Trinitas

      В пути по дюнам беты провели несколько дней. Золотистые пески, окружившие Хибу мягкими и плавными волнами, постепенно краснели от близости земель Сагадата. Все ниже становились холмы, все горячее раскалялся песок. Каждое сходство с родным городом вынуждало Рами задумываться о чем-то, неумолимо погружаться в воспоминания и оттого хмурить брови. Горячеющий воздух заставил его притихнуть, чему Син молчаливо порадовался — на протяжении пути он успел наслушаться разного вида колкостей и заигрываний. Чем он смог вызвать такое внимание пока оставалось загадкой без достоверного ответа, но еще больше интересовало отчего так радостен был Рами вид раздраженного происходящим Нура.       За жаркими днями следовали прохладные ночи. Для сна и отдыха Син имел в своем распоряжении личный шатер, а беты предпочли спать вместе, привычные к бедности и тесноте. Ранним утром они разжигали костер, готовили завтрак из припасов и вскоре продолжали путь. Поскольку все трое были выносливыми и привычными к пустыне, холмы быстро сменяли друг друга, а поселения исчезали за спиной. Когда дюны вовсе сравнялись, перед бетами показалась последняя хибовская деревня.       Пускай находилась она на краю земель оазиса, бедствующей не казалась: между домами виднелась редкая зелень, над дорогами поднимали пыль ездовые вараны, а на улицах слышался шум голосов. Именно к этой деревне несколько месяцев назад свозили крупы, специи, фрукты, разного рода провизию, чтобы солдаты имели быстрый доступ к месту торговли. Если такие поселения не страдали от военных действий, еще некоторое время после в них функционировали рынки, чем обогащали местных жителей. Сейчас здесь еще наполнялись постоялые дворы и шумели торговые ряды, но популярность деревни все же неумолимо спадала. В одном из таких дворов, непривычно ухоженных, беты сняли две комнаты, после чего отправились на рынок, чтобы закупиться провизией — на территории Саградата уже не будет такого разнообразия, поэтому едой стоит запастись еще здесь.       С наступлением вечера и желанной прохлады на улицах вспыхнули лампы с магическими огоньками, оживленно зашумел рынок, зазвучали голоса торгашей. Син ступал между рядами, выбирая в дорогу крупы, сухофрукты, орехи, чайные листья. Рядом следовали и беты, незаметно заглядываясь на сладости и безделушки, словно сущие дети. Рами остановился у одного из прилавков и, чтобы не потеряться в толпе, Син тоже замедлил шаг.       Как оказалось, охотник засмотрелся на украшения и камни, переливающиеся в свете огней, а любезный торговец поспешил в красках описать их ценность. Понимая, что на такие вещи подобный ему даже взглянуть не смеет, Рами опустил взгляд к цветастым шкатулочкам с пудрой и румянами, оглядел безделицы. Завидев среди них насыщенно-голубые тени, бета вдруг как-то по-хитрому усмехнулся, мазнул по ним пальцем, пробуя на коже яркую краску, а после взглянул на Сина с подозрительным блеском в глазах. Кочевник не успел даже отшатнуться, только прикрыть веки за мгновение перед тем, как палец бережно скользнул по ним тенями и окрасил в слегка сияющий оттенок. Довольный результатом, Рами повторил движение и на другом веке, неожиданно собственнически оставив ладонь на покрытой платком щеке.       — Этот цвет удивительно подходит твоим глазам, — сощурился Рами на манер кочевников. Син приподнял брови, удивленный таким очевидным заигрыванием и смелостью охотника озвучить его среди хибовцев. Краем глаза кочевник заметил, как скривился торговец и вспылил Нур:       — Не позорься перед людьми, — прошипел тот за спиной заставшего врасплох ухажера, и Син смог уловить мимолетную реакцию Рами на эти слова — довольство, радость. Он словно вовсе не боялся осуждения, был уверен и решителен, что особенно цепляло и внушало уважение.       Обычно равнодушный к намекам товарища, Син сощурил глаза в ответ и перехватил ладонь Рами. Прижавшись к ней скрытыми платком губами, игриво прошептал:       — Если их вид так приятен, я накрашусь для тебя.       Охотник усмехнулся с довольным видом, порылся в суме и отсыпал торговцу нужную сумму, а тот даже не пересчитал монеты, желая поскорее избавиться от неприятных покупателей. Рами передал Сину шкатулку теней, склонившись к лицу и произнеся громким шепотом:       — Они дорогие, будешь должен.       Они стояли близко-близко друг к другу. Син дрогнул ресницами и глянул остро, словно пронзив стрелой. От такого даже хищный Рами будто опешил, выдавая в лице замешательство.       — В таком случае зря тратишься, с тобой я и за бесценок готов, — медленно и томно выдохнул Син, понижая тембр и обвивая голосом, будто ядовитая змея.       — Распутники, — прорычал Нур и скрылся в толпе, поднимая шагами пыль в воздух. Син даже не посмотрел на него, внимательно вглядываясь в угловатое лицо прямо напротив, а вот Рами проследил за уходящим охотником своим обычным хитрым взглядом.        Проронил вдруг смешок, обхватил ладонь Сина и утянул в сторону домов. Кочевник даже не противился — рука ощущалась теплой, приятной, мозолистой. Крепкая хватка не беспокоила, напротив, наводила на весьма откровенную мысль: а как бы эти пальцы ощущались — там? Отгоняя невольные образы, Син тряхнул головой. Вот что бывает, когда много месяцев не делишь ковер с любовником.       Меж тем Рами отыскал тихий переулок, куда едва попадал свет фонарей, и завел туда кочевника, настороженно оглядываясь по сторонам. Син оперся на стену, восстанавливая чуть сбитое быстрым шагом дыхание, запрокинул голову и взглянул одновременно томно и смешливо:       — Твое нетерпение конечно льстит, но делать это на виду у прохожих мне претит. Может хоть подождешь до постоялого двора?       В полумраке Син разглядел, как засмущался Рами — даже кожа пошла румяными пятнами, — но, несмотря на это, не растерял образ и остался невозмутим.       — Неужели ты подумал, что я… здесь? — вздернул бровь Рами и деловито сложил руки на груди, взирая на Сина с интересом.       — А как мне еще это истолковать? — Син склонил голову на бок. — Упорно заигрываешь, утаскиваешь в глухой переулок. Сам показываешь, что нравлюсь.       Рами хмыкнул, с улыбкой и одновременно знакомой жесткостью во взгляде отвечая:       — Несмотря на все, что я говорил и делал, ты мне ничуть не симпатичен.       Син притих, потупил взгляд и едва слышно вздохнул. Нельзя сказать, что он расстроился, что не имел догадок, но все же с изуродованным войной сердцем хотелось услышать совсем другие слова. Син был бы не против погреться в тепле чужого тела, получить долю пусть слабой и мимолетной, но искренней нежности. Он поднял на охотника уже иной, серьезный взгляд, вопрошая:       — Тогда зачем это все? — дернул неопределенно подбородком на выход из переулка, в который они так спешно вторглись.       — Сам не знаю. Но мне это кажется единственным верным способом, — Рами запнулся и отвел взгляд, — привлечь его внимание.       Син пристально вглядывался в охотника, который растерял всю свою остроту и хитрость, в мгновение становясь обычным влюбленным мальчишкой. Рами раздраженно выдохнул, сам не обрадованный внезапной слабостью, и постарался вернуть решительный вид.       — Я хочу позлить Нура, дать почувствовать, что он зря так критично относится к отношениям между бетами, — горячо восставал бета, выражая свое несогласие с такой позицией товарища, и взглянул на Сина то ли утверждающе, то ли просительно: — Ты хорошо мне подыграл, сделаешь так снова?       — Нет, — отрезал кочевник, — если хочешь понравиться Нуру, то ухаживай за ним — заигрывай, дари подарки, бери за руку. С моими чувствами играть не надо.       Постаравшись бросить на отчасти опешившего охотника как можно более суровый взгляд, Син двинулся к выходу на оживленную улицу. Следом послышались торопливые шаги и встревоженный голос, постепенно стихающий в шуме рынка:       — Постой, неужели я тебя обидел? Про глаза я, между прочим, ни капли не соврал. Они у тебя действительно красивые, а с этими тенями так и вовсе! — с подлинным восхищением в голосе выкрикнул товарищ, и Син смягчился, останавливаясь. Он все еще сжимал в ладони шкатулочку с тенями, не желая возвращать даже после отказа — нечасто кочевник получал подарки. Хотел уйти до того, как потребуют назад, но, видимо, забирать и не станут.       Обернувшись, Син одарил юношу посветлевшим взглядом. От этого охотник будто осмелел, избавился от взволнованного вида и придал лицу жесткости. Сложив руки на груди, Рами хмуро произнес, возвращаясь к прежней теме разговора:       — У вас, бади, все просто. Тебе и не понять каково это — любить бету, которого совсем недавно от твоего вида тошнило. Да если Нур узнает о моих чувствах — зарежет, не иначе, — печально усмехнулся охотник.       Син качнул головой, в несколько шагов приблизился и, все еще сжимая острыми углами врезающийся в ладони подарок, по-дружески закинул руку ему на плечо.       — Пока мы в одной команде — зарезать тебя не дам.       Рами повернул голову, только самыми уголками губ улыбаясь товарищу благодарно. Вдвоем они продолжили путь вдоль торговых улиц.       Следующим утром уже нагруженные частью необходимых припасов вараны ступали по алеющим пескам в сторону Сагадата. От жара между бетами стихли разговоры, но молчание Нура обоим казалось особенно тяжелым. Однако если Рами внимания почти не доставалось, то на Сина он поглядывал искоса, словно тот предал общую идею и переметнулся на сторону врага. Прожигающий спину взгляд напрягал, но после вынужденного нахождения в обществе солдат-яримов кочевник был привычен к направленной на него враждебности.       За спинами оставались низкие скалы и валуны, сменялись бесчувственные пейзажи иссушенных просторов, нарастало напряжение от близости знакомых мест. На горизонте пустыня дрожала от марева и напоминала озеро, полное крови. В груди Сина похолодело, сердце сжалось, в ушах зашумел то ли засушливый ветер, то ли зазвучали крики солдат.       Он помнил все слишком ярко и знакомые пейзажи словно вонзали в сердце острые клинки. Если вид крови вызывал в бете истинный ужас, то серые крупицы среди песка — скорбь. Ветер разнес по пустыне прах, которого под ногами варанов становилось все больше. Сперва Син попытался свернуть с пути, чтобы обойти поле битвы, но затем осознал — оно растянулось на слишком большие, необъятные расстояния. Отныне кладбищем были все эти дали, что и глазом не окинуть, вплоть до гор Сагадата. Пустыня то серела, то алела, пока окончательно не превратилась в простор, укрытый дымкой праха. Син старался поднять глаза к небу, чтобы даже боковым зрением не улавливать настолько пугающее пепелище. Вот только с высоты на него посылал жгучие лучи Сол, испытывая на прочность и, несмотря на все попытки быть стойким, заставляя глаза слезиться.       Чуть больше каких-то полгода назад Син был всего лишь юнцом с еще детским, мягким сердцем. Даже на свою войну хибовцы не отправляют молодых мальчишек: берегут, хранят, не хотят погубить в бою. Сина же никто не удерживал в прохладе дома, наоборот — его выкидывали за стены оазиса, в пустыню, в разгар битвы. От этого сердце наполнялось злобой и обидой. Син душил эти чувства, не давая развиться в мысли, отдаляющие от и без того не близкой семьи.       Беты прошли вглубь территории Сагадата, где песок насытился цветом и утратил серость. Только там, спустя несколько деревень, Син смог снова сделать спокойный вдох. Взгляды охотников уже не ощущались за спиной, позволяя не тревожиться хотя бы по этому поводу. Наверняка новообретенные товарищи понимали, как раздирал душу вид пепелища и как слаб становился Син на месте прошлой битвы.       Наступление вечера застало в пустыне между деревнями и, уже на алых песках, они возвели шатры. Из сухих ветвей кустарника охотники собрали костер, который от искры ярко вспыхнул в полумраке. Треск древесины, запах дыма и шум пустыни напоминали Сину о жизни в племени, успокаивали, исцеляли. На огне охотники приготовили еду, которой молчаливо поужинали. Каждый размышлял о своем, отчего между ними повисла неловкая тишина. Ее же вскоре не вынес Нур. Охотник утер рот краем рукава, уперся ладонями в колени, выглядя при том крайне решительно, будто давно собирался с духом, и спросил серьезно:       — Синан, — обратился он напрямую к кочевнику, — почему ты одобрил приставания Рами? Я всегда думал, что кочевники почитают Великую Триаду и, как и верующие яримы, пресекают разврат. Неужели ошибался?       Хмурый взгляд тяжелой ношей лег на плечи и Син помедлил с ответом. Он вздохнул, наполнил чашу чаем и сделал глоток, выигрывая немного времени на раздумья. Ответить правдиво и при том не настроить Нура против себя было сложной задачей. Охотник же промедления не вытерпел и продолжил уже раздраженно:       — Ты ведь носишь платок, а значит остаешься бади, глубоко веришь в Триаду. Как мог поддержать распутство?       Рами, который кривил лицо в жутковатой улыбке с самого начала разговора, от этих слов дернулся и не выдержал:       — Да сколько ж тебе говорить? Связь бет не более развратна, чем связь всех остальных!       Нур в ответ глянул мрачно, предвещая очередную, судя по всему, ссору, когда Син все же собрался с мыслями и заговорил:       — Кочевники верят в Триаду, верят в ее силу и в правильность решений. Если ими выбрано создать бету, неравнодушного к подобным себе, значит в этом есть для него смысл и испытание, — произнес Син спокойно и размеренно. — Не всегда предназначенные друг другу души перерождаются в подходящих телах.       — Такое может быть только проделками шайтана, — хмуро поправил Нур.       — Или задумкой Триады, — добавил Син.       Оказавшийся за пределами обсуждения, наблюдающий за диалогом Рами поостыл и даже глядел на кочевника благодарно, пусть и обреченно. Переубедить Нура было невозможно, но Син хотел попытаться показать ему логичность убеждений бади, чтобы смягчить агрессивную точку зрения и самому не стать в глазах товарища «распутником».       — У кочевников принято считать, что вещи, не приносящие вреда телу и доставляющие радость душе, не могут быть созданы шайтаном, — продолжил он.       — Едва ли разврат может тронуть душу, он тешит только тело, — стоял на своем Нур.       На это Син усмехнулся под платком и поднял взгляд на товарища, призывно вскинув руку с чашей чая в его сторону:       — Давай это и выясним. Рами, что ты чувствуешь, глядя на небезразличного бету?       Охотник замер, растерянно приоткрыв рот и шустро перескакивая взглядом с предмета на предмет. Вопрос застал его врасплох, но бета постарался собраться с мыслями и подобрать нужные слова. Рами нахмурился, удерживая жесткость в лице, чтобы не выдавать истинных чувств, и тихо заговорил:       — Что я чувствую? В теле: волнение, трепет и жар. В горле саднит, будто слова наружу рвутся, а сердце переполняют ощущения, которым я и названий дать не могу, — тяжелый выдох сорвался с губ вместе с остатками спокойствия и голос беты дрогнул. — Если речь идет о душе… она от каждого взгляда то искриться, то гаснет, то на волю вырывается, чтобы прикоснуться.       В наступившей относительной пустынной тишине слышалось тяжелое дыхание Рами, будто рассказав о чувствах он пережил их все разом. Нур, на удивление, смотрел на товарища не только хмуро, но взволнованно и сожалеюще, когда решился осторожно спросить:       — Должно быть, это мучительно?       Рами медленно и несмело поднял взгляд на виновника тех самых мук, с саркастичным оскалом бросая тяжелое:       — Очень.       Нур закусил губу, помялся в раздумьях. Потребовалось время, чтобы он что-то для себя решил — Син даже не дышал, прижимая край чаши к губам, отчего-то волновался: удалось убедить или нет? Рами был многократно усиленным отражением его чувств: сопел и бросал острые взгляды. Нур же, не обращая внимания, вышел из своей задумчивости, приблизился к товарищу — и обнял, прижимаясь телом к телу. От неожиданного контакта Рами распахнул глаза и резко выдохнул, как из-за удара в живот. Выражение его лица постепенно сменялось от удивления до несмелой радости и вскоре на нем появилась робкая, но искренняя улыбка. Перехватил потрясенно-взволнованный взгляд кочевника, охотник прикрыл глаза, наслаждаясь редким мгновением близости и все не решаясь обнять в ответ.       — Мне жаль, что тебе приходится это испытывать, — тихо произнес Нур и прижался сильнее, отчего губы Рами разъехались, расширяя улыбку. Так он выглядит, когда счастлив? Спустя мгновение товарищ отстранился и охотнику пришлось поумерить радостную улыбку. На расстоянии Нур по-дружески обхватил его плечи и произнес решительно: — Когда вернемся в Хибу я-таки свожу тебя в храм и научу молиться. Без этого греха тебе обязательно станет легче жить.       Смысл слов Рами осознал не сразу. Понемногу его лицо мрачнело, а когда понимание все же настигло — взрыкнул и с силой оттолкнул товарища. В тот же миг Рами вскочил на ноги, чтобы поскорее скрыться в шатре, а после до того резко задернул полог, что в воздух взвилась пыль и Нур закашлялся. Син тяжко вздохнул. Помог ему отряхнуться, налил чаю и вложил чашу в ладони, а охотник незамедлительно смочил горло. Син не ожидал, что все так обернется, и уже жалел о заданном товарищу вопросе. Отношения охотников были вовсе не его задачей в пути, но за Рами отчего-то болело сердце. Кочевник и вправду не знал, каково это — любить безответно, но предполагал, что до слез мучительно.       Пока Нур восстанавливал дыхание, Син подобрал нужные слова и заглянул ему в глаза, произнося убедительно:       — Человека в храм приводят не посторонние, а сама Триада.       — Я знаю, знаю, — опечаленно свел брови охотник. — Просто не хочу, чтобы Рами страдал.       Син понимающе кивнул и перевел взгляд в черноту ночной пустыни. У каждого верующего болит душа за близкого, отвернувшегося от небесных родителей. Каждый желает привести его к истине. Однако только смиловавшаяся Триада может принять утратившего веру. Нур был неравнодушен, желал товарищу счастья, не подозревая, что большей радостью будет для него взаимность.       Несколько дней беты провели в пути, проходя одну деревню за другой, приближаясь к горной череде. Поверхность алой земли становилась все более неровной: из глубин поднимались острые скалы, на песке возвышались валуны, а под лапами варанов пролегали глубокие черные трещины. Вдалеке мелькали хищные клыки гор, растворяющиеся миражом в жаре раскаленного песка. В последней перед ними деревне беты переждали полдень, докупили провизии и наполнили бурдюки, готовясь отправиться к отдаленной части хребта, где уже не встретятся колодцы и поселения.       Вскоре трое подобрались к горам и в тени склонов продолжили путь в северном направлении, где в последний раз местные видели хумай. Товарищи всматривались в пики скал, щурясь от солнечных лучей, и искали среди них силуэты большекрылых птиц. Они селились далеко от людей, на самых верхушках гор, куда так просто не забраться жаждущим счастья. Только проведя в пути два дня беты завидели желанные силуэты хумай, которые сперва показались воображением утомленного разума. Одновременно радостный и взволнованный, Син с прищуром глядел на птиц, о которых говорилось в легендах. Первая крупная особь кружила над скалой, вторая заняла место в гнезде, а третьей вовсе не было поблизости. Даже на фоне светлого неба, обращающего образы в темные силуэты, бета смог разглядеть золотисто-красные перья, подстать этим жарким сагадатским землям.       Чтобы не попасться на глаза хумай, беты медленно, прижавшись к варанам, пробрались к склону и скрылись в ущелье. Среди тесноты каменных стен было прохладно: ветер сквозил в трещинах, плутал в лабиринтах ходов и терял свой жар, превращаясь в пронзительный сквозняк. В особо узких местах вараны едва перебирали лапы, касаясь боками стен, отчего идти приходилось один за другим. Первым продвигался знающий горы Рами, за ним же — Син и Нур. По словам охотника, горы по строению напоминали два ряда зубов хищника, между которыми был скрыт плавный склон, пригодный для подъема. Рами вел товарищей, уверенно проскальзывая между скал, и вскоре оказался перед склоном, усеянным трещинами и остриями камней. Чтобы не угодить в разлом, приходилось контролировать каждый шаг варана, с чем успешно справились, и потому безопасно взобрались к равнине между скал. После начался подъем выше по горам, где беты отыскали безопасную, подходящую для лагеря пещеру, перенесли в нее вещи со спин варанов и отпустили ездовых товарищей гулять по каменистой местности.       Несколькими подъемами выше пещеры находилось гнездо хумай, вот только приближаться к нему раньше времени беты не собирались. Из-за лет преследований птицы были осторожны и бдительны, поэтому, завидев рядом человека, могли без промедления напасть. Чтобы скрыть свое присутствие товарищи заняли пещеру в отдалении и изредка покидали ее, высматривая, не исчез ли из виду второй родитель. Как назло, хумай то тревожно кружил над гнездом, то сидел на ближайшей скале, вовсе не собираясь покидать горы. Однако, как бы осторожна ни была птица, ей придется рано или поздно отправиться на охоту и подменить отсутствующего сейчас третьего родителя.       В прохладе пещеры товарищи коротали день, а с наступлением ночи выбрались наружу и в который раз осмотрели местность. Острая вершина скалы пустовала, в небе не виднелся парящий силуэт, что обозначало долгожданное мгновение для удачной кражи. Беты вдоль горного склона подобрались ближе, скрывая в тени свои силуэты, еще раз оглядели простор и, только окончательно убедившись в своей безопасности, приступили к делу. Нур натянул тетиву лука, прицелился в мирно засевшую в гнезде хумай и в последний момент перед тем, как отпустить стрелу, отвел оружие в сторону. Руки его подрагивали от волнения, ведь ранить или убить птицу нельзя. Стрела пронеслась прямо перед клювом хумай, разогнала спокойный воздух и ударилась наконечником в скалу напротив.       Птица встрепенулась, взмахнула пару раз крыльями и оглянулась, тут же заприметив покинувшего укрытие Рами — он намеренно вышел под лунные лучи, чтобы приманить к себе хумай. Взмах широких крыльев был подобен удару ветра, который поднял осевший на скалах песок и растрепал ткань одежд. Птица поднялась над скалами, очертила круг над гнездом и бросилась на Рами острыми когтями и распахнутым клювом. Бета удачно увернулся, скользнул в очередной разлом, переждал атаку и снова выбежал на свет. То исчезая в пещерах, то скрываясь в ущельях, он как юркая ящерица вился перед хищником. Чтобы птица не вернулась в гнездо раньше времени, бета подогревал ее ярость мимо летящими стрелами, и та велась на провокации.       Тем временем Нур заменил стрелу и занял удобное для наблюдения место — его задачей было сообщить о возвращении птиц в гнездо или при необходимости отправиться на помощь одному из товарищей. Сину же досталась ответственная работа — выкрасть яйцо хумай.       Он подцепил на пояс специальный волшебный ларец с мягкими и теплыми стенками, чтобы сохранить птенца в безопасности, а затем поспешил в сторону гнезда. Кочевник спустился по выступам камней в углубление, отделяющее гору от возвышения с гнездом, и после стал взбираться по крутой скалистой местности. Благо, Нанна был им благосклонен и не позволял темноте скрыть опасные разломы, ведущие с высоты гор до самой земли. Син аккуратно огибал подобные трещины и с осторожностью выбирал путь, чтобы не сорваться вниз. Страх не удержаться на высоте стал лишь сильнее, когда оказалось, что к самому гнезду придется взобраться едва ли не по вертикальному валуну.       Кочевник коротко выдохнул, набрался смелости и, оттолкнувшись ногами от каменной поверхности, ухватился за выступ. Подтянувшись повыше, он переместил руку на следующий и так постепенно подобрался к вершине. На самых остриях камней разместилось гнездо, в которое неуклюже ввалился кочевник. Он открыл ларец и метнулся рукой к настилу, но нащупал только сухие ветки да пух. В замешательстве раскидал птичьи перья, но даже на самом дне не нашел яиц. Син неверяще распахнул глаза — Рами сказал, именно сейчас у хумай был период кладки, поэтому пустовать гнездо просто не могло.       Позади послышался звон ударяющихся о щит когтей, и кочевник заметил, что хумай сражалась уже с двумя утомленными охотниками, а те из последних сил защищались, не имея права ранить. Времени на размышления не оставалось и Син поспешил покинуть вершину. Он торопливо спускался по выступам, стараясь делать это осторожней, но от спешки свалился с крутого склона, сбил в кровь ноги, а затем кое-как добрался до места, где оставил бет. Вклинившись в бой со щитом, кочевник добавил товарищам сил и им втроем удалось запутать хумай, чтобы в момент промедления скрыться. Беты бежали вниз по склонам, оглядываясь, и только ввалившись в темную пещеру смогли отдышаться.       И как после всего сообщить им, что это был провал?