Trinitas

      — Син… — звучало приглушенно, словно далекое эхо, поднимающееся со дна воронки.       Кочевник узнавал свое имя, узнавал голос Аскара, но не находил в себе сил откликнуться. Он замер, прикованный слабостью к ковру и неспособный двинуться, хоть сон уже покинул его. Боль, до того растворившаяся в сновидениях, от пробуждения напала с новой силой: после безмятежного отдыха в каждом уголке тела ощутилось жжение и дискомфорт, от которых кочевник постарался отстраниться, перетерпеть, как делал всегда.       — Син! — дрожь в родном голосе заставила встревожиться, пересилить себя и разомкнуть веки.       Взгляд, наполовину размытый красным туманом, тут же наткнулся на лицо Аскара, который смотрел на Сина распахнутыми глазами, бегая беспокойным взглядом по всему телу. Тяжелое и частое дыхание создавало впечатление, что он до сих пор находился в хайидже, но поведение говорило об обратном — не мог впавший в зверство выглядеть настолько беспомощным. Син не ожидал увидеть Аскара таким напуганным, загнанным, не похожим на самого себя. Бета почти физически ощущал тяжесть взгляда на искусанной шее, на избитом лице, на ране где-то между ребер. И постепенно понимал, отчего альфа так тревожно звал его и почему дрожал всем телом — не мог не жалеть своего натерпевшегося за ночь бету. На душе потеплело и губы невольно растянула улыбка, от которой свело раненую скулу.       Хотелось успокоить Аскара нежностью и Син протянул руку, чтобы коснуться щеки, но тот отчего-то резко отпрянул. Кочевник сжал и опустил ослабшую ладонь, способный прикасаться к акиду лишь взглядом и, столкнувшись с клокочущими в глазах напротив мыслями, не решаясь попросить об исцеляющих ласках. В теле беты нарастал жар — должно быть из-за лишней метки, — и от этого теплый воздух зала казался холодным. Отчаянно не хватало объятий, способных согреть.       — Я тебя пугаю? — прозвучало ослаблено и сипло. Голос подводил Сина, от усталости и боли не способный прозвучать так уверенно и спокойно, как ему бы того хотелось.       Почему-то именно этот вопрос сорвался с уст при виде акида, смотрящего на кочевника так незнакомо, словно на самый страшный кошмар. Наверняка этим самым кошмаром для альфы и было увидеть своего бету залитым кровью, покрытым синяками и укусами. Не так давно Аскар был слишком нежен, чтобы ранить Сина клыками и поставить метку, поэтому его нынешние угрызения совести были понятны и объяснимы.       — Ты не виноват, — поспешно прошептал бета, не дожидаясь ответа на свой вопрос. — Ты был не в себе. Я сам захотел и позволил это сделать.       — Не лги, — голос альфы заметно дрожал, — я все помню.       От одного лишь тяжелого взгляда и мучительного вздоха раны на теле Сина разболелись. Он не знал, что увиденное настолько ранит Аскара, ведь все совершенное было сделано не им, не намеренно, и потому его вины здесь не было. Едва ли Сину хватило бы сил объяснить все это, находясь в пылающем огнем теле и затуманенном рассудке, но он мог утешить родного альфу. Привычная мягкость должна привести его в чувство и показать, что их отношения от произошедшего совсем не изменились: несмотря на следы от кулаков и надтреснутые кости, Син доверял как прежде. У него и в мыслях не было сейчас или когда-либо однажды упрекнуть за проявленную жестокость, ведь все, чего Аскар желал даже в хайидже — защищать Сина и быть с ним. Если кто и виноват в том, что в какой-то момент альфа не узнал его и напал, так это сам бета, не додумавшийся оставить полог открытым для проветривания палатки, из-за чего сгустившийся плотный дым заглушил обоняние Аскара.        Набравшись смелости, Син поднялся на локтях, а после перевернулся на бок и подполз к акиду. Хотел бы он коснуться губ, но едва ли, с большим усилием, доставал до основания шеи, в которую и уткнулся. Запах Аскара, все еще сильный, звериный, успокаивал и заглушал боль.       — Я тебе не лгу. Я действительно рад, что мы провели ночь вместе и стали диадой по-настоящему, — проговорил Син, улыбаясь искренне и выдыхая горячо в шею: — Разве это не прекрасно?       Те же слова Син сказал ему, когда впервые получил метку Аскара, когда стал принадлежать ему. Тот день стал началом, но теперь они наконец стали полноценной, полноправной диадой — и бета был искренне счастлив, вне зависимости от обстоятельств.       — Нет, — послышался холодящий душу шепот. Син так и застыл с глупой улыбкой, которая с каждой уходящей секундой все больше сводила скулы. В глазах все на мгновение растворилось в бледно-красной дымке. Макушки коснулась ладонь, которая едва ощутимо огладила волосы, виска вскользь мимолетно коснулись губы и на ухо охриплый голос произнес с шумным выдохом: — Это совсем не прекрасно.       Син бы готов поверить, что все это лишь померещилось затуманенному жаром разуму. Он ожидал, что сказанное отвлечет Аскара, успокоит и уверит в непоколебимости чувств Сина. Думал, что альфа лишь молчаливо кивнет и согласиться, как и в тот раз, когда поначалу может и не хотел, но все же поставил столь вожделенную бете метку. Резкий ответ застал врасплох. Неужели Син один так страстно жаждал слиться с родным альфой, неужели желание это было невзаимным?       Пока бета пребывал в некой прострации, Аскар успел поправить его верхний халат, завязать пояс — Син даже не помнил, когда его одежда успела вновь растрепаться — и подать платок. Приняв ткань дрожащей раненой рукой, Син самостоятельно повязать ее в таком положении не мог, и осознавший это Аскар с трудом помог сесть, подпирая плечом спину, позволяя перенести на себя вес тела. Бета старался не нагружать покрытого глубокими ранами альфу, ведь сам помнил каждый след боли: и на предплечье, и на боку, и на животе. Не так сильно Сина измотала эта ночь, как Аскара — каракалы.       Под тканью платка тут же ярко ощутилось, как пылает лицо, шея и метка. На место следов от клыков словно положили угли из костра, которые постепенно прожигали кожу. Лишний феромон все еще отторгался телом, из-за чего во рту стоял горьковатый, тошнотворный привкус.       Первым на ноги попытался встать Аскар: покачнулся, ладонью прижал особенно глубокие раны поверх бинтов, которые тут же покрылись красными пятнами. Син вздрогнул, от пробежавшего по телу холодка страха — нужно было как можно скорее довести альфу до Шурука, к Исе, ведь пролитые за время пути капли крови могут стать решающими. Бета медленно поднялся на ноги, ощутил болезненно сжавшее виски головокружение, но не позволил себе показать слабость. В вертикальном положении кровь быстрее потекла по венам, разгоняя феромон по всему телу и теперь жаром горел каждый его участок.       Син набрался смелости и первым подхватил Аскара под плечо, отчего тот странно поморщился. Бета был особенно аккуратен и никак не мог попасть по ране, поэтому недовольство вызвал сам факт прикосновения. Сердце болезненно защемило от пугающих, невозможных догадок — неужели он стал противен Аскару? Разве чувство вины могло вызвать такую очевидную реакцию отторжения? Тогда почему?       Кочевник задался вопросом: если ли у Аскара причины злиться не только на себя, но и на Сина? Ответ пришел мгновенно: на то была даже не одна, а целых несколько причин.       Быть может, акид посчитал случившееся насилием по отношению к нему? Хашашины знали о необходимости применения одурманивающих трав, обсуждали все заранее, а Син мнение Аскара не спрашивал, решив все за двоих. Может, в той ситуации у него и не было другого выбора, но раненых чувств Аскара это не отменяет. Или, возможно, все оттого, что кочевник соблазнил акида дурманом и разрушил мечты об особенном, сделал их первый раз вынужденным?       Если все так, то Син постарается справиться с последствиями. Но самая страшная догадка была иной, такой, о которой не хотелось даже думать, кочевник отгонял все мысли о ней. Он не знал, сумеет ли вернуть расположение Аскара, если причина его поведения окажется еще и в этом…       Син путался в мыслях, переживаниях, и был совершенно растерян, пока вместе с акидом покидал шатер. Свежий и прохладный воздух ударил в нос, глаза ослепил яркий свет послеполуденных солнц. Каждый шаг давался Аскару с трудом, сопровождаясь тяжелым дыханием. Он невольно наваливался на Сина, но тот лишь радовался возможности поддержать. Косо поглядывая на акида, бета с болью отпускал свое наивное веселье, ведь взгляд родного альфы лишь холодел, становился более суровым и жестким. В смеси разнообразных эмоции бета замечал отвращение, и благо, что взгляд Аскара был направлен в сторону портала. Обратись этот холод на Сина, он, казалось, замерз бы заживо, как это случалось с нерадивыми путниками по ночам в открытой пустыне.       Подобравшись к мареву, бета взглянул на клокочущий нагретый воздух с мольбой. Неизвестно, как они перенесут переход в таком состоянии, останутся ли силы устоять на ногах и сделать следующий вдох. Син крепче перехватил Аскара, понимая, что ослабшему альфе точно будет хуже, и двинулся на ту сторону айвана.       Мана внутри встревожилась, задержалась на границе марева и осталась позади, покидая тело. Син пошатнулся от чувства опустошенности, которое все расширялось в груди — сердце потеряло слишком много маны и теперь ощущалось сквозной дырой в теле. Аскар после перехода привалился к арке айвана и медленно опустился на пол, а следом за ним рухнул на колени и Син. Бета заметил, как рука альфы метнулась к груди и сжала ткань халата, в попытке подавить боль — кочевник тоже чувствовал разрастающуюся в груди пустоту, но не мог и представит, что ощущал сейчас Аскар. Муки родного альфы пугали, но гораздо больше тревожила собственная непозволительная слабость: как же он доведет раненого к дому Наиля, если сам не может подняться?       Беспокойные мысли в голове загремели как тревожные тучи, предвещающие песчаную бурю, готовую вот-вот навалится шквалом алого песка. Но вдруг они, лишь напугав, обратились мирным дождем, облегчающим страдания: рядом, словно волшебная иллюзия, появился Иса. Он тревожно оглядел Сина и метнулся ладонью к заметно покрасневшему от крови верхнему халату — от ходьбы рана снова начала кровоточить, а бинт и вовсе перестал выполнять свою функцию, промокший до нитки. Несмотря на это, бета остановил руку Исы и отвел в сторону, направляя на альфу:       — Исцели сначала Аскара.       — Не смей, — тихо рыкнул акид, взглянув на обоих сурово. Син мог лишь вздохнуть от переполняющей его обиды необъяснимым поведением альфы. Неужели теперь он не хочет принять даже такую простую заботу?       — Я перенес все только ради этого момента, — Син отвел взгляд и отпустил руку Исы, — так что не противься.       Омега замер, растерявшись. Но он, будучи опытным целителем, никогда не позволял себе терять драгоценное время, а потому быстро сориентировался: оглянулся и позвал Наиля. Тот подоспел уже с сумой целителя, полной лечебных настроек, бинтов и прочих принадлежностей, которые с команды товарища стал подготавливать к использованию. С низким количеством маны невозможно вылечить все раны одной лишь магией, поэтому остаются лишь методы военных лекарей — обеззараживание, лечебные средства и перевязка.       Син задержался взглядом на Наиле и не успел удивиться самому факту его присутствия, как тот сразу взялся за дело: омега сперва уложил его на пол, затем напоил обезболивающей настойкой, а следом аккуратно достал из раны на животе бинт и магией очистил плоть от оставшихся внутри волокон.       — Расслабься, — произнес он, словно отдавая команду, и Син не смел ослушаться.       Сделав протяжный выдох, бета отпустил напряжение настолько, насколько мог, и вскоре ощутил, как руки омеги сжали два края раны и быстро, единой вспышкой их срастили: так Наиль проделал ровно то же, что делают лекари нитью и иглой — сшил плоть. После он провел пальцами четко по сломанному ребру и перехватил взгляд беты, чтобы контролировать его состояние. Смотреть в ответ было сложно, но не столько из-за раненого глаза, сколько из-за жалости, так явно выраженной на лице Наиля. По мнению Сина нынешнее состояние его тела не было чем-то ужасным, последствием насилия или ненависти, поэтому и сожаления здесь совершенно неуместны.       Бета стойко выдерживал исцеление, но, вновь почувствовав боль в груди и головокружение, предупредил об этом омегу. Теперь в его силах было только обработать и перебинтовать остальные раны. Когда Син снял верхний халат — ощутил на себе тяжелый взгляд Исы и услышал пораженный вздох Наиля: омега не смог сдержать эмоций, глядя на множество синяков, укусов и пятен крови, хотя целитель наверняка предупредил его, с чем придется иметь дело. Каждая мысль легко читалась по его лицу: потрясение, жалость, осуждение. Находясь под впечатлением, Наиль скосил взгляд на Аскара, глядя на него с неверием и даже некоторым порицанием. Если бы только Син мог, он бы в деталях объяснил все произошедшее, оправдал альфу и запретил упрекать его в том, что было сделано в состоянии зверства, но сейчас с уст едва ли срывались короткие предложения.       — Наиль, поспеши, — привлек внимание целителя Син. Омега спохватился и, пристыженно опустив взгляд, принялся обрабатывать ушибы и накладывать повязки.       Син тем временем глядел на Аскара, который, едва дыша, переживал болезненное исцеление. У него были глубокие порезы, от которых умереть гораздо легче, чем от полного опустошения маны, поэтому Иса нещадно направлял все силы организма на восстановление. Такое исцеление было тяжелым и мучительным, доводящим до дрожи и чувства удушения. Его альфа страдал, но был жив, и это хоть немного успокаивало ноющее сердце.       В то время, как Аскара донимал опустошающий холод, Сина сжигал жар. По телу катился пот, в голове слышался неумолкающий гул, а в мышцах — ноющая боль. Судя по раскрасневшемуся лицу Наиля, запах от метки сейчас был жгучим, насыщенным, ярким и красноречиво повествующим о том, что произошло ночью — это против воли вызывало стыд, который, словно сухие ветви, только разжигал пламя. С течением времени Син терял ощущение реальности, погружаясь в бесконечную усталость, он засыпал, при том не попадая в мир сновидений. Словно сторонний наблюдатель, видел путь к дому, знакомые коридоры и раскачивающиеся от касания ветра занавески, но только через долгие часы смог вновь мыслить и осознавать.       Он ощутил себя живым, когда свежий оазисный ветер прокатился ознобом по телу и унес с собой насыщенный феромон. Син сделал блаженный вдох, отчего взгляд его обрел четкость: рядом, опираясь на стену спиной, на коврах сидел Аскар. Бледный, перемотанный бинтами и молчаливый, он заметил, как бета пришел в себя, и удивился этому, коротко приподняв брови. Глаза его при этом были совершенно нечитаемыми, словно минувшая буря уничтожила в них все мысли и эмоции, оставив лишь безжизненную пустыню.       Прохладная рука альфы протянулась, скользнула ко лбу, смахнула прилипшие к нему встрепанные волосы, мягко огладила влажную кожу. Наконец-то Аскар касался его из своего желания, не вынужденно, без того неясного страха и дрожи. Вот только Сину было мало этого, он одновременно сгорал внутри и замерзал снаружи.       — Холодно, — прошептал бета, вкладывая в эту фразу гораздо больше, чем просто нужды тела. В глазах Аскара шумели ночные промозглые ветра и доставали стужей до самого сердца Сина.       — Мне закрыть окно или укрыть тебя?       — Обнять.       Аскар отдернул руку, глянул на бету со вспыхнувшими вдруг в глазах удивлением и болью. Однако, может он и не хотел приближаться, но и отказать не мог. Син же не побоялся заставить, ведь принуждение казалось единственным способом вернуть тепло, которое царило между ними совсем недавно. Может, коснувшись тела и ощутив смешанный запах от метки, вспомнив жар и гладкость кожи, Аскар снова признает в Сине свою диаду?       Под непрерывным пронзительным взглядом альфа аккуратно и неповоротливо лег рядом, мгновение помедлил, а затем неловко опустил ладонь на предплечье. Син вздохнул и подался вперед, вынуждая руку скользнуть за спину, а тела — прижаться друг к другу. Оказавшись в знакомом тепле и уюте, бета блаженно прикрыл глаза, вблизи наслаждаясь слабым запахом Аскара. Он был таким успокаивающим и родным, что Син совсем забылся: подался вперед и коснулся губ. Раньше страстные и жаркие, теперь они стали напряженными и вовсе не откликались на жалкие попытки вовлечь в поцелуй. Бета ластился, облизывал, покусывал и в итоге раздосадовано промычал в этот неожиданно неподатливый рот что-то неразборчивое, то ли моля, то ли требуя. В ответ на это Аскар уперся ладонью в грудь Сина и отстранил, глядя с сожалением.       — Прости… — прозвучало виновато. Альфа опустил взгляд, поджал губы и обнял, уложив голову беты на грудь. Размеренные поглаживания должны были успокоить Сина, но с каждым мгновением тот лишь больше погружался в хаотичные мысли, доводящие до сумасшествия своим криком.       «Прости»?       За что Аскар мог извиниться перед Сином?       За остывшие чувства, за отвращение, за нежелание целовать…       Син только успокаивал себя мыслями, что справиться с последствиями всего случившейся и этой внезапной холодностью. На самом деле с самого утра в груди теснились чувства, которые бета отгонял, не способный изничтожить.       В момент утраты, ослабшего и обезумевшего от скорби, Син привел Аскара в наполненный дурманом шатер и заставил провести с собой ночь. Сделал это со зверем, воспользовался телом, совершенно не спросив согласия, хотя хашашины обсуждали все заранее и получали разрешение. Но Син решил все за двоих. Возможно, в момент их единения настоящий, нежный и любящий Аскар сходил с ума, запертый в собственном теле. Он все видел и чувствовал, но не мог остановить процесс. Син наплевал на его желания и просьбы, просто подстерег в мгновение слабости и присвоил себе. Кочевник мог оправдываться благими намерениями и действенными методами хашашинов, но это не облегчало тяжесть его поступка. Теперь Сина тошнило не только от бушующих в теле лишних феромонов, но и от самого себя — жалкого насильника, сотворившего такое со своим альфой.       Разумеется, для Аскара не было ничего прекрасного в прошедшей ночи. Она была лишь принуждением к тому, чего альфа совсем не желал, долгое время сопротивляясь Сину.       Как только альфа после всего случившегося мог прижимать его к груди, гладить и согревать? Кочевник догадывался, насколько тяжело ему это давалось, но освободиться не пытался, боясь еще больше все испортить. В горле скрутились комом слова извинений и мольбы, но не срывались с уст — чего они стоили после всего сделанного? Разве облегчат они боль, вернут время вспять, отдадут назад ценные моменты? Скорее лишь напомнят о произошедшем и, в очередной раз, ранят.       Син молчаливо застыл в объятиях альфы, не зная, как теперь быть со всем, что сделал в страхе за жизнь Аскара. Похоже, он совершил огромную ошибку, которая теперь разрушала все построенное во время похода. От этих мыслей Сина накрывало отчаяние.       Пока бету мучил жар, Аскар был рядом: утирал пот мокрым полотенцем, помогал сменить одежду, перевязывал раны и поил лекарствами. Он заботился, чтобы Син вовремя ел и как следует восстанавливал силы для дальнейшего лечения. Аскар даже оставался на ночь, обнимал бету, защищал от кошмаров, хотя сам, судя по уставшему виду, так и не сомкнул глаз. Ответственный альфа взял на себя вину за поставленную метку и не оставлял бету, пока жар окончательно не спал. Кочевник же, несмотря на всю причиненную боль, пользовался нежностью и заботой, не находя в себе сил отпустить акида.       Когда признаки болезни ослабли, к Сину вернулся здравый ум и, вновь оценив все произошедшее, он пришел к выводу, что как бы плох ни был его поступок, без этой ночи Аскар не пережил бы зверство. Хайидж длился от трех дней и более, приводил к полному истощению организма — альфа не пил, не ел, не спал, ведь отдавал все силы на спасение триады. Жизнь Аскара стоила той неловкости и отстраненности, что получал Син теперь.       Кочевник тихо вздохнул, глядя на сидящего рядом альфу и задумчиво подготавливающего все необходимое для утренней смены бинтов. Произошедшее между ними и снова породившее холод странно напоминало спасение акида во время взятия Сагадата. Вот только сейчас бета напрочь отказывался исчезнуть из его жизни. Казалось, только в этих разноцветных глазах он и существовал.       Чтобы Аскару было легче справиться с перевязкой, Син саморучно распутал бинты и принял удобное положение, в котором альфе не придется ненароком касаться тела: зоркий кочевник не мог не заметить, как от малейшего контакта акид хмурился и кусал губы, словно подавляя рвотные позывы. Бета отвел взгляд, чтобы снова не увидеть эту болезненную реакцию, заставляющую глаза предательски пощипывать — он всегда хотел быть для Аскара самым желанным и родным человеком, поэтому так наслаждался его восхищенным взглядом прежде, и потому так страдал теперь, подмечая признаки напрочь исчезающей симпатии.       Альфа только начал фиксировать вывихнутое плечо, как в помещении послышался стук, а затем голос Исы:       — Син, могу я войти?       Вместо кочевника ответил Аскар, ведь рана на животе беты все еще не зажила окончательно и поэтому говорить Син мог только тихо, шепотом. Получив разрешение, омега вошел внутрь, тут же зацепившись оценивающим взглядом за работу Аскара.       — И на что я надеялся, когда передал Сина в руки такого неумехи? — шумно вздохнув, омега еще и глаза закатил. Он опустился рядом на ковер и перехватил конец бинта. — Перевязываешь слишком туго, так еще и криво.       Резкие слова заставили акида отдернуть руки и опустить взгляд. Выглядел он при этом неоправданно обиженным: все, что Аскар делал через силу, превозмогая неприязнь и отринув скорбь, оказалось жестоко высмеяно. Син был готов благодарить уже за то, что альфа просто остается рядом, но целитель был как всегда критичен.       — Аскар прекрасно за мной ухаживал, — заступился шепотом кочевник.       — Не поверю, он даже на себе повязал бинты кое-как, — бросил омега, обозревая тело альфы со скептичным выражением.       Из-за того, что Син был ранен, а Иса посещал их не слишком часто по вине непереносимого запаха с метки, Аскару приходилось самостоятельно обрабатывать себе раны и накладывать перевязку. Все, что он делал, было пределом возможности для иссеченного порезами человека.       Иса, которому, казалось, было глубоко наплевать на чужие старания, тихо хмыкнул и отмахнулся, обращаясь к альфе:       — Иди к Наилю, пускай он исцелит раны и перевяжет тебя как следует.       На слова омеги Аскар никак не отреагировал, но перевел вопросительный взгляд на Сина, ожидая разрешения. Бета болезненно усмехнулся:       — Иди, я буду под присмотром Исы, можешь не волноваться.       Акид послушался, неторопливо поднялся с ковра, накинул верхний халат и, прихрамывая, направился к двери. Вид его при этом был особенно хмурым и мрачным — такой чувствительный человек как Аскар мог мучиться угрызениями совести, тем более после столь жестких упреков. Когда закрылась дверь, Син укорил:       — Зачем ты с ним так?       — Думаешь, выскажи я подлинное сочувствие, ему стало бы легче? — съязвил омега, а после, немного успокоившись, опустил взгляд и пробормотал: — Уж лучше пусть думает о кривой перевязке, чем вспоминает про Зейба.       Уголки губ Сина невольно дернулись в подобии улыбки, когда он узнал об истинных намерениях омеги: пускай Иса часто говорил жестокие вещи, в его голове царили совершенно противоположные мысли. Вскоре целитель снял неудачную перевязку и приступил к исцелению, на которое за долгие дни накопил силы кочевник. Сперва омега занялся раной на животе — лечение шло спокойно, неспешно и почти безболезненно, поэтому Син решил завести разговор:       — Ты все еще не рассказал мне, что произошло в воронке.       Магия омеги взволновалась, словно тревожная водная гладь, но Иса быстро вновь обуздал ману. Похоже, произошедшее в огромном колодце для него тоже стало страшным испытанием: целитель старался выглядеть спокойными, но глаза выдавали истинные эмоции — перед мысленным взором стояла явно не эта тихая комната в безопасности оазиса.       — Когда тебя вынесли из места столкновения, Зейб остался один против стаи каракалов. На него наскочили, придавили к полу и стали разрывать, — голос Исы дрогнул. Он видел и слышал слишком много и потому не мог оставаться равнодушным. — Увидев, что происходит, Аскар озверел, кинулся в бой и успел выбить из клыков тело Зейба, пока того совсем не изорвали. Наджи и Муниф поспешили помочь в бою, ведь уже тогда каракалы прокусили бок Аскара и исцарапали тело. Нур и Рами унесли Зейба в Шурук.       Син винил себя за то, что в такой важный момент оказался совершенно бесполезен. Возможно, будь он в лучшем состоянии, Аскар не испытал бы такого ярого желания защищать, прекратил бы неравный бой гораздо раньше и не оказался бы так страшно ранен. Бета отвел и потупил взгляд, не зная куда себя деть от этого поглощающего чувства вины и жгучего стыда.       — Мы думали, что Аскар выместит злость и разумно отступит с такими-то ранами, но он сражался беспрерывно, словно не чувствуя боли и не боясь смерти. Только тогда я понял, что это был хайидж, — омега шумно выдохнул и на мгновение зажмурился. — Испугался страшно, ведь не мог остановить и исцелить, а этот дурень все рвался на клыки. Я бы не простил себя, если бы ты очнулся почти вдовцом.       Кочевник коротко усмехнулся, внезапно обрадованный этим вскользь брошенным признанием акида едва ли не мужем Сина.       — Спасибо, что волновался за Аскара, — с теплотой отозвался он.       — Нашел, за что благодарить! — вспылил омега и отдернул руки, чтобы якобы раздраженно толкнуть Сина в здоровое плечо. — Я волнуюсь за вас, балбесов, каждое мгновение.       Син тихо рассмеялся.       Исцеление почти до конца заживило плоть и теперь на месте раны оставалось лишь бледное пятно новой кожи. Омега оставил рану затягиваться самостоятельно и перешел к надтреснутой челюсти: накрыл щеку Сина ладонью, пригладил и начал щадящее лечение. Под кожей заметно ощущалось движение кости, жжение от разорванных мышц, горячее течение крови, но бета старался отвлечься на незаметную нежность — мягкие, бережные поглаживания Исы. Он словно жалел настрадавшееся тело и успокаивал разбушевавшуюся внутри боль.       — В день смерти Зейба мы позаботились о его теле, — тихо заговорил Иса спустя время. — Сможешь передать Аскару прах, когда он окончательно поправится?       В последние дни между Сином и Аскаром молчанием повисла внезапная смерть Зейба. Кочевник не знал, как подступиться, поддержать, а акид будто намерено избегал разговора и стойко держался, чтобы оставаться для беты опорой. Сейчас альфа снова был недоступен, закрыт и недоверчив, как и в начале похода. Получив прах от Сина, он не позволит себе показать слабость и оттого намучается.       — Поручи это дело Наджи, — наконец определился с ответом кочевник. — Его молчание не будет казаться таким многозначительным и скорбным, как мое.       — Как скажешь, командир.       До полудня омега занимался исцелением: он позаботился о треснутых костях и, насколько возможно, заживил плоть. Ощутив первые признаки нездоровой слабости, Син предупредил об этом Ису и тот закончил с лечением. Перед уходом он пополнил запас настоек и напоследок строго наказал как следует отдохнуть.       Оказавшись в одиночестве, Син ощутил странную тревогу, должно быть, свойственную бете с настолько сильной меткой: он чувствовал сильный запах Аскара, словно альфа находился в этой комнате, но найти его поблизости не мог. От этого Син ощущал себя безумцем.       Чтобы отвлечься, решил переместиться на деревянную кровать у окна и, оперевшись на стол, рассматривать происходящее в саду. Свежий воздух развеивал запах альфы и Син постепенно успокаивался.       За окном пели птицы, мирно спали на деревьях крылатые змеи, вблизи поскрипывали ветви от дуновения ветра, раскачивающего спелые грозди плодов. Бета успел полюбоваться игрой полуденных солнц на пышной траве, смог понаблюдать, как яркие лучи поднимаются по стволам и вскоре опаляют листву жаром заката. Син думал об Аскаре, путался в догадках, искал способ снова получить былое доверие и близость, а когда голова уже раскалывалась от тяжести мыслей — отыскал в суме книгу и погрузился в чтение. Так он мог не думать, куда пропал Аскар на столько часов, вернется ли он к ночи, спасет ли объятиями от холода и кошмаров. Сейчас Син не имел над ним никакой власти и акид вполне мог оставить его, хоть на ночь, хоть навсегда…       Внезапно послышался скрип двери, и бета встрепенулся, резко оборачиваясь в сторону вошедшего Аскара. От вида знакомого образа сердце беты покинула тревога и он с облегчением выдохнул, улыбнувшись акиду:       — Тебя так долго не было, я уже начал волноваться.       — Наиль исцелил раны довольно быстро, но после пожаловался на мой бледный вид и настоял пройтись по саду, — Син в удивлении приподнял брови: такое он даже предположить не смел. — Я согласился лишь с условием, что мы сможем насобирать для тебя спелых фруктов.       Аскар сдержанно улыбнулся и приблизился к бете, со стуком опустил рядом тарелку, которую наполняли тронутые солнцами плоды, налитые влагой и сладостью. Син не смог сдержать восторга, от которого вдох на мгновение застыл в легких, а после сорвался с уст восхищением:       — Я так рад, правда, — кочевник не мог представить, почему Аскар вдруг захотел его так порадовать, ведь в последнее время Син приносил только боль. Должно быть, в альфе говорило благородство, а также чувство вины за метку с лишним феромоном и нанесенные в буйстве травмы. Бета взволнованно взглянул на Аскара: — Но разве Наиль разрешил тебе в таком состоянии заниматься работой?       Аскар покачал головой и опустился на деревянную кровать рядом, с протяжным выдохом расслабляясь, оперевшись на стену.       — Я сидел под деревом с корзиной, а он срывал фрукты, — альфа склонил голову набок и произнес почти ласково: — Попробуй, они должны быть сладкими.       Син послушно кивнул и взял один, чтобы попробовать. Согретые лучами плоды по вкусу и вправду были сродни сахарным оазисным сладостям. Ощутив Аскара настолько близко, бета будто снова ожил, даже испытал слабый голод, отчего фрукты не оказались лишены внимания. Мирный, спокойный вечер так напоминал множество минувших, что казалось, словно не было той воронки, смерти Зейба и хайиджа. Хотел бы Син убедить себя в этом, но на шее ощущалось призрачное покалывание клыков, а в воздухе витал особо яркий запах Аскара.       — Как твое самочувствие после исцеления? — завел разговор альфа, когда Син насытился фруктами и мечтательно уставился на темнеющее за кронами деревьев небо.       — Пока тебя не было я успел хорошо отдохнуть и сейчас почти не чувствую слабости. За ближайшие дни раны должны окончательно затянуться.       — Значит, я могу оставить тебя ненадолго? — Син замер, не до конца понимая заданный вопрос. Оставить? Зачем? На сколько? Бета никогда не ограничивал его, не контролировал передвижения, поэтому Аскар был волен пойти куда угодно с кем угодно. Разум Сина подбрасывал страшные догадки о значении этого «отставить», в которые бета отказывался верить. Благо, молчание заставило Аскара объясниться: — Разрешишь мне какое-то время спать отдельно?       Син тяжело, но тихо выдохнул, и прикрыл глаза, пытаясь совладать с эмоциями. Порыв ветра унес сладкую иллюзию их мирных, ласковых дней, напомнив о всем произошедшем. У Аскара были причины бояться Сина. Может, именно из этого страха он так и не смог спокойно поспать в прошлые ночи, и теперь, отбросив ненужные попытки, решил защитить себя стенами другой комнаты. Син все понимал, но насколько же болезненно давалось ему это понимание. Бета разомкнул веки и опустил взгляд, чувствуя, что не в силах полностью скрыть эмоции и невольно позволяет себе слабость.       — Тебе плохо со мной? — прошептал Син в надежде услышать успокаивающее опровержение, но Аскар лишь на мгновение приблизился, коротко поцеловал его в лоб и сознался:       — Я задыхаюсь в собственной метке.       Син не старался отговорить Аскара, хотя знал — запрети он уйти, и тот не смог бы ослушаться. Син не попытался удержать рядом, хотя знал — в одиночестве сойдет с ума. Бета уже ощутил на себе, насколько плохо чувствовать лишь запах, но не иметь возможность увидеть или прикоснуться. Предположения о том, какой окажется эта ночь, бросали в дрожь.       Лежа в темноте, слушая шум гуляющего по комнате ветра, ощущая на теле его ночную прохладу, Син замерзал. Погружаясь в тревожный сон, он отдавался в руки кошмаров, которые наконец-то добрались до его души и могли вдоволь намучить за долгую, темную ночь.