе, но получалось через раз.       — Мы любовники, — перебил Аскар, теснее приникая к обмякающему телу, будто хотел всего его в себя вобрать, сплавить их воедино, чтобы ничто и никогда не сумело их разлучить. Стоило бы отпустить больного, уложить его и дать отдохнуть, но сковавший душу страх не позволял Аскару отдалиться, словно если отпустить — Син исчезнет без следа, даже не попрощавшись. — Я твой, помнишь? Твой, поэтому никогда — никогда, слышишь? — больше так не делай.       Шумно выдохнув, Аскар уткнулся носом в растрепанную макушку кочевника — частые волоски выбились из тугих мелких косиц, в которые были заплетены все его длинные черные волосы, и теперь топорщились забавным мягким пушком там и тут.       — Шайтан тебя задери, Син… — Аскар уже не понимал, кого из них так сильно трясет, его или Сина, но дрожь одного безостановочно перетекала в другого, отчего уже обоих крупно колотило. — Не смей, никогда не смей… раниться, умирать. Ты ведь не себя бы убил, ты бы нас обоих убил, понимаешь?       Бета коротко всхлипнул, вцепляясь ладонями в халат акида, пальцами через ткань оцарапывая спину. У Аскара все внутри перевернулось. Он попытался разжать объятия, чтобы отодвинуть Сина от себя и заглянуть в глаза, но кочевник воспротивился, спрятав лицо у того на груди.       — Ну чего ты, чего?.. — беспомощно вопрошал Аскар, поглаживая содрогающуюся спину, в утешающем жесте проводя ладонью по заплетенным волосам. — Я тебя обидел?       — Нет, нет… Ты прав… мне жаль… — лепетал Син, которому дышать стало только тяжелее, он почти задыхался, проглатывая воздух порциями.       Аскар, покачиваясь со своей драгоценной ношей на руках, бормотал какие-то успокаивающие глупости, обещал, что все будет хорошо, лишь бы успокоить такого уязвимого и беззащитного Сина.       — Можем мы… быть вместе… навсегда? Пожалуйста? — речь Сина стала совершенно бессвязной, точно губы его занемели, но от произносимых слов у Аскара сердце сжималось.       — Я твой, и это навсегда, — уверил он бету, бледного и полуобморочного после всех тех вынужденных телодвижений, которые он не должен был совершать в своем нынешнем состоянии. И как ему только сил хватило столько двигаться с отравой в крови?       Держать в своих руках Сина, так уютно устроившегося на груди, было до одури приятно. Как и гладить забавно пушащиеся волоски, выбившиеся из необычной прически. И вдыхать полной грудью насыщенный запах, не заглушаемый платком и наружным халатом. И укачивать неподвижное тело, расслабившееся в его объятиях…       Неподвижное?       Только сейчас Аскар понял, что Син притих, потому как заснул. Заглядывая в побледневшее лицо, с которого исчезли все краски жизни, акид испуганно замер, прислушиваясь к дыханию. Оно было тихим, неровным, тяжелым… но все же было.       Глядя на покрывающие щеку шрамы было больно и страшно думать об обстоятельствах, при которых Син их получил — походило на следы когтей и ожоги. Какой ужасный враг мог оставить на этой серебристой коже такие глубокие следы?       Аскар присмотрелся… И в самом деле серебристая! Точно как в тот раз, когда под холодным светом луны акид подглядел участок оголенной шеи. Конечно, руки кочевника имели тот же необычный оттенок, но именно на лице, под белым светом магических огоньков, его странность бросалась в глаза, отчего Син казался существом почти потусторонним.       Оглядывая внимательнее спящего кочевника, Аскар подметил и другую любопытную деталь его внешности: волосы, изначально казавшиеся черными, бликуя под мерно раскачивающимися магическими огоньками тускло переливались разнообразными оттенками — зеленоватыми, синеватыми, красноватыми.       Вдруг он вспомнил, что Син рассказывал о драконах, обитающих здесь же, в Пустоши — они поедают разнообразные яды, отчего их шкурки и гребни приобретают необыкновенные, славящиеся яркостью цвета, которые красотой затмевают даже павлиньи перья. Раз семья Сина множество поколений имела дело с ядами, то может и такие особенности внешности они получили точно как драконы?       Акид словно заново, по-настоящему впервые взглянул на Сина: на черные, но переливающиеся чудными оттенками мягкие и пушащиеся волосы, на светлую и необыкновенно серебрящуюся кожу, на характерное, волевое, по-своему привлекательное лицо, на исполосованную, обожженную щеку и губы с одним несчастно кривящимся книзу уголком. Непривычно было видеть в лице Сина все, кроме бездонно-голубых глаз, которые чуднó окаймляла полоса загоревшей под солнцем кожи.       И осознавать, что после всех обещаний отныне они — вместе.