Trinitas

      Син был благодарен отряду, который безропотно подчинился его переданному через Ису приказу и освободил путь, чтобы бета смог без особых трудов вывести из воронки своего утратившего рассудок альфу — не обнаруживая возможной угрозы вокруг, Аскар не порывался напасть как прежде на источники шума, но неотступно следовал за Сином, что не отпускал его руки. Так, вдвоем пройдя через марево, они сумели без препятствий вернуться в Большой портальный зал.       Переход вытянул из кочевника силы, которых и без того оставалось немного — поспешное исцеление от нанесенных каракалом ран изрядно ослабило и изнурило тело. Но, ради Аскара, Син был обязан держаться.       Втянуть акида в палатку, уже заполнившуюся изнутри дымом, чадящим из курильницы в углу, не составило проблем. Другое дело, что, стоило отпустить руку альфы, как тот начал настороженно рыскать вокруг, точно загнанный в клетку зверь, не умеющий найти выхода. Пришлось позволить ему наворачивать нервные круги и отвлечься на секунду, чтобы нашарить в суме среди пожитков потрепанный, но чистый нижний халат, а также маленькую закупоренную баночку с заживляющей и кровоостанавливающей мазью, которую Аскар некогда использовал для лечения стертых коленок и израненных уголков губ Сина. Сейчас она была как никогда кстати.       Пока кочевник возился среди своих вещей, акид сумел ткнуться в полог палатки и будто собирался покинуть ставшее неприятным из-за сильного запаха маленькое пространство.       — Нам еще рано выходить. Завтра, когда я закончу с тобой, мы сходим к Исе и он исцелит тебя. А сейчас позволь мне обработать раны, — попросил Син, перехватывая Аскара со спины поперек груди и оттаскивая от выхода. Альфа что-то нечленораздельно проворчал, но поддался бете, в котором узнавал свою диаду. Скоро жженный запах трав возымеет свое действие над телом, возбудит животную жажду обладания, а поглощаемый с дымом дурман подействует на сознание — понимание того, что оставалось совсем немного времени, прежде чем альфа набросится на него, вынудило бету поторопится.       Сначала нужно было отнять у Аскара хопеш. Потерявшегося в безумстве альфу лучше не оставлять вооруженным, а потому необходимо было непременно избавится от клинка. Однако отобрать меч у не соображающего акида, чьи инстинкты велели ему защищать и сражаться, казалось совсем не простой задачей. Потому, чтобы сделать это быстро, пришлось пойти на крайнюю меру: кочевник схватился ладонью за лезвие и вздернул вверх, так окровавленная рука оказалась прямо перед лицом акида — Аскар не раз видел Сина, пытавшегося поранить себя на его глазах, и этот жест непременно должен был вызвать в нем отклик. Что и случилось: разозленный на предмет, посмевший причинить боль его бете, альфа отшвырнул хопеш в сторону и тот отлетел куда-то к выходу, скользнув половиной клинка под полог. Избавившись от меча, вместо него акид схватил обеими руками пораненную ладонь. Поднеся к своему лицу, он сначала прижался к ней губами, а затем лизнул, собирая языком капельки крови.       У Сина потеплело в груди: даже не помня себя Аскар все еще заботился о нем.       Дальше следовало обработать раны, но кочевник не сумел уговорить альфу присесть на ковры — прилитая к конечностям кровь будоражила и не позволяла долго бездействовать или спокойно оставаться на одном месте, — а потому пришлось избавлять от окровавленной одежды прямо так, стоя посреди палатки. Некоторые раны на теле Аскара оказались глубокими и сильно кровоточили: в одних местах плоть оказалась прокушена металлическими зубами, в других была вспорота острыми точно кинжалы когтями. Прошло некоторое время с того момента, как были получены эти раны, но кровь все еще сочилась и не собиралась останавливаться — она утекала из тела слабыми потоками при каждом резком движении Аскара.       Альфа ерзал, глухо ворчал и по-звериному демонстрировал свое недовольство, поэтому не представлялось возможным хотя бы зашить сейчас эти раны. Сину не оставалось ничего иного, кроме как толстым слоем обмазать их мазью, но она больно пощипывала и Аскар взрыкнул, пытаясь вырваться из рук беты, и угрожающе клацнул на него зубами.       — Кусайся сколько хочешь, но я все равно обмажу и перебинтую тебя, желаешь ты того или нет, — поджал Син губы, не реагируя на угрозы.       Он накладывал мазь на открытые раны, пока Аскар вырывался. Только кочевник не осознавал, что таким этот альфа не собирался ему, как обычно, поддаваться — уразуметь это ему пришлось уже лежа на полу, будучи придавленным к коврам сильным телом. Откупоренная баночка укатилась в сторону, а халат, который Син собирался пустить на бинты, опал рядом грудой тряпья.       Аскар нависал над ним, упираясь согнутыми руками в ковер по обе стороны от плеч Сина, скаля клыки, взбешенный неповиновением своего беты. Раздетый до шальвар, весь запятнанный кровью и израненный, он производил жуткое впечатление своими новообретенными звериными повадками. Однако Син ничуть не боялся, ему просто было почти невыносимо видеть милого сердцу альфу таким: утратившим рассудок и человеческий облик. Но сейчас он не мог, не должен был думать о своей боли — в Аскаре ее было в разы больше.       Больше, чем можно выдержать.       И Син намеревался забрать ее всю.       Медленно, чтобы не провоцировать разъяренного альфу, он потянулся к голове и умело размотал платок, находясь даже в таком неудобном положении. Возможности осторожно сложить и убрать его в сторонку не было, но Син скрутил его узлом, чтобы заберзат внутри не вывалился из кармашка, и откинул в сторону, к стене шатра. Аскар не среагировал на движение, продолжая все так же неотрывно глядеть на Сина своими пустыми, лишенными осознанных мыслей глазами.       С его тела на Сина, тем временем, падали, разбиваясь, капли крови, сочащиеся из ран, которые кочевник не успел обработать. Что ж, придется схитрить, чтобы завершить начатое.       Запрокинув голову так, что затылок болезненно проехался по ковру, бета вытянул и выгнул шею, подставляясь альфе и расслабляясь под ним, недвижимый.       Альфа заметно смягчился, когда понял, что бета подчинился ему и усмирил свой дурной нрав. Аскар наклонился к шее и потянул носом воздух, принюхиваясь. Ткнулся губами в особо пахучее место, заворчал от удовольствия и прошелся по нему языком, точно решил собрать таким образом запах. Собственное его тело, уже попавшее под власть возбуждающих травок в составе зажженной в курильнице смеси, требовало от Аскара совершенно определенных действий. Подчиняясь инстинкту, он потерся пахом о бедро распластанного под ним тела. Ткань мешалась и альфа коротко и недовольно взрыкнул.       — Позволь мне помочь, — мягко предложил Син, уже и сам ощущающий действие дурмана, заволакивающее сознание дымом, распаляющее тело жаром точно то было костром, в который щедро подбрасывали ветви. Он прижал ладони к животу Аскара, с усилием оглаживая до выступов тазовых косточек. Подцепил кончиками пальцев пояс его шальвар и потянул вниз, спуская до середины бедер. Возбужденное естество альфы вывалилось наружу, и кочевник перехватил его ладонями, все еще скользкими от крови и заживляющей мази, которую так и не удалось полностью нанести на раны.       Ощутив успокаивающую плоть ласку, альфа подался ей навстречу, толкаясь в сомкнутые и скользкие руки. Он порыкивал, но крутой излом бровей и чувственно распахнутые губы предвещали скорый финал — и одну из многих разрядок, которые должны случиться, прежде чем рассудок Аскара вернется к нему. Сину повезет, если хотя бы несколькие из них он сможет принять руками, а не своим нутром.       Плоть в ладонях беты затвердела и отчетливо запульсировала, что стало сигналом чуть усилить хватку. Эта манипуляция дала ожидаемый результат — Аскар исторгся семенем в его ладони, сотрясаясь всем телом. Руки его вмиг ослабли и акид повалился на кочевника, придавливая немалым весом. Не теряя времени даром, Син поднапрягся и выполз из-под на время нейтрализованного альфы — не стоило обольщаться, у беты было не больше нескольких минут форы, — дотянулся до баночки, выскользнувшей из рук при падении, и щедро набрал из нее мази. Он прошелся вымазанными ладонями по всем ранам, до которых успел дотянуться, пока, не ожидающий подвоха, не получил мощный пинок одной из скованных спущенными шальварами ног, пришедшийся прямо в бок — непозволительно близко к ране, оставленной металлическим рогом каракала. Задохнувшись от боли, Син отлетел, как тот хопеш недавно, врезаясь плечом в ковры, хоть отчасти смягчившие падение. В руке неприятно щелкнуло и из горла невольно вырвался вскрик.       Пожалуй, Син недооценил степень ярости, с которой приходилось сталкиваться бетам-хашашинам, когда их альфы выпадали в хайидж — так среди бади было принято называть состояние неугасимого буйства, превращающего обычно смирных и покорных альф в мечущихся зверей, будто охваченных незримым пламенем. А еще Син сильно переоценил возможности своего раненого и ослабшего тела, если решил, что сумеет укротить этот неистовый пыл и пережить сегодняшний день. Пока что Аскар не оставлял ему ни шанса: кажется, плотно задымленный воздух мешал ему почуять запах и признать своего бету, оттого он видел в причинившем боль человеке перед собой лишь врага и яростно нападал — навалился сверху и, не имея под рукой холодной как его глаза стали, нанес основательный удар по лицу прямо кулаком. Кости под ним сотряслись, почудился треск, будто внутри что-то сломалось. Удар пришелся слишком близко к глазу, частично задевая, и он будто разорвался изнутри болью. Син зажмурился из страха, что сейчас он вывалится из глазницы.       От второго хлесткого удара кочевник успел прикрыться рукой. На нее же пришелся и третий. Из-под прикрытых век потекли непрошенные, невольные слезы, в голове зазвучали дикие вопли обступивших кругом мальчишек. У Зайтуны были точно каменные кулаки, они лупили сжавшегося Сина куда придется, а тот между ударами не мог даже подгадать мгновение, чтобы хотя бы попытаться дать отпор — ему едва удавалось удерживаться в защите, куда уж переходить в наступление.       Голова кружилась, к горлу подступила тошнота — видимо, давний противник серьезно приложил его в этот раз, не рассчитав силы. Обычно он не дрался всерьез против такого слабака, как Син, но порой мог просто забыть о степени его слабости. А удары все продолжали сыпаться, и если лицо было прикрыто, то голову, плечи и бока ничего не защищало. Что-то Зайтуна всерьез разошелся, если так и продолжится, то Сина излупят до состояния, когда он не сумеет подняться и самостоятельно вернуться в шатер к родным. Тогда он точно насмерть замерзнет с приходом ночи — потому что аба отправился на очередную чужую войну, и ни баба, ни тем более амма не придут забрать Сина с места его позорного поражения. Они наверняка оставят его, свое горькое разочарование, погибать в одиночестве.       Жалость к себе, на удивление, придала сил: Син сумел отпихнуть внезапно потяжелевшего Зайтуну и слепо рвануться в сторону, распахивая глаза, один из которых застилал бледно-красный туман. Он успел нашарить взглядом откидной полог и даже двинуться в правильном направлении, краем сознания удивляясь, что вокруг не было никаких мальчишек, хотя он совершенно ясно слышал их обрадованные дракой голоса. Внезапно за спиной раздалось грозное рычание, вынуждая растерянно потерять все свои мысли. Страх подтолкнул в спину и Син ринулся вперед, но на полпути кто-то навалился на него, опрокидывая. Ощущая за собой жаркое дыхание чудища, что непременно разорвет его на части, бета не сдавался и продолжал ползти, не обращая внимания на саднящие локти и колени, стиравшиеся о ткань и ковры. Из последних сил он рванулся, протащив чудище на себе, тараня головой полог и вываливаясь половиной туловища из палатки.       К изумлению Сина, руки его ткнулись не в ожидаемый песок, а осязали прохладный и гладкий, точно полированный, каменный пол. Приподнявшись на полусогнутых и вскидывая голову, он увидел гигантских размеров помещение, где вместо стен были арки, а вместо потолка — прозрачный купол с темным небом за ним и россыпью ярких звезд.       Вот только вдоволь налюбоваться невиданным зрелищем ему не позволили: вцепившееся в Сина чудище вдруг с силой ударило его по затылку, отчего лицо впечаталось в чудный прохладный камень. Нос, к счастью, не пострадал, а вот скула, судя по взрыву боли, точно вмялась внутрь черепа, неестественно проседая. Он вопил от боли, но в голове внезапно прояснилось. Ему вспомнился и зал, виденный уже неоднократно, и сегодняшний день, который был очень далек от последнего проигрыша в драке еще тогда Зайтуне, а не Зайту.       Превозмогая страдания тела, Син продолжил сопротивляться, пинаясь и пытаясь уползти или хотя бы перевернуться, показать Аскару свое лицо — может, узнает?       Хватка альфы была крепкой, а вес основательно придавливал. Усилий не хватило на то, чтобы выскользнуть, но извернуться и оказаться на спине вместо живота Сину все же удалось. Очень вовремя: пока бета слепо отбивался, утратившему рассудок альфе хватило ума схватить хопеш, который совсем недавно он собственноручно отбросил — и прямо сейчас этот хопеш был занесен над Сином. Глаза его альфы, его палача, были пустыми и неосмысленными, взирая на своего бету — свою жертву — без узнавания. В отчаянии кочевник воззвал:       — Аскар! Остановись!       Акид явственно вздрогнул, словно опознал его лишь по голосу, и остановился как вкопанный всего в шаге от смертоубийства своей диады с уже занесенным для удара мечом.       — Отдай его мне, — мягко попросил Син недрогнувшим голосом, но вот руки, которые он протянул к Аскару, дрожали — особенно та, на которую пришлось падение, из-за чего она теперь крайне плохо слушалась его. Альфа позволил к себе прикоснуться и Син осторожно разжал конвульсивно сжатые вокруг рукояти пальцы. Забрав меч, он подтянулся, привставая на локте — рука отозвалась вспышкой боли в плече, и кочевник скривился, — и ткнул лезвием в основание шатра, пришпиливая к нему отброшенный полог: так часть дыма будет выходить наружу и дурман больше не лишит Аскара обоняния, а вместе с ним его способности узнать своего бету. Еще один насильственный порыв своего альфы Син просто не переживет.       Все тело болело, голова шла кругом, и он так устал, что шевелится больше не хотелось. К тому же, судя по жжению и пульсации в боку, теперь уже он терял много крови, но возможности добраться до баночки с мазью, бинтов или хоть чего-нибудь, что могло бы ему помочь, попросту не было. Зрение плыло, с одной стороны залитое бледно-красной дымкой, и видимые очертания становились мутными. Син уже с трудом различал лицо нависшего над ним Аскара, когда тот резко подался вперед. Бета не успел вскинуть руки и приготовиться к очередному удару, когда вместо боли внезапно ощутил давление на свои губы, а следом и влажный язык, проскальзывающий между ними.       Син не был хашашином, но от старейшин племени и Зайту он знал, что единственный способ вернуть альфу из хайиджа — насытить ярость либо похоть завладевшего его разумом зверя.       Потянувшись к своему поясу, Син распустил его, распахивая на теле халат. Потянул вниз шальвары, кое-как выпрастывая одну ногу из штанин. Сконцентрировавшись на дыхании через нос, он старался не думать о ранах и владевшей телом боли. Наткнувшись рукой на собственное возбуждение, которое под влиянием дурмана так и не спало даже в пылу драки, Син огладил себя, чтобы хоть немного взбодрить. Вдоль поясницы вверх по спине, прижатой к ковру, и до плеч, которых касался холодный камень пола, взбежали сладостные мурашки, расслабляя Сина. В терзающие его губы Аскара вторгся тихий невольно сорвавшийся стон. В ответ из горла альфы вырвался звук, похожий на протяжный скулеж.       Син почувствовал, как плотная, горячая плоть, измученная желанием, ткнулась ему между ягодиц. В нынешних обстоятельствах рассчитывать на прелюдию или какую-то подготовку не приходилось. «Может и к лучшему, что успел измазать Аскара в заживляющей мази», — подумалось вдруг Сину с неуместной веселостью. Наверняка не на такой первый раз акид рассчитывал. Да и Син, признаться, тоже. Но все это были неважные пустяки: место, время, обстоятельства. Самое главное — отдавался Син своему альфе, а остальное не имело значения.       — Позволь мне, Аскар, — ласково попросил бета, намеренно называя по имени, и тот не воспротивился, когда Син охватил его внизу рукой и направил в себя. Повинуясь движению, альфа толкнулся — без подготовки выходило остро болезненно, бета шумно выдохнул сквозь стиснутые зубы и не сдержал подступившей к глазам влаги, но растаявшая мазь слегка облегчила проникновение. К тому же он оказался вознагражден мягким вздохом изумления, сорвавшимся с губ акида, и совершенно пленительным выражением, возникшим на его пылко разрумянившемся лице: будто до глубины души растроганный первой близостью со своей диадой и собственными ощущениями, он высоко вскинул изломанные брови и распахнул в чувственном изгибе губы — умильная беспомощность, выдающая настоящего Аскара, прячущегося где-то под шкурой зверя.       Син толкнулся ему навстречу, игнорируя протестующее такому самоуправству тело, собственные усталость и боль, желая только насытить своего альфу, доставить неподдельное удовольствие и увидеть как можно больше честных эмоций, доказывающих — его Аскар все еще с ним, даже если скрывается где-то во тьме.       С трудом вторгнувшись в бету, альфа принялся остервенело вламываться в тело грубыми, не ритмичными толчками. Он спешил и задыхался, точно пытаясь утолить мучительную жажду странника, затерявшегося в пустыне, а Син был его обманчивым миражом, не дающим облегчения.       — Тш-ш, все будет хорошо, — выстонал бета, сцепляя зубы и смаргивая невольные слезы с глаз — выносить беспрерывный напор оказалось тяжелее, чем предполагалось. — Я избавлю тебя от этого, тш-ш-ш…       Подавшись Аскару навстречу, Син оплел руками его шею, прижался губами к кусачему рту. Поцелуй приобрел привкус крови, но бета не обращал на это внимания, стараясь ласками облегчить напряжение альфы. Совсем сбив дыхание и привнеся хаоса в и без того бездумный темп, Аскар мотнул головой, высвобождая губы, и ткнулся ими в шею Сина. Прихватил зубами, и кочевник ахнул, невольно выгибаясь в спине и надсаживаясь на клыки глубже. Довольное урчание, вырвавшееся из горла альфы, вибрацией разошлось по их сцепленным телам, вынуждая его самого содрогаться на Сине и внутри него. Вскоре рычание совсем стихло, как прекратились и замедлившиеся движения. Навалившись всем телом, Аскар наконец облегченно выдохнул в повторную метку, от которой в организм беты поступила доза концентрированного феромона.       Взор кочевника помутился, голова закружилась с новой силой, а горло сдавило, вызывая удушье. Рот наполнился горькой слюной, Сина вдруг со страшной силой замутило, и он принялся отталкивать Аскара, трепыхаться под ним в попытках выбраться. Сил, казалось, не было совсем, но альфа не удерживал — только благодаря этому бете удалось выскользнуть из-под его отяжелевшего тела и даже немного отползти до того, как содержимое клыков самопроизвольно рвануло наружу.       Лишний феромон выплескивался из клыков с таким напором, что из глаз вновь брызнули слезы. Тело колотила крупная дрожь, руки едва держали туловище на весу, пока Син с широко распахнутым ртом пятнал каменный пол пахучими лужицами, от которых исходили его с Аскаром перемешавшиеся запахи. Шум грохотал в голове Сина, в висках загнанно бился пульс, холодный пот катился по лицу, каплями срываясь вниз и разбиваясь о залитый влагой пол.       Когда удушение, наконец, спало, а собственный организм успокоился и перестал бунтовать, кочевник едва нашел в себе силы отползти от мокрого пятна. Страшно хотелось прополоскать рот, в котором ощущалось явственное жжение, и омыть влажное от слюны, пота и слез лицо, но Син едва ли сумел бы нашарить бурдюк с водой, оставленный привязанным к сброшенному где-то поясу. Все, на что он сейчас был способен, это недвижимо лежать распластанным на животе, прижимаясь неповрежденной скулой к ковру, апатично уставившись в пространство перед собой.       Сина морозило, хотя на локтях еще болтались двойные халаты, кое-как прикрывая тело, а одну из ног до колена обнимала скрутившаяся штанина. Меньше всего ему хотелось продолжения, к которому ничего не соображающий альфа уже был готов. Но бета не сопротивлялся, когда Аскар вдавил его, наваливаясь сверху. Рана на животе отозвалась уже почти ставшей привычной, но все еще мучительной болью — в их нынешнем положении на нее приходилось все давление. Сину оставалось только перетерпеть ее, как и всю прочую немалочисленную боль в исстрадавшемся теле.       Альфа над ним шумно дышал, не с первой попытки пристраивая разгоряченный, налитой член между ослаблено раскинутых ног. Скользкая от мази и семени головка ткнулась между ягодиц раз, другой, все промахиваясь и не попадая. Акид порыкивал от нетерпения, а у Сина не оставалось сил помочь. Ему, в общем-то, больше и не нужно было ничего делать: достаточно лишь дождаться, когда альфа насытится его телом и покинет хайидж — тогда он погрузится в сон и Сину удастся обработать и перевязать раны. А позже, когда Аскар проспится и придет в себя, они смогут вернуться в Шурук и исцелится у Исы.       Может, зря бета начал сопротивляться и тем ненамеренно провоцировать альфу в начале, но не мог же он оставить раны свободно кровоточить — тогда Аскар, чего доброго, не дожил бы до конца своей половой охоты, расплескав в процессе всю кровь. Сейчас она все еще слабо сочилась при движении, но уже куда меньше, благодаря мази, что вынудила кровь свернутся, подсохнуть и частично закупорить раны. Син не напрасно получил свои травмы, если это поможет его альфе дожить до следующего дня.       Альфа с усилием надавил, все еще не без труда проникая в плохо растянутое тело. Рванул бедра и вломился. Син под ним замер, силой воли — единственной силой, которая еще оставалась при нем — подавляя желание вытолкнуть из себя это инородное, терзающее. Он постарался полностью расслабиться, чтобы без остатка отдаться и привыкнуть к болезненно распирающей изнутри плоти. Акид над ним, кажется, черпал удовольствие в той мучительной, горячей тесноте, которую осязал: кочевник слышал это в запыхавшемся жарком дыхании и участившемся ритме сердца, что из грудины стучало бете в спину. Ощущая все эти реакции милого сердцу альфы, Син и сам понемногу распалялся не только физиологически — собственное его естество было твердым по вине впитавшегося в организм дыма, не обращая внимания ни на боль, ни на травмы, — но теперь уже чувствовал пробуждение реального желания. Ему всегда страстно хотелось быть с Аскаром, касаться его, а отныне и сливаться воедино, вплавливаясь друг в друга, как таявшие на жаре частички песка.       — Аска-а-ар… — простонал Син его имя, подаваясь навстречу, вскидывая вверх бедра и запуская не травмированную руку себе между ног. Пускай и при таких обстоятельствах, он мог и хотел получить удовольствие от единения со своим альфой.       Смягчившийся акид ткнулся губами в загривок, принялся ласкаться, вылизывая шею. Он повел бедрами, потянув член наружу, а затем вновь подался вперед, вталкиваясь внутрь. Повторяя это раз за разом, наращивая силу и темп, Аскар брал свое и заходился в блаженстве, издавая рычание довольного хищника, получившего облегчение своей жажды. Уже вскоре потянутая, распираемая изнутри мышца расслабилась и двигаться стало легче. Син ласкал себя спереди, делая тело податливей для Аскара, выгибаясь и подставляясь навстречу толчкам, беззастенчиво выстанывая его имя раз за разом. Несмотря ни на что он упивался близостью, дрожал от возбуждения и выплескивал семя в кулак, когда альфа покрывал его шею и плечи поцелуями вперемешку с укусами.       Аскар тоже исторгался в него: раз, другой, третий… Их было много на протяжении этой длинной ночи, в какой-то момент Син даже осоловел, а тело потеряло всякую чувствительность. Казалось, что он спал, затем просыпался, после отключался вновь, но на протяжении всего этого времени акид не отрывался от него, вторгался в нутро и соединял их тела своей плотью — и Сина это полностью устраивало, лишь бы Аскар никогда не выпускал его из своих рук.       Когда Син пришел в себя под куполом уже вовсю светало. Тело, в край изнуренное, с величайшим трудом подчинялось его воле. Но ее, этой самой воли, в кочевнике было предостаточно, чтобы вынудить себя приподняться и хотя бы на четвереньках доползти до сброшенного второпях пояса — отцепить от него бурдюк и с удовольствием напиться. Про Аскара, не менее утомленного и нынче мирно посапывающего без памяти, Син конечно же тоже не забыл: напоил его, по новой-доброй традиции, изо рта в рот, вталкивая воду языком. Отдыхая от с трудом давшихся телодвижений, кочевник полюбовался его лицом, утратившим звериные черты и совершенно беззаботным в этот тихий час рассвета.       Вздохнул утомленно. Все тело болело и тряслось от перенапряжения, но помимо ран Сина беспокоило и просто неприятное ощущение — изнутри него знакомо зашевелилось и тягуче потекло по ногам принятое за ночь семя, а кое-где на теле оно чувствовалось стянувшейся кожей. Было немного стыдно, но на большее, чем просто подтереться полой халата, кочевник растрачивать энергию не стал — хватало и дел поважнее. Собрав по уголкам крохи силы, пополз дальше — к забытому грудой тряпья чистому халату. Беспощадно разорвав его на лоскуты, Син нашарил на ковре баночку с мазью с уже подсохшим корочкой содержимым, и вернулся к Аскару.       Ноги альфы так и остались скованны шальварами на лодыжках. Син обмазал следы когтей на бедрах и голенях, до которых так и не успел добраться, а затем туго обмотал импровизированными бинтами, только после чего натянул шальвары альфе на бедра, спрятав под ними обмякший и иссушенный член. Перебинтовать таким же образом руки и пораненные ладони не составило труда, а вот с торсом пришлось изрядно повозится. Одного халата не хватило и Син пожертвовал вторым, зато закончил наконец начатое еще вчера. С удовлетворением оглядев дело рук своих, кочевник наклонился и прошептал на ухо бесчувственному акиду:       — Говорил же, что обмажу и перебинтую тебя, желаешь ты того или нет, — выдохнул бета со смешком, искривляя губы в усмешке.       Позаботившись об Аскаре, он смог наконец обратить внимание и на себя. Например, на рану между ребрами, из которой от всех этих телодвижений начала заново сочится кровь. Мазь вся была истрачена на альфу, а потому себе помочь кочевник мог только старым-добрым методом — забив рану тряпкой и обмотав поверх лоскутом от халата. Оставалось надеяться, что удастся исцелится у Исы раньше, чем какая-нибудь инфекция поразит его кровь и плоть. Вот только они не сумеют вернутся в Шурук, пока Аскар не очнется от своего сна, по правилам хашашинов, самостоятельно. Оставалось лишь ждать.       Даже не надеясь тем привести себя в приличный вид, кочевник все же поправил на себе одежду. Полюбовался лицом спящего акида, склонился над ним и коротко прижался губами к безвольному сейчас рту Аскара — уже ставший привычным целомудренный поцелуй перед сном. Затем Син приткнулся к его боку, занимая положенное место, и, согретый теплом и успокоенный размеренным дыханием своего альфы, уснул, проваливаясь в усталый, лишенный каких-либо видений сон.