Trinitas

      Впервые за долгое время Син проснулся окутанный незнакомой, но приятной смесью запахов альфы и омеги. Душа наполнялась светом и спокойствием, пока тело так мирно отдыхало в объятиях родных людей. Наиль, несмотря на яркие утренние лучи, все еще дремал под боком, отчего Син боялся лишний раз вздохнуть. Ему уже удавалось видеть омегу спящим, но нахождение рядом Аскара делало этот миг иным, особенным. Бета мог довериться и разделить защиту Наиля, что делало их странные тройственные отношения крепкими и куда больше похожими на настоящую триаду. Окруженный двумя небезразличными людьми, Син чувствовал себя словно птица, которая наконец-то распахнула два крыла и смогла взлететь. Таким, умиротворенным и осчастливленным, его застал едва пробудившийся Аскар — и не смог сдержать смешок. Син перевел на него сощуренный взгляд и подался вперед, коснувшись губами щеки, совсем позабыв, что до сих пор в платке. Ткань потерлась о кожу лица, пощекотала, и Аскар усмехнулся утренней нежности. Постепенно он окончательно избавился от сонливости и уложил голову на плече Сина, поглядывая на спящего омегу: взгляд альфы изучал незнакомую картину, подмечал детали и с каждым мгновением лишь больше смягчался.       — Очаровательный, — внезапно сорвалось с губ альфы и Син затаил дыхание, боясь лишним звуком, взглядом, движением отвлечь Аскара. Возможно, стоило увидеть Наиля таким уязвимым, в акиде пробудилась его натура альфы, желающая оберегать и защищать? Может и сердце дрогнуло от безмятежной красоты порозовевших щек, утонченных рук, доверчиво жмущегося тела? Син глядел на омегу точно впервые, словно глазами своего альфы, и был не в силах сдержать ответный восторженный шепот:       — Верно, просто волшебный.       Аскар отстранился, сел на ковре и взглянул на Наиля издалека уже иначе — задумчиво и оценивающе. Место, к которому прижимался акид, похолодело, а по коже пробежали мурашки. Сина покинула сладкая сонливость и теперь незатуманенный негой взор мог углядеть каждую сложную и нечитаемую эмоцию в лице альфы: с отчасти печальной усмешкой Аскар вздохнул и аккуратно поправил волосы, спавшие на лоб и щеки омеги, при том стараясь не коснуться кожи.       — Дорогого стоит это волшебство.       Син сперва озадачено нахмурился, но после принял слова за еще один внезапный комплимент.       Оставив бету и омегу в объятиях друг друга, Аскар поднялся на ноги, распахнул створки, впуская в спальню утренний воздух, и отыскал среди вещей бурдюк воды. После ночного распития вина в горле чувствовалась сухость, которая была вполне терпимой — от усталости они выпили не много и большая часть алкоголя так и осталась в закрытых бутылях.       Утренний воздух постепенно уносил естественный запах, что заставило Наиля сперва потянуться к месту, где совсем недавно находился Аскар, и, не найдя его ладонью, приоткрыть глаза. Заметив на себе взгляд, акид сделал несколько глотков воды и вернулся на ковер, тут же передавая бурдюк в руки омеги. Утолив жажду, Наиль потер глаза и уже в трезвом уме взглянул сперва на Аскара, затем на Сина, мгновенно чему-то смутившись.       — Ты не пожалел? — спросил альфа.       — Нет, — спешно ответил Наиль и покачал головой для пущей убедительности, — просто немного разволновался.       Омега помялся и отвел взгляд, что заставило кочевника встревожится от понимания, что причин для сомнений и опасений у Наиля может быть много — страх пристальных рассматриваний беззащитного тела или приставаний против воли. Одна лишь мысль, что Сина могли принять за подобного человека, искренне возмущала, но оставить Наиля с сомнениями бета не мог. Кочевник сел напротив и вынудил поднять на себя взгляд, заговорив убедительно:       — Клянусь, что не касался тебя намеренно. Мы только спали бок о бок, как товарищи.       Наиль сперва чуть нахмурился, а затем произнес вкрадчиво:       — Товарищи не остаются так наедине и не проводят вместе ночь.       Задумчиво отведя взгляд, Син старался понять ход мыслей омеги, но с каждым мгновением лишь больше терялся. Наиль говорил загадками, о чем-то намекал, но, должно быть, впервые Син не разбирал сложных взглядов. Слова Наиля были укором и самое время извиниться? Или омега почему-то больше не считает их даже товарищами? До чего же хотелось не мучиться в догадках, а просто услышать все как есть.       Наиль глядел на Сина неспокойно, ожидая определенной реакции, но, не получив ее, встревожился и бросил на Аскара будто просящий взгляд. Судя по всему, альфа понял его, потому что коротко кивнул в ответ, заговорил ровно и спокойно, объясняя Сину:       — Ты мог не задумываться об этом, но в Хибе строгие традиции касательно отношений триады до брака. Например, провести вместе ночь они не могут — без свидетелей невозможно доказать, что между тремя разнополыми партнерами не было близости и омега все еще девственен, — Аскар говорил размеренно, в то время как внутри Сина с каждым словом все сильнее нарастало волнение. — Если кто-то из отряда почувствует на Наиле наши запахи и сделает выводы, то однажды в Хибе может стать известно об этой ночи и тогда его честь будет под угрозой.        Сердце грохотало в груди, больно ударяясь о ребра, выступил неприятный липкий пот и все волоски на теле вздыбились. Волнение Сина возросло настолько, что скрывать его проявления стало невозможно — совсем не получалось контролировать лицо. Несмотря на платок, все эмоции оказались невольно выставлены напоказ и наверняка Наиль и Аскар сумеют их считать. Впрочем, в такой ситуации Син не боялся выдать свою искреннюю встревоженность. Он только не понимал, как акид мог говорить все так просто и спокойно?       Возможно, Аскар прочитал в глазах Сина этот невысказанный вопрос, потому что продолжил:       — Как старший из нас, я должен был увести Наиля и не позволить уснуть в окружении альфы и беты. Но он настоял, по собственной воле решил остаться. Теперь я, как альфа, обязан взять ответственность за все произошедшее и защитить честь омеги. Традиции гласят: нужно пообещать, что, едва вернувшись в Хибу, сделаю нашу триаду законной, и попросить хибовцев поблизости стать свидетелями этого обещания.       Зажмурившись, Син потер виски и едва ли не простонал от досады. Что же он натворил? Из-за незнания хибовских обычаев допустил настолько сложную ситуацию, поставил под угрозу Наиля, создал проблемы Аскару. Вдруг сейчас лишь Син хотел создать триаду и теперь по его вине два далеких друг другу человека насильно свяжут себя обещанием? Син так радовался этой ночи, но она оказалась сладким ядом, который непременно даст побочный эффект. Уронив руки на колени, бета впился пальцами в ткань шальвар, комкая во вспотевших ладонях.       — Как же я виноват: совсем не подумал, упустил из виду хибовские обычаи… — повинился кочевник сиплым, зажатым голосом. Преодолевая стыд и страх, поднял растерянный взгляд. — И как теперь быть?..       Сперва напуганный, а после удивленный, Наиль придвинулся ближе и перехватил напряженные ладони беты.       — Син, я хотел остаться, — убеждал омега с робкой улыбкой, на что кочевник мог лишь смотреть непонимающе, вопрошая:       — Но зачем, если это так опасно?       Прикусив губу, Наиль метнулся взглядом по комнате и сжал похолодевшими руками ладони Сина. Набравшись смелости, он обернулся и, не с первой попытки, но смог произнести заветное:       — Потому… Потому что… Хочу с вами триаду.       Слова будто оглушили Сина, погрузили в пронзительную тишину, в которой он очень медленно осознавал свое счастье. Где-то глубоко в душе прокатилась дрожь, словно рассыпались искры от костра. Где-то на сердце так обожгло, будто в радостном танце Син подобрался слишком близко к огню и шагнул в его жар.       Неужели получилось? Спустя пять лет непрерывного пути Син смог добраться к своему оазису. Он знал, что дорога обязательно приведет сюда, но когда именно — оставалось загадкой. Наиль осчастливил Сина слишком внезапно и теперь эмоции клокотали внутри, сталкивались и смешивались, бурлили и выплескивались через край. Задыхаясь от избытка чувств, бета сделал трепетный вдох и тут же ощутил, как к груди припал дорогой сердцу омега. Обнял и прижался, успокаивая:       — Прости, я должен был сказать прямо, но у меня не было ни сил, ни смелости, — винил себя Наиль. Он не был привычен принимать настолько важные решения, но иначе, чем от его слов, триада появится не могла. Син крепко обнял Наиля в ответ, уткнулся в округлое плечо, мысленно благодаря за отважность предложить.       — Ты правда хочешь видеть меня в своей триаде? — все еще не веря до конца в реальность происходящего вопросил Син слегка дрогнувшим голосом. Смущенный Наиль помялся, но ответил более, чем четко:       — Хочу и очень давно.       — И Аскара хочешь? — уточнил бета.       — Ну конечно.       Син был больше не в силах сдерживать искреннюю улыбку, которая замерла на лице и вовсе не собиралась сходить. Он отстранился, чтобы посмотреть на Аскара и Наиля, а затем с радостной дрожью, еще недоверчиво спросить:       — Значит, мы триада?       Акид смотрел на него переполненным нежностью взглядом, настолько очарованно, что у Сина лишний раз перехватило дыхание. Альфа приблизился, улыбаясь ласково, и прижался, делая идеальными эти тройственные объятия.       — Случись такая ночь в Хибе — этим же утром стали бы мужьями.       Защипало в носу и глаза начало припекать, и Син зажмурился, чтобы не дать непрошеным слезам омрачить настолько счастливое мгновение. Аскар мягко и успокаивающе огладил покрытую макушку, коснулся губами виска. Наиль, видимо почувствовав подходящее мгновение, поцеловал в щеку через платок — от неожиданности Син проронил короткий и удивленный, совсем несвойственный ему звук. Альфа проронил смешок, позабавленный реакцией. А вот омега сидел в объятиях притихший.       Приоткрыв глаза, чтобы выяснить причину, Син заметил пристальный взгляд Наиля, так и прожигающий ткань в месте, где она скрывала очертания губ. Он косился на них не случайно, явно желая поцеловать — такое пристальное внимание ни с чем нельзя было спутать, — но уже иначе, без преграды. Наиль вскинул на кочевника жаркий взгляд:       — Могу я попросить тебя снять платок?       Сердце беты зачастило в груди — едва ли найдется в жизни бади более волнительный момент. Снимая платок, кочевник словно сбрасывает одежду — появляется беззащитным и нагим, доверчиво подставляя чужому взгляду шрамы, слабые места, недостатки и уродства. Даже заведомо зная, что триада примет его любым, все равно страшил риск быть отвергнутым. Однако Син так долго собирал свою триаду не для того, чтобы медлить в последний момент.       — Конечно. Но мне нужно время подготовиться, — торопливо согласился кочевник и отстранился, оставив Наиля и Аскара в замешательстве. — Придется немного подождать, самую малость.       Син чуть не вскочил с ковра, поспешив к походным сумам. Он долго дожидался этого момента, поэтому имел при себе все необходимое и быстро нашел среди вещей. Аскар, внимательно наблюдая за этими копошениями издалека, поинтересовался:       — Разве нельзя просто снять платок?       — На самом деле все немного сложнее. Сниму его перед тобой словно впервые, — ответил воодушевленный Син.       К сожалению, Аскар увидел его лицо при трагических обстоятельствах, поэтому так и не знал, как на самом деле происходит это событие. А ведь Син не одну ночь грезил о том, как появиться перед Аскаром во всей красе и полностью очарует. Как радостно, что с Наилем все случится правильно — именно так, как мечталось.       Син спешно покинул комнату и направился в купальню, где, уже оставшись наедине с собой, смог вдоволь нарадоваться прекрасному утру, шепотом вслух проговаривая из раза в раз слова Наиля.       — «Хочу с вами триаду», — бормотал он едва слышно сквозь улыбку. Так приятно было связать двух родных людей словом «триада», так прекрасно было ощутить настоящие, правильные тройственные объятия. В эти счастливые мгновения Син едва узнавал себя, становясь таким радостным и беззаботным, каким никогда не был.       Он вошел в воду купальни и сразу окунулся с головой, чтобы немного остудить жаркий румянец на щеках — одновременное внимание Наиля и Аскара сильно его смущало. Проведя ладонями по лицу, Син припомнил касание губ у виска, поцелуй в щеку и проронил смешок, радостно жмурясь. Раньше Син мог только мечтать о таких нежностях и вот они случились наяву, сразив наповал. Если они будут случаться чаще, то бедное сердце утомится от такого рьяного стука.       Син скользнул руками выше, к волосам и после спустился к кончикам косиц, чтобы спешно их расплести. Даже влажные, непослушные пряди кочевник умело распутывал, чтобы хорошенько вымыть и сделать особо приятными для взгляда омеги. Перед снятием платка кочевники всегда приводили себя в порядок, делали обтирание либо купались, и наносили на кожу ароматные масла, ведь тянуть с близостью совершенно не привыкли. Син же соблюдал эти обычаи из уважения к традициям и своим давним мечтаниям.       Смыв с волос пену, бета сперва задумался появится перед Наилем так, с распущенными кудрями, но быстро изменил решение, посчитав, что для удивления хватит и шрама на лице. По поводу него Син волноваться не переставал, сперва касаясь шероховатой поверхности пальцами, а после рассматривая в маленькое карманное зеркало для бритья, которое прихватил с собой. Взволнованному взгляду шрам казался особенно уродливым и отталкивающим, способным напугать омегу. Пускай Наиль был привычным к такому целителем и с недавнего времени знал на ощупь форму шрама, Син все равно боялся показаться некрасивым.       С уродством бета ничего поделать не мог, но постарался улучшить себя иначе: аккуратно сбрил малейшую щетину, заплел чистые и блестящие косы. Среди прочих вещиц, принесенных в купальню в небольшом мешочке, Син случайно наткнулся на шкатулку, которую после с интересом приоткрыл. Внутри показалась вовсе нетронутая синева теней — давнего подарка, хранимого ради памяти о первом походе с Нуром и Рами. Бета мечтательно усмехнулся, мазнул пальцем и растер по веку потускневший от времени пигмент. За столько лет тени так и остались нетронуты, ведь до сих пор не было подходящего момента их использовать, а когда он настал — давний подарок едва был для того пригоден. И все же кочевник нанес немного цвета на веки, не желая оставлять шкатулку затерявшейся безделушкой. Голубоватый оттенок приятно подчеркнул цвет глаз и Син, довольный их видом, решился нарисовать сурьмой традиционный рисунок клана — две параллельные острые линии у кончиков глаз, напоминающие клыки змеи. Их был в праве рисовать любой бета племени, когда хотел выделиться, покрасоваться или показать свою принадлежность, но Син обычно не имел ни времени, ни сил этим заниматься.       Глядя на себя в непривычном образе, бета наконец-то чувствовал абсолютное довольство, ведь именно таким он был задуман Триадой, когда родился бетой в обществе бади: красивым, ухоженным, готовым оберегать и заботиться, одаривать любовью и нянчится с детьми, но никак не воевать и обливаться кровью яримов. Так хотелось верить, что, вернувшись из удачного похода в Хибу, Син заимеет и дом, и законную триаду, и жизнь, о которой мог долгие годы лишь мечтать.       Напоследок оглядев себя в ровной водной глади, бета повязал платок и с волнением покинул купальню. Оставалось совсем немного до одновременно долгожданного и страшащего момента. Син терялся в мыслях и чувствах, решаясь войти в спальню: сердце так и рвалось вперед, в то время как разум поговаривал самые плохие сценарии. Наконец задушив этот трусливый голосок, кочевник вошел внутрь, бросил на двоих волнительный взгляд и тут же обернулся к ним спиной, чтобы прикрыть дверь. В таком положении показалось проще не бояться развязать платок, хотя руки все же предательски дрожали, а дыхание становилось частым и поверхностным.       Первыми взгляду наблюдателей показались длинные косы, вид которых явно оказался неожиданным и вызвал у омеги удивленный вздох. Понравились ли Наилю такие длинные волосы у беты или показались непривычными и чуждыми? Син несмело глянул за спину. Решился обернуться, все еще прижимая к лицу ткань платка и скрывая вид от кончика носа до подбородка. Смотрел выжидательно, проверяя реакцию.       Наиль подскочил с ковра и шагнул ближе, распахнутыми глазами вглядываясь в Сина. Его взгляд таил множество чувств, среди которых не было ни разочарования, ни отвращения, поэтому Син постепенно набрался смелости опустить платок. Порыв поддержал Наиль: нежно огладил напряженную ладонь, которая вцепилась в синюю ткань, и настойчиво потянул вниз. Син прижал платок к груди, совершенно открытый перед Наилем и с ужасом ожидающий реакции.       Взгляд омеги забегал по лицу, изучил каждую черту и особенно долго задержался на шраме, постепенно теряя радость и былой запал. Наиль нахмурился, коснулся ладонью щеки, огладил подушечкой пальца грубую кожу. Весь Син в этот момент замер, напрягся, боясь увидеть в лице омеги отвращение, но Наиль неожиданно приблизился и припал губами к шраму, нежно выцеловывая шероховатую кожу. Син впервые вот так ощущал тепло и мягкость этих губ, и он задрожал, выпуская волнение и с облегчением выдыхая. Он наслаждался сладостным мгновением, но вскоре Наиль отстранился. Глядя в глаза напротив, омега без доли стеснения признал:       — Ты красивее, чем я мог себе представить, — такой искренний комплимент вынудил Сина показать улыбку, смотря на Наиля с теплым прищуром. Постепенно отступала тревога и на ее место приходила радость, которую бета уже не опасался демонстрировать. Наиль же решил окончательно смутить Сина своими речами: — Даже твой шрам — как трещина на лице пустыни, а пустыню я с недавних пор полюбил.       Син прерывисто вдохнул, приятно пораженный, и в следующий миг ощутил, как неожиданно и неумело ткнулись жаркие губы в поцелуе.       В Наиле совсем не чувствовалось опыта, наверняка он мало знал о нежностях, поэтому первые попытки оказались очаровательно невинны. Он прижался губами, замер в раздумьях, отстранился и припал вновь, уже с другой стороны. Постарался смять, не смог, разволновался, обжег неумелым касаньем языка и в этот момент Син не сдержался, измученный мимолетными ласками — на миг перехватил инициативу и заставил приоткрыть рот, чтобы скользнуть внутрь языком и испробовать его жар. От удивления и неожиданности омега дернулся, ухватился за плечи кочевника, весь сжался, но не отстранился, только неуклюже подаваясь навстречу.       Наиль не был похож ни на одного из тех омег, которых Син целовал прежде: бади и джафарцы напористые и властные — они подавляли и овладевали, Иса же оказался пугливым и мстительным — поцелуи его были кусачими и нередко ранили до крови. Ни в одном омеге Син не находил ни нежности, ни бережности. Наиль же был другим: он не знал как приласкать, боялся ошибиться, но пытался отвечать и искренне хотел показать свое взаимное желание. Этим Син был неожиданно очарован, но вскоре пересилил себя и оторвался от желанных губ. Прежде нежно-розовые, они так раскраснелись и заблестели от ласк, что бета до страшного захотел снова ощутить на себе их несмелые, горячие касания. Наиль пристально взглянул на Сина, восстанавливая дыхание, а затем смущенно усмехнулся:       — Прости, я так плохо целуюсь, — омега расслабил ладони на плечах кочевника, прижался тесно, касаясь всем телом, и шепнул на ухо робко: — Но у тебя будет много времени, чтобы научить меня всему к нашей первой законной ночи.       Щеки Сина непривычно запылали румянцем, а руки задрожали от понимания — когда-то, пусть не скоро, но у них непременно будет первая брачная ночь. От приятно волнительных мыслей отвлекло прикосновение к щеке, вынуждающее поднять взгляд и подставить губы под короткий поцелуй.       — Мне было завидно, — усмехнулся Аскар, лаская ладонью идеально выбритую, гладкую кожу, мимолетно касаясь острого рисунка сурьмой.       Син улыбнулся и, притянув альфу поближе, исправил ужасную несправедливость — вовлек в страстный, жаркий поцелуй. Знакомые губы подарили успокоение после такого будоражащего Наиля, отчего Син смог без лишних эмоций прожить свое счастье и осознать то чудо, которое случилось с ним этим утром. Бета ни на миг не терял надежды назваться триадой с этими альфой и омегой, ведь знал, что именно их предназначили друг для друга небесные родители. Великая Триада была неизменно права — в этой близости трех тел Син был так счастлив, словно в мгновение соприкоснулись сотни перерождений. Он не знал, кем был прежде, как грешил и за что будет наказан, но не имел сомнений в одном: когда-то в прошлой из жизней впервые обняв свою триаду он ронял слезы точно так же, с разрывающимся от нежности сердцем и переполненной чувствами душой.