Trinitas

      Из долгожданного отдыха омегу вырвал болезненный стон поблизости. Упавший рядом Наиль потирал ушибленную кисть и старался исцелить, но из-за отвлекающих ощущений ничего не получалось. Иса обхватил его руку в месте ранения и постарался сконцентрироваться. Под ладонью целителя быстро бежала по венам кровь, едва заметно двигались мышцы и кости — это мана целителя пробуждала энергию чужого тела, находила травму и вынуждала спешно восстанавливать раненые ткани. Спустя несколько мгновений Наиль должен был почувствовать себя гораздо лучше, ощущая лишь слабое эхо минувшей боли.       — Там на горизонте видны силуэты. Нужно поспешить и вернуться, пока остальные не испугались нашего отсутствия. — Наиль поднялся с песка и протянул руку Исе, чтобы помочь тому встать.       Омега лишь фыркнул на этот жест — даже огромная усталость не вынудит его показать слабость перед другим, если только этот другой не Син. Поэтому целитель самостоятельно поднялся на ноги и, стараясь не обращать внимания на растерянный вид Наиля, зашагал в сторону скопления людей. Идти по вязкому и текучему песку было сложно: ноги утопали в золотистых волнах, в обувь с каждым шагом засыпалось все больше песчинок, которые тянули ступни к земле. Вот только снять тяжелые ботинки было невозможно — разгоряченный песок мог обжечь кожу не хуже вскипяченного отвара.       Кое-как дойдя до утерянной части отряда, Иса с облегчением выдохнул, заметив, что все благополучно стоят на ногах, без тяжелых травм и переломов. Нур и Рами отделались парой синяков, Хайри слабо прихрамывал, Джанах потирал ушибленное колено, а Наджи как всегда молчаливо стоял в отдалении, отвернувшись в сторону портала. При виде уцелевшего и вполне живого альфы Иса ощутил легкость, словно тяжелый камень упал с плеч. Это чувство промелькнуло вовсе не из симпатии или волнения, а только потому, что теперь не придется своими силами возвращать Наджи из Джанната в мир живых и лишний раз утомляться ради альф. Иса считал, что таково было правильное толкование особо частых ударов сердца.       Прежде чем отправиться в сторону портала было необходимо излечить всех раненых, но под прямыми лучами солнц, в невыносимой полуденной жаре, сосредоточиться и заняться исцелением оказалось особенно тяжело. Было принято решение соорудить подобие тента: охотники отыскали у подножия дюны проросшие сквозь песок кусты, накинули на них верхние халаты и растянули до нескольких отрубленных прочных и длинных веток, воткнутых на расстоянии. Общими усилиями беты и альфы раскопали горячий песок и в этом низком импровизированном убежище Иса по одному исцелял травмированных Хайри и Джанаха, оставив напоследок особо неприятный ему осмотр Наджи. Когда пришел черед альфы оказаться под исцеляющими руками Исы, тот сначала отрицательно качал головой и туже затягивал платок на голове, но Нур и Рами таки усадили его на песок перед целителем и сдернули с лица мешающую тряпку. Наджи растерянно охнул, стараясь прикрыть левую щеку, но настолько большой ожог было сложно скрыть одной лишь ладонью. Кровавое пятно с вкраплениями песка протянулось от скулы к уху и немного дальше на затылок. Похоже, на раскаленный песок он упал боком, а значит в таком же состоянии была левая рука, плечо, бедро и голень…       Иса тяжело выдохнул и потер виски, которые уже начинали ощутимо побаливать. Прошлые исцеления его утомили, а это обещало быть самым длительным и тяжелым. Невнятное мычание заставило Ису открыть глаза и яростно глянуть на альфу. Наджи быстро качал головой и размахивал руками, показывая, что исцелять его вовсе не обязательно.       — Если я не сделаю это сейчас у тебя навсегда останутся шрамы, — предупредил омега. На мгновение перед его мысленным взором предстало другое лицо, искаженное жуткими шрамами, оставленными схожим ожогом.       Воин на мгновение замер, а затем улыбнулся, пожимая уцелевшим плечом. Готов терпеть боль, лишь бы не заставлять Ису перетруждаться? Целитель с издевкой усмехнулся — такой бред мог подумать только его глупый омежий ум.       — Не дури, Наджи, в таком состоянии ты не дойдешь до портала, — тут же подоспел на помощь Нур.       — А если в раны попадет еще больше песка и пыли? Иса, их нужно хотя бы промыть и перевязать, — давил Рами.       — Несмотря на всю твою неприязнь к альфам… — поддакнул мужу Нур, но его оборвал повысивший голос Иса:       — Заткнитесь оба! — вызверился целитель и махнул рукой, отгоняя бет, словно зачуявших свежее мясо варанов. — Вы мельтешите перед глазами и отвлекаете. Уйдите отсюда, работать мешаете.       Довольные результатом, охотники переглянулись и удалились в другой конец импровизированного тента. Без их поддержки Наджи поник, виновато опустил глаза к земле и отвернулся, пряча от Исы обожженную половину тела.       — Снимай нижний халат, — скомандовал целитель и альфа вздрогнул от неожиданности. Наджи поднял вопросительный взгляд, не веря своим ушам, а Иса насмешливо вздернул бровь: — Как иначе по-твоему я должен осмотреть ожог?       Альфа коротко кивнул, отодвинулся подальше и повернулся спиной к омеге. Иса старался не смотреть, как халат спускается с плеч Наджи на землю, занятый подготовкой к промыванию раны, но, услышав приглушенный стон, обернулся. Воин рывками пытался сдернуть присохшую к ожогу ткань рукава и та вполне удачно отходила вместе с лоскутами кожи. Иса едва не схватился за голову.       — Ты что творишь? — он чуть ли не возопил, хлестко ударяя Наджи по рукам. — Нельзя срывать прилипшую к ране одежду!       С недовольным вздохом Иса уселся рядом и положил ладони поверх ткани, пропитавшейся кровью. При помощи магии он отделил верхний слой кожи, который настолько обгорел, что вовсе не ощущался частью тела — Наджи ничего не почувствовал. Когда ткань полностью отсоединилась от раны, Иса аккуратно стянул вниз рукав, открывая большой ожог, тянущийся вдоль всего предплечья. Часть обгоревшей кожи виднелась у пояса шальвар и уходила ниже, к бедру. Снимать эту часть одежды Иса вовсе не хотел — от одной лишь мысли о нагом теле альфы к горлу подкатывал тошнотворный ком, — так что приготовился исцелять вслепую, через ткань. Омега взял бурдюк и омыл водой ожог на щеке альфы, стряхнул магией прилипшие к коже песчинки и, наконец, накрыл ладонью рану. Наджи вздрогнул, но вовсе не от боли — глаза его распахнулись, щеки раскраснелись, а дыхание стало частым и волнительным. Иса поджал губы и скривился точно от отвращения, угрожающе посматривая на альфу, и лишь это заставило Наджи опомниться. Воин запоздало потупил взор к земле, безуспешно стараясь успокоить частое дыхание.       Если бы Иса мог — отдернул бы руку в ту же секунду, но ожог требовал исцеления, а медлить дальше они не могли: после полудня наступит вечер, а за ним и ночь, в темноте которой на их отряд будут охотиться дикие твари. Потому, чтобы не видеть реакций альфы и не испытывать из-за них отвлекающие эмоции, Иса сосредоточился на ране. Рука омеги вынуждено огладила обожженную скулу, двинулась дальше к оплавленному уху, а затем скользнула к затылку. Изуродованная жаром кожа волнами шевелилась под ладонью целителя, понемногу приобретая здоровый цвет и выравнивая острые края. Спустя некоторое время Иса тяжело выдохнул и окинул взглядом проделанную работу: на месте ожогов теперь было пятно восстановленной кожи, особенно светлой и гладкой.       Касаться тела альфы, на удивление, оказалось не так пугающе, пускай и отчасти неприятно. Должно быть дело в том, что воин повернулся к нему спиной — самой уязвимой частью тела, — и не пытался обернуться. Наджи застыл, точно каменная статуя, когда Иса исцелял его раны на предплечье, боку и голени.       Полностью вылечить такие ожоги за раз было сложно и для лекаря, и для пациента, поэтому омега очистил их, остановил кровотечение и выровнял кожу, чтобы новый слой был чистым и лишенным шрамов. Когда Исе пришлось оказаться с Наджи лицом к лицу, вид оголенного торса его уже и вовсе не волновал — сил едва хватало, чтобы исцелять обожженные руки, а потому любые мысли бежали из головы, оставляя там звенящую тишину. Глядя на тело альфы Иса видел лишь тяжелые ожоги, а не большие ладони, наполненные силой и способные запросто лишить его возможности двигаться. Казалось, инстинкт самосохранения притих в нем, спрятался за усталостью. И все же Иса снова ощущал себя наивной ланью…       Странные движения заставили омегу прийти в себя и почувствовать происходящее: пальцы Наджи слабо дернулись в попытке сжать в ответ ладонь Исы. Короткое касание молнией пронеслось по телу и целитель отшатнулся, прижимая руки к груди. Да неужели альфа принял исцеление за заигрывания? Совсем как Сафар.       Ощущение опасности, тревоги и страха заполнило сознание Исы, из-за чего он, даже при желании исцелить, не мог ничего сделать. Впрочем, и дальше мучиться ради альфы он не собирался. Подняв взгляд, Иса заметил до чего жалостливую гримасу состроил Наджи, словно действительно сожалел о случайном движении, до смерти напугавшем омегу. Вот только сам целитель этим большим и блестящим глазам не верил, страшась снова оказаться обманутым.       Хотелось, чтобы Син был рядом — и тогда страху не осталось бы места. Пусть желание спрятаться за его спиной и было трусливым, Иса ничего не мог с собой поделать.       Отряд переждал полдень под тентом и, когда солнца наклонились к земле, отправился в путь. Охотники хорошо ориентировались на местности и на протяжении пути на спине чудовища запоминали маршрут. Иса шел за ними следом, ясно осознавая — идти нужно быстро, без остановок и привалов, чтобы успеть к ночи. Ослабший от целительства, с трудом перебивающий голод леденцами из сока драконового дерева и заглушающий жажду частыми глотками воды, он шел вперед, сцепив зубы. Иса не раз бывал в таких ситуациях, мог неделями выживать в открытой пустыне и днями отсиживаться под защитным барьером, пока хищники не потеряют к нему интерес, но настолько утомиться приходилось впервые. Казалось, он истратил всю ману, даже ту, в которой нуждалось его тело, чтобы делать каждый следующий вдох.       В какой-то момент ноги Исы ослабли и подкосились, роняя тело на землю. Омега почувствовал, как все обернулись, и с силой стиснул зубы. Сгорая со стыда, через тяжесть Иса поднялся на ноги. Он должен быть сильным перед окружающими, иначе за треснувшей броней увидят слабого омегу, перестанут бояться и однажды нападут — а рядом нет того единственного человека, который будет на его стороне и непременно защитит.       Новая попытка сделать шаг обернулась бы новым падением, если бы не Наджи, поддержавший за плечи. Иса вымучено выдохнул, не в силах даже злиться, и обернулся. Альфа вытянул вперед обе руки, опустил их вниз и вскинул вверх, словно поднимая что-то невидимое. Сперва Иса не понял, что хотел сказать ему Наджи, но затем постепенно осознал смысл этого жеста.       — Нет, — твердо ответил омега. — Если мне и придется оказаться на руках альфы, то уж лучше пусть им будет Джанах.       Иса с намеком глянул на альфу и нахмурился. Тот был безотказным молчуном, который сделает что угодно, лишь бы не открывать рот лишний раз и объясняться с другим человеком. Для целителя оба были одинаково неприятными альфами, но Джанах уже был влюблен в своего омегу и к Исе ничего не чувствовал — это давало призрачное ощущение безопасности. К тому же, этим отказом омега хотел намеренно сделать Наджи больно — вид растерянного, обиженного и пораженного альфы исцелял его сердце лучше лечебных настоек.       Джанах уже хотел было кивнуть, но что-то заставило его замереть, а следом совершенно неожиданно открыть рот:       — Разве я говорил, что хочу нести тебя? — произнес альфа безэмоциональным тоном, а Иса от удивления так и застыл с широко распахнутыми глазами. — Я верен своему омеге и не буду трогать других, когда он не видит.       «Каков шайтан! — змеей шипел про себя целитель, пыхтя и краснея. Заметив короткий кивок Джанаха, предназначенный Наджи, и вовсе озверел: — Шкуру с тебя сниму! Паршивец!»       Иса бросал взгляды то на одного альфу, то на другого, понимая — между двумя молчунами был сговор. Теперь у него не оставалось другого выбора, кроме как оказаться в руках опасного и совершенно к нему неравнодушного альфы. Несколько мгновений Иса провел погруженный во внутреннюю борьбу и лишь после череды толчков от Нура решился:       — Хорошо, — в глазах Наджи заиграли радостные искорки и Иса едва не ослеп от их блеска. Раздраженно скривившись, он добавил: — Только ты понесешь меня на спине!       Условие альфа принял без пререканий: опустился на колено, чтобы Исе было удобнее взобраться, а затем аккуратно обхватил ноги. Чувство чужого превосходства и контроля над ситуацией давило на омегу, но поступить иначе он не мог, поэтому с шипением и ворчанием был вынужден принять помощь. Все-таки именно из-за Наджи он настолько сильно устал, так пускай теперь отрабатывает потраченную на его раны ману!       Яркий запах альфы, который исходил от шеи, первое время душил и забивал нос терпкой тяжестью, но спустя пару часов ходьбы Иса свыкся — его словно вез на спине огромный вонючий варан и в этом не было ничего пугающего. От этого сравнения омега с издевкой усмехнулся: Наджи действительно напоминал молчаливого, навязчивого и любопытного ящера, который то и дело лез под ноги. Впрочем, вез он вполне сносно, даже без тряски, за что ему многое можно было простить. Развалившись на спине альфы, Иса провалился в поверхностный сон, измученный выматывающим днем.       Открыв глаза, целитель первым делом увидел натянутую ткань палатки, затем, повернувшись на бок, заметил узорные ковры, а после и спящего поблизости Наиля. Не веря в происходящее, Иса несколько раз моргнул и похлопал себя по щекам, боясь, что это лишь хороший сон. Словно по воле богов, он за мгновение оказался там, куда так хотелось все время — в Большой портальный зал, под своды шатра, на мягкие ковры. Радость накрыла волной, сбила с ног и заставила задыхаться от нахлынувших чувств. Враз обретя огромную силу, Иса оглянулся, нашел глазами бурдюк и кинулся к нему. Быстрыми глотками он пил воду, утопал в этом ощущении прохлады и благодатной влаги, омывающей горло. Омега будто тонул, задыхался, и от этого чувства был до одури счастлив. Наконец-то с облегчением выдохнув, Иса упал на ковер с довольной улыбкой. Все закончилось. Этот Джаханнам закончился.       Самым приятным оказалось то, что целитель ничего не помнил из их возвращения. Он словно умер там, на спине Наджи, и воскрес только сейчас, когда вдоволь напился воды. Чтобы ощутить себя живым не хватало лишь хорошенько наесться человеческой пищи — от леденцов из сока драконового дерева во рту стояла отвратительная кислота и терпкость.       Превозмогая слабость, Иса поднялся на ноги и покинул шатер. Он с опаской приподнял ткань, выглянул наружу. Завидев сидящего в центре зала Нура с облегчением выдохнул. Проходя мимо спящих в зале альф и бет, Иса искал глазами своих недавних попутчиков. Хайри спал около шатра омег, неподалеку от него Рами, а ближе к центру Наджи и Джанах. Все оказались живы и вполне невредимы, что по какой-то странной причине обрадовало Ису. Он хотел быть равнодушным к другим, но получалось лишь казаться таковым.       Судя по цвету неба, которое виднелось сквозь стеклянный купол зала, сейчас наступало ранее утро. Лучи лишь слегка осветили небесный свод, прогнали ночную черноту, но еще не затмили ярких звезд и луны. Участники отряда совсем скоро должны были проснуться, поэтому Нур поднялся раньше остальных и готовил кашу к завтраку. Он сонно склонился над котелком, размешивая в холодной воде кускус и дожидаясь, когда тот разбухнет — вся прелесть этой крупы была в том, что ее не нужно варить, а значит и разжигать дымный костер под закрытым куполом. Правда времени на такое приготовление, как и на холодную заварку чая, уходило куда больше.       Завидев поблизости Ису, бета оживился:       — Ты быстро пришел в себя, я уж думал проваляешься так еще день.       — С радостью проспал бы хоть до заката, но есть хочется жутко, — омега опустился на ковер рядом с Нуром и голодно уставился на плавающие в воде зерна кускуса. Сейчас они казались аппетитнее и желаннее дорогой оазисной рыбы.       — Каша еще не готова, подожди немного, — остановил его Нур. Иса с радостью съел бы и холодные твердые зерна прямо из этого котелка, но постарался обуздать голод — хотелось не просто набить брюхо, а наконец-то почувствовать вкус еды.       В попытке отвлечься омега оглянулся на спящих альф, а затем скользнул взглядом к шатру Сина. Обычно он покидал палатку на рассвете, но за время отношений с Аскаром приобрел совершенно глупую привычку спать до полудня.       — Син еще не проснулся? — озвучил свои мысли Иса. Нур открыл было рот, чтобы ответить, но затем подозрительно притих. Это повисшее на мгновение молчание заставило сердце целителя пропустить удар.       — Его, как и нас, унесло в пустыню на соседней башне, — проговорил бета, опустив взгляд к котелку. — Мне Зейб рассказал.       Иса беглым взглядом окинул зал, понимая, что все альфы были здесь, не хватало лишь Лейса и Гайса. Неужели Син оказался в башне с двумя детьми, не имея под боком никого, способного помочь в бою? Без помощи магии они не смогут выбраться из башни, а чудовище, несущее ее на спине, могло не останавливаться на протяжении долгих дней. Сможет ли Син выжить с тремя бурдюками воды, леденцами драконового дерева и балластом в виде двух мелких альф? Сможет ли противостоять ужасам пустыни, хищникам, непредсказуемым песчаным бурям и вернуться к порталу?       Мысли окружили Ису словно дикие сиранисы, омега отчетливо слышал щелканье острых зубов над ухом. Казалось, его вот-вот сожрут целиком, не оставив ни единой косточки. Мечтая о спасении, целитель всегда взывал к образу Сина, и от одного представления, что он здесь, рядом, становилось спокойнее. Свирепый и сведущий, бади не мог пропасть, потеряться в пустыне, не вернуться, погибнуть. Он должен выжить, ведь иначе просто не может быть.       Иса выдохнул тревогу вместе с воздухом, возвращая былое спокойствие. Глядя на Нура, он видел во взгляде беты те же переживания, поэтому решил отвлечь от мыслей и привычно съязвить:       — А где Аскар? Занял шатер Сина и развалился там в одиночку?       — Ты слишком плохо о нем думаешь, — внезапно воспротивился Нур. Обычно, когда Иса изливал ему душу, жаловался на непутевого альфу и плевался ядом, охотник молчаливо выслушивал и кивал, не соглашался и не отрицал. Никогда за ним не замечалась особая любовь к Аскару, поэтому такое заявление поразило Ису. — Аскар встретил нас с бурдюками воды и помог перейти через марево портала. Должно быть, сидел по ту сторону все это время и ждал возвращения Синана.       Целитель повел бровью и усмехнулся, с трудом веря в сказанное.       — Он и сейчас там, — добавил Нур.       Первым чувством было тепло, против воли согревшее сердце, но после по телу мурашками пробежался пронзительный холод. До сих пор там, с другой стороны портала? Значит, сидел один, от заката и до восхода?..       Иса пытался казаться спокойным, привычно колким, произнося:       — Уверен, что «он», а не «его кости»? Знаете же, что ночью пустыня кишит хищниками, и все равно оставили Аскара одного? — Нур встрепенулся, бросил взгляд в сторону портала и попытался подняться, но Иса положил руку на его плечо, вынуждая сесть обратно. — Я сам проведаю его и позову на завтрак.       Превозмогая слабость, Иса двинулся к айвану. Отчего-то хотелось самолично выругать этого беспечного альфу, встряхнуть его уснувший разум и вернуть дурня в Большой портальный зал. Жизнь Аскара была совершенно безразлична Исе, но очень важна Сину, а потому омега был вынужден приглядывать за акидом и беречь от опасности.       Переход через марево вынул ту малую часть сил, которые дал Исе сон, из-за чего целитель едва устоял на ногах, тут же хватаясь за свод айвана. Мир перед глазами пошатнулся и лишь спустя несколько мгновений обрел равновесие. На непослушных ногах прошагав к выходу из Малого портального зала, Иса протиснулся через полуоткрытую дверь и после мрака был почти ослеплен яркостью наступающего дня. Целитель сощурился, поискал взглядом и заметил привалившегося к стене невредимого Аскара, хмуро глядящего в сторону горизонта. Даже в слабом свете восходящих солнц омега мог разглядеть, насколько красными были его глаза, безжизненным взгляд и бледной кожа. Должно быть, он действительно просидел у портала всю ночь, а капли крови на хопеше говорили о том, что она вовсе не была спокойной.       Иса негодующе покачал головой и опустился на песок у стены. Ну что за странный альфа? Знает же, что для Сина его жизнь — самое ценное сокровище, и так ей не дорожит.       — Тебя еще не пытались загрызть пустынные волки? А то сидишь здесь один, как легкая добыча, — Иса пытался звучать спокойно, глядеть на горизонт и искать глазами силуэт Сина, но все равно скосил взгляд, желая увидеть реакцию на колкость. Аскар молчал, застыв, точно статуя.       Целитель нахмурился, осознавая глубину его переживаний — даже раздражающие омежьи разговоры не цепляли акида, не заставляли привычно нахмурится или глянуть до того злобно, что по коже бежит холод. Он был спокоен, словно мертвец, и это жутко раздражало Ису.       — Нечего делать такой страдальческий вид! — выкрикнул омега, не выдержав давления этого безмолвия. Поколотил бы, если б имел побольше сил и смелости. — Сам знаешь, что пустыня — его дом родной. Сину не впервой выживать в неизвестных местах с одним лишь бурдюком воды. Поэтому не надо глядеть так, словно уже похоронил. Он обязательно вернется целым и невредимым.       Иса сам не заметил, как в какой-то момент заговорил мягче, словно утешая. Должно быть потому, что как никто другой знал, каково это — переживать, ждать и молиться за его жизнь. Иса до сих пор помнил, как выходил из шатра целителей и, так же как Аскар сейчас, глядел в сторону, где разворачивалась битва под стенами Сагадата, желая увидеть возвращающийся назад полк. Этот знакомый страх, чувство одиночества и яркую надежду он узнавал в глазах акида. Узнавал и проживал заново, чего Исе вовсе не хотелось.       Как не хотелось и вспоминать, каким Сина ему вернули: едва живого, со страшной раной от меча…       Отгоняя от себя тот жуткий образ, что преследовал Ису в страшных снах, он зажмурился на мгновение. Поблизости наконец-то ощутилось шевеление, тяжелый вздох, а затем послышался сиплый и дрожащий голос:       — В одиночку Син вернулся бы, но с ним Лейс и Гайс. Эти мальчишки такие… неугомонные.       — У Сина четырнадцать братьев, думаешь он за двумя альфами не уследит? — усмехнулся Иса.       — Я слышал, как Лейс кричал…       — Он постоянно что-то визжит и мельтешит под ногами, так что хватит убиваться, — понимая, что с каждым мгновением Аскар лишь больше себя накручивает, Иса поднялся на ноги, подошел ближе и, ухватившись за ткань халата на плече, потянул на себя, упрашивая встать. — Пошли, Нур приготовил завтрак, а нам обоим нужно что-то съесть. Ты же не хочешь, чтобы по возвращении Син увидел своего альфу исхудавшим, бледным и несчастным? Тебе его еще на руках в шатер нести, боюсь не удержишь.       Аскар обернулся к Исе, глядя пугающими разноцветными глазами, и омега в страхе попятился. Целитель уже хотел удалиться, боясь, что раззадорил и без того напряженного акида, но альфа, совершенно неожиданно, улыбнулся. Эта улыбка была вымученной, усталой, но оттого не менее искренней.       — Пошли, — прохрипел акид, поднимаясь с песка и отряхивая испачканные кровью хищников шальвары. — Что там наготовил Нур?       Иса только хмыкнул в ответ, шагая во тьму зала следом за акидом. Похоже, его ядовитый характер таки был по душе Аскару.       Син очнулся только когда жар отступил — он почувствовал эту разницу сразу по пробуждении. Его, жителя пустыни, вынудить потерять сознание могла только непереносимая духота, подобная той, что даже не в самые жаркие сезоны царила внутри солончака близ Биляла. Оазис, которому покровительствует Хут, Бог-рыба, располагается ближе остальных к месту, где в древние времена на поверхности разливалось величественное озеро небывалых размеров — оно ширилось до самого горизонта, подобно бескрайним пескам, и называлось морем задолго до того, как пустыню начали именовать «морем дюн». Сейчас о его существовании в прошлом свидетельствовали только соляная поверхность да скелеты гигантских существ, именуемых китами. В Биляле все еще жила легенда о том, что не все киты погибли вместе с озерами, в которых обитали — некоторых Хут благословил на жизнь в песках и до сих пор они плавают где-то в его глубинах, словно в воде. Син даже вообразить не мог, что древняя легенда не была всего лишь вымыслом.       Разморенному зноем, ему тяжело было вновь овладеть налитым тяжестью телом, но Син все же поднял себя с земли, оглядываясь на двух юношей, что не выпускали друг друга из объятий даже в той удушающей жаре, что недавно царила под сводом башни. Еще не способный твердо встать, кочевник подполз к ним на четвереньках, чтобы убедиться — их неподвижность была лишь следствием обморока, а не смерти. Не став их тревожить, Син полз дальше, в каждом движении ощущая пробуждение возвращающихся сил. Он зацепился за арку и медленно встал на ноги, постепенно распрямляясь. Взгляд его был направлен на закатные солнца, обагряющие небо у самого горизонта, на робкие звезды, еще слабо проявляющиеся на темнеющем полотне. Цепким взором он обвел стелющуюся во все стороны пустыню, бескрайнее дюнное море без единого проблеска растительности. Душу омыло страхом точно тело едким соленым по́том. Он остался посреди ничего с двумя неприспособленными к выживанию детьми и столь малым количеством воды, что его едва ли хватит на те дни пути, что им придется пройти пешком по пескам. Вдобавок ко всему один из них слаб телом, а второй и вовсе ранен, не способен передвигаться самостоятельно.       Почувствовав, как его тошнит, Син сухо сглотнул вставший поперек горла ком страха. Желудок, казалось, скрутило от бессилия, а тело против воли бросило в дрожь, от которой подгибались колени. Пришлось уцепиться за арку, чтобы удержаться на ногах.       Как далеко утащило их чудовище? Сколько дней уйдет на возвращение? Как им передвигаться под жаром двух солнц без запаса воды или возможности добыть ее из растений? Как вернуть Аскару племянника, а Наилю учеников? Сумеет ли он это сделать? Как ему это сделать?       Син еще не нашел ответа ни на один из вопросов, но твердо знал одно — без Лейса и Гайса ему и вовсе не стоит возвращаться, а значит их выживание в приоритете.       Кочевник оглянулся на юношей, что еще не пришли в себя, и вышел из башни, чтобы разведать местность. Он шагал по песку, еще хранящему в себе след неестественного жара, однако уже не прожигающему подошву обуви, вглядывался в закатывающиеся за горизонт солнца и все ярче перемигивающиеся в небе звезды.       Опускалась ночь, и с ее приходом обычно пробуждались звери, охотящиеся в темноте и прохладе. Но Син не услышал копошения мелких зверьков в песке или далекого хохота гиен — стояла пронзительная, какая-то неправильная тишина, подобной которой в пустыне почти никогда не бывает. Пустыня, вопреки предрассудкам, очень оживленное место, особенно в ночи. Похожая же тишина случается лишь там, где проносится бедствие — гигантская тень могучекрылой птицы Рух или топот стада каркаданнов, распугивающий всю живность в округе. Плавающий под слоями песка кит — а Сину унесшее их чудовище представлялось именно ожившей легендой билялов, — напугал бы обитателей этих краев не меньше песчаной бури. А значит в ближайшие дни им, трем слабым людям, свободен путь в ночи. Если пережидать жаркие дневные часы в укрытии теней во сне, а передвигаться по утрам, вечерам и ночам, то удастся и сократить потребление воды. Син же и вовсе сумеет обходится только несколькими глотками, если постарается.       Стоило найти выход из их казавшегося безнадежным положения, и даже сковавший душу страх отступил, спрятавшись в тени ярко вспыхнувшей решимости. С таким настроем Син вернулся в башню.       Мальчишки еще спали, изнуренные недавним невыносимым зноем, и кочевник решился их разбудить — следовало осмотреть рану, пока солнца еще не окончательно перекатились за горизонт, а затем выдвигаться в путь. Гайс еле продрал опухшие от слез глаза, отупело моргая, оглядываясь и явно пытаясь вспомнить события, предшествовавшие сну, сделавшему его голову такой тяжелой. Для Лейса пробуждение и вовсе было мучительным — он застонал только приоткрыв глаза, словно вместе с сознанием к нему вернулась вся боль, отступившая перед обмороком. Он попытался сесть и потянулся было к ногам, но Син прервал это движение:       — Не трожь, я посмотрю. Постарайся не дергаться, ладно?       Склоняясь над раненным мальчишкой, кочевник краем глаза заметил, как всполошился Гайс, как схватился за Лейса то ли пытаясь как недавно удержать от движений, которыми бы тот мог сам себе навредить, то ли ища в нем опору — лицо старшего ученика было очень бледным. Надеясь, что воспитаннику Наиля хватит выдержки не упасть в повторный обморок, Син осторожно намочил водой из бурдюка окровавленные повязки и принялся отделять ткань со всей бережностью, на которую был способен. Стопы вновь закровоточили и Син облил их водой, питая надежду на то, что кровопотеря не будет сильной. Подошвы ног выглядели ужасно: воспаленные, покрасневшие, не отличающиеся от кусков мяса, срезанных со свежей добычи. Но, к счастью, следов гниения кочевник не нашел как не приглядывался, а потому облегченно вздохнул. Беспокойного Гайса и глухо мычащего от боли Лейса он поспешил вслух успокоить:       — Все хорошо, инфекции нет. Я забинтую стопы снова, и мы двинемся в путь, как только солнца сядут.       — Двинемся? — округлил глаза потрясенный Гайс. — Лейс не может идти сам, как же мы вернемся?       — И воды мы много потратили… — хрипло отозвался Лейс, которого от боли прошиб пот. Он поднял на Сина глаза, в которых плескался страх. — Мы же умрем тут, да?       У кочевника сердце как-то особенно больно толкнулось в груди, но виду он не подал. Руки его не дрожали, когда он отрывал от халата полосу ткани почище и бинтовал ей раненую ступню. Не дрожал и его голос при ответе, будто совсем не он какими-то десятью минутами ранее в панике искал выход из ситуации:       — Ты говоришь какие-то глупости. Неужто забыл, что я — бади, рожденный в пустыне и ей же воспитанный? Как я могу дать вам умереть, когда Наиль и Аскар вас ждут?       — Может ты и бади, но мы-то яримы… — упрямый мальчишка был упрям даже в своем отчаянии. Он едва сдерживал слезы и корчился от боли, но все равно спорил. Сина такой настрой порадовал бы, будь он направлен в нужном направлении. Но тут на помощь неожиданно пришел Гайс, чей дух оказался сильнее:       — Что ты заладил? Было же сказано, что мы не умрем, а вернемся к учителю и твоему дяде. Живо брось свои пессимистичные россказни, слышать не желаю! Да я тебя сам на руках дотащу, но умереть не дам!       Пока Лейс потрясенно глядел на ни с того ни с сего разозлившегося Гайса, кочевник улыбнулся в складки платка — до того молодой альфа напомнил ему в этот момент одного колкого и бойкого омегу. Иса терпеть не мог пессимистичные настроения, а тех, кто не боролся за свою жизнь изо всех сил, и вовсе открыто презирал. Даже одно воспоминание о нем, вызванное неожиданным настроем Гайса, приободрило Сина и согрело его сердце.       — Боюсь, тебе было бы непросто тащить на себе Львенка, за поход он нарастил мускулов, — смешливо отозвался Син, своим веселым тоном надеясь подбодрить мальчишек — ведь если взрослый спокоен и уверен, то дети не знают тревог. — Эту задачу я возьму на себя, тебе же доверю нести наши бурдюки с водой — миссия повышенной важности, понимаешь же?       Брови Гайса чуть нахмурились, взгляд потупился. Кто-то другой мог неверно истолковать этот жест, Син же прочитал в нем боль принятия собственного бессилия — Гайс был альфой, но при этом по вине своей слабости он не смог бы хоть так помочь любимому человеку. Не узнать это выражение было невозможно, ведь схожую ненависть к собственному хилому телу кочевник нередко читал в глазах Исы.       Внезапно в потухшем было взоре разгорелась отвлекающая мысль, и, оформив в вопрос, Гайс ее озвучил:       — Постой, ты сказал мы пойдем ночью? Но как же звери?       — Я выходил проверить местность и обнаружил, что в округе нет зверей — кит всех распугал. Оно и не удивительно, — мотнул кочевник головой, заканчивая перебинтовывать ноги Лейса. Мальчишка, взбодрившийся после выволочки от старшего ученика, даже немного оживился, превозмогая всю ту боль, которую в их ситуации было не облегчить ни настойками, ни целительством.       — Кит? Что за кит? — любопытство Лейса не унялось даже в такой непростой момент его жизни, а Гайс только рад был отвлечь рассказами, принимая из рук поднявшегося Сина его бурдюк с водой.       Нарочито воодушевленным голосом альфа повествовал о существующем в древние времена море и китах, что водились вдали от берегов. Гайс, точно сказочник, зачаровывал страдающего ребенка своим повествованием, стараясь описывать события, свидетелем которых он отнюдь не был, со всем красноречием, на которое был способен. Тем временем Син посадил Лейса себе на спину и двинулся к выходу из башни.       Окрашенное в красный небо стремительно темнело, пока скользящую по песку тень от башни не поглотила чернота наступившей ночи. В неестественной тишине единственный человеческий голос звучал явственнее. Син четко улавливал дрожащие ноты страха, свойственные каждому городскому жителю, по воле жестокой судьбы заброшенному в суровую пустыню, из которой он мечтает поскорее вырваться. Гайс был чужд пустыне, и пустыня отвечала ему тем же. Здесь не место яримам, не имеющим представления ни о времени, ни о пространстве, ни о запах и красках пустыни, не способным научиться любить эти пески.       Краем уха кочевник слушал о прекрасном пении китов, равного которому не было на суше, а сам прикидывал в каком темпе им нужно двигаться, чтобы до рассвета успеть пройти наибольшее расстояние. Син знал, что на возвращение у них есть только несколько дней — лишь на столько хватит имеющегося малого запаса воды, да и звери вернутся на прежние территории, как только удостоверяться, что легендарное чудище ушло.       — …сейчас от тех древних зверей остались только скелеты — священное место для людей Биляла, его еще называют «китовым кладбищем». Песчаные же киты были лишь легендой, в которую давно никто не верил, считая просто сказкой, — повествовал Гайс, шагая чуть позади Сина, чтобы быть наравне с Лейсом. — Неужели то чудище действительно было китом?       — Кем бы оно в действительности ни было, нам лишь остается радоваться, что оно уплыло, — отозвался Син, ощущающий напряжение мышц при ходьбе с таким грузом на спине, как пятнадцатилетний альфа. Ноги увязали в песке, не то что перепончатые лапы варанов, отчего движение давалось с бо́льшим трудом, чем хотелось бы.       Дневной жар отступал, вскоре ему на смену должна была прийти прохлада. Теперь только неустанное движение вперед до самого рассвета будет спасть их от холода, способного изгрызть кости. Благо, ночная тьма не застилала взор — Син мысленно вознес благодарность за появление Нанны, осветившего их путь.       Гайс замолк, чтобы не сбивать дыхание, и пустыня погрузилась в безмолвие. Эту полную тишину нарушал лишь шелест песчинок, перекатываемых ветром, звук вязнущих шагов двоих людей и тихий бессвязный скулеж Лейса над ухом. Было непривычно не слышать далекой музыки вечного оркестра, что на крыльях ветра непрерывно разносилась по городам Пустоши. Кочевник даже не представлял, как он привык к ее звучанию, пока не оказался его лишен. То же он мог сказать о присутствии Аскара рядом.       Так тяжко было не видеть его хотя бы вдалеке в компании альф, не ощущать на себе и не перехватывать взгляд, не чувствовать поблизости родного запаха, не осязать кожей его прикосновений, не слышать столь полюбившегося голоса. В памяти Сина образ Аскара состоял из тысяч деталей, по каждой из которой бета непереносимо скучал тем сильнее, чем больше времени проходило с их разлуки. Счет пока еще шел лишь на часы, а Син уже чувствовал себя так, словно оставил за горизонтом не человека, а сердце, без которого не способен прожить.       Только если сердце больше не с ним, почему же оно так болит?       — Потому что на нем грузом лежит вина, — ветер донес до слуха звонкий и певучий, точно птичье пение, голос Зайту. Не сбавляя шага, Син обернул лицо — давний друг шагал рядом, едва не касаясь плечом плеча. Зайту склонил покрытую голову, пронзительно взирая желто-зелеными, в свете луны бликующими холодным светом, глазами: — Тайна, которую ты от них хранишь, не даст тебе покоя. А еще есть вина перед Басимом, ведь то, что ты сделал, иначе чем предательством и не назовешь, правда ведь?       Воистину так. Что это, если не предательство? Но Син не мог поступить иначе. И все же груз вины отягощал его сердце, а колкий стыд причинял боль, которую он вынужден был переживать в одиночку.       — И не надоело тебе терзать себя? Я уж было надеялся, что ты успокоился, но тот сигнал кулона все испортил, — Зайту вздохнул, демонстративно покачав головой, точно осуждал Басима, всколыхнувшего бурю в груди Сина. Перехватил его взгляд и заговорил серьезно: — Если ты сделал выбор и не сожалеешь о нем, то вине не должно быть места. Тем более перед теми, кто обязан тебе жизнью ученика, племянника. Ты уберег ради них этого мальчишку, предав того, кто был едва ли не роднее отца. Даже если бы они все узнали, то не должны чувствовать ничего, кроме благодарности.       Но Сину не нужна была благодарность, лишь бы только не узнали. Знание это принесет всем лишь боль, страхи и сомнения. Уж лучше он понесет их в одиночку, ведь Сину не впервой справляться самому.