Trinitas

      Ближе к утру из полудремы Сина вырвал неожиданный звук — стенания Рами, который в течение всей ночи хранил гробовое молчание, перестав даже шептать глупости бессознательному Нуру. В отчаянном голосе товарища слышались подлинные паника и бессилие, и вскоре вскочивший Син понял, что послужило тому причиной: странные изменения происходили с Нуром, лицо его словно покрылось рябью, кожа жутко бугрилась, словно сам череп под ней пришел в движение. Вызывающая ужас метаморфоза сопровождалась скрежетом и неестественным щелканьем, исходящим прямо изнутри головы несчастного больного, который больше даже не стонал от испытываемых мучений — только слегка подергивался, в остальном бездвижный. Веки его были прикрыты, тело изломано, кожа бледна и суха — будто уже почти мертвец, не похожий не то, что на прежнего Нура, а даже просто на человека.       Если вчера голова разрывалась от воя Нура, претерпевающего немыслимую боль, то сейчас сердце в груди обмирало от нечеловеческих звуков, который издавал Рами — стоя коленями на ковре, он склонился над мужем, протягивая к его лицу трясущиеся руки, но боясь даже коснуться, чтобы не навредить. В абсолютной беспомощности он лишь выл с непередаваемыми яростью, ужасом и болью.       Син отправил переполошившегося и бледного Наиля звать Ису, но самого учителя попросил остаться снаружи и никого внутрь не пускать, если вдруг участники отряда, обеспокоенные звуком и его возможными причинами, решатся проведать. Когда Наиль вышел, кочевник осторожно приблизился к Нуру, медленно опустился рядом — и тут же Рами, находившийся по другую сторону ковра, прямо напротив, вскинулся казалось рефлекторно, будто пытаясь защитить мужа от неожиданно появившегося врага.       — Это я, Рами, — Син остановил его движение голосом, стараясь по возможности звучать ровно, хотя у самого горло сдавило от чувств, а глаза пекло от непролитых слез. Предупредил, чтобы охотник не отреагировал так же агрессивно на целителя: — Я позвал Ису, он сейчас придет.       Рами потребовалась бесконечно долгая минута, чтобы понять кто перед ним, осознать сказанные слова и опуститься обратно, бессильно роняя голову, отчего Син больше не мог видеть его лица. Но это и не было нужно, чтобы с легкостью считать тоску и боль, горечь и безысходность в его голосе:       — Зачем он здесь? Нуру уже не помочь…       Осипший, он звучал едва слышно, но слова пробрали Сина, казалось, до самых костей. Ему хотелось бы сказать хоть что-то утешительное: что Нур еще жив и терять надежду рано, например, но… Даже если каким-то чудом Нур выживет, то останется ли он собой? Существо, в которое он неотвратимо превращался, слишком отличалось от человека, и потому шансы на хороший исход неумолимо уменьшались. Та самая надежда, которую старался не утратить Син, тихо затухала в нем с каждым витком безумного превращения. Он был командиром, который уже ничего не контролировал, ничего не знал и ничего не мог сказать наверняка. Не было ни прогнозов, ни планов, ни внезапного чуда, что спасало героев из сказок в самый темный час. Не было и слов утешения. Сину оставалось только промолчать.       Рами тоже ничего ему больше не сказал, он так и сидел, склонившийся над Нуром, когда в комнату почти вбежал Иса. Кочевник порывисто обернулся к нему, стараясь загородить собой вид из приоткрывшегося дверного проема — если даже Сина нынешний вид Нура ужасал, то уж остальные участники отряда, что лично не лицезрели процесс обращения, едва ли смогут со спокойствием принять происходящее. Помимо всего Сина пугало то, как они могут Нура воспринять, и как на это способен отреагировать находящийся в шаге от безумия Рами.       Ису, казалось, неуравновешенность Рами уже совсем не пугала — он без опаски ринулся прямо к Нуру, в спешке явно больно упал коленями на ковер, но тут же простер руки к товарищу, осторожно касаясь. Даже опытный охотник и дернутся не успел, чтобы остановить, только смотрел растерянно. В его глазах не осталось ни следов надежды, ни недавней мольбы, но и враждебности в них не было, так что Син, всегда беспокоящийся о безопасности Исы, немного расслабился.       — Ничего нового, — вздохнул тяжко целитель и констатировал: — Его мышцы двигаются и ломают кости. Но, кажется, в черепе сильно значимых изменений не планируется. Откуда столько силы в лицевых-то мышцах? Не понимаю…       Сина будто осенило:       — Значит и ноги тоже?..       — Да, — целитель с ходу понял, о чем говорит Син, — кости ног тоже были сломаны и смещены мышцами. Видимо, сила проникла в них и взяла под контроль. В добавок к тому эта же сила многократно увеличила способность к восстановлению. Пусть действует и медленнее, чем исцеление, но только благодаря этому Нур до сих пор жив.       Получается, что эта неведомая сила, чем бы она ни была, действительно не пытается убить свою жертву, а именно переделать, превратить в нечто иное? В таком случае шансы охотника выжить многократно возрастают, однако… очень маловероятно, что он останется прежним собой. Кочевник с болью смотрел на давнего товарища, мучимый неясностью его будущего.       — Я долго думал кое над чем, — медленно продолжил Иса после небольшой паузы. — В прошлый раз, когда сопротивлялся этой силе, я не смог исцелить Нура. Но, возможно, я смогу помочь ему, если заживлю сломанные кости, не пытаясь вернуть их в прежнее положение. Если я не могу исправить эти изменения, то по крайней мере способен помочь им быстрее зажить — это избавит Нура хотя бы от части мучений.       Говоря все это, Иса смотрел на Рами, будто спрашивая его дозволения. Долго ждать ответа не пришлось:       — Тогда сделай это, — без колебаний согласился охотник. Кажется, слова целителя немного привели его в себя и отчасти взбодрили — наконец-то хоть кто-то может сделать для Нура хоть что-то.       Иса кивнул, хмурый и решительный, с темными кругами под глазами — кажется, этой ночью он и вовсе не сомкнул глаз, действительно размышляя над тем, как быть дальше, и чем же помочь Нуру.       Так с самого утра целитель занялся сращиванием костей, которые под влиянием усилившегося самовосстановления уже начали понемногу соединятся между собой и восстанавливаться — явный признак того, что переломов в этом месте больше не случится, а значит Нур не испытает страдания дважды, как в прошлый раз. Работая крайне осторожно и кропотливо, Иса провозился почти до обеда, и на том закончил, чтобы не истощать чересчур больного. Нур и так давно уже не пил даже бульона, ему совершенно неоткуда было брать энергию, поддерживала в нем жизнь лишь та неизвестной природы сила, что поселилась внутри.       Зато Рами, который перестал есть тогда же, когда и Нур, не имел внутри себя никаких неведомых источников энергии, а потому наверняка вскоре упал бы в голодный обморок. Сину впервые за последние дни удалось уговорить его поесть хоть немного лишь потому, что Иса внушил товарищу хоть слабую, но надежду.       После обеда Наиль вместе с Сином продолжили наблюдать за состоянием больного, пока Джанах оставался за дверью — он не мог находится подле Нура, но хотя бы оставался неподалеку. Уже после полудня жуткие шевеления под кожей лица Нура прекратились, и даже температура на некоторое время спала, позволяя бете наконец передохнуть.       Бугры под кожей постепенно разглаживались и различимыми стали новые черты: выразительные скулы, узкая челюсть, высокая переносица. Изменения не обезобразили Нура, но превратили в другого человека, едва узнаваемого и почти незнакомого. Такая внешность не была привычной для Сина и, не знай он Нура, посчитал бы жителем далекого оазиса. Рами, несмотря на изменения, был все так же взволнован и нежен: он едва заметно касался тела Нура, желая почувствовать родное тепло и одновременно боясь причинить боль. То, что бета терял привычную внешность, волновало окружающих меньше всего — куда страшнее было бы потерять его личность. На этот счет страхи ни на мгновение не исчезали, ведь Нур не мог обратиться к товарищам и этим дать понять, что остался прежним.       Пока бета не мучился от новых превращений, Син решил оставить охотников наедине и покинуть комнату, чтобы немного отвлечься. С собой он увел и Наиля, все еще задумчивого и встревоженного. Учитель молча следовал за кочевником, а тот, пользуясь моментом, вывел его в сад под лучи солнц и на свежий воздух. Ступив на каменную кладку, Наиль замер и удивленно вскинул голову, сам не заметив, как оказался вне дома. Он окинул взглядом насыщенную зелень, стволы деревьев и листву, а затем взглянул на бету, остановившегося неподалеку.       — Ты не против прогуляться? — предложил Син, на что Наиль с улыбкой кивнул. Омега поравнялся с бетой и двое погрузились в прохладную тень пышных крон деревьев.       Пускай ночью Син не смог как следует выспаться, усталость тела не казалась настолько критичной по сравнению с усталостью души. Хотелось отвлечься от плохих мыслей, и бета чувствовал, что способен это сделать — Иса смог облегчить участь Нура и от этого сердце болело за товарища чуть меньше.       В попытке заняться ум чем-то светлым, Син поднимал глаза вверх, к щебечущим птицам и обвивающим ветви крылатым змеям. Наиль же смотрел исключительно под ноги, занятый размышлениями. Зная его способность винить во всем себя, кочевник не хотел отдавать омегу на растерзание мыслям. Син заметил вслух:       — Иса нашел способ помочь Нуру и теперь он чувствует себя лучше, но ты все еще хмуришься.       — Я думаю про кое-что странное, — проговорил омега, в сомнении прикусив губу и все же решаясь озвучить: — Помнишь тех чудовищ на направлении с гробницей Змееносца? Образы из песка и праха.       Едва заслышав это Син замер, глядя перед собой отрешенно, постепенно осознавая:       — Сейчас Нур очень на них похож.       — Магия не создает из него кожаную змею, иначе пока срастались ноги — срослись бы и руки, а в изменении одних лишь черт лица и вовсе не было нужды — тогда бы его череп полностью уподобился змеиному, — подытожил Наиль.       Син помнил, как впервые взглянув на песчаный образ не был напуган и насторожен: существа создавали впечатление мыслящих и одухотворенных, способных заговорить с пришедшими. Вот только их красота оказалась обманчивой, ведь не будь на Сине платка — задохнулся бы порывом песка и теперь любовался бы красотами совершенно другого сада.       И все же обращение в подобное существо казалось куда более безобидным по сравнению с искажением до вида кожаной змеи. Син с трудом вернул себе спокойствие и отметил ободряюще:       — Радует, что хотя бы наполовину Нур останется человеком.       — И хорошо, если не только внешне, — со вздохом поправил Наиль.       Когда слова сорвались с губ, повисло молчание, в котором уж было притихший омега встревожился и вскинул взгляд. Син нахмурился, понимая, что, несмотря на внешнюю человечность, людьми песчаные чудища не были. Они казались совершенно дикими, агрессивными, жаждущими крови и убийства. Если Нур станет таким, Рами придется его убить, а затем — уйти следом.       Внезапно похолодевшую грудину обдало теплом и Син с прерывистым вдохом вынырнул из размышлений — к нему крепко прижимался Наиль, уткнувшись носом в складки платка и коснувшись руками спины. В тот же миг мысли, как птицы, выпорхнули из головы и бесследно скрылись за горизонтом, оставив только звенящую тишину. В груди же все нарастало биение взволнованного неожиданной близостью сердца.       — Прости, я сказал глупость. Разве можно сравнивать озлобленные песчаные образы и живого человека? К тому же, ты вышел в сад явно не для того, чтобы оставаться мыслями в доме, — тихо повинился Наиль, поглаживая ладонями спину. — Хочешь я тебя отвлеку?       Одни лишь объятия уже взбудоражили Сина в полной мере, но отказать он не смог и не успел: Наиль мгновение помедлил и, оперевшись руками на плечи беты, поднялся на носочки. Кочевник от волнения ладонями коснулся талии омеги, чтобы придержать, а тот смелее приблизился и ткнулся губами в ткань платка над щекой. Невольно Син улыбнулся, щурясь устало, но искренне. Почувствовав его радость, омега с облегчением выдохнул и уже спокойнее прижался губами к скуле, а после — к не скрытому платком участку у виска. Син вздрогнул от касания, которое обожгло кожу, и растерянно отвел взгляд, волнительно перескакивая им с листка на листок. Наиль отстранился и аккуратно произнес:       — Я был хоть немного похож на омегу-бади?       Не задумываясь Син кивнул, а, снова взглянув на Наиля, заметил покрасневшие от смущения щеки на деланно серьезном лице. От умиления бета тихо усмехнулся и подметил:       — Ярима в тебе выдает разве что румянец.       В тот же миг щеки Наиля вспыхнули ярче прежнего, и он прикрыл их ладонями, поглядывая искоса. Попытки казаться уверенным давались ему с трудом и так легко разбивались об красноречивые реакции.       — Любой омега раскраснелся бы от такого сильного запаха метки, — буркнул Наиль в свое оправдание.       Теперь настала очередь Сина смущаться: когда болезненные симптомы ушли, он уже не мог почувствовать, насколько сильный и агрессивный запах носит на себе, поэтому иногда и вовсе о нем забывал. Внезапно подумалось, что настолько близко к метке смог бы подойти только человек, которого совсем не пугает запах, а ровно наоборот — привлекает.       Судя по пронзительной тишине, в голове учителя проскочили схожие мысли.       Смущенный Наиль отступил на пару шагов, отвернулся и прихватил край рукава Сина:       — Ты хотел прогуляться.       Бета подчинился и направился вглубь сада, стараясь не тревожить настолько очаровательного омегу пристальными рассматриваниями. Мимо мелькали ветви деревьев, пышные кустарники и скромно выглядывающие из зарослей цветы, у стеблей которых шустро протекали ручьи в каменных каналах. Мысли не тревожили Сина и верно отражали действительность: в голове словно эхом отзывались звуки мирно живущего сада и успокаивали натерпевшуюся душу.       Син и Наиль бездумно плутали по каменным тропинкам, пока солнца не поднялись на самый пик и не стали обжигать даже через плотную листву. Свет касался земли и нагревал влажную почву, отчего жаркий туман покрыл траву вуалью. Каждый вдох обжигал легкие, так что стоило поспешить в сторону дома, пока полдень не стал еще горячее. Син хорошо изучил сад, поэтому вывел Наиля к дому самой короткой дорогой мимо фонтана. Оказавшись у воды, омега набрал немного в ладони и омыл лицо, раскрасневшееся от жары. Влажными руками он коснулся лба, щек и шеи, а после стряхнул лишние капли. Влага блестела на его лице и волосах прохладой, отчего сам Син словно попал под желанный дождь.       После жары оказавшись в стенах дома бета с облегчением выдохнул. Холод приятно пробежал по разогретому телу, погружая в состояние спокойствия и сонливости. Син провел Наиля до спальни и распрощался, надеясь встретиться вечером в комнате охотников по какому-то более радостному поводу.       На время хождений в саду Син отбросил мысли, но теперь страхи снова стали наполнять голову. От них бета убежал в общую с Аскаром комнату, не в силах заглянуть на кухню и надеясь, что в спальне его ждут. Открыв дверь, Син не увидел желанного альфы и уже неспешно зашел внутрь. Он аккуратно снял платок, плеснул в лицо немного воды из бурдюка, снял верхний халат и улегся на ковер, хранящий запахи обоих. Уткнувшись носом в жесткий ворс, бета глядел на яркие солнечные лучи, коснувшиеся пола, и постепенно погружался в дрему.       Прошло уже немало времени, но без товарища рядом Син не мог полностью расслабиться, поэтому сквозь чуткий сон тут же услышал далекие шаги в коридоре, а затем тихое открывание двери. Аскар замер на входе, а после, как можно незаметнее, постарался подобраться к ковру. Из интереса Син не подавал виду и ожидал следующих действий.       Аскар медленно и тихо улегся рядом, ощутимо взглянул на расслабленное лицо и, казалось, мог продолжать рассматривания хоть весь день. Тогда Син открыл глаза, внезапно отвечая на пристальный взгляд и вынуждая акида удивиться. Аскар усмехнулся такой шалости, смутился, будучи безнадежно пойманным, и уже без лишней осторожности обнял бету.       — Выходит, ты не спал?       Син улыбнулся, поудобнее устраиваясь в объятиях:       — Как же я без тебя усну?       Акид проронил смешок, поглаживая спину устроившегося в его руках кочевника, и ткнулся губами в макушку. Он без лишних слов дал Сину возможность окончательно расслабиться и поддаться усталости, чтобы после провалиться в сон.       Вечером, после ужина, Син направился в сторону спальни охотников. Приоткрыв дверь, он заглянул в комнату, где рядом с бледным, недвижимым Нуром лежал Рами. Его руки замерли в песчинке от тела мужа в неощутимом касании, невероятно нежном и трепетном. Оба беты спали, но сон их казался настолько хрупким, что потревожить его могло даже дыхание наблюдателя. Син тихо прикрыл дверь и направился к Исе — чтобы едва проснувшегося Нура он тут же осмотрел и исцелил в заживающих местах. От слабости и потери маны он, может, самостоятельно провалится в крепкий сон и не почувствует боли от новых превращений.       Син заглянул в комнату Исы, где к тому же нашел и Наиля, занятого чтением. Похоже, идея не идти против магии, а помогать ей, запустила новый виток исследований, в который и погрузились омеги. Син догадывался, сколько вины чувствовал Иса перед Рами и как сильно мог извести себя в попытке помочь. Оторвать его от работы и увести было лучшим вариантом — концентрация на лечении отвлечет и поможет успокоиться. Вскоре Син привел Ису к бетам и предложил осмотреть бессознательного Нура, пока Наиль отправился за ужином для Рами. Син же занял место неподалеку от ковра и стал ожидать, когда от чувства постороннего присутствия проснуться охотники. Как раз после того, как Наиль подоспел с теплой и сытной едой, пробудился Рами. Сперва он насторожился, пребывая где-то на грани сна и яви, чувствуя угрозу от людей вокруг страдающего мужа, но после пришел в себя и успокоился. Наиль настойчиво вручил ему тарелку и сел рядом, чтобы убеждать сделать каждый следующий укус и глоток. В своей заботе омега был непоколебим, а Рами не особо ему сопротивлялся, бездумно поглощая еду.       Тем временем ладони Исы блуждали по телу Нура и остановились на лице, где уже окончательно разгладились бугры. Не будь на щеках синих гематом, Син без сомнений назвал бы незнакомое лицо Нура красивым — магия лишила его любых недостатков и только приукрасила черты, которые теперь стали едва узнаваемыми. Вечерние тени выделяли выразительные скулы, четкий излом губ и острую линию челюсти.       Постепенно на лице стали появляться малейшие движения, которые можно было принять за признак бодрствования Нура. Он редко открывал глаза, поэтому исцелять Исе пришлось вслепую, давая время отдохнуть и восстановить ману. Ладони омеги аккуратно касались щек, подбородка и челюсти, постепенно убирая с кожи синеву гематом и малейшие неровности. На их место приходил нездоровый румянец, который появлялся из-за повышения температуры, поэтому Син приготовил прохладную воду, смочил ткань и поручил Рами обтирать горячеющее тело. Бета страдающе хмурился, а лицо его выражало рвущуюся наружу боль. Все родные черты и обожаемые изъяны были нещадно перекроены магией до состояния красивой маски. С каждым мгновением он по крупице терял Нура и никак не мог остановить этот процесс. От схожих мыслей глаза стойкого Рами покраснели, и он ткнулся переносицей в рукав, скрывая от посторонних слезы.       Вскоре Иса закончил со сращиванием костей головы и в завершении осмотрел тело еще раз, проведя рукой от лица до кончика хвоста. Во время осмотра бессознательный Нур хмурился и вздыхал, хоть в аккуратности омеги сомневаться не приходилось. Даже когда Иса отнял ладони, бета не ощутил облегчения и в комнате только громче прозвучал болезненный стон. Рами растерянно метнулся руками к мужу, но, не коснувшись, отстранился. Снова попытался притронуться не решился. Теперь даже тело не указывало на то, где боль мучает Нура, и в поиске ответа Рами поднял взгляд на Ису.       Омега с трудом подбирал слова, чтобы объяснить происходящее:       — Похоже, органы Нура постепенно опускаются в хвост и меняются, — медленно произнес омега и тяжело выдохнул. — Этот процесс не может пройти быстро и безболезненно.       Рами разом побледнел, опустил к телу Нура опустошенный взгляд и несмело коснулся ладони беты, которая тут же с неведомой силой сжала в ответ. Болезненный вой Нура сменялся тяжелым дыханием и пугающей тишиной, которую разбивал новый вскрик. Уже полностью гладкий кожаный хвост извивался, подрагивал, резко ударялся об пол и после новой волны боли опадал. Истошный крик резко затихал, словно Нура в мгновение лишили воздуха, и этим заставлял Рами испугаться до холодного пота — после ненавистной тишины даже болезненный вой казался благодатью. Уже спустя несколько минут Нур с силой сжимал ладонь Рами, впивался в нее ногтями, пока дрожал всем телом от мучений и прерывисто хватал ртом воздух. Его крик показался Сину одним из самых громких, услышанных за всю жизнь. Сильнее кричал только амма во время родов.       — Тише, Нур… — умолял Рами, когда новый вой содрогнул стены. В своей агонии Нур казался то ли озверевшим, то ли одержимым шайтаном. Бросив на него следующий взгляд, Рами, словно не узнавая, с дрожью вопросил: — Ты же все еще мой Нур?..       Его шепот растворился в новом оглушительном крике. Незнакомое лицо искажали мучения, незнакомое тело содрогалось от боли, незнакомый голос завывал в стенах спальни. От Нура осталось только имя, которым неизвестно можно ли было называть незнакомца.       Новый крик заставил страдающего распахнуть рот, но вся боль в нем не умещалась и в уголках губ проступила кровь. Нур открыл глаза в момент, когда под натиском не выдержала кожа на щеках — и разорвалась, позволяя, запрокинув голову, коснуться подбородком кадыка. От неожиданности Син подскочил на ноги и кинулся к рукояти такубы, совершенно ненамеренно и скорее инстинктивно. Бета по-настоящему ужаснулся увиденному: кожа разорванных щек нитями соединяла челюсти, кровь запятнала лицо и наполнила рот. Невольно бета вспомнил, как точно так же песчаное чудовище распахнуло пасть, будто пытаясь заглотить голову Сина оно впилось нижними зубами ему в подбородок, а верхними — в лоб. Тогда вид зияющей черноты горла напугал кочевника до дрожи, поэтому, несмотря на осознание ситуации, рука все еще лежала на рукояти.       Нур медленно, с протяжным стоном закрыл рот, тогда сомкнулись и рваные раны. Если новое лицо беты было маской, то порезы — уродливыми трещинами на идеально выбеленной и выровненной поверхности. С сомкнутыми губами Нур уже не казался опасным, Син успокоился и отпустил такубу, испытывая лишь вину и стыд за такой порыв. Как же может зваться человек, идущий с оружием на бессильного товарища? «Предатель»? «Подлец»?       Удивило и то, как проигнорировал его действия Рами — не разозлился, не вступился, даже не взглянул осуждающе. Он словно окаменел, лишился всяких чувств и мог только опустошенно глядеть куда-то через Нура, через пол дома, через почву. Бета уже не реагировал на крики мужа, не подавал руки, не шептал успокаивающие глупости. Он будто умер в тот же момент, когда бета разрушил надежды на свою человечность, когда, казалось бы, внутри чудовища умер Нур. Только глубокой ночью, когда Иса уже давно покинул комнату, Наиль задремал на кровати, а Нур утратил силы даже кричать, с уст его беты сорвался шепот:       — Вдруг… уже… не мой?       Рами глядел на бьющееся в мучениях существо, едва напоминающее человека и еще меньше — родного Нура. Охотник находился в шаге от того, чтобы признать мужа умершим и только слабая надежда удерживала его от этого решения. От вида разбитого товарища в груди Сина болело и изнывало сердце, а сам он едва ли находил слова для утешения:       — А вдруг твой? Еще рано прощаться, — произнес бета тихо, стараясь набраться сил, чтобы убедить в этом и Рами, и самого себя.       Охотник поднял на него пустой, непонимающий, невидящий взгляд. Должно быть, слова Сина были невнятным шумом для Рами, мысли которого занимал только один человек, а ум не мог думать о ком-то другом. Два близких товарища угасали на глазах, а в мыслях Сина, как призрачный мираж, мелькали их знакомые юные лица. Теперь они казались иллюзией, слишком далекой от реальности и созданной оглушенным криками разумом.