Trinitas

      Последующие дни Син постоянно испытывал напряжение из-за преследующего враждебного взгляда. Поначалу Дикого Каракурта получалось вполне удачно игнорировать, но чем меньше Син обращал внимания, тем более настойчивыми и долгими становились эти прожигающие взгляды. Почему юный сын паучьего клана просто не оставит его в покое Син не понимал. Не мог припомнить и того, чем насолил ему лично, чтобы заслужить столько враждебности в свою сторону.       Эти взгляды преследовали и в общем шатре во время отдыха или подготовки ко сну, и на коврах снаружи, когда воины собирались вокруг костров во время приемов пищи и пьянок. Даже в долгие дни перехода на новую стоянку Син все также ловил взгляд черных глаз с пятнышками сурьмы на веках. Битва и последующее пребывание в шатре целителей едва ли не стали облегчением — хотя бы тут рядом не крутился Дикий Каракурт. И все же, даже не ощущая его пристального внимания, Син подспудно боялся такубы, пронзающей со спины в разгар боя.       Он и не знал прежде, какими спокойными, оказывается, были все предыдущие месяцы военного похода. Пусть Син терзался внутренними страхами и рисковал жизнью, но по крайней мере ему не приходилось жить в постоянном напряжении перед возможностью получить удар в спину от сородича в тот момент, когда будет особенно уязвим. Ощущая на себе эту совершенно незаслуженную ненависть, Син только надеялся, что у Дикого Каракурта хватит благоразумия не нападать на товарища в лагере, да и в целом обойтись недружелюбными разглядываниями, не прибегая к разрушительным действиям.       Однако все надежды оказались тщетны.       В то утро небольшая группа кочевников, предварительно получившая разрешение акида, еще до рассвета вышла из лагеря, отправившись на охоту за стадом антилоп, следы которых они заметили при переходе. Син предпочел бы не брать двоих бади из паучьего клана с собой на вылазку, но связных причин отказать им тоже не было, так что ему пришлось смириться, пытаясь ничем не выдать своих чувств. Он все еще считал, что игнорирование будет лучшим выходом, чем открытая конфронтация — накаленная обстановка среди бади или раскол могли сказаться на слаженности в битве и стоить всем жизней. Он надеялся, что, если продолжит сохранять невозмутимость, самообладание, хладнокровие и великое спокойствие, и не станет подкреплять заинтересованность Дикого Каракурта своими реакциями, тому в конечном итоге надоест сверлить его глазами.       Ради равновесия в группе, но в первую очередь равновесия душевного, Син взял на охоту Парящего Беркута, Вольного Ветра и еще нескольких дружественных к себе бади. Так ему хотя бы не придется опасаться внезапного нападения двух недружелюбных сыновей паучьего клана.       Стадо успело уйти достаточно далеко и кочевникам потребовалось время, чтобы его нагнать. Когда скорее почувствовал, чем увидел антилоп вдали, Син подал сигнал остальным и спешился сам. Дальше они повели варанов под уздцы, стараясь приблизиться к стаду так, чтобы ветер не обнаружил их присутствие, отнеся запах в сторону пасущихся животных. Антилопы меж тем растянулись по дну неглубокой впадины, где еще сохранилась редкая растительность, вероятно напитавшаяся недавним дождем и потому привлекательная для травоядных, оголодавших в этой засушливой местности.       И все же, несмотря на зной и неблагоприятные условия, жизнь брала свое: через трещины в земле прорастали карликовые акации, даже сквозь толщу песка пробивались робкие тамариски. Исхудавшие, но все еще красивые животные с великолепной красноватой шкурой и длинными рогами объедали ветки кустов или спали под еще не столь жарко припекающими солнцами. Они были видны как на ладони и словно приглашали выстрелить.       Довольно худые, эти антилопы все же не выглядели истощенными — наверняка успели сжевать весь расцветший недавно корм, свежий и аппетитный после дождя, и тем восполнили свои силы. Кочевникам не стоит и думать гнаться за ними, а потому добыть стоило сейчас, не упуская возможность.       Варанов оставили на Лазурного Птицееда, который не смел противиться приказу беты. Стараясь оставаться незамеченными, двинулись ближе к стаду, чтобы оказаться на расстоянии удачного выстрела. Син отдал знак рассредоточится, и дальше кочевники разделились, растягиваясь полукругом, бесшумно продвигаясь вперед. С луками в руках они ловко передвигались почти ползком, скрываясь то за камнями, то за кривыми стволами кустов, пока не нашли самые подходящие для выстрела места. Для Сина таковым оказался небольшой каменный бугорок хамады, негусто поросший уже пожелтевшей травой.       Расположение было выбрано удачно, зверь стоял к Сину так, что получилось бы моментально сразить выстрелом в голову. И все же опыт подсказывал, что риск не стоит хвастовства — целится в сердце куда как надежнее.       Как накиб, Син должен был выстрелить первым и тем подать сигнал остальным. У бади было всего несколько секунд, чтобы успеть поразить свои ближайшие цели прежде, чем антилопы кинутся бежать. Но еще до того, как спустил стрелу с тетивы, Син увидел, как чья-то чужая несется в голову животного, которое он приметил. Его собственная запоздавшая стрела отправилась следом, попадая совсем не туда, куда он метил. Так в тело зверя их попало две: одна, наверняка предназначавшаяся голове, неудачно угодила в челюсть, другая, которой Син метил в сердце, пронзила переднюю ногу. Антилопа припала к земле, но не свалилась, как еще несколько ее сородичей, пристреленных чистыми выстрелами.       Возмущение всколыхнулось в Сине, как слабый огонь, в который подбросили веток. Раздосадованный неудачей и чьим-то наглым вмешательством, он вскочил и хотел было подбежать к пронзенной двумя стрелами антилопе, чтобы окончить еще мучения, как увидел невысокого синеплаточного бади, спешащего наперерез. Он оказался быстрее, уже хватая животное за рога и взмахом кинжала перерезая горло. Лишь приблизившись Син понял, что это был Дикий Каракурт.       Когда бета, от одного вида которого Сина невольно кривило, поднял на него торжествующий взгляд, не осталось сомнений — тот выстрел был сделан нарочно, чтобы помешать ему попасть чисто и без огрехов. А также чтобы увести добычу прямо из-под носа.       С той охоты Син единственный возвращался без туши антилопы, привязанной к седлу.       Настроение его изрядно подпортилось, но гордости выходка Дикого Каракурта отнюдь не задела, а потому броня его невозмутимости даже не поцарапалась. Син не хотел доставлять мальчишке такого удовольствия. «Если не будешь чувствовать себя униженным, то никто и не увидит тебя униженным» — сказал ему как-то раз аба, и Син пронес этот ценный урок через всю свою жизнь.       Однако одной выходки было недостаточно, уже на утро следующего дня случился следующий инцидент с участием Дикого Каракурта.       В котелках на кострах варилась каша с мясом добытых антилоп, кипятилась вода для мятного чая, по стоянке разносились аппетитные запахи готовящегося завтрака. Солдаты выстилали еще холодный с ночи песок коврами, усаживались в ожидании скорой трапезы. Сину было бы спокойно в окружении бади из своего отряда, если бы не этот неотступный недружелюбный взгляд, вечно сверлящий, от которого по коже пробегались неприятные мурашки. Однако кочевнику не виделось другого выхода, кроме как терпеть и сохранять непоколебимый, спокойный вид. Что он и делал, не обращая на неудобство внимания и разговаривая с Вольным Ветром и Парящим Беркутом о каких-то несущественных вещах, коротая тем время ожидания.       Вскипятилась вода, ответственные за готовку разлили по чашкам заваренный чай и прошлись между расстеленных ковров, аккуратно раздавая, чтобы не опрокинуть ни на кого горячую жидкость. Син с благодарностью принял свою чашку, грея озябшие руки, но пить не спешил, давая напитку время чуть остыть — у него определенно не было привычки глотать кипяток, как это делал Вольный Ветер. Наконец, выждав несколько минут, он наклонился, чтобы под платком поднести край к губам, как вдруг кто-то ощутимо толкнул в спину — руки Сина удержали чашку, но вот все содержимое выплеснулось на скрещенные ноги и ковер перед ним. Кожу под тканью ошпарило, боль словно вгрызлась и зажевала поврежденные участки, а прилипшая и еще сохраняющая жар одежда только ухудшала ощущения.       — Ох, накиб, как же так! — послышался горестный возглас, а зачем чьи-то руки надавили на ожоги, якобы в неуклюжей попытке оттянуть прилипшую ткань. — Ты обжегся? Больно?       Син сосредоточился на том, чтобы победить естественные реакции тела и сохранить бесстрастный вид, ведь и голос, и глаза кинувшегося на помощь человека были слишком хорошо знакомы — Дикий Каракурт глядел на него с притворной виной, за которой слишком явственно было видно желание узреть боль Сина.       Не желая доставлять недоброжелателю такого удовольствия, он поднялся как ни в чем не бывало, игнорируя неприятные ощущения. Тут же подоспел Парящий Беркут, тихонько и недоверчиво поглядывая на виновника случившегося. Он был альфой, поэтому едва ли мог что-то предпринять против беты, и все же как бы невзначай загородил Сина собственным телом, вклиниваясь между ними.       — Накиб, тебе больно? Пойдем к целителям? — он обмахивал ладонями мокрые пятна на одежде Сина, хотя от этого не было никакой пользы. И все же подобное небезразличие было словно заживляющий бальзам, от него все болезненные ощущения отошли на второй план.       Пользуясь предложенной возможностью избежать дальнейшего нахождения в обществе Дикого Каракурта, Син согласился, чтобы Парящий Беркут проводил его до шатров целителей. Убирать беспорядок остался Вольный Ветер.       Молодой альфа суетился вокруг, словно Сина серьезно поранили, а не всего лишь легонько обожгли горячим чаем. В его жизни случались ожоги и похуже, впрочем, об этом никому не нужно было знать.       Целители были заняты обычной рабочей рутиной, когда Син заглянул, отрывая от дел. Он мог попросить любого исцелить его несерьезную травму, но возможность повидать Ису никогда не была лишней — так что еще какое-то время ушло на то, чтобы выяснить, где сейчас находился этот деятельный омега. И он, и Наиль обнаружились в третьем по счету шатре: трудились, вдвоем склонившись над склянками с разведенным под донышком искусственным маленьким огнем. Вторжение двух высоких и широкоплечих бади не могло остаться незамеченным, а потому омеги мигом прервались, поднимая взгляды на Сина. Причем в черных глазах радость видеть его лишь промелькнула, сменяясь своим обычным выражением, а в малахитовых ярко вспыхнула и затлела, не угасая.       — Ты просто так или по делу? — начал Иса без приветствий в своей обычной манере. Взгляд его пробежался по внешнему виду кочевника, подмечая необычные детали образа в виде мокрых пятен на подоле верхнего халата и шальварах.       — В этот раз по делу, — также отвечал Син, однако Наилю в качестве приветствия кивнул, получая в ответ мягкую улыбку. Чтобы не смущаться ее, кочевник быстро перевел взгляд обратно на Ису и продолжил: — Видишь ли, опрокинул на себя горячий чай.       Целитель поглядел на него с сомнением, будто с трудом мог поверить в неловкость Сина.       — Не замечал за тобой криворукости, — тут он наконец одарил вниманием Парящего Беркута, стоящего чуть позади накиба, и предположил: — Или этот альфа так отвлекал, что ты утратил былую ловкость?       Син бы и не понял, на что Иса намекает, если бы не умел читать его мысли по глазам. И что он только успел себе надумать за эти несколько секунд? А может некие события, о которых Син не ведал, натолкнули Ису на подобные мысли?       Все это можно было выяснить позже, а сейчас, бросив короткий взгляд на Наиля и обратно, Син держал ответ перед целителем:       — Разве неуклюжесть — порок? Кстати, ты ведь еще не знаком с Парящим Беркутом?       Выражение глаз Исы тут же сменилось, всякий интерес к альфе из них пропал.       — А-а, — протянул он безразлично, обращаясь взором уже к пятнам от чая на одежде Сина, протягивая к ним руки, — это тот, которого Айна лечил? С мужьями и детьми?       Все, за редким исключением, бади из числа альф и бет робели перед Исой, также повел себя и Парящий Беркут, выходя вперед и склоняясь, приветствуя с запинкой:       — Д-да, я тот, чью жизнь спасли помощь накиба, милость акида и магия господина Айны. М-можете называть меня Парящим Беркутом.       — Звучишь знакомо, — задумчиво и немного рассеянно протянул Иса, пока его внимание было сосредоточено на исцелении ожогов Сина сквозь ткань шальвар.       Его ладони прижимались к бедрам, в особенности ко внутренней их части. Сначала кочевник смотрел на его руку с круговой татуировкой, поражаясь тому, что она до сих пор ощущалась такой привычной и правильной, касаясь даже столь интимного места. Но затем, повинуясь какому-то внутреннему чутью, Син поднял взгляд и заметил, что Наиль смотрит ровно туда же, куда и он сам мгновение назад — на ладони целителя, оглаживающие внутреннюю поверхность бедер поверх ткани.       Застав его за этим занятием Син ощутил внутри себя странные, но не поддающиеся точной расшифровке эмоции.       — А, я понял, — вскинулся вдруг Иса, глядя на застывшего за спиной Сина товарища. Затем поглядел на своего пациента и сказал уже ему: — Из птичьего клана, верно?       — Все так и есть, — мигом отозвался Парящий Беркут. Син же, в глаза которого Иса заглядывал, только медленно моргнул. Больше целитель ничего не сказал, замолчав и сконцентрировавшись на лечении.       Они никогда не обсуждали то, что случилось в Навале. Исы там с ними не было, потому как в армии Джафара хватало собственных целителей и сторонних они не привлекали. Все, что знал Иса: Син вернулся из Наваля, а Зайту — нет.       Он все понял и без разъяснений. Что тут было не понять? Все стало слишком очевидным, когда Син вернулся немым, а после еще много месяцев не мог выдавить из себя ни слова, будто ему снова было семь лет.       С тех пор между ними никогда не звучало имя Зайту, будто ставшее запретным: Иса боялся, что оно вновь отнимет у Сина способность разговаривать, Сину же было попросту слишком больно даже произносить его вслух.       Он даже не был уверен, что и сам хорошо помнит события из Наваля. Вернее даже не так — он не хотел их помнить. Потому что, пока он обходил стороной тот дальний угол сознания, в который вытеснил все навальские воспоминания, Син способен был сохранять здравый рассудок.       Поэтому и сейчас никто не произнес заветного имени, но оно словно повисло в воздухе между ними, порождая усугубляющееся молчание.       — Этого грубияна зовут Иса, а меня — Наиль, — нарушил омега неловкую тишину, которая явно доставляла всем дискомфорт.       — Эй, тебе кто разрешил представлять меня? — заворчал Иса, выдыхая отчасти облегченно. — И если меня представляешь как грубияна, то давай, представь себя как бесстыдника.       — С чего это вдруг я бесстыдник? — тут же вскинулся Наиль, протестуя.       Иса на это усмехнулся:       — А кто же ты, раз так бесцеремонно разглядываешь не принадлежащего тебе бету? Бесстыдник как есть.       — И вовсе… я не… — разгораясь румянцем, Наиль вскинул на Сина беспомощный взгляд, желая оправдаться, но не находясь со словами. Наконец, несмотря на покрасневшее лицо, он солгал вполне уверенно: — Не разглядывал я, а просто наблюдал за исцелением. Ты же сам сказал, что мне недостает опыта. Вот я и слежу за работой мастера.       Син едва удержался от того, чтобы случайным звуком или взглядом не выдать своих чувств. Он-то ясно видел, что Наиль и в самом деле разглядывал именно так, как Иса и сказал. И все же его попытки прикрыться ложью выглядели столь умилительно, что наглое вранье даже не возмущало.       — Верно, господин Наиль не стал бы неподобающе смотреть на замужнего бету! — неожиданно вступился за омегу Парящий Беркут и был удивлен тем, как на него уставились три пары потрясенных глаз. Продолжил он уже куда менее уверенно: — В-ведь господин Иса муж накиба… верно?       Молчание длилось пару секунд, пока не было разрушено громко и возмущенно фыркнувшим Исой. Следом раздалось тихое хихиканье Наиля и даже у Сина против воли вырвался короткий смешок. Голубой платок Парящего Беркута наверняка скрывал стыдливый румянец, пока он переводил недоумевающий взгляд между всеми троими, не понимая общего веселья. Син положил конец его мучениям, ответив за всех:       — Прости, мы смеемся не над тобой. На самом деле это частое заблуждение, Наиль тоже поначалу ошибочно решил, что мы с Исой мужья. Оттого и было так смешно. Мы не состоим в таких отношениях, но мы семья, — объяснил Син.       — Ну, вы общаетесь как престарелая женатая пара, кто угодно мог ошибиться, — пробормотал Наиль, косо поглядывая на Ису.       — Завидуй молча, — отбил тот колкость.       Эти двое омег, странным образом нашедшие общий язык, продолжили бы препирательства, если бы Иса не закончил с лечением. Син хотел еще кое о чем расспросить целителя, а потому отправил Парящего Беркута вперед себя.       — Почему ты вдруг решил, что этот альфа заинтересован во мне? — прямо вопросил Син, которого еще та неожиданная фраза Исы навела на такую мысль.       — Он же недавно бегал всюду, искал тебя по всем шатрам, — пожал плечами целитель, возвращаясь к тому, на чем прервал его приход Сина — содержимому скляночек, под донышком которых вновь зажглись маленькие огоньки. — Какой-то альфа бегает с взволнованным видом и выспрашивает тебя, что еще я мог подумать?       Интересовал Сина и другой вопрос, который он не преминул задать, не стесняясь присутствия прислушивающегося к разговору Наиля.       — Если б твои предположения оказались верны, то что бы ты сделал?       — Что-что, — заворчал недовольно целитель, — узнал бы что он за альфа такой, прежде чем позволил тебе с ним связаться, вот что. У тебя дрянной вкус на альф, сам что ли не знаешь? Выбираешь себе в любовники всяких…       Иса скосил взгляд на Наиля и замолчал, закрывая на том тему. Отмахнулся от кочевника, выпроваживая и погружаясь в работу. Син же уходил в задумчивости, размышляя о том, как бы самый близкий ему человек оценил Аскара Каддафи, полководца армии Хибы.       Кочевник усмехнулся, качая головой. С его стороны слишком безрассудно даже воображать этого альфу на месте своего любовника.       Пускай Син и был довольно близок с акидом, все же на что-то большее, нежели некоторая товарищеская привязанность, надеяться и не смел. Казалось, любая попытка дать волю чувствам обернется холодом, презрением и безразличием, а это гораздо страшнее, чем безответные и безнадежные воздыхания. Находясь достаточно близко, чтобы коснуться, Син лишь поглядывал на Аскара в свете костров, тихо изучал и любовался. Почему-то его образ навевал спокойствие.       Наступила глубокая ночь, когда музыка стала тише, а опьяневшие солдаты вернулись на ковры и под светом луны продолжили осушать кубки. В эту ночь акид почти не пил, поэтому к такому позднему времени не опьянел и не ушел в шатер. Аскар спокойно беседовал с товарищем, слушал его рассказы и даже не смотрел на Сина, отчего тот вовсе потерял надежду на тихую ночь наедине с акидом. Подвыпивший накиб красочно рассказывал о своих путешествиях, битвах и победах, и, наблюдая за тем, как не сходит с лица акида интерес, Син чувствовал жгучую зависть. Поэтому бета был особо рад моменту, когда накиба прервал солдат: он подбежал неожиданно, торопливо поклонился акиду и зашептал что-то на ухо своему командиру. Не успел он закончить фразу, как пораженный таким поведением Аскар поднял на него строгий взгляд и вопросил:       — Вам есть что скрывать?       Солдат встрепенулся и спешно покачал головой:       — Позволь, акид, я просто не хотел отвлекать тебя в этот вечер, ведь вопрос вовсе не касается войны, — такой ответ не удовлетворил Аскара, отчего брови его нахмурились, а вид стал еще строже. Солдат растерянно бросил взгляд на командира и, получив его одобрение, заговорил: — Мой накиб поделился, что давно мечтает о детях, а я сейчас увидел, как на небе мелькнула падающая звезда.       — И вправду, акид, там звезда! — неверяще выдохнул один из круга накибов.       В тот же миг глаза Аскара утратили холодность, просветлели и метнулись к небу, в поиске падающих на землю звезд. Во взоре его виднелась скрытая ото всех радость и неверие в то чудо, что творилось над головами солдат.       По одному лишь блеску разноцветных глаз акида Син мог понять, что ночную черноту рассекают редкие звезды. Подняв взгляд вслед за ним, ощутил трепещущее в груди восхищение — среди россыпи послушных детей Триады были и сорванцы, которые бежали по облакам вниз, к земле, желая обрести здесь свой второй дом. Вот только светлые души могли затеряться среди людей и никогда не отыскать земных родителей, поэтому звезды стоило поймать еще в небе, во время их полета. Тогда заимевший такую звезду, и даже не одну, обязательно станет счастливым родителем.       Накиб-ярим, так же задумчиво глядящий ввысь, со смехом спросил своего подчиненного:       — Неужто ты думал, что я единственный в этом полку, кто мечтает о детях?       Пристыженный солдат опустил взгляд и протянул что-то неразборчивое.       — Иди и расскажи о звездопаде товарищам, они не должны это пропустить, — скомандовал Аскар, с трудом переведя взгляд с небес на солдата.       Тот кивнул и тут же скрылся в толпе, где со временем все громче звучали восторженные возгласы. Среди накибов-кочевников нашелся смельчак, решивший заговорить первым. Он с трудом опустил взгляд перед акидом и покорно попросил:       — Акид, позволь мне разбудить омег. Никто так сильно не мечтает о детях, как они.       Аскар коротко одобрил эту идею, после чего бета поднялся с места и поспешил к шатрам целителей. Остальные накибы спешно принялись разливать вино, наполняя им кубки до краев, и готовиться к молитве. Вскоре стихла музыка, потухли некоторые костры и в ночной тишине зазвучали молитвы. На время их чтения солдаты закрывали глаза, чтобы по завершению распахнуть и увидеть на глади кубка свои падающие звезды. С этого момента они были пойманы, заключены в вине, которое после стоило выпить — так звезды оставались в теле верующего и однажды могли родиться его детьми.       Син, как и все собравшиеся, закрыл глаза, поднял кубок над землей и стал читать молитвы, прося Триаду послать ему славных мальчишек. Пускай он не состоял в браке, но все же, как любой бета, желал иметь семью. Сейчас, в преддверии следующей битвы и с ощутимыми последствиями прошлой, он погружался в приятные мечты, где видел чудных омегу и альфу своими мужьям, где имел большой дом и слышал детский смех.       Ах, лишь бы у его сыновей были разноцветные глаза, как те, что грезятся ему в иных, запретных мечтах!       Син не смог сдержать улыбку в завершении своей молитвы и открыл глаза, глядя лишь на поверхность вина в кубке, где отражались черное ночное небо, скопления звезд и белоснежный свет луны. Бета ждал и надеялся, понимая, что не каждому Боги пошлют детей. Он был бы рад и одному ребенку, и целой ораве, поэтому покорно ждал заветного мгновения, когда в его кубке мелькнет и останется навсегда одна или несколько падающих звезд. Поблизости слышались восхищенные вздохи и счастливые восклицания, некоторые солдаты уже осушили свои кубки и припали к земле в благодарственном поклоне. Кочевник же не видел на винной глади ничего, кроме послушных детей триады, которые взирали на него с высока и не выбирали как своего отца. С каждым мгновением Син все больше мрачнел — звезды словно обходили его стороной. Неужели это знак, что ему и вовсе не суждено заиметь детей? Как бы больно ни было это принимать, Син был готов поблагодарить Богов и за такую судьбу.       Внезапно на поверхности вина мелькнула яркая полоса, а следом за ней вспышка, расколовшая падающую звезду надвое. От удивления бета едва удержал кубок, ведь руки его задрожали. В страхе он поднес его ближе к себе и обхватил сильнее, боясь, что невольно выплеснет часть вина, а вместе с ней и пойманные звезды. Мгновение Син беззвучно глядел на отражение звездного неба, затаив дыхание и осознавая увиденное. С неба упала одна звезда, но в его кубок попали две. Неужели двойняшки? Близнецы? Кочевника переполняла радость от понимания, что Триада отдала ему двух своих сыновей, но так же душу тревожил страх не удержать в руках этот дар — злобные шайтаны заставляли их дрожать, едва не расплескивая вино. Стоило не проявлять жадность, не высматривать другие звезды, а выпить те, которые чудом подарили Боги.       Син поднес к губам кубок и осушил медленными, аккуратными глотками, не оставляя на дне ни капли. От алкоголя голова потяжелела, взгляд затуманился и ему потребовалось время, чтобы снова прийти в себя. Когда он смог мыслить здраво, то опустился к земле и поблагодарил Триаду в молитве. Сар, Сол и Нанна были милосердны, доверив своих детей тому, кто мог умереть в следующей битве и вместе со своим телом унести звезды под землю. Возможно ли, что Богами ему уготована другая судьба?       Произнеся последние слова молитвы, Син выпрямил спину и окинул взглядом свое окружение, тут же подмечая сосредоточенного акида, глядящего лишь на поверхность кубка. Губы его были изогнуты в слабой улыбке, а глаза сияли радостью и блеском отражающихся в них звезд. Син без труда мог представить Аскара строгим, но любящим отцом, мог увидеть в его взгляде нежность и трепет по отношению к детям Триады. До чего же счастлив будет бета, ставший его мужем.       До чего же Син хотел быть таковым…       Кочевник оборвал поток размышлений, которые уводили его не туда, и отвел взгляд. Вдалеке виделась толпа целителей, которых вывели из шатров ради этого важного обряда. Они казались сонными, но вовсе не недовольными. Син был уверен, что среди омег, высматривающих в кубках звезды, был Наиль, и что где-то в шатрах недовольно ворчал Иса, зазря разбуженный для события, в котором совершенно не хотел участвовать. Этот звездопад мог напомнить ему о давних событиях, о брошенных детях, и растревожить старые раны, поэтому бета намеревался узнать о его состоянии, пускай и входить в шатры отдыха омег было запрещено.       Син отправился бы к толпе целителей прямо сейчас, но не смел подняться с ковра без разрешения акида. Однако долго ждать не пришлось — вскоре Аскар осушил кубок, но молиться в присутствии товарищей не стал и для этого удалился в личный шатер. Син распрощался с ним поклоном и с сожалением проводил взглядом, ведь не смог увидеть образ акида, взывающего к Богам в молитве — наверняка в этот момент Аскар был прекрасен, расслаблен и доверчив перед взором Триады.       Стоило силуэту акида скрыться среди шатров, Син поднялся с ковра, чувствуя ожидаемую слабость от выпитого алкоголя, и направился к омегам, чтобы попросить одного из них заглянуть в шатер и узнать, как чувствует себя Иса. Среди целителей бета хотел отыскать Наиля, который легко поймет и выполнит его просьбу. Как и ожидалось, тот не смел пропустить такое событие, поэтому находился в компании омег и глядел на небо мечтательно и задумчиво — он наслаждался яркими вспышками звезд, которым было суждено обрести земных родителей. Син не хотел отрывать Наиля от созерцания чудесного звездопада, но все же подошел ближе и привлек к себе внимание касанием к краю рукава. Омега тут же торопливо обернулся, но, признав кочевника, дружелюбно ему улыбнулся.       — Ты собирал звезды? — прозвучало весело, пускай голос омеги все еще был охриплым после сна.       — Собирал, — кивнул Син, а затем произнес скорее утвердительно, чем вопросительно: — Ты, должно быть, тоже?       Последовало неясное молчание, после которого Наиль, с лица которого так и не сходила улыбка, покачал головой:       — Мне было интересно полюбоваться звездопадом исключительно как ученому.       Бета затаил дыхание, не зная, как отреагировать на услышанное. Он прекрасно знал, чего стоит омеге рождение детей, и все же не мог отрицать то счастье, которое обретают они после. Хибовские омеги были далеки от опасных битв и тяжелой работы, были любимы и изнеженны, а потому нередко мечтали обрести детей, которым могли бы передать переполняющие их теплые чувства. Нежелание иметь семью для жителя Хибы было необычным и не могло не таить за собой проблемы.       — Ты не хочешь детей? — тихо спросил Син, чуть склоняясь ближе к целителю, чтобы слова ненароком не услышали другие омеги, которые наверняка примутся осуждать такое решение. Наиль помедлил и неловко усмехнулся:       — Не совсем так…       Услышав такой ответ, кочевник в волнении произнес:       — Следующий звездопад может быть не скоро, если поспешишь — еще успеешь поймать свои звезды. Я принесу вино и кубок, только скажи.       — Нет-нет, я никогда не стану ловить звезды, — поспешил усмирить его порыв Наиль, а после твердо произнес: — Я не верю в это. Зная, как устроено человеческое тело, могу сказать, что меньше всего рождение детей зависит от звезд.       Син постарался скрыть свое удивление. Многие хибовские омеги были образованными, но все еще очень набожными, а исключения случались очень редко даже среди ученых. Таким исключением был Басим — наставник, который многому обучил Сина и занимал немаловажное место в его жизни. Будучи шестнадцатилетним юнцом Син недоумевал: «Как можно не верить в Триаду?» В то время он был окружен лишь кочевниками, а с редкими яримами в городах едва ли заводил разговор. Но Басим показал ему, насколько многогранны люди, поэтому чужое неверие теперь вовсе не возмущало, а было лишь немного неожиданным.       — Не все дети рождаются от звезд, но все — от благословения Богов, — произнес Син мягко, не с целью убедить.       — Или от близости родителей, — подметил омега.       Кочевник невольно усмехнулся, понимая, насколько схож был Наиль с Басимом в этот момент. Такой же остроумный, способный найти аргумент на любой выпад и превратить противостояние интересов в долгую беседу. Она могла бы обернуться таковой, если бы не сонный вид омеги и внезапный вопрос:       — Ты пришел, чтобы что-то спросить?       Син торопливо припомнил цель, с которой наведался к Наилю:       — Загляни, пожалуйста, в шатер омег, и позови Ису, если он не спит.       Целитель тихо хмыкнул и скосил взгляд, наверняка теряясь в догадках, зачем ему понадобился Иса в такое время. И все же Наиль коротко кивнул и направился к шатру, вскоре скрывшись за плотной завесой. Кочевник ожидал его возвращения с волнением, желая и одновременно боясь увидеть Ису. Хотелось бы узнать, что звездопад вовсе не растревожил его душу, не заставил снова страдать и мучиться от бессонницы, но вслед за Наилем шатер покинул Иса. Омега сперва взглянул на Сина хмуро, но после смягчился и поспешил приблизиться, чтобы в компании родного беты найти успокоение. Намеренно или нет, он опускал глаза и старался не смотреть на небо.       Услышав благодарность от Сина и получив хмурый взгляд Исы, Наиль распрощался и вернулся в шатер омег, оставляя их наедине.       — Не спится? — тихо спросил бета.       — Конечно, как же заснуть при такой шумихе? — фыркнул Иса привычно недовольно, стараясь выглядеть как можно спокойнее, но его волнение выдавали малейшие эмоции, которые Син легко узнавал.       — Нужна моя помощь?       Омега вскинул взгляд на кочевника и усмехнулся с издевкой:       — Даже если так, что ты сможешь сделать?       — Шатры целителей пустуют, — Син мягко улыбнулся, стараясь выглядеть уверенно, чтобы Иса смог довериться и расслабиться. — Не будет ничего странного в том, что раненный воин и истощенный целитель заснут рядом.       Поглядев на Сина критически, Иса все же тяжело вздохнул и сдался. Похоже, он действительно настолько нуждался в помощи, что смирился с косыми взглядами и будущими подозрениями: все же вокруг было много людей и их задумка не могла остаться незамеченной. Син аккуратно коснулся ладони Исы, позволил обхватить свою и повел его в сторону шатров целителей, стараясь скрыть его своей фигурой от чужих глаз. Благо, на пути не встретились патрулирующие, и оба смогли незаметно скрыться за пологом. Как и ожидалось, ковры пустовали, ведь многие солдаты уже были вылечены и восстанавливались в кругу товарищей. Шатры целителей до сих пор не убрали лишь для того, чтобы в случае внезапного нападения было укрытие для раненых, а в нем — необходимые принадлежности и настойки.       Иса с осторожностью оглядел помещение, прежде чем войти, и лишь удостоверившись в том, что внутри нет никого постороннего, сделал шаг внутрь и опустился на ближайший ковер. Он обнял колени и уткнулся в них подбородком, ожидая, когда Син сядет рядом. Бета тут же занял соседний ковер, пока не решаясь без приглашения предлагать Исе объятия. Син не задавал лишних вопросов, лишь молча ждал, когда тот заговорит первым или уткнется в плечо в поисках утешения.       — Зачем звезды покидают небеса? — выдавил Иса, с трудом подавляя истинные чувства. — Там же остается их амма, который наверняка скучает и волнуется.       Сердце Сина болезненно сжалось от понимания — Иса, как лишившийся детей амма, сочувствовал Нанне и не мог спокойно наблюдать за тем, как он прощается со своими звездами, летящими к земле. Син тихо выдохнул и постарался как можно увереннее произнести:       — Дети покидают небеса, но не родителей. Нанна всегда присматривает за звездами на земле и за их новыми семьями.       Иса оглянулся и посмотрел слегка недоверчиво, но после взгляд его потух печалью. Омега, в отличие от небесного аммы, не мог присмотреть за своими детьми. Должно быть, он ощущал непозволительную зависть к Нанне, и потому спешил сменить тему разговора — придвинулся ближе и коснулся плеча Сина, укладывая на него голову.       — Как думаешь, мои дети тоже были звездами?       — Конечно, — нежно улыбнулся бета.       Тяжело выдохнув, Иса спрятал лицо, уткнувшись в его грудину, отчего Син поспешил обнять и утешить. Уложив омегу на ковер, он мягко огладил его затылок, успокаивая, словно малое дитя. Постепенно Иса расслабился, задышал тихо и размеренно, отчего успокоилось и сердце Сина. Каждый раз от боли дорогого омеги кочевника накрывала ярость, но он не позволял этому чувству затопить с головой, ведь тогда и быть хорошей опорой ему не удалось бы. Син старался проглотить этот яд, переварить и уничтожить, как множество других в детские годы.       Вскоре целитель окончательно заснул, и кочевник аккуратно отстранился, занял соседний ковер, чтобы в крайнем случае их не застали в объятиях друг друга. Рассматривая издалека не обремененное грустью лицо Исы с ресницами, едва намоченными слезами, Син находил свое успокоение и медленно погружался в сон.