Trinitas

      Воздух мерзким холодом прокатывался по телу, обычно скрытому темной тканью и теперь выставленному напоказ. Не менее мерзко по коже скользили чужие взгляды и вместе с каплями холодного пота скатывались ниже, где раздавалось громкое хлюпанье влажной плоти. Тело предательски отзывалось на движения, не могло не отзываться, ведь Иса был шестнадцатилетним омегой — доверчивым, наивным и по уши очарованным этим солдатом. Не будь рот целителя плотно закрыт рукой чужого беты, Иса смог бы докричаться до Сафара, объяснить, что еще не готов, что ужасно боится как его, так и незнакомца за спиной, и даже самого себя. Странное чувство, которое нарастало в животе, напоминало бурю: громкую, жгучую и смертоносную, уничтожающую, казалось, саму личность Исы.       Во рту ощущалась приторная и тошнотворная сладость недавно выпитого вина. Алкоголь дурманил разум, но не мешал видеть и воспринимать все особенно ясно: разгоряченную грудину, что прижимается к спине, частые удары сердца, сильные толчки и упоительные поцелуи двух влюбленных друг в друга людей, звучащие прямо над ухом. Их причмокивание гремело словно режущая слух неумелая игра на зурне, заставляя морщится и стараться отвернуться.       Ису не целовали, не нежили, не ласкали, лишь крепким хватом удерживали ноги, чтобы не старался сбежать, и руки, чтобы не пытался прикрыться. Сафар был занят исключительно своим бетой, не находя и мгновения, чтобы опустить взгляд к глазам омеги и прочитать в них ужас. Если Иса издавал слишком громкие звуки, способные отвлечь двух влюбленных, бета зажимал не только рот, но и нос, чтобы тот, в страхе задохнуться, вел себя тише. Иса захлебывался в слезах, дрожал, будто листва науфальских садов от порывов пустынного ветра, обмирал от боли, острыми шипами стянувшей сердце. Очередной особенно резкий толчок выбил из легких остатки воздуха, заполнил голову звоном, а мир перед глазами устелил темнотой, словно плотной черной тканью.       Резко вырвавшись из плена сна, Иса окунулся в яркий солнечный свет. В комнате эхом слышался какой-то незнакомый, юношеский, почти детский голос — разрывающий сердце крик. Пускай утренние лучи резали глаза, омега не смел отвести взор, словно малейшая тень вновь утянет его на самое дно: в холод, мрак и звенящую тишину.       Целитель старался дышать медленно, как учил Син, вдыхая через нос и «в живот», чтобы он расширялся наружу. Затем медленно выдыхал изо рта, пока живот как бы «спускался». Вот только так сразу вернуть себе спокойствие Иса не мог, дыхательная техника не работала, когда он был так напуган. Бросив бесплотные попытки сознательно замедлить дыхание, попытался справиться с собой иначе, ощутить реальность текущего момента: руками метнулся к телу — на нем нижний и верхний халат, а пояс затянут так, что только Иса сможет его развязать, следом принюхался и убедился — в воздухе не витает приторный запах вина, взглядом окинул запястья — ни следа от крепкого хвата.       Внезапно на иссушенную кожу ладони упала капля и разбилась остроконечной звездой. Иса сделал прерывистый вдох и дрожащими пальцами коснулся щек — мокрые от слез, заплаканные, горячие, совсем как тогда. Ступни коснулись холодного пола, торопливыми шагами измерили комнату, руки выхватили первую попавшуюся тряпицу и принялись безжалостно тереть щеки. Грубая ткань болезненно резала кожу, и без того воспаленные веки опухли, глаза пекло, словно от горсти раскаленного песка, брошенного в лицо. Медленно нарастающая в сердце паника стихала, дыхание замедлялось, навязчивые мысли отступали. Иса отложил мокрую ткань и бросил взгляд на свое отражение на поверхности блестящего мраморного пола. Довольная улыбка коснулась губ — растрепанный, с припухшими глазами, натертыми щеками и нездоровым румянцем он выглядел до того уродливо, что ни один альфа не захотел бы им овладеть.       В руках Исы было слишком мало силы и, несмотря на небольшой рост и телосложение, ловким он тоже не был. Хотел бы научиться владеть магией как Наиль, но для этого нужны врожденные способности, а те крохи, которые Иса использовал в боях с дикими зверями, не спасут, если врагом окажется человек. Именно поэтому целитель стремился выглядеть отталкивающе — так спокойнее, так безопаснее. Пускай прохожие считают его уродом или больным, зато ближе положенного не подойдет ни один альфа. Обрести триаду Иса не собирался — уже понял, каково быть омегой, зажатым между альфой и бетой, больше всего в жизни боялся ощутить это снова.       Целитель не хотел оставаться в комнате, наполненной призраками минувшего кошмара. Горло сдавливало словно от нехватки воздуха и это ощущение гнало Ису в коридоры, которыми он мог добраться до сада. Руки непроизвольно мяли рукава халата — в одном из них спрятано острое отравленное жало, которое незаметно пронзало тело врага и убивало ядом в считанные мгновения. Если за это короткое время успеть исцелить колотую рану, никто не узнает кем и чем был убит человек. Это оружие подарил Син, когда омега больше всего нуждался в ощущении уверенности и защищенности. Научил пользоваться жалом, метко наносить удары — и на себе не раз ощутил его острие, благо, к тому моменту еще не покрытое ядом. От воспоминаний о знакомых голубых глазах на душе становилось спокойнее, ведь Син был самым родным для Исы человеком, пускай и не связанным с ним кровными узами. Словно услышав мольбу о помощи, образ кочевника мелькнул перед носом синим платком и омега невольно вскинул голову, в поисках спасительного запаха и взгляда.       — Иса, все в порядке? — встревожено вопросил Син, глядя до того жалостливо, что в сердце целителя заклокотало знакомое и успокаивающее раздражение. За спиной кочевника виднелся образ Аскара и, понимая насколько тот тревожит Ису, бета чуть сдвинулся в сторону, закрывая спиной силуэт альфы. — Ты плохо выглядишь.       — Снилось всякое, — отвел взгляд омега, опасаясь, что излишне проницательный Син разглядит в нем все страхи и в ближайшие дни не отцепится. Тихий вздох был приглушен платком:       — Нур и Рами пригласили на завтрак в большой зал, пошли с нами? — с надеждой предложил Син, немного склонившись перед омегой, чтобы не давить на того своим немалым ростом. — Там наверняка будет много вкусной еды и горячий чай, это поможет тебе отвлечься.       Иса никогда не сказал бы этого вслух, но в глубине души он был благодарен Сину за терпимость, понимание, заботу. Целитель мог согласиться и окунуться в ощущение безграничной защищенности, которое дарили эти руки, но уже давно решил для себя — у него было достаточно сил, чтобы бороться самому. Син всегда заботился о других, взваливал на свои плечи непосильную ношу страданий, боролся с чужими страхами и в этой борьбе изводил себя. Как действительно любящий человек, Иса не смел больше мучить его своей болью.       Омега тряхнул головой, стараясь выкинуть из нее слезливые размышления и тревожные мысли, придал лицу знакомое выражение равнодушия и высокомерно проговорил:       — Давится их стряпней нет никакого желания, — после чего отвернулся и быстрым шагом направился в сторону сада. Чем больше отдалялся от Сина, тем сильнее тревога заполняла душу, словно бета был источником света, без которого мир Исы погрузиться во мрак.       — Обязательно скажи, если я понадоблюсь тебе, — прозвучал за спиной встревоженный голос кочевника, заставляя уголки губ дернутся в улыбке.       Вскоре Иса нашел дорогу к саду вблизи дома и, погрузившись в пышную зелень, ощутил странную смесь отторжения и спокойствия. Каждый житель Науфаля любил благоухающие сады и находил в них умиротворение. Туда приходили медитировать, искать выход из сложных жизненных ситуаций и познавать себя. Раньше Иса часто гулял среди цветов, слушал пение птиц и журчание каналов, и на короткие мгновения покидал этот ненавистный мир, в котором родиться омегой — все равно, что оказаться проклятым.       Он любил эту иллюзию свободы. Любил представлять, что смотрит на цветы не сквозь узкую прорезь никаба, что ступает по траве, не путаясь в черной ткани, что может как птица сорваться с ветки и полететь в другой конец Науфаля, не боясь получить от служителей монастыря с десяток ударов розог. Когда-то Иса мысленно прощался с изумрудной листвой, понимая, что пора возвращаться к работе и покидать родные тропинки, но сейчас целитель предпочел бы пустить все деревья на дрова, а цветы — на корм скоту.       Иса неспешно ступал по траве, направляясь к беседке, скрытой от лучей солнц пышными ветвями деревьев. Их густая листва тяжестью легла на плечи, но как бы омеге не хотелось бежать из сада, он силой заставил себя умоститься на расшитых подушках и окинуть взглядом насыщенную зелень, которая словно ядом выжигала глаза. Иса должен был снова пережить ужас прошлого, как и множество раз до этого, ведь только тогда наступит затишье — и он снова сможет спокойно спать.       В каждом листке, скрытом вуалью теней, виделись знакомые из кошмаров темно-зеленые глаза. С самого начала их открытый и ясный взор удивил Ису — мало кто из солдат, попавших в госпиталь, смотрел на монастырских омег так. Альфы и беты принимали магию целительства как должное и редко обращали внимание на прислужников грешного Нанны, не желая одаривать тех и долей своего внимания. Но Сафар был другим — как только он пришел в себя после ранения и поднял взгляд на Ису, больше не сводил глаз, наблюдая за каждым движением. Сначала омега принимал столь пристальное внимание за недоверие, но постепенно стал все чаще замечать взгляд Сафара не на исцеляющих руках, а на лице, скрытом никабом. Обычно омегам запрещалось настойчиво смотреть на альф и бет, но целители не могли так же стыдливо отводить взгляд — необходимо следить за самочувствием пациента и не упустить момент, когда тот утратит сознание, потому у Исы не было иного выхода, кроме как поддерживать зрительный контакт.       Сначала было страшно — омега чувствовал себя дурной антилопой, которая вместо того, чтобы бежать от хищника, уставилась на него, ожидая нападения. От каждого взгляда этого солдата холод волнами прокатывался по телу, острыми иглами пронзал кожу, заставляя затаить дыхание. Так поначалу невероятно хотелось отвести взор, но со временем Иса оказался в плену этих ощущений. Было что-то будоражащее в понимании, что по какой-то причине альфа хочет смотреть на него, монастырского целителя, который для других не лучше грязи под ногами. Возможно, в Исе есть что-то привлекательное?       В подтверждение догадок омеги спустя несколько дней молчаливых переглядываний, альфа тихо произнес:       — У тебя красивые глаза.       Стоило фразе донестись до слуха Исы, из легких пропали остатки воздуха и омега, словно выброшенная на берег рыба, безуспешно старался сделать вдох. Сердце билось в груди так, как не билось еще ни разу за его шестнадцать лет — сильно, громко, часто. С трудом переборов эмоции, омега унял дрожь в разом ослабших руках и смущенно спросил:       — Чего же в них красивого? — слова давались с трудом из-за горящих жаром щек. — Черные как угли.       — Черные, как ночное небо, — звучание низкого голоса растекалось приятной сладостью по телу, заставляя ощущать щекотку где-то в подреберье. Иса, как и остальные науфальцы, не считал ночное небо красивым, но от слов этого солдата даже бесконечная темнота, таящая сотни грешных душ, показалась до дрожи прекрасной.       С тех пор Иса с замиранием сердца ждал встреч. Скрывал под никабом счастливую улыбку, торопливо пробегал по коридорам монастыря в сторону госпиталя, а при виде Сафара беспричинно смущался. Желая продлить эти встречи и искренне боясь расставания, он нарушал то, в чем клялся перед ликом Нанны — намеренно замедлял исцеление, чтобы альфа как можно дольше оставался в госпитале. Исе было совестно за свои поступки, но изо дня в день он лишь сидел рядом, приложив руки к раненой груди и со странным волнением ощущая под пальцами биение сердца. Зрительный контакт давался все сложнее — от нежности и интереса в бескрайней зелени глаз Сафара становилось не по себе — но, несмотря на смущение, взгляда Иса не отводил. Хотелось, чтобы альфа им любовался, чтобы однажды снова повторил свой странный комплимент. Однако Сафар молчал, и со временем Иса усомнился, не приснились ли ему те слова, сказанные так нежно, почти ласково?       — Почему твои руки дрожат? — от звучания его голоса в душе Исы, среди черных углей потухшего костра, разгорелись яркие искры. Они озорливо щекотали то щеки, то кончики ушей, заставляя их полыхать румянцем. Омега поджал губы и скользнул взглядом к груди солдата, скрытой слоем ткани, но от того не менее горячей.       — Твое сердце бьется слишком сильно, меня это смущает.       Крупная рука легла поверх ладони Исы и, оторвав от грудины, поднесла к губам.       — При виде тебя оно всегда частит, — горячее касание пробежало мурашками по телу, жаром опалило сердце, заставляя тихо охнуть.       В тот же миг, когда губы коснулись тыльной стороны ладони, Иса отдернул руку и прижал ее к груди, в которой громко и часто билось уже его сердце. Альфа застыл, поднял ясный взгляд к лицу целителя и как-то печально вопросил:       — Тебе неприятно?       Вздрогнув, Иса помотал головой, искренне боясь обидеть человека, который обходился с ним настолько хорошо. Первое в жизни касание чужих губ к коже оказалось до дрожи приятным, пускай и таким мимолетным. Иса хотел бы ощутить это снова, но вера и клятва перед божеством не давали ему права так сближаться с этим альфой.       — В моих руках грех Нанны, — тихо пояснил Иса, прижимая ладони к груди.       — В твоих руках моя жизнь.       От услышанного что-то в душе Исы, иссеченное розгами и подавленное ударами, разгорелось жарким пламенем. Губы растянулись в искренней улыбке, которую Сафар мог узнать по лучащимся радостью глазам омеги. Впервые Иса встретил человека, который не считал его силу отвратительной. Впервые ощутил себя не омраченным этим грехом — владеть магией, которую однажды Нанна украл у Сара и Сола. В этот миг, увидев ответную улыбку на иссушенных губах, Иса ощутил легкость, которая уносила его душу к небесам, словно теплые науфальские ветра одинокий листочек, сорвавшийся с ветки.       При встрече Сафар говорил все больше, а Иса никак не мог побороть странную дрожь в голосе и чаще молчал, выслушивая рассказы солдата о войне с ужасными шайтанами за стенами города. Не так интересно было узнавать о кровавых битвах, как интересно наблюдать за игрой эмоций на лице Сафара. Густые брови то сходились на переносице, то в удивлении поднимались ко лбу, иссушенные губы изгибались в улыбке, изредка одаривая Ису хриплым смехом. Целитель бездумно следил за мимикой альфы, прислушивался к низкому и бархатному голосу, прижимал ладони к груди, которая дрожала от тихих смешков. Рана стремительно затягивалась и совсем скоро Сафар должен был покинуть госпиталь и вернуться в родной дом. Эта мысль заставляла Ису вздыхать и тоскливо поглядывать на солдата — расставаться вовсе не хотелось.       — Похоже тебе не интересны мои рассказы, — с напускной обидой проговорил Сафар, заметив отстраненный вид омеги. Не успел Иса приняться торопливо оправдываться, как солдат поспешил добавить: — Можешь спросить то, что действительно волнует.       В глазах целителя Сафар действительно был удивительным человеком — вот так, без единого слова, понял его тревогу, лишь по глазам распознал желание задать болезненный вопрос. Иса прервал магию, сжал в кулаках ткань одежд на коленях, коротко вдохнул, набираясь смелости, а затем робко начал:       — У тебя… — от волнения голос предательски сорвался, пришлось повторить, — у тебя есть любимый омега?       — Да, — твердость, с которой альфа произнес это короткое слово, точно ударом кулака врезалась в живот, болезненно выбивая из легких воздух.       На что он надеялся, жалкий целитель из монастыря? Единственное, что он может получить от альф — это заигрывания, кокетливые взгляды, робкие касания, но не любовь, о которой твердили «чистые» омеги, не владеющие проклятой краденой силой. Отчаяние затопило Ису, словно могучие воды оазиса старую и дырявую лодчонку. Омега бросил взгляд на альфу и заметил в глазах напротив непонятное ему веселье. Сафар обхватил щеки целителя, стер мягким касанием пальцем выступившие слезинки и тихо проговорил:       — Омегу, который покорил мое сердце, зовут Иса.       Одной лишь фразой Сафар поднял целителя из тьмы к свету, к жарким лучам солнц, к пушистым облакам. Иса со всей аккуратностью убрал от лица руки Сафара, чтобы в следующее мгновение вскочить с места и выбежать в коридоры монастыря. Слезы, которые омега силой воли годами держал в себе, непослушно текли по щекам и пачкали никаб мокрыми пятнами. Горло сдавил ком, глаза пекло, тело дрожало от переполняющих душу эмоций, но несмотря на это Иса чувствовал себя как никогда счастливым. Ноги сами привели его в сад, где омега мог скрыться среди листвы и дать волю чувствам, без стыда роняя всхлипы и вздохи. Слова о любви прорастали в сердце омеги шипастыми розами.       Деревянное дно тарелки со стуком коснулось стола, и Иса вздрогнул, вырвавшись из плена воспоминаний. Воодушевленный Наиль уселся рядом на скамью и ненавязчиво придвинул еще теплый завтрак под нос целителю. Насыщенный запах мяса и дыма пробудил подавленный тревогой аппетит, из-за чего Иса вскинул недовольный взгляд к веселому лицу Наиля. Как этот наивный омега смеет прерывать его страдания, еще и так нагло?       — Это мясо антилопы, Нур и Рами вышли на охоту рано утром и им повезло приволочь одну тушу. Попробуй, оно вовсе не жесткое и очень вкусное, — учитель широко улыбнулся, словно торгаш на рынке, который хочет продать свой товар втридорога. Иса с подозрением сощурился:       — Тебя Син подослал?       — Попросил отнести немного еды и подбодрить.       — Пока что у тебя плохо получается, — проронил смешок целитель. Наиль притих, смотря почти обижено и в растерянности хлопая густыми ресницами. Учителя печалил факт, что он не смог выполнить просьбу Сина, и потому омега не унимался и продолжал давить на жалость.       — Ну съешь хотя бы чуть-чуть, Нур и Рами очень старались.       В итоге Иса не выдержал и, закатив глаза, таки попробовал еду. Пробудившийся аппетит вынудил опустошить тарелку, не обращая внимания на довольное лицо Наиля, а после удовлетворенно разместиться на скамье. Птичий щебет и шелест листвы навевали воспоминания, а потому целитель был рад робкому голосу омеги, который нарушил тишину:       — Иса, я хотел кое-что обсудить. Ты же был любовником Сина?       На заданный вопрос целитель ответил многозначительным молчанием. Они действительно были вместе какое-то время, но рассказывать о тех днях Наилю или кому-либо еще совсем не хотелось.       Учитель будто не заметил его реакции и, смущенно отведя взгляд, заговорил:        — Он так мил и заботлив, лучший бета из всех, которых я встречал. Син мне небезразличен и, кажется, я тоже ему нравлюсь…       — Тебе не кажется.       Наиль обернулся и одарил Ису до того радостным взглядом, что целитель невольно сощурился, боясь ослепнуть от такого количества счастливых искорок. Однако в следующее мгновение Наиль опомнился и непонимающе простонал:       — Тогда почему он не пытается проявить инициативу и сделать наши отношения больше, чем дружескими?       — Он никогда не сделает первый шаг, даже не жди.       Наиль тихо охнул и обреченно опустил голову. Весь его вид говорил о сотнях тревожных догадок, окруживших учителя со всех сторон. Недостаточно красив? Умен? Заботлив? Наблюдая за переменами в лице учителя, Иса понял, что высказался слишком резко и поспешил пояснить:       — Не из-за того, что ты недостаточно хорош для него как любовник, а потому что это вне традиций кочевников. Среди бади проявить инициативу по отношению к омеге — равносильно приставаниям. Разрешено ухаживать, защищать, но не навязывать свои чувства.       — Разве простое «нравишься» — это навязывание чувств? — непонимающе вопросил Наиль, вынуждая Ису вздохнуть отчасти раздраженно.       — У бади именно омега выбирает альфу и бету, собирает триаду, предлагает вступить в брак. Если хочешь быть с Сином — привыкай быть главным в отношениях.       Наиль внимательно все выслушал, а после, выждав паузу, несмело спросил:       — А если я не смогу быть главным?       — Тогда подыщи себе кого-нибудь попроще! — повысил голос Иса.       От внезапного крика Наиль вздрогнул, притих и опустил взгляд к рукам, нервно перебирающим складки халата. Нахмурившийся и сгорбившийся под тяжестью страхов, он выглядел жалко. Исе определенно не нравился этот загнанный вид, поэтому он набрался сил и сделал то, что, по его мнению, могло вернуть учителю былое спокойствие — положил руки на плечи и подался вперед, на мгновение погружаясь в неловкие объятия. Он не прижимался всем телом, лишь коротко коснулся плечами и тут же отстранился. Когда Иса вернулся на привычное расстояние, Наиль уже радостно улыбался, позабыв все обиды. Ему были важны объятия, но целитель не привык к таким беспричинным дружеским нежностям, не видел в них смысла. Однако Син научил его временами идти на уступки, чтобы не заставлять близких людей чувствовать себя некомфортно.       — Я плохой советник, поговори лучше об этом с Сином.       Наиль закивал, а затем дольше обычного задержал взгляд на голове Исы.       — У тебя все волосы спутались, давай я принесу гребень и наведу порядок? — не успел целитель дать свой ответ, как Наиль вскочил со скамьи и, прихватив опустевшую тарелку, поспешил к дому. Пускай прихорашивание было ему не по душе, Иса с волнением ожидал возвращения учителя, не желая снова оставаться наедине с изумрудной листвой.       В большом зале собрался весь отряд, за исключением Исы и Наиля, которого Син попросил составить компанию целителю. Бета догадывался, какие кошмары изводили его ночью, но лезть с непрошеной помощью не собирался. Как бы давно они не были знакомы, Син понимал, что его запах беты наверняка напоминает Исе о произошедшем в прошлом, и потому кочевник не мог ослушаться прямого отказа. Однако Наиль был омегой и целителю наверняка стало легче в его компании. По крайней мере Син искренне на это надеялся.       Товарищи шумели за столом, нахваливали еду Нура и Рами, обсуждали предстоящие путешествия по Розе Пустыни и мечтательно рассуждали, как хорошо будет после жаркого дня отдохнуть в купальнях. Среди этой суеты Син отпустил мысли об Исе, с сожалением понимая — сейчас он бессилен. Было необходимо отвлечься и, в попытке забить голову другим, кочевник стал подслушивать разговор сидящих поблизости Аскара и Лейса.       — Ами, в последнее время ты совсем обо мне забыл! Я уже привык к весу шамшира и хочу учиться дальше, но никак не могу упросить тебя уделить мне хоть кроху внимания! — обижено ворчал Лейс, а, не заметив в глазах напротив должной серьезности, отвел взгляд и пробурчал: — Иногда я даже сомневаюсь, есть у меня ами или нет…       — Извини, Львенок. Один бета меня совсем разленил, — хохотнул Аскар, закинув руку на плечо забавно нахмурившегося Лейса, — но теперь я обещаю возобновить наши тренировки.       — Обещаешь? Тогда давай начнем прямо сегодня! — оживился юноша, и поднял на акида взгляд, полный воодушевления. В ответ Аскар лишь протянул что-то неразборчивое и юноша незамедлительно принял это за согласие. Веселый и предвкушающий плодотворную тренировку, Лейс вскочил с места и поспешил за шамширом. — Буду ждать тебя во внутреннем дворике возле фонтана!       Акид проследил за удаляющимся юношей растерянным взглядом, а затем улыбнулся и покачал головой. Син скользнул рукой вдоль поясницы альфы и резко притянул к себе за талию, пристально глядя в распахнутые от неожиданности глаза.       — Значит, я тебя разленил? — сощурился бета, припоминая, как Аскар поутру не выпускал его из объятий и упросил не идти на охоту с Нуром и Рами.       — Конечно, — хохотнул альфа. — «Акид валяется в постели до полудня» — меня бы за такое все солдаты засмеяли.       — А мне кажется ты держал полк в строгости, никто и смешок проронить не смел.       Аскар дернул бровью и обернулся, глядя в глаза напротив с затаенным интересом:       — Почему ты так думаешь?       Син притих, мгновение помедлил, а затем провел пальцем между бровей, где уже виднелись вертикальные морщинки — до того часто Аскар хмурился.       — Иногда у тебя бывает настолько серьезный вид, что даже мне не до смеха, — ладонь спустилась со лба к щекам, мягко огладила посохшую под ветрами пустыни кожу, и исчезла, лишив прикосновений. Син поблагодарил Нура и Рами за завтрак и поднялся со скамьи. — Пошли, тебя ждет Лейс.       Аскар удивился желанию Сина наблюдать за их тренировками, но противиться не стал. Возможность увидеть акида в роли учителя и заботливого ами веселила бету, и потому, оказавшись во внутреннем дворике, он занял место в тени под аркой, откуда хорошо просматривалась вся площадка. Опираясь спиной на резную колонну, Син наблюдал за подготовкой к тренировке — Аскар устелил пол плотным ковром, чтобы хоть немного смягчить падение, если Лейс не устоит на ногах. Юноша снял обувь, верхний халат и ступил на мягкую поверхность, в предвкушении глядя на акида.       — Я самостоятельно заучивал приемы, пока тебя не было! — Лейс с тихим звоном обнажил шамшир и покрепче перехватил рукоять. Аскар окинул взглядом силуэт юноши и довольно улыбнулся. Син тоже отметил, что мальчишка крепко держал оружие, вовсе не задумываясь о его весе.       — Молодец. Покажешь, чему научился?       В ответ юноша коротко кивнул, нахмурился и стал сосредоточенно вычерчивать в воздухе удары. В руках молодого альфы было достаточно силы, чтобы резко рассекать потоки ветра, но каждое движение имело недочеты, на которые Аскар тут же указывал. Временами Лейс заводил локоть слишком далеко за спину, нагружая мышцы плеча, гораздо чаще во время удара разворачивал кисть, рискуя однажды навредить сухожилиям. Аскар, несмотря на военное прошлое и высокое звание, не повышал на юношу голос, терпеливо поправлял и показывал на своем примере. Лейс мог стать хорошим воином, но для этого ему был необходим и хороший наставник, и Син мог с гордостью назвать своего альфу таковым.       Наблюдая издалека за тренировкой, бета отчасти завидовал юноше, ведь в свое время не имел такого учителя. Старшие, конечно, обучали подрастающих бади основам, но среди кочевников считалось, что лучший наставник — кровавая битва. Оказавшись в окружении разбойников, сиранисов или пустынных волков, даже самый слабый и немощный схватиться за оружие и будет бороться за жизнь. Не сможешь уничтожить противника, позволишь приблизиться, напасть — навсегда запомнишь боль от рассекающих кожу когтей. Единственной обязанностью родителя было не дать загрызть свое чадо до смерти.       Син четко помнил момент, когда амма вручил ему первый в жизни меч, помнил, как радовался такому подарку, даже не подозревая, что с этого момента никто не будет спасать его на поле боя. Кочевник, имеющий при себе оружие, обязан бороться наравне с другими, будь он калекой, стариком или ребенком, впервые держащим в руках меч.       Тогда, оказавшись посреди битвы, не имея права спрятаться среди бурдюков, основ для палаток и рулонов ковров, как делали другие дети, он в страхе мельтешил за спиной аммы. Омега злился, отталкивал, наставлял взять меч и бороться, но от страха Син лишь глотал слезы и с трудом держал перед собой оружие, не зная, как себя защитить. Когда опасность миновала, амма стряхнул кровь с лезвия такубы и опустил холодный взгляд к сыну, вцепившемуся в полы его халата.       — Ты меня опозорил, — ровным тоном проговорил мужчина.       Бади никогда не кричали и не били своих детей, но наступающая после проступка отстраненность временами ранила гораздо сильнее. Син стерпел бы хоть сотню затрещин, лишь бы амма не глядел на него так — словно на падаль. Но на протяжении следующих нескольких дней амма и вовсе не смотрел на него, сколько бы Син не пытался привлечь внимание. Взор его карих глаз и раньше не отличался особой нежностью, но, оказавшись наказанным безграничным холодом, бета понял, сколько тепла дарили отцовские взгляды. В тот момент Син твердо решил научиться держать меч, чтобы в следующий раз не опозорить амму.       Поздней ночью, когда вся стоянка, за исключением дозорных, уже погрузилась в сон, Син тихо покинул шатер, прихватив с собой подаренный меч. Даже повиснув в ножнах на поясе он тянул детское тело к земле, отчего маленький бета словно прихрамывал на одну ногу. Металл клинка блеснул в свете луны, тяжело оттянул руки вниз, и лишь приложив немалые усилия Син не уронил меч на иссохшую землю. Под присмотром Нанны ребенок принялся неумело подражать старшим, повторяя удары, увиденные во время битвы.       Звезды ярко загорелись на небе, полумесяц стремительно катился к горизонту, а мальчик не прекращал жалкие попытки рассечь лезвием ветер. Мышцы рук уже давно горели, однако Син не останавливался, потому что знал — останавливаться нельзя. В конце концов боль сменилась полным онемением. Син понял, что дошел до предела, когда меч просто выпал из рук, с лязгом ударяясь о каменистую поверхность хамады. Поднял оружие он и то с трудом, а когда попытался замахнуться, обе руки свело судорогой, пробежавшей от предплечий и до самых запястий. Пальцы невольно разжались, выпуская оружие из рук, отчего оно вывалилось под ноги. Син вновь попытался поднять оружие, с огромным трудом заставив пальцы плотнее сомкнуться на рукоятке, однако новый замах тоже не удался — едва подняв меч перед собой на вытянутых руках, запястья его вновь ослабли, роняя оружие на землю. Руки горели огнем, пока Син, посреди глухой ночи, тренировал их упрямо и истово. Прекратил он только когда в глазах потемнело.       Бета несколько раз поморгал, словно пробуждаясь по утру после плохого сна. Солнечные лучи тепло касались ткани платка, ласкали щеки и лоб, согревали ладони, которые мелко дрожали, помня, насколько неподъемным был первый в жизни меч. Син скрестил руки на груди, чтобы подавить эту слабость, и перевел взгляд в центр дворика.       Аскар стоял напротив Лейса, позволяя нападать на себя, и отражал удары хопешом. Слышался звон металла, тяжелое дыхание и наставления акида, которые едва слышал запыхавшийся и уставший юноша. Перебарывая себя, он поднимал шамшир в воздух и опускал изогнутое лезвие на полумесяц хопеша. Как бы сильны и резки не были выпады Лейса, Аскар неизменно отражал их, временами одаривая юнца похвалой. Син невольно поддался мечтаниям, представляя, как альфа так же учил бы их маленьких сорванцов владеть оружием, однако вскоре опомнился — он знал, скольких страданий омеги стоит дом, наполненный детьми.       Внезапно прозвучал звон столкнувшихся клинков и Син вскинул взгляд. Особенно сильный удар шамриша вынудил Аскара нахмуриться и приложить больше усилий, чтобы оттолкнуть мальчишку. Не устояв на ногах, Лейс упал на ковер и отбросил саблю, с трудом выравнивая дыхание. От глаз Сина не скрылось короткое движение — акид вернул оружие в ножны, а после промокнул свежую царапину на ладони краем рукава. Похоже, во время последнего, самого яростного рывка, шамшир соскользнул с лезвия хопеша и задел кожу. Заметив, что Лейс уже выровнял дыхание и сделал несколько глотков воды из бурдюка, акид протянул руку юноше и помог подняться на ноги. Мальчишка тут же углядел зоркими глазами тонкую полосу крови и поднял встревоженный взгляд на Аскара:       — Извини, ами, я не хотел тебя ранить.       — Ты ранил не ами, а бывшего акида, — альфа похлопал Львенка по плечу, подбадривая. — Можешь гордиться этим, негодник.       Разговор ученика и наставника прервал подоспевший Син, который аккуратно перехватил руку Аскара и вгляделся в порез. Шамшир рассек кожу пол углом и пускай внешне рана выглядела несерьезной, наверняка приносила немалый дискомфорт.       — Сильно болит? Давай я попрошу Наиля исцелить, — Син поднял взгляд к лицу Аскара, боясь разглядеть в нем скрытую боль, но увидел лишь бесконечную нежность.       — Это всего лишь царапина, не стоит так волноваться, — акид подался вперед и коротко клюнул бету в ткань, прикрывающую щеку, явно обрадованный такому небезразличию. Одарив Сина ласковым взглядом, Аскар обернулся к Лейсу и пригрозил тому пальцем: — В следующий раз встану напротив тебя как противник. Посмотрим, сможешь ли ты ранить меня тогда.       Юноша задорно рассмеялся и притворно-жалостливо протянул:       — Пощади, ами!       Тьма медленно устилала небо звездным полотном, пение птиц стихало, а пустынный ветер лишь сильнее трепал листву. Не имея насущных дел, Син улегся поверх ковров и читал книгу, согреваясь теплом сильного тела под боком. Аскар умостил голову на груди беты и бездумно рассматривал ладонь, на которой недавно находился порез — Син таки настоял исцелить его. С уст альфы то и дело срывались тихие вздохи и в какой-то момент кочевник отложил книгу, собираясь вытащить из Аскара все переживания. Син лег на бок, чтобы их лица находились на одном уровне, скользнул рукой к талии и приобнял альфу:       — Тебя что-то тревожит, — ладонь успокаивающе поглаживала спину и поясницу, отчего лицо Аскара покинула тревога и на замену ей пришел легкий румянец. Аскар несколько мгновений молчаливо смотрел в глаза напротив, подбирая слова, а затем с неловким смехом сознался:       — Меня смог ранить такой ребенок, как Лейс. Разве это не позорно для человека, который раньше проходил через кровавые битвы без единой царапины?       Син понимал, что в голове Аскара прочно обосновался образ акида: сильного, влиятельного, непобедимого, жестокого. Того, кем он должен был быть для подчиненных и вышепоставленных, но не того, кем являлся на самом деле. Этот акид не смел позволить кому-либо ранить себя, но Аскар мог поддаваться и случайно раниться шамширом названого племянника. Син не мог прогнать въевшиеся в мысли альфы устои, но мог подбодрить и успокоить:       — Это обозначает лишь то, что ты хороший наставник. Под твоим чутким руководством однажды Лейс сможет стать таким же сильным воином, как и его ами.       — Неужели ты считаешь меня сильным воином? — альфа склонил голову набок и хитро заглянул в глаза напротив, выпрашивая похвалу. Син был лишь рад возможности осыпать дорогого сердцу мужчину комплиментами.       — Конечно. Разве может слабый воин иметь такие руки? — кончики пальцев щекоткой проскользили вдоль тыльной стороны ладони, поднялись выше к рельефным предплечьям, огладили твердые мышцы. Син подался вперед и потерся щекой о горячую грудину, ощущая насколько часто бьется сердце Аскара. — Каждый раз, когда они меня обнимают, я ощущаю, что нахожусь в самом безопасном месте во всей пустыне.       Альфа с трепетом выдохнул, поглаживая волнистые завитушки волос, рассыпавшиеся по плечам кочевника. Их мягкие и пушистые облака, словно живые, льнули к рукам Аскара, путались между пальцев, не желая, чтобы их отпускали.       Син мягко улыбнулся акиду, полностью поглощенному его чарами, скользнул ладонью к поясу и распахнул халат, открывая для поцелуев покрытую шрамами кожу. Губы коснулись груди, ключиц, плеч. Клыки, дразнясь, прихватили шею, вынуждая короткий вздох сорваться с губ. Вовлекая в жаркий поцелуй, Син уложил Аскара на спину и прижал немалым весом своего тела, понимая, насколько нравится альфе это ощущение тяжести и тесноты. Игриво покусывая и лаская заалевшие губы, бета доводил акида до состояния, в котором напрочь забываются все тревоги, и единственное, что действительно волнует — соприкосновение разгоряченной плоти, жар которой ощущается даже сквозь ткань шальвар. Син оторвался от губ альфы и отстранился, чтобы полюбоваться, насколько раскрытым и искренним был Аскар под ним. Покрасневший, доверчивый, очаровательный в своей беззащитности, он притягивал взгляд, вынуждая жадно оглядывать свою жертву подобно голодному хищнику.       — Это сильное тело словно создано, чтобы защищать меня, — рука скользнула вдоль груди к животу, крепко вцепилась в пояс шальвар, намереваясь сдернуть последнюю преграду. — И прямо сейчас я хочу сделать своему защитнику приятно.       — Подожди, — Аскар перехватил ладонь беты, заставляя того растерянно нахмуриться. Неужели он сделал что-то не так? Чем-то напугал? Стараясь не подавать виду, Син наклонился к покрасневшему ушку и, обжигая дыханием, прошептал:       — Мне казалось, тебе нравится, как я тебя ласкаю.       — Нравится, но уголки твоих губ до сих пор покрасневшие, дай им зажить.       Узнав причину, Син не смог сдержать умильной улыбки — его альфа был до того заботливым, что даже маленьким ранкам уделял столько внимания. Такое отношение к телу Сина радовало, но бета не желал лишаться возможности ощущать дорогого сердцу мужчину из-за подобной мелочи.       — Мне приятны эти следы. Они напоминают, что моему альфе было очень хорошо.       Син мягко коснулся губ Аскара и собирался отстраниться, чтобы спуститься вниз и ублажить своего альфу ртом, но внезапно талию обхватили сильные ноги. Они крепко удерживали два тела, вынуждая плотно соприкасаться промежностями, ощущать эту твердость и жар. Аскар был не менее смущен настолько тесным контактом, но, несмотря на раскрасневшиеся щеки и искусанные в волнении губы, скользнул рукой вниз, поглаживая напряженный член Сина.       — Хочу касаться тебя, — тяжело выдохнул Аскар, а затем, смущенно отведя взгляд, добавил, — не только руками.       Бета с трудом сглотнул, ощущая накрывающий тело жар. Его альфа оказался настоящим соблазнителем, который каждым движением вызывал желание искусать до алеющих пятен, и Син не собирался сопротивляться этому порыву. Бета развел ноги, опоясывающие его талию, и стянул шальвары Аскара, а свои приспустил на бедра.       Соприкосновение разгоряченной и влажной плоти прошило тело дрожью, вынуждая Сина обессилено уткнуться носом в сгиб шеи альфы. Мир перед глазами стал размытым от дурманящего запаха, который показывал, насколько Аскар возбужден и как сильно его желает. Рука акида обхватила два члена, легко проскользила по влажной от предсемени коже, словно дразнясь. Наверняка не привыкший проявлять инициативу Аскар боялся сделать это слишком грубо, оттого постоянно искал встречи двух взглядов.       Выражение сосредоточенности на этом раскрасневшемся лице действительно забавляло, но терпеть эти едва ощутимые ласки Син больше был не в силах. Бета метнулся рукой туда, где два тела так жарко соприкасались с друг другом, и обхватил ладонь альфы своей, вынуждая сильнее сжаться на членах. Пристально наблюдая за переменами в лице Аскара, он подобрал подходящий ритм и стал мерно доводить своего альфу до исступления.       Зацеловывая покрасневшие от смущения щеки и уши, Син ощущал, как сильные руки подражают его движениям: скользят огрубевшей кожей вдоль ствола, ласкают головку и на мгновения замирают, заставляя изголодаться по нежностям. Инстинктивно бета стал подмахивать бедрами, отчего два члена лишь плотнее соприкасались и терлись, вынуждая приглушенные стоны срываться с губ. Словно в тумане гальянного дыма, Син ощущал, как от нового движения дрожат ноги Аскара, как тот подается вперед, желая ощущать больше, соприкасаться теснее и, будто лишенный опоры, цепляется за его тело свободной рукой. Грудь его задрожала, порождая утробный глухой звук, вырвавшийся из горла альфы тихим рыком. Он запрокинул голову, открывая беззащитную порозовевшую шею, в которую Син тут же впился зубами, лишь силой воли сдерживая себя, чтобы не поставить метку. Предчувствуя скорый конец, бета ускорил движения, но этих ласк было недостаточно. Словно в бреду он представлял, что вокруг члена сжимаются вовсе не руки, что Аскар так умопомрачительно стонет под ним не от этих мальчишеских нежностей.              Развратные мечтания подействовали как возбуждающие настойки, и в следующее мгновение Син с силой толкнулся в сжатые ладони, делая последний рывок. Резкое чувство — словно молния мелькнула в тяжелых дождевых тучах — оглушило порывом ветра в плену песчаной бури, а следом растеклось по телу сладостью вина. По крупицам Син заново ощущал свое тело: вспотевшую спину, пылающую от трения грудину, утомленные руки. Так же постепенно он возвращался в реальность и с досадой понимал, что за своим удовольствием вовсе позабыл про Аскара.       Альфа загнанно дышал, придавленный немалым весом кочевника, и Син поспешил подняться, чтобы не мешать тому сделать следующий вдох. Уставший, занеженный, распаленный, он целиком доверял своему бете, открывая взгляду наготу. Син провел кончиками пальцев по белесым каплям на груди и животе альфы, с довольством замечая, как подрагивает от мимолетных касаний еще чувствительное тело. Рука Аскара перехватила игривую ладонь, ласково огладила переплетения татуировок и поднесла к губам, которые стали мягко выцеловывать тыльную сторону. Син тихо рассмеялся такому жесту и умостился под боком альфы, прижимаясь к жаркому телу.       — Мы оба испачкались. Думаю, успеем до ужина заглянуть в купальню, — проговорил кочевник, на что Аскар лишь лениво перевернулся на бок, выпрашивая объятия. Бета прижался изогнутыми в улыбке губами к макушке акида, ощущая тепло, которого он больше всего в жизни боялся лишиться.