Trinitas

      Син не хотел уходить. Лишь несколько месяцев назад он воротился с войны, вырвавшись из сущего Джаханнама, которым стало для него поле боя. А теперь предстояло вновь покинуть благостный приют, каковым для их семьи стал дом Басима? Ну уж нет. Разве он не заслужил хоть немного спокойной жизни? Почему из братьев лишь Син должен вечно скитаться по пескам, ежеминутно рисковать жизнью и даже по ночам обнимать не своего теплого человека, а верную такубу?       Он хотел найти в себе силы, вскинуть голову, поднять глаза на амму и сказать: «Хватит, не пойду». Возразить, дерзнуть. Отказаться от непосильной ноши кормильца семьи. Почему всегда Син? Чем он провинился?       Син не хотел уходить. Он едва начал приходить в себя и вновь ощущать, что и вправду живым вернулся домой, а все происходящее вокруг — простая вкусная еда, звонкие голоса и шумные игры подрастающей ребятни, прохлада в тени деревьев, благоухающие ароматы садов, — не последний сон умирающего, грезящего о Джаннате, а реальность. Син не сложил голову там, на чужой войне, он выжил и вернулся — все это начало ощущаться только сейчас, лишь пару месяцев спустя. Он еще не успел вновь напитаться оазисной влагой, которую в пустыне из него иссушили солнца. Не налюбовался зеленеющими садами, по дорожкам которых его вновь и вновь гнали вперед мысли и тревожные воспоминания. Не вернул душевное спокойствие, поверив в безопасность крепостных стен — он по-прежнему спал, сжимая в ладони рукоять такубы. Как можно просить Сина уйти сейчас? Почему он вообще должен?       Непроизвольно челюсть сжималась так, что заболела голова: стиснув зубы, чтобы не раскрыть рот и не бросить в амму всяческие обвинения, Син никак не мог их разжать и заставить себя сказать хоть что-то. Потому что прошло всего четыре года с гибели абы. Потому что немногим больше года назад баба вернулся калекой. Потому что кроме Сина родителям положиться не на кого.       Син не хотел смотреть в лицо аммы, которое преждевременно состарили не годы, а перенесенные горе, тяготы и невзгоды. Взглядом Син зацепился за свешивающиеся на плечи длинные косицы, в которые были сплетены поседевшие волосы отца — бело-серебристые, в цвет луны на ночном небе. Давным-давно, будто и не в этой жизни, амма позволял их, тогда еще темные и блестящие, расчесывать и заплетать. Кажется, Сину и Самуре шел пятый год и амма был еще добр к ним. Азре и Амани сейчас столько же. Интересно, им амма все еще разрешает причесывать и заплетать себя? А почти семилетним Иясу и Ияду? Самуру с Сином в их возрасте уже строго, подчас и жестоко воспитывали, а эта ребятня наслаждается своим почти беззаботным детством — отцы не придираются к ним и балуют…       Каждый раз, когда Син задумывался и сравнивал детство младших братьев со своим — нутро выжигали неприятные, ревнивые, почти злые чувства. Он быстро отбрасывал их и выходил из дома продышаться и надавать себе мысленных оплеух. Вот и сейчас его потянуло пройтись, но уйти, так и не дав ответа, Син не мог. Впрочем, как и отказаться.       — Тогда я обсужу работу с наставником, соберу вещи и выдвинусь завтра на рассвете, — отозвался Син после долгого молчания, покоряясь судьбе и воле аммы. Наконец, решился поднять взгляд на лицо родителя, которое ничего особенного не выражало.       — Это хорошая работа, я знал, что ты согласишься, — кивнул отец, который ничуть не сомневался в том, какой ответ получит от самого послушного из сыновей. Его будто ничуть не беспокоило то, что они вновь расстанутся на долгие месяцы. Или что Син встретит свою погибель где-нибудь в пути. Даже после того, как один муж был убит на войне, а второй вернулся искалеченным, амма отпустил сына с точно таким же незаинтересованным выражением лица. А Син внутри себя всегда задавался вопросом: новости о его смерти амма встретил бы с такой же непроницаемой маской?       От этих мыслей, да и из общества родителя, хотелось поскорее сбежать, что Син и сделал, прикрывшись разговором с Басимом как благовидным предлогом. Син, как и обыкновенно, застал наставника в кабинете, он как раз отправлял Джада в лавку за новой поступившей в продажу книгой — каким-то очередным талмудом с исследованиями известного ученого Дома Мудрости. С тех пор, как Син взялся за взрослую работу, его младший брат Джад, он же и второй по старшинству бета, стал выполнять мелкие поручения от Басима, что поспособствовало их сближению. Джаду сейчас пятнадцать и, если бы они все еще кочевали с племенем, в течение года он оказался бы вынужден пройти обряд инициации, как и Син когда-то. Вот только семья была изгнана четыре года назад и все это время они жили как яримы. Суровые условия пустыни не испытывали на прочность этих детей, не заставляли с малых лет сражаться за свою жизнь с оружием в руках наравне со взрослыми — как итог, сейчас они совершенно не способны самостоятельно выживать и сверху брать ответственность за жизни других. Сина действительно некому было заменить.       — Камра рассказал тебе о работе? — отправив Джада с деньгами, Басим обратил все свое внимание на Сина. Немногословный с наставником, тот лишь кивнул в ответ, и Басим вздохнул. — Я должен извиниться: ты только что вернулся домой целым и невредимым, а теперь вынужден снова отправится в путь. Если бы для этой работы не был необходим проводник, то я и вовсе не стал бы тебя просить. Но работник, которого я назначил в сопровождение, в последний момент отказался по личным причинам, а кроме тебя мне сейчас некого выделить на замену.       Неравнодушие и понимание наставника тронули Сина. Добрый и заботливый, Басим вовсе не должен был оправдываться перед ним.       — Наставнику я всегда рад помочь, — сощурился ему Син, перехватив взгляд медных глаз. Воспитанно потупившись, он лишь украдкой бегло осмотрел, запоминая черты сухощавого лица, которое проявившиеся с возрастом морщины ничуть не портили — располагающее и изящное, Син всегда находил его приятным. Хотелось обязательно вернуться, чтобы заглянуть в это лицо вновь и прочитать во взгляде неподдельные привязанность и заботу — совсем не то, что непроницаемая маска аммы.       — Ты всегда очень меня выручаешь, я благодарен, — отозвался наставник ласковым голосом и Син увидел, как его губы изгибаются в мягкой улыбке. Сердце в груди взволнованно затрепетало — бету нечасто одаривали вниманием старшие омеги. Было даже жаль, что Син уже не ребенок и наставник не станет гладить его по голове как в детстве.       Ненадолго Син задержался в кабинете Басима, выслушивая подробности заказа и обсуждая детали. Уже с несколько облегченной тяжестью на душе Син взялся за сбор вещей к отправлению, проверил содержимое своей походной сумы, наличие или отсутствие в ней нужных вещей, чтобы выйти за покупками. Дом Басима располагался в квартале зажиточных горожан, поэтому пришлось немного поплутать, сокращая путь, чтобы выйти на торговую улицу. Здесь заглянул в несколько лавок, чтобы пополнить в дорогу запасы расходных материалов, вроде сменной тетивы для лука, перьев для самостоятельного изготовления стрел, наконечников привычной формы и оптимального размера, и прочих мелких предметов, которые обыкновенно обитали в его сумке в пути и всегда пригождались.       Поход по лавкам не отнял много времени, потому напоследок Син проделал неблизкий путь по широким главным улицам и, срезая в проулках, пересек сельскохозяйственные поля и перешел каналы по мостам, с некоторой опаской пробрался через богатые торговые кварталы и мимо огороженных усадьб аристократов лишь для того, чтобы посетить одно из своих странно любимых мест — берег озера. Здесь было все также мирно, как и всегда: лазурь плескалась низкими волнами, ленивый ветерок своими касаниями волновал водную гладь, а над ней, далеко от берега в самом центре озера, парил белокаменный дворец с золотыми куполами, угловыми острошпильными башенками и дугообразными протяженными мостами.       Син присел на песок в безопасном отдалении от волн и наблюдал за покачиванием вод, успокаиваемый плеском волн и безлюдностью пляжа — вокруг озера располагались кварталы аристократов, которые предпочитали прогуливаться по мощеным бульварам в тени ровно высаженных в аллеях деревьев, а не бродить по вязкому песку вдоль воды. Они жили в красивых и опрятных районах близ озера и любовались его видами пока не надоедало, так что никакого интереса к пляжу не проявляли. Сину же, обитающему в пустыне куда как чаще, чем в городе, лишь изредка удавалось выкроить немного времени на такую беспечную прогулку. И хоть он любил это место, но не мог подолгу всматриваться в глубокие непрозрачные воды озера — в какой-то момент из красивых и мирных они вдруг в его глазах начинали казаться опасными и пугающими: когда волны выбрасывались на берег и тянулись к нему, то создавалось ощущение, будто хотят схватить и утащить за собой. Сину становилось не по себе, и он спешно уходил, но потом непременно снова возвращался. Впечатления от озера всегда были смешанными.       На обратном пути Син завернул на рынок и закупился продуктами, после чего сделал крюк, чтобы заглянуть к Хайри до отправления. Беспокойство за его состояние было одной из причин, по которым не хотелось покидать Хибу так скоро — ведь старший товарищ с трудом пережил страшное горе по возвращению с войны и еще не справился со своей потерей.       Син отчасти мог понять, какого это — приложить все силы к тому, чтобы выжить и снова увидеть родных, но по возвращению узнать лишь плохие новости. Однако для Хайри все было куда хуже, ведь он единовременно потерял обоих мужей и нерожденных детей: его альфа погиб в результате несчастного случая и травмы, а у беременного омеги на фоне непосильных переживаний случился выкидыш с сильной кровопотерей — и все это произошло, пока Хайри не было рядом. Он винил в случившемся себя, что подвел и не защитил, не выполнил свой долг как беты. Но ведь именно исполняя долг он, привычный к сражениям бета и наймит, отправился на войну вместо своего простого работящего альфы. Вот только никакие доводы не сумели бы убедить разбитого горем Хайри.       Единственное, что смог сделать для него Син — отговорить от самоубийства: ведь тогда бы он саморучно разорвал нить, связывающую предназначенные друг другу души в любом их перерождении. Умерев вот так, Хайри прервал бы свои страдания, но никогда уже не встретился бы с мужьями вновь. Так Син смог удержать товарища на истинном пути, не позволив свернуть. Однако совсем отбросить мысли о приближении своего конца Хайри не мог, и оттого Син переживал.       Оставив позади основную дорогу, Син петлял по узким улочкам, пока не добрался до мощеного брусчаткой переулка с крутым поворотом. В углу каменной стены обнаружилась дверь с ведущими к ней ступенями. Старая, но покрытая блестящей краской дверь выглядела ухоженной — раньше в этом доме жили очень хозяйственные люди, что заботились о внешнем виде своего жилища. Станет ли Хайри уделять этому внимание? Да и сможет ли?       Пришлось долго стучать, чтобы дверь, наконец, тихо приоткрылась на смазанных петлях, и в щель Син разглядел высокого бету с одутловатым лицом и щеками, заросшими светлой бородой. Бросив на Сина мрачный взгляд, мужчина попытался закрыть дверь, но кочевник резко выставил вперед обутую в сандалию ногу и всунул ее в щель.       — Пусти меня, пожалуйста. Я уезжаю из города и пришел повидаться.       Мужчина отступил на шаг назад и, пока он не передумал, Син тут же нажал плечом на дверь, с силой толкнул. Она распахнулась, и Син ввалился внутрь, не позволив хозяину передумать и выставить его вон. Выглядел Хайри как и несколько дней назад: отекшее лицо, припухшие сухие глаза, сердито поджатые губы. Волосы растрепанные и грязные, неухоженная борода. От него явственно разило перегаром, да и в доме стоял неприятный запах несмотря на открытые окна. Одежда была помятой и потрепанной, даже со свежими пятнами и въевшимися в ткань разводами. Сущий кошмар. Поэтому-то Син и переживал.       — Ты хоть что-нибудь ел? — оглядел его Син беспомощно. За опухшим от алкоголя лицом было даже не понятно, насколько ввалились щеки. А вот одежда на теле болталась тряпьем — будто перед Сином был вовсе не тот сильный воин и надежный товарищ, который прикрывал спину и сторожил с пониманием, пока Син снимал и застирывал испятнанный в крови платок.       Хайри только безразлично пожал плечами и прошел в следующую комнату, где вдоль двух стен растянулся низкий седир, и упал на кое-как разбросанные подушки, потянувшись к бутыли с вином. Сину захотелось ударить его по рукам, но опытным путем уже было проверено: одуматься это Хайри не заставит, зато гость при попытке отобрать алкоголь кубарем вылетит на брусчатку — даже исхудавший, обрюзгший и ослабший, Хайри все еще был воином.       Тяжко вздохнув, Син принялся делать то, что было ему по силам: собрал стоящие тут и там бутылки в один угол, аккуратно разложил подушки по местам, смахнул пыль со слегка загрязнившихся поверхностей — в доме всегда было на удивление чисто, хоть Хайри и не выглядел заинтересованным в уборке. Бесцеремонно залез в сундук с вещами и вынудил Хайри переодеться в чистое. Во внутреннем дворике нашел кладовую, и она, что поражало, оказалась заполнена различными припасами, а ведь в последний раз, чуть больше недели назад, Син видел ее почти пустой. Не сильно задумываясь об этом, он выставил на полки закупленные по дороге продукты, которые все равно не будут лишними, и взялся готовить Хайри ужин. Набрал воды с уличного фонтана, быстро промыл и нарезал овощи, хозяйничая на кухне поставил котелок на небольшую печь. Ничего сложнее каши Син готовить не умел, но оно и к лучшему — после долгих дней, в течение которых Хайри травился алкоголем, мясная каша с овощами ему была в самый раз. Только вынудив старшего товарища съесть полную тарелку Син наконец успокоился.       — Надолго ты уходишь? — спросил Хайри осиплым голосом, впервые в этот вечер заговорив.       — Самое меньшее — на пару месяцев, — отвечал Син, отчего-то чувствуя себя виноватым. Пусть не по своей воле, но вот так бросает товарища одного в такой тяжелый момент.       Хайри глянул на него искоса, хмыкнул и покривил губами. Потянулся, слабо толкая в плечо.       — Да не переживай ты так, я же не один остаюсь. У мужа моего… у моего Раифа остались брат и племянник. Вот он, племянник-то, ко мне как к ами своему относится, тоже постоянно прибегает и шуршит по дому, совсем как ты. Так что езжай, здесь есть кому за мной присмотреть.       У Сина даже часть тяжести от сердца отлегла и только тогда он понял, как сильно на самом деле переживал, что не на кого было оставить Хайри. Даже самого удивило, как он, выходит, был привязан к старшему товарищу. Но не особо это и поразительно, ведь Хайри и ему был почти как дядя.       — Ты себя береги, — попросил вдруг Хайри, провожая Сина до двери. Темными глазами он смотрел на него с тоской. — Старый я уже стал, что ли? Сентиментальный.       — Это просто я тебя так очаровал, — сощурился ему тепло Син. — Видишь, как ты ко мне привязался?       Хайри хмыкнул, кашлянул слегка смущенно и принялся отнекиваться:       — А как тут не привязаться? Таскался за мной как щеночек, потерявший амму. Давай-давай, иди уже. Проведи лучше вечер с семьей, не утомляй старика.       В дом Басима Син возвращался с легким сердцем.       Прошел вечер, а следом и ночь перед отбытием, и уже утром Син шел до ворот Хибы, чтобы под городскими стенами встретится с товарищами на этот поход. Провожать его вызвался Самура — высокий для омеги, с прямой осанкой и твердым шагом, он рассекал толпу, идя чуть впереди воспитанно держащегося позади Сина, который вел под уздцы своего варана. С аху талиму Син был ближе, чем с кем-либо еще из братьев, но все же ощущал и некоторую робость перед ним, следующим после аммы главой семьи.       — На землях Сагадата остерегайся разбойников, — предупредил Самура, сведя брови в некотором напряжении и пронзая толпу взглядом ярких голубых глаз. — В горах остерегайся скорпионов — гадкие твари. Но на всякий случай я положил тебе в суму разных видов противоядия.       Син слушал брата с улыбкой на лице, которую скрывал платок. Уже у ворот Самура остановился и развернулся к бете, прямо и серьезно заглядывая в глаза.       — Обязательно вернись к нам, — не просил, приказывал он. Потянулся рукой к голове Сина, положил ладонь на затылок и притянул к себе, вынуждая наклонится и ткнутся лбом в лоб. Прикрыл глаза, скрывая ослепительную лазурь за ресницами, и признался тихо, шепотом выдыхая: — Я не хотел, чтобы ты уходил…       — Мы ненадолго расстаемся, аху талиму, — ласково и с трепетом отозвался Син. Сердце в груди заходилось быстрым стуком, до крайности взволнованное — Самура редко проявлял свои нежные чувства к двойняшке. Но они, несомненно, были — и Сина это грело.       Расставался брат всегда сухо и скупо: он лишь кивнул на прощание и оглядел долгим взглядом, будто запоминая, после чего развернулся и скрылся в толпе. Тогда пришла очередь Сина отвернуться и выйти за ворота в пустыню.       Товарищами Сина в этот поход стали незнакомые ранее двое охотников, наймитов организации Басима, которым он поручил работу от нового клиента. Задание было особенно важным, потому что Басим очень хотел его впечатлить и в будущем получать больше заказов, сулящих щедрое вознаграждение. В деле Басима деньги и связи играли значительную роль, ведь только укрепившись с их помощью он смог бы стать более независимым, а значит собрать силу достаточную, чтобы не подчиняться заказчикам, с которыми не хотел иметь никаких дел. Увы, пока что все эти планы были лишь недостижимой мечтой, но благосклонность этого клиента — одним из маленьких шагов к ее достижению. Син ничего не смыслил в политике или бизнесе, но ему и не нужно было понимание ситуации, чтобы просто желать помочь, пригодится наставнику. К счастью, и задача перед Сином стояла хоть и трудная, но вполне выполнимая. А именно — от него с товарищами требовалось добыть птицу, которую называли хумай.       Выглядели охотники потрепанными: заплатанные и поблекшие в цветах одежды, истоптанные сандалии, потрескавшиеся кожаные сумы. Зато ящеры их казались здоровыми и пышущими силой. Об оружии, по видимому, также хорошо заботились: рукояти и ножны сабель хоть и поистершиеся, но ухоженные.       Один из охотников был довольно крепко сбитым бетой среднего роста, со вполне приятным, но замкнутым и несколько неприветливым лицом. Второй был поизящней телосложением, но с резкими чертами лица, как у хищного зверя. Он-то и ответил первым на приветствие кочевника традиционным для бади жестом, зеркально Сину положив правую ладонь на грудь поверх сердца, а левую показывая пустой и раскрытой.       — Пусть будет мирным твой путь, — охотник улыбнулся Сину, но вкупе с чертами его лица и жестокими глазами улыбка больше походила на оскал. Но кочевник не растерялся, расслабленно приветствуя в ответ:       — И ваш путь пусть будет мирным.       — Мое имя Рами, фамилии нет, — представился охотник и оглянулся на спутника. Перехватив его взгляд, представился и второй:       — Меня зовут Нур, — на Сина этот неразговорчивый бета глядел со смесью настороженности и робости.       — А я — Синан из племени Дари. Буду рад вас сопровождать, — кочевник старался оставить хорошее первое впечатление, держась уверенно и дружелюбно.       Быстро покончив с приветствиями, они оседлали варанов и выдвинулись. Завели неторопливый разговор только спустя какое-то время в пути, в ходе которого выяснилось, что старший и главный из них, Рами, был родом из Сагадата, в скалистых горах близ которого и обитали хумай. Но, что важнее, оказалось, им уже доводилось охотится на этих птиц, а если точнее — на их яйца.       — Насколько сложно забрать из гнезда хумай яйцо? — все расспрашивал Син, поддерживая разговор, когда в дороге они по большей части молчали, настороженные к нему как к незнакомцу. А ведь Сину еще предстояло наладить с ними связь, чтобы стать достойным командиром и вести за собой.       — Достаточно сложно, если не подгадать момент, когда гнездо пустует — как и все родители они защищают своих детенышей, пусть и еще не вылупившихся, несмотря ни на что, — отвечал ему Рами. Второй охотник, Нур, был совсем тихим и немногословным, и кроме своего имени Сину еще ничего не сказал. Виной тому настороженность к бади? Или была иная причина? Выяснить это еще только предстояло, а Рами меж тем продолжил пояснять: — Но основная проблема в том, что родители в гнезде посменно, хотя бы один из них всегда стережет яйца. Поэтому обычная тактика: кто-то отвлекает хумай на себя, вынуждая покинуть гнездо, а кто-то ворует яйца. По крайней мере так было раньше, сейчас все могло усложнится.       — Но что изменилось? — поинтересовался Син.       — Раньше сагадатцы следили за тем, чтобы чужаки не охотились на хумай, старались защитить от разорения гнезд. Но из года в год в Сагадате дела идут все хуже, земля дает меньше урожая, и теперь местные жители сами уходят в горы охотиться на яйца хумай, — поглядывая на Сина будто с некоторым интересом, Рами словоохотливо продолжал рассказ: — Хумай неглупые птицы, они быстро сообразили, что оставаться близ людей опасно, и тогда покинули старые гнезда. Сейчас они обосновались далеко в горах — им на крыльях не составляет труда преодолевать большие расстояния, чтобы находить воду и еду, а вот людям добраться к ним через открытую пустыню и по скалам очень сложно.       Было очевидно, что работа выдастся не из самых простых. Но, если верить слухам и легендам, труды стоили того, ведь хумай не зря назывались «птицами, предвещающими счастье» — считалось, что их трели подобны голосам малаика и способны исцелять душу. При этом люди верили, что убивший хумай непременно понесет наказание за свой грех в течении сорока дней и сами Боги будут гневаться на него. Син в это особо не верил, ведь никакие существа, созданные Великой Триадой для жизни в этом суровом жарком мире, не могут быть превознесены выше других и считаться неприкосновенными. Ни люди, ни священные звери, ни птицы хумай не являются исключением. Однако правило о неубийстве невинного также относится ко всем живым существам и потому даже на охоте кочевникам запрещено отстреливать добычу просто так, ради забавы или хвастовства. Может в основу слухов о неприкосновенности хумай легло именно это простое правило? Порой яримы бессмысленно усложняют то, что можно было упростить.       — А ты, случаем, не сражался в армии Хибы недавно? — неожиданно задал вопрос Рами. — Пару месяцев как отвоевали появившийся колодец.       — Сражался, — кивнул Син. — Не думал, что вернусь туда так скоро.       Чтобы добраться до ближайшей к горной гряде деревни им придется пересечь недавнее поле боя, на котором столкнулись войска Хибы и Сагадата, претендуя на владение вырытым кочевниками колодцем. Камни хамады уже поглотили всю пролитую кровь, а пески скрыли следы, но при мысли о том, что его нога вновь ступит на то место, Сину отчего-то становилось не по себе. Ему казалось, что выживание и убийство ради того, чтобы не быть убитым, были для него обычным делом, ведь кочевники живут в постоянной опасности, однако привычные разборки с разбойниками не шли ни в какое сравнение с тем Джаханнамом на земле, которым оказалась война. Конфликт был довольно быстро и жестко разрешен благодаря мощи Хибы, а потому именно Сагадат понес наибольшие потери. Эти размышления навели Сина на определенные мысли:       — А ты — нет? Сагадат ведь твоя родина, — заметил Син.       Рами усмехнулся невесело.       — Сагадат дал мне лишь беспризорное детство, с чего бы мне ради него умирать? — в лице его проявилась какая-то жесткость, а в глазах — холод. Было очевидно, что совершенно никаких теплых чувств по отношению к так называемой родине Рами не питал.       Более того, судя по всему, Рами был невысокого мнения о правительстве Сагадата и принимаемых ими решениях. Впрочем, как бывший житель самого жаркого из оазисов, он и знал побольше Сина о внутренних трудностях Сагадата, а потому выслушать его могло быть полезным.       — Да и вообще, ну появился бы у них один новый колодец — и что это изменило бы? — кривил губы охотник, а голос обрел явные злые нотки. — Люди бы продолжили умирать если не от жажды, то от голода. Лучше бы мирно отдали колодец и взамен попросили у Хибы, как умники ее называют, «компенсацию». Вот только им куда выгоднее было побольше жителей отправить на войну, чтобы они там подохли и численность уменьшилась — так Сагадат сможет протянуть еще хоть немного подольше.       В подобных вопросах Син совсем не разбирался и ответить ему было нечего, но слушал с интересом — ведь никогда не стоит пренебрегать возможностью узнать что-то новое о мире, в котором живешь, и людях, его населяющих. Что Син наверняка усвоил из своих странствий — никогда не знаешь, какая информация может пригодиться в неожиданной ситуации.       — Значит, ты подозреваешь Сагадат в таких возмутительных планах? — уточнил Син, чтобы хоть как-то поддерживать разговор на тему, по которой ему нечего было сказать. За это он отчего-то получил сразу два странно заинтересованных взгляда — в этот раз даже от Нура в том числе.       — Ну да, зачем еще тогда им так поступать? И дураку ж ясно, что с хибовской армией им было никак не совладать, — пожал плечами Рами, все продолжая поглядывать на Сина. Вараны держали неторопливый, но ровный темп, что позволяло без проблем вести разговоры, а так как шагали они почти вровень, то собеседникам не составляло труда заглядывать в лица друг друга. Пользуясь этим, Рами продолжил: — Слушай, мне вот что всегда было интересно: если мы с Нуром постоянно путешествуем через пустыню и не задерживаемся в оазисах подолгу, разве мы не бади тоже?       — Бади — обитатели пустыни. Если ваш образ жизни подходит под описание, значит вы вполне можете называться бади, — спокойно держал ответ Син. Показалось, что Рами таким выбором темы пытался будто подстрекнуть к чему-то. Своеобразная проверка? — Если ты о другом, то название «бади» придумали для нас яримы, сами себя мы так обычно не называем.       — А как тогда? — продолжал любопытствовать Рами. Выглядело все как простая любознательность, но Сину чувствовалось во всем этом разговоре какое-то пока неясное намерение.       — Кочевниками. Слово вполне описывает суть, — непринужденно держал ответ Син. — Но называть бади тоже приемлемо.       — Не вижу особой разницы, — возразил охотник, разочаровано покривив уголки губ.       Наблюдая за ним пристальнее, Син заприметил, что время от времени Рами постреливал взглядом в молчаливого Нура, который вел своего варана рядом, но в беседе до сих пор не участвовал и на говоривших почти не смотрел. Во взгляде же Рами все больше с глубины на поверхность поднимались отголоски какого-то предвкушения. И что он задумал? Син совершенно не понимал, что творилось в головах его новых товарищей.       — Странный ты кочевник, Синан, — заявил вдруг объект раздумий Сина, чем слегка удивил. Видимо, взглядом он выдал это чувство достаточно красноречиво, чтобы довольный реакцией Рами объяснил без ненужных просьб: — Другие бади обычно только с такими же бади общительные, а яримам из них и слова лишнего не вытянуть. А ты весь такой дружелюбный, разговор поддерживаешь.       Сину нечего было на это возразить, да Рами ответа и не требовалось.       — Знаешь, это даже разочаровывает, — сказал он уже каким-то кардинально иным тоном — почти враждебным, с холодцой. — Ты же из племени Дари? Я слышал, они свирепые и воинственные — будто с разбойниками расправляются даже малотетки, которым вместо погремушек в руки с младенчества вкладывают кинжалы. Ты как представился, так я и настроил себе ожиданий, вот только свирепости как-то ну вообще не чувствуется.       Он хотел добавить что-то еще, но второй охотник наконец вступил в разговор, останавливая:       — Прекрати, Рами. Зачем ты его провоцируешь? — хмуро глянул на грубого товарища Нур, вот только, неожиданно для Сина, Рами с охотой обернулся к заговорившему и нарочито широко улыбнулся в недовольное лицо.       — С чего ты решил, что я провоцирую? Может это я так неподражаемо заигрываю? — правда улыбка его больше походила на дерзкую ухмылку.       — Тогда тем более прекрати, это еще хуже, — крайне жестко отбил Нур, насупившись и поджимая губы.       Интересно. Судя по разговору и реакции, одного из них привлекают беты, а второму это явно не по душе, но странствуют они все равно вместе. Какие между ними отношения? Сину все больше казалось, что провоцировал Рами, как раз-таки, вовсе не его. Весь этот спектакль определенно был предназначен для совсем другого человека — только Нур, очевидно, совсем ничего не подозревал.