Trinitas

      Ночь была тяжелой, бессонной, переполненной мучениями. Боли Наиля стали сильнее, словно под покровом черноты шайтаны выбрались из своих убежищ и издевались над бессильным омегой. Син боролся с ними как мог — крепко обнимал Наиля, укрывал запахом, успокаивал, — но бесы не отступали до самого рассвета.       Сердце разрывалось от звучания болезненных стонов, всхлипов, подавленных криков, от вида покрасневших глаз и залитых слезами щек, блестящих в свете магических огоньков. Бета стирал ненавистную влагу, согревал живот Наиля теплым полотенцем и тот расслаблялся, ненадолго засыпая. В эти моменты у Сина появлялось время, чтобы в очередной раз подогреть воду и поместить туда следующее полотенце, а затем сменить им остывшее — так он продлевал поверхностный сон учителя, в котором тот мог хотя бы немного отдохнуть и забыть про боль. Когда Син был уверен, что не разбудит Наиля, старался аккуратно споить тому настойку снотворного, горький вкус которой тоже лучше было бы не почувствовать. Только когда лекарство начинало действовать, омега погружался в крепкий сон, а бета, выполнивший свой долг бади, мог почувствовать, насколько измотала его эта непрекращающаяся ночь: глаза пекло, давящая боль обвила голову лозами терновника, тело едва слушалось своего хозяина, желая повалиться на кровать рядом с Наилем и пропасть в беспамятстве.       Проснулся Син быстро, словно и вовсе не засыпал — лишь на мгновение прикрыл глаза перед рассветом, а открыв — оказался в полудне. Пребывая на грани реальности, кочевник ощущал поглаживания по голове и слышал отчетливый стук чужого сердца. Он был слишком уставшим и не хотел прощаться с приятными ощущениями, поэтому прижал к себе это сосредоточение тепла и уюта, не желая отпускать. Тихое оханье, раздавшееся откуда-то сверху, окончательно прогнало сон, и Син встрепенулся. Тут же постарался отстраниться, но руки Наиля уложили его голову обратно на грудь.       Понемногу осознавая происходящее, бета со смущением понимал, что навалился на омегу увесистой половиной тела и крепко сжал в объятиях. Страшно представить, насколько тяжело было Наилю дышать с таким-то грузом, но он даже не желал высвободиться, мерно поглаживая макушку Сина и перебирая складки платка. При следующей попытке отстраниться учитель поспешил убедить:       — Полежи немного, мне вовсе не тяжело. Это даже приятно.       Услышав внятную речь, ровный голос и нотки веселья, Син вопросил недоверчиво:       — Тебе стало лучше?       — Все еще болит, но не так сильно.       Чтобы убедиться в его словах бета поднял глаза к лицу омеги, подметил более здоровый розоватый цвет кожи и ясный взгляд. Похоже, боль утихомирилась и стала терпимой, что радовало Сина не меньше самого Наиля. Сердце покинуло давящее чувство и даже дышать стало легче от понимания — все худшее позади. Бета шумно выдохнул и улыбнулся глазами, аккуратно обнимая омегу и ощущая ответную нежность.       Хорошее самочувствие Наиля придало Сину сил, и он больше не мог просто лежать без дела, даже чувствуя усталость. Отстранившись, предложил:       — После ночи ты весь в холодном поту, даже одежда влажная. Я могу принести воду и обтереть тебя, а сменный нижний халат наверняка найдется.       — Ты прав, — Наиль смущенно отвел взгляд и тихо добавил: — но с обтиранием я, пожалуй, справлюсь сам.       Бета замер, осознавая, настолько напористо и бестактно прозвучали его слова. Пускай в них не было ни капли желания поглазеть на оголенного омегу, Син почувствовал себя настоящим бесстыдником.       На самом деле Син ведь и раньше говорил и делал нечто подобное? Вспомнить хотя бы массаж ног, на который Наиль отреагировал крайне чувствительно. Если так подумать, то его поведение омега также мог принять за проявление бесстыдства, но для Сина оно было ничем иным, как сосредоточенной заботой — всяческие непотребные мысли он упорно отгонял от себя, случись даже им появиться. Он никогда не вкладывал в свои слова и действия непристойный подтекст. И все же, видимо, вел себя очень нагло.       Смущенно кивнув, Син поспешил подняться с кровати и покинуть комнату, чтобы принести все необходимое. Вернулся он с тазом теплой воды и чистыми полотенцами, застав Наиля в одном лишь нижнем халате и шальварах. Местами одежда плотно прилегала к телу, отчего розоватая кожа просвечивала через светлую ткань. Бета тут же опустил взгляд в пол, поднес воду, оставил полотенца и вышел за дверь, не желая смущать и без того уставшего омегу. Пока Наиль был занят, у Сина появилось время, чтобы пойти на кухню и приготовить какой-нибудь перекус. Во время течки омеги не нуждались в еде и не испытывали голод, поэтому кочевник бросил в воду порцию кускуса на одного и раздобыл в общих запасах сушеного мяса.       Насытившись простой и скудной пищей, он вернулся к двери в комнату Наиля и опустился на пол, дожидаясь, когда тот закончит с обтиранием. За стеной слышался плеск, шуршание одежды, и эти звуки почему-то пробуждали в голове Сина яркие образы. Ему виделась светлая кожа, порозовевшая от тепла воды, капли влаги, скользящие по изгибам тела, россыпь случайно увиденных родинок, которые так хотелось зацеловать…       Да что он себе позволяет?       Син тряхнул головой, отгоняя слишком откровенные картины.       Кочевник был обязан держать все под контролем, даже свои мысли. Он старался отвлечься от звуков за дверью: прислушивался к редкому пению птиц, шуршанию листвы, дуновению ветра. Когда в комнате наступила тишина, Син решил не сразу тревожить Наиля, а подождать какое-то время, чтобы тот успел одеться и привести себя в порядок. Вскоре послышались шаги, бета поднялся с пола, ожидая, когда дверь отворится и омега пригласит его внутрь.       Хорошенько вымывшись, Наиль выглядел здоровее и больше напоминал себя обычного, не обремененного болью, но тяжелая походка не давала обмануться — омега все еще чувствовал себя неважно. Син поспешил подхватить его под плечо, чтобы довести до кровати, и от особой близости ощутил аромат цветочного мыла, которым тот, должно быть, пользовался. Благоухающий этой сладостью и отдаленно — естественным запахом тела, он словно обратился сказочным цветком.       Глядя на похорошевшего Наиля, кочевник чувствовал облегчение и лишь растрепанные косы заставляли тревожиться, ведь если волосы спутаются учитель намучается их расплетать и расчесывать.       Наиль опустился на кровать и тяжело выдохнул — этот короткий путь до двери дался ему не легко. Заняв место рядом, бета заглянул в лицо омеги и добро сощурился, спрашивая:       — Могу я заплести тебе новые косы? Эти совсем растрепались.       Наиль тихо охнул и провел рукой по макушке, которая действительно была укрыта пухом из тонких выбившихся волосков. Он бросил взгляд на Сина, который от умиления едва мог сдержать улыбку, откровенно читающуюся в глазах. В смущении отвернувшись, Наиль перекинул три косы за спину, а четвертую принялся расплетать самостоятельно.       Бета так и замер, глядя на это драгоценное золото в пышных прядях, не зная даже как к ним подступиться. Свои-то волосы он не жалел, но с этими хотелось обращаться бережно. Син протягивал руки к косам и сам себя останавливал, боясь навредить, но после собрался с духом и распустил ниточку, стягивающую пряди — и те тут же рассыпались множеством волнистых локонов. Бета принялся аккуратно распутывать узелки.       Наиль заплетал косы плотно, поэтому таких было немного, но Сину все же пришлось постараться, чтобы без неприятных для омеги ощущений с ними справиться. После, разобравшись с самыми сложными узлами и распустив косы, попросил у Наиля гребень.       Сперва волосы омеги сопротивлялись попыткам расчесать, цеплялись за зубцы, но после свыклись, распрямились и послушно стелились под руками. Они напоминали лучи солнца, что появлялись в полдень, когда земля разогревалась до предела, влага поднималась в воздух, образовывая туман, а золотистый свет проникал сквозь кроны листвы. Касаясь мягких волнистых волос, бета ощущал жар, словно в мгновение оказался там, в знойном полуденном саду. Син впадал в подобие теплого и мирного сна, проводя гребнем по гладким волосам.       От мягких движений Наиль выдохнул, расслабился и оперся локтями на стоящий возле кровати стол. Син слегка отклонился в сторону, чтобы посмотреть на реакцию омеги, и заметил, как тот с легкой полуулыбкой любуется подаренным вчера букетом. Судя по мечтательному выражению лица, сейчас он находился вовсе не здесь и вовсе не с Сином. Бета был рад, зная, что, трепетно касаясь лепестков, Наиль думал о его альфе. Эти мысли вызывали лишь радость и щекотку где-то в подреберье, а не ту обжигающую ревность, которая мучила Аскара.       Наиль глядел на белоснежные розы с нежностью и печалью, произнося тихо-тихо:       — Неужели он обо мне волнуется?       Вспоминая выражение лица альфы в момент, когда он узнал о тяжелой течке, Син усмехнулся про себя и ответил:       — Волнуется.       Взгляд Наиля метался с цветка на цветок, словно пестрая бабочка, и бета был не в силах прочитать по нему то множество мыслей, заставляющих сердце омеги биться так часто, что кровь разгонялась по венам и розовила прежде бледные щеки. Казалось, сейчас учитель напрочь забыл про боль и чувствовал лишь нежность, которая казалась почти осязаемой в этот миг.       Син улыбнулся от вида такого радостного Наиля и с трудом перевел взгляд к волосам, возвращаясь к делу. Он старался заплетать косы не крепко и не слабо, чтобы те держали форму, но и не доставляли дискомфорт. Благо, Син давно научился плести косы и те выглядели неплохо, лишь украшая и без того прекрасный образ омеги.       Вспоминалось, как Аскар первое время с трудом справлялся с непослушными пушистыми волосами кочевника, как старался заплести красивые косы, но они получались кривыми и растрепанными. Несмотря на неприглядный результат неумелых рук, глядя на них бета лишь умилялся и вспоминал родные прикосновения. Син надеялся, что и Наиль, смотря на эти косы, будет вспоминать о его касаниях с теплотой.       Кочевник перекинул две косы через плечи омеги и две оставил за спиной, любуясь прекрасным результатом. Взгляд отчего-то скользнул к шее омеги, и от вида гладкой светлой кожи у Сина зачесались клыки. Никогда прежде он не ощущал такого странного, совершенно необоснованного желания поставить метку.       После дня болезненной течки у Наиля вновь проявился запах, но он был вовсе не призывающим к действию, а скорее болезненным. Желать омегу, когда он чувствовал себя так плохо, было просто аморально. Син стиснул зубы и нахмурился, отведя взгляд от шеи.       Омега провел по заплетенным косам, обернулся, чтобы поблагодарить, но наткнулся на невеселое выражение лица беты. Ощутив на себе взгляд, Син поспешил улыбнуться, но Наиль заметил каждую промелькнувшую в глазах эмоцию и сделал собственные выводы:       — Ты сегодня еще не виделся с Аскаром?       — Нет, — коротко ответил Син, но заметив, как приуныл Наиль, поспешил добавить: — Ты можешь об этом не волноваться, я буду рядом сколько потребуется. Аскар вовсе не против.       Наиль усмехнулся и покачал головой:       — Может он и не против, но скучать от этого меньше не будет. Я уже чувствую себя лучше, поэтому ты не обязан быть со мной каждое мгновение.       Син отвел взгляд, не зная, что ответить. Быть с Наилем каждое мгновение — благодать, но не видеть Аскара — несчастье. Кочевник тяжело вздохнул и посмотрел на омегу виновато:       — Я скоро вернусь.       В ответ Наиль коротко улыбнулся и похлопал Сина по плечу, подгоняя. Покинув комнату, бета в полной мере ощутил усталость, разом навалившуюся на тело. Он настолько не хотел показаться перед омегой слабым, недостойным быть опорой, что сам поверил в свою безграничную стойкость. Вот только на деле он был не таким прочным.       Син поволок уставшее тело к их общей с Аскаром спальне, перед дверью остановился, понимая — именно в таком состоянии он мог навредить близкому человеку, сорваться, накричать: накопившиеся боль, волнение и страх устроили в его душе настоящую бурю, которая хотела вырваться наружу хотя бы словами. Какое-то время Син простоял у двери, успокоился, и лишь тогда решился войти внутрь. Аскар, явно не ожидающий его прихода, вздрогнул от скрипа двери и обернулся, постепенно расцветая в улыбке. Он поднялся с ковра, на котором расслаблено читал книгу да поглядывал на сад за окном, приблизился, обнял, сквозь ткань платка коснулся губами щеки. В этот момент сердце Сина дрогнуло, словно натянутую до предела струну наконец-то отпустили — и бета блаженно выдохнул, глядя на Аскара и находя в его образе свой тихий оазис, где можно спрятаться от несчастий. Идя на поводу чувств, Син обессиленно уронил голову на плечо акида, ожидая, что тот без слов поймет его страдания и утешит.       Аскар опустил на голову увесистую ладонь, нежно погладил покрытую макушку и вздохнул:       — Должно быть, не спал всю ночь? — бета промолчал, не желая жаловался, ведь Наилю тогда было гораздо хуже. Не Сину рассказывать о том, как было больно и страшно. Тишину Аскар принял за согласие, покачал головой и добавил: — Наверно и не ел ничего.       Син против воли усмехнулся:       — Нет, с чего это? Я завтракал.       — Завтракал он, — проронил невеселый смешок Аскар. — Уже давно прошел обед. Может мне принести тебе чего-нибудь съестного?       — Нет-нет, — Син отстранился, чтобы заглянуть в глаза акида. В них читалось сожаление и безграничная забота, в которой бета растворялся, словно облака в чистом небе. — Давай просто ляжем и будем обниматься, я очень хочу спать.       Аскар понимающе кивнул и отстранился, чтобы Син мог снять платок, верхний халат и после улечься рядом на коврах. Кочевник прижался к своему альфе как можно теснее, чтобы ощущать его всем телом, чувствовать тепло и крепкие руки, прижимающие к груди, но казалось — к самому сердцу.       Внезапные слова Аскара развеяли умиротворение:       — Твой запах стал сильнее, — выдохнул акид, прижимая к себе еще теснее. — Наверное, скоро наступит гон.       Син сперва непонимающе нахмурился, воспринимая слова Аскара как какую-то ошибку, ведь до гона оставался еще месяц, но после в удивлении распахнул глаза. Все признаки указывали на то, что происходящее с ним сейчас ничем иным быть не могло: Син испытывал неясное еще желание, хотел коснуться Наиля и странно реагировал на его запах, а сейчас, находясь в объятиях Аскара, ощущал внутри непривычно сильное тепло. Кочевник слышал, что из-за течки небезразличного омеги может начаться ложный гон, но сам ощущал подобное впервые. Почувствовав, как напрягся Аскар, Син предположил, что тот также пришел к очевидному выводу.       — Это из-за Наиля? — голос акида звучал ниже, ощущался тяжелее.       Син поджал губы, чувствуя, как накатывает раздражение. Конечно, ложный гон, обозначающий сильное влечение и скорую синхронизацию, мог лишь злить Аскара: для него Син словно громко заявлял о своих чувствах к Наилю и это было не по душе альфе. Его руки словно сильнее сжались на теле, ощущаясь прутьями тесной клетки. Син стиснул зубы и резко оттолкнул акида, разрывая крепкие, вмиг ставшие удушающими, объятия.       — Да, это из-за Наиля, — проговорил он твердо. Не в силах сдержать раздражение, Син тяжело дышал, чувствуя, как подкатывает что-то недоброе. Иногда случается забывать, но гон не простое вожделение — его оборотной стороной всегда была ярость. И сейчас Син очень старался проглотить ее, как глотал страх, и ни в коем случае не дать выплеснуться наружу.       Во взгляде Аскара виделась печаль, но вовсе не злость или зависть. Эта серость дождевых туч в глазах родного человека окатила холодными каплями дождя, затушив пламя гнева. Син тяжело выдохнул и прикрыл глаза, говоря уже спокойнее:       — Я давно испытываю к нему чувства, поэтому такое должно было однажды произойти.       Аскар отвел взгляд, улыбнулся, но, не в силах притворяться дольше мгновения, тут же поджал губы. Альфа аккуратно придвинулся ближе, с опаской положил ладонь на напряженное плечо Сина и обнял нежно, мягко.       — Рад за тебя и Наиля, — выдохнул Аскар и шепотом добавил: — Ведь он может получить такое явное подтверждение твоих чувств.       Син постарался успокоиться, расслабиться, понять. Ложный гон действительно говорил о давней и сильной привязанности, о признании омеги как своего партнера, желании провести с ним течку и заиметь детей. Но разве Син не давал понять словами и действиями, что с Аскаром хочет того же?       Должно быть, альфа до сих пор не верил в искренность его чувств…       Бессонная ночь сказывалась на состоянии беты, и он против воли терял контроль над телом, без сил падал в небытие, словно на глубокое озерное дно.       Кочевник не любил засыпать так: крепко, быстро, не по своей воле. В этот момент он был беззащитен и не заслышал бы даже шороха лап подкравшегося зверя, тяжелое дыхание и щелканье зубов. В пустыне после такого совершенно бессознательного сна не остаются в живых. Именно поэтому Син проснулся быстро: в страхе распахнул глаза, поднялся на локтях, оглянулся. Рядом не было диких хищников — да и откуда им взяться в безопасности оазиса? — лишь встревоженный и сонный Аскар. Он в тот же миг аккуратно коснулся Сина, пытаясь вернуть в реальность и отвлечь от мыслей.       — Приснилось что-то плохое? — прохрипел он, поглаживая напряженные плечи и похолодевшие щеки.       Син лишь покачал головой, сощурившись от света солнц, проникающего в комнату через окно. По их направлению и углу падения кочевник в мгновение определил, что наступило утро нового дня. Осознание точно порывом холодного ночного ветра объял тело, заставило сердце в страхе сжаться, а следом — часто забиться в беспокойстве. Неужели он так долго спал? Оставил Наиля одного на всю ночь? Вспоминая, как омега мучился в прошлый раз, Син ощутил накрывающую с головой вину. Он был готов тут же вскочить и поспешить к Наилю, как вдруг Аскар успокаивающе произнес:       — С ним все в порядке, — бета глянул на акида вопросительно и тут же получил объяснение: — Вчера вечером я был у Лейса и попросил Ису подменить тебя.       С облегчением выдохнув, Син прикрыл глаза. Под присмотром целителя Наиль точно будет в безопасности, вот только сам Иса, утомленный лечением Лейса, после бессонной ночи наверняка чувствовал себя плохо. Стоило поскорее вернуться к Наилю, убедиться, что все действительно хорошо, и отправить целителя отдыхать.       Син хотел было подняться с места, но почувствовал, как альфа нежно обнял за талию, не желая отпускать. От этого теплого жеста сердце сжалось — так хотелось остаться с Аскаром и никуда не спешить.       — Побудь со мной еще немного, — просил альфа, уткнувшись лбом в плечо Сина. Бета постарался не думать о Наиле и ненадолго отложить волнение, понимая, как в последнее время Аскару не хватает внимания. Кочевник обнял акида в ответ и тот чутко ответил на желанное прикосновение, прижимаясь сильнее. — Как ты проведешь свой гон?       В голосе альфы слышалась неловкость и в то же время откровенный интерес. Син хитро прищурился, понимая мысли Аскара, но был обязан развеять иллюзии:       — Я займу свободную комнату, возьму самое необходимое и перетерплю.       От неожиданности альфа отстранился и заглянул в глаза Сина:       — Не позволишь мне быть рядом?       Кочевник видел десятки проносящихся в голове Аскара мыслей и потому скользнул рукой к талии альфы, вновь прижимая к себе, чтобы отвлечь и пояснить:       — Если ты будешь рядом я непременно захочу чего-то большего и не смогу остановиться, — глядя на такого желанного альфу, Син тяжело выдохнул, ощущая внутри еще слабое тепло, которое вскоре должно было перерасти в жар.       В своих мечтах он проводил гон с единственным альфой, но в реальности такого допустить не мог. Понимал, что не сможет как следует позаботиться о таком чутком Аскаре, знал, что не получится сдержаться, остановиться и ограничиться лишь ласками. Син усмехнулся и с напускной строгостью добавил:       — Поэтом даже не вздумай ко мне наведаться.       Взгляд Аскара волнительно забегал по узорам ковра, губы поджались, а щеки налились алым. Похоже, альфа уже во всех красках представил, что произойдет, если он ослушается Сина.       Бета огладил погорячевшие щеки, и Аскар поднял взгляд, виновато прошептав:       — Прости.       Син понимал, насколько акиду совестно за то, что ему придется мучиться в одиночестве, имея альфу, способного обратить удушающий жар приятной истомой. Однако что-то требовать от своего мужчины Син не собирался и поэтому лишь с улыбкой покачал головой, словно не было в этом ничего особенного.       — Пока не начался гон я побуду с Наилем, а потом вернусь и соберу все необходимое, — пояснил бета и шуточно спросил: — Отпустишь меня?       Аскар тут же кивнул — он и не собирался что-либо запрещать своему бете, хотя вопросу порадовался. Син коротко поцеловал его в щеку, затем все же заставил себя поднялся с ковра, пригладить растрепанные косы и заново повязать на лице платок. После такого долгого отдыха неприятные ощущения в теле исчезли и лишь подступающий жар создавал неудобства. Син покинул комнату, на кухне пересекся с Нуром, в такую рань хлопочущим над завтраком, и спешно перекусил, лишь чтобы заглушить это неприятное отвлекающее чувство голода.       После он поспешил к спальне Наиля и, перебарывая чувство вины, тихо отворил дверь, заглядывая внутрь. Сперва Син заметил учителя, лежащего на боку, а после и целителя, который успокаивающе поглаживал его по плечу. Омеги о чем-то болтали между собой и лишь заслышав скрип двери отвлеклись от разговоров. Наиль тут же оживился и постарался сесть на кровати, а Иса лишь молчаливо оглядел образ Сина.       Кочевник хотел поблагодарить того за помощь, за заботу, но первым делом стоило узнать о самочувствии Наиля и объясниться. Бета сел рядом с ним, в волнении обхватил тонкие ладони и заглянул в глаза напротив:       — Как ты себя чувствуешь? Как прошла ночь?       Наиль улыбнулся и в ответ сжал ладони беты, успокаивая:       — Син, тебе не стоило так переживать и спешить. Со мной все в порядке.       Хотел бы кочевник поверить, вот только глядящие на него глаза были покрасневшими то ли от слез, то ли от бессонной ночи.       Сердце болезненно сжалось и Син не смог сдержать выражение глаз, наполненное подлинным сожалением. Он бросил омегу одного, забылся, бессовестно проспал всю ночь, в то время как Наиль мучился от боли.       — Сказано тебе, с ним все в порядке, — раздраженно вздохнул Иса. — А сонный такой только потому, что изводил разговорами — сам не спал и мне не давал.       Наиль встрепенулся, смутился и тихо, почти незаметно шикнул на Ису будто в страхе, что тот проболтается. Похоже, ночью омеги и вправду секретничали, отчего Син с облегчением выдохнул. Стоило кочевнику расслабиться, как Иса принюхался, нахмурился и после закатил глаза, поднимаясь на ноги.       — Я уже устал готовить эти настойки от жара, — проворчал целитель, собирая со стола ненужные склянки. — И как у вас это получается: сначала Наиль, теперь ты?       Син растерялся от такой прямолинейности — тут настал его черед смущаться и бросать на омегу робкие взгляды. Сперва Наиль непонимающе хмурился, затем задумчиво опустил глаза к полу, а после внезапно с удивлением вскинул взгляд на бету. Омега охнул и отскочил, глядя с недоумением.       — Я… я думал ты специально делаешь свой запах ярче, — проговорил Наиль в смущении, не смея поднять на Сина взгляд. — Так значит… у тебя скоро начнется гон?       — До вечера у меня еще есть время, — заметив, насколько смущенным стал Наиль, как сжался и растерялся, бета вздохнул и виновато сощурил глаза, придавая им как можно более мягкое выражение. — Если тебе неприятно я могу уйти.       Иса, наблюдающий за происходящим, нахмурился и громко опустил на стол склянку, заставляя обоих обратить на него внимание.       — Думаю единственный, кто должен уйти — это я, — почти грубо произнес омега и строго глянул на Наиля. Учитель встрепенулся, стушевался, но тут же согласно закивал. Подметив его реакцию, Иса хмыкнул, и, набрав в руки побольше бутылок от лекарств, покинул комнату.       Бета мог понять, почему Иса отреагировал так — гон был природным процессом, который не должен вызывать отторжение, тем более у двух небезразличных к друг другу людей. Теперь же, когда целитель исчез из виду, Син не мог попросить его помощи и должен был остаться с Наилем до начала гона. Учителю явно было неловко, он не мог начать разговор и стеснялся приблизиться, из-за чего Син чувствовал себя виноватым. Пускай он искренне желал побыть с омегой как можно дольше, стать неприятным компаньоном вовсе не хотелось. Син готов был вновь спросить уйти ему или остаться, но внезапно ощутил, как Наиль несмело прильнул к нему и сделал вдох.       — Мне нравятся твой запах перед гоном. От него внутри так тепло, — смущенно произнес омега и прикрыл глаза, целиком опираясь на Сина. Сердце беты часто забилось от нежных слов — он то знал, настолько удушающим может быть запах перед гоном, как может обжигать горло и легкие. То, что Наиль считал его приятным, по-настоящему льстило.       Син радостно улыбнулся, положил ладонь на бок омеги и услышал тихий смешок. Подумал бы, что вновь защекотал Наиля, но тот пояснил причину своего веселья:       — Такое удивительное совпадение, что твой гон начнется в последний день моей течки. Разве так бывает?       Вдох застыл в легких Сина и тот в волнении поджал губы, не зная, что ответить. Не покажется ли Наилю странным то, что все это время он в тайне испытывал чувства? Молча смотрел, мечтал? Для омеги-бади в этом не было ничего необычного — долгое время проверять на прочность чувства беты, присматриваться, оценивать и однажды выбрать для создания триады. Однако оазисный омега мог думать иначе, что страшило Сина.       Не услышав ответа, Наиль отстранился и поднял взгляд на кочевника, постепенно меняясь в лице. Слегка нахмурившись, он что-то обдумывал, а после в удивлении приходил к собственным выводам и неверяще глядел на Сина.       — Неужели… — сердце беты часто забилось и тот, в попытках скрыть волнение, выдал себя с головой. Кочевник опустил взгляд, чувствуя, что не имеет смелости посмотреть на реакцию Наиля какой бы та не оказалась. Син слишком долго скрывал чувства, из-за чего теперь ощущал себя полностью раскрытым и выставленным напоказ перед небезразличным человеком. Было страшно, стыдно и до дрожи волнительно, ведь этим ложным гоном он первым признался в чувствах, что среди кочевников было признаком нетерпеливости и распущенности. Посчитает ли из-за этого Наиль его недостойным стать частью триады?       Внезапно сквозь ткань платка щек коснулись теплые ладони, заставили поднять голову и обратить на омегу взгляд — Наиль выглядел не менее взволнованным и растерянным, что заставляло Сина лишь больше переживать. Сделав глубокий вдох, омега набрался смелости и спросил, сдерживая в голосе дрожь:       — Значит, ты признаешь меня как своего омегу?       — Уже давно, — тяжело выдохнул Син и зажмурился, не зная, что за этим последует.       Он боялся, что это признание омрачит их прошлые встречи, окрасит невинные взгляды пошлостью, придаст искренним словам подтекст. Меньше всего Син ожидал почувствовать на щеке прикосновение мягких и теплых губ, что тут же развеяло тревожные мысли. В удивлении распахнув глаза, он встретился с искренней радостью Наиля, улыбка которого сияла ярче прежнего. Никогда еще Син не видел его настолько счастливым.       Разом с сердца упал груз тревоги и бета, с облегчением выдохнув, уткнулся в грудь омеги. Он с силой обнял Наиля и почувствовал ответную нежность, которая заставила и без того размякшего Сина таять. Благодаря их близости бета слышал, насколько часто билось сердце омеги, поспевая за его собственным или даже опережая.              Син пробыл с Наилем так долго, как только мог. Обнимал, успокаивал, поглаживал живот, который, по словам омеги, до сих пор слабо болел. Наиль вдыхал насыщенный естественный запах кочевника и от него успокаивался, засыпал, пригревшись в тепле.       В отличие от него, Син был далек от этого умиротворения, ведь аромат омеги, пускай и слабый, все же дурманил разум. Приходилось оставаться в сознании и контролировать каждое движение, ведь руки против воли скользили по телу омеги, норовя переступить границы дозволенного. Если постепенно нарастающий жар еще можно было вытерпеть, то присутствие Наиля так близко становилось невыносимым.       Син не мог оторваться от пристальных рассматриваний мягких губ, розовых щек и длинных ресниц, а когда поглаживающая живот ладонь сама по себе скользнула ниже — тут же отстранился. Слабость перед инстинктами лишь расстраивала, заставляла усомниться в своей осознанности, способности контролировать животную половину. Син понимал, что сейчас лучший момент, чтобы незаметно уйти.       Бета аккуратно выбрался из объятий Наиля, так, чтобы случайно не разбудить, и покинул комнату. На тело уже ощутимо легла тяжесть жара, поэтому стоило поспешить к Исе за настойками, а после — найти комнату подальше от остальных и уединиться. Стоило Сину заглянуть внутрь спальни целителя, тот обернулся к нему со склянками, наполненными мутной жидкостью из трав. Целитель напоследок встряхнул лекарство, внимательно осмотрел результат и после передал Сину:       — Только не выпей все разом, это на три дня.       Иса знал, как проходит его гон, поэтому не предлагал помощь и не утомлял разговорами, лишь подсказал, где в доме есть отдаленные и тихие комнаты. Следуя его указанию, Син нашел небольшую спальню в самом конце запутанных коридоров, которая мало чем отличалась от остальных, разве что была необжитой и пыльной. Син оставил на столе настойки, открыл окно, чтобы хоть немного проветрить помещение. Не хватало лишь воды и ковра, который Син всегда предпочитал жесткой деревянной кровати — их-то надо было захватить из общей с Аскаром спальни.       Бета надеялся, что акида там не окажется, ведь он предупреждал и просил, но войдя внутрь тут же утонул в родном запахе, который сейчас казался особенно ярким и желанным. Аскар все же остался, наверняка желая убедиться, что Син действительно вернется за вещами, а не останется проводить гон с Наилем. У кочевника не было сил злиться на такое поведение, ведь мысли были заполнены иным: образ альфы, лежащего на коврах, манил и сводил с ума. Хотелось наброситься, прижать так, чтобы тот не смог двинуться, закусать и присвоить себе.       Такие желания пугали Сина, и он поспешил отвернуться, выровнять дыхание, обуздать мысли и взять то, зачем пришел. В присутствии Аскара взгляд стал размытым, отчего Син никак не мог разглядеть необходимые ему бурдюки. Не успев сделать и шагу, бета почувствовал, как запах альфы стал ярче, окутал с головой. Аскар приблизился к нему и приобнял со спины, отчего Син прерывисто вдохнул.       — Может все-таки останешься? — проговорил тот неуверенно, от волнения прижимаясь сильнее.       Манил, дразнил, провоцировал. Должно быть, был уверен в непоколебимой сдержанности Сина, но, когда инстинкты берут верх над разумом, о ней не может быть и речи. На мгновение утратив контроль Син обернулся, опустил с лица ткань платка и впился в губы Аскара: он напирал, кусал, жадно перехватывал вдох альфы, рискуя и вовсе оставить того без воздуха. Руки цепко сжимались на боках, скользили к пояснице, спускались ниже и впивались в упругие ягодицы. От ощущения близости и полной власти над своим альфой Син почувствовал облегчение, и, стоило жару на мгновение отступить, как в голове появилось осознание происходящего.       Бета разорвал поцелуй и, отстранившись, увидел раскрасневшегося и ошарашенного Аскара — он с трудом выравнивал дыхание, глядел затуманенным взглядом и слабо дрожал, вероятно, от волнения. Его вид распалял лишь сильнее, поэтому Син поспешил прикрыть глаза и уткнуться в шею Аскара, где запах родного альфы успокаивал и приводил в чувство. Прикоснувшись к горячей коже губами, кочевник почувствовал, как под ними часто забилась венка. Так хотелось пронзить клыками эту гладкую кожу, услышать вскрик и почувствовать вкус крови на языке. Син лишь слабо царапнул зубами шею, сдержавшись в последний момент.       — Действительно хочешь провести со мной гон или собираешься пожертвовать собой лишь бы я не мучился? — проговорил кочевник на ухо альфе и тот прерывисто вдохнул, сжимая ладони на плечах Сина. Казалось, Аскар хотел оттолкнуть, но не мог набраться смелости, поэтому кочевник решил отступить первым. Дрожь акида странно напоминала скрытый за волнением страх. — Если хочешь помочь — можешь дать свой нижний халат. С твоим запахом мне будет легче.       Аскар мгновение помедлил, но стоило смыслу слов дойти до ошарашенного разума — принялся развязывать пояс верхнего халата. Когда ткань спала с плеч альфы, Син отвернулся, понимая, что так просто оторваться от обнаженного тела желанного мужчины уже не сможет. В короткое мгновение, когда жар, казалось, утихомирился, бета повязал на пояс бурдюки, скрутил в рулон ненужный ковер и лишь тогда обернулся к Аскару. На тот момент он уже успел надеть верхний халат и держал в руках нижний. Син принял из его рук ткань, еще хранящую в себе тепло родного тела, и поспешил покинуть спальню, чтобы больше не дразнить себя возможностью остаться.       Добрался до комнаты бета с трудом, ведь жар уже ощутимо клокотал под кожей, заставлял путаться в мыслях и движениях. Чтобы не тратить время Син раскатал ковер на полу, взял настойку и сделал пару торопливых глотков. Прохлада прокатилась по горлу вместе с непереносимой горечью, которую оставалось лишь стерпеть. Стоять на ногах становилось все сложнее, поэтому бета опустился на ковер, попутно сбрасывая ненужную, обжигающую каждым касанием одежду. Ветер влетел в комнату через окно и коснулся окропленной потом кожи, на мгновение подарив ощущение прохлады. Син блаженно прикрыл глаза, желая, чтобы настойки поскорее подействовали.       С каждым мгновением жар нарастал, а дышать становилось все тяжелее, словно в миг кочевник оказался под палящими лучами солнц в самый жаркий зенит. Воздух обратился непереносимым пеклом, ковер — жалящим песком, в сам Син — потерявшимся в пустыне путником, самовольно оказавшимся от желанной воды.       Нужда в Аскаре мучила кочевника сильнее жажды, и он видел перед глазами обожаемый образ, словно сказочный мираж среди дюн. Даже самому себе было стыдно признаться во всем том, что рисовал опьяненный разум: раскрасневшееся тело с яркими следами укусов, зацелованные губы, приоткрытые в несдержанном стоне, затуманенный удовольствием взгляд и откровенная дрожь, вызванная вовсе не страхом. Чтобы не потерять эту иллюзию Син схватил нижний халат Аскара и поднес ворот к лицу. От одного лишь запаха он был готов вознестись к небесам, но тело жаждало прикосновений, и бета скользнул рукой вниз, где мучительно изнывала плоть.       Первое прикосновение прошило дрожью, заставляя стон сорваться с губ. Син сильнее прижал к себе халат, зарываясь носом, сжимая ткань в кулаке и царапая ногтями. Запах искусно обманывал плавящийся разум, и кочевник мог представить, что касается желанного альфы, оставляет на коже следы, с силой вторгается в жар тела и вырывает из горла жалостливые стоны. В его мечтах Аскар утопал в удовольствии, краснел ярче обычного и стыдливо прикрывал лицо, не способный принять свой настолько развратный образ. Син с силой толкнулся в кулак, тихо прорычал, и ускорил движения, чувствуя, что вскоре это мучение сменится коротким облегчением. По телу прокатилась волна искрящегося восторга, и бета впился клыками в ворот халата, почувствовав, как намокает ткань от хранящегося в них концентрата феромона. В мыслях он пронзил нежную кожу шеи, оставил метку и от этого лишь ярче ощутил накрывшее с головой удовольствие.       Син сделал прерывистый вдох, словно вынырнув из водных глубин, и без сил опал на ковер, с трудом восстанавливая дыхание. Мир перед глазами вновь обретал очертания, и кочевник со страхом осознавал, несколько жестоко обращался с Аскаром в своих мыслях. Будучи путником, затерявшимся в пустыне, он глупо радовался, что отказался от желанной воды.