Смерть в твоих глазах

      Это было странное место. Эмили оглянулась, ощущая себя здесь неправильно. Ветер дул в лицо, будто заставляя отступить, идти обратно, отказаться от этой затеи. Ледяные снежинки врезались в кожу, царапая ее, а температура с каждым шагом лишь понижалась. Но Эмили не останавливалась. Она лишь упрямо двигалась к неясной цели, стараясь не обращать внимания на холод, покрывающий коркой льда оголенные участки кожи. Почему-то казалось, что где-то вдалеке она найдет нечто важное — то, что является частью ее. Эмили не знала, просто доверилась ощущению. Нет ни предположений, ни сомнений, есть лишь стойкое чувство, что она поступала правильно. Возможно, найденное оставит в и так покореженной душе еще одну рваную рану — безжалостно и неожиданно. Но кто говорил, что правильное не тождественно боли? Стоило Эмили пройти через высокую арку, как стихия утихла. Не было больше ни снега, ни ветра — ничего. Тишина, в которой слышно каждый вздох, и где звуки шагов отражались от высоких стен, оглушительно ударяя по слуху. Девушка оказалась посреди коридора — длинного, словно бесконечного, с множеством дверей по обе стороны. Они были все одинакового размера, цвета, словно братья-близнецы. Единственное различие — тяжелые замки на железных цепях с крупными звеньями на некоторых. Эмили подошла к одной из таких дверей, дернула за ручку — но ничего, кроме легкого укола электричества, что прошелся от кончиков пальцев до лопатки, не получила. Эмили резко убрала ладонь, став растирать ее о бедро, будто так можно было избавиться от неприятного ощущения. Еще раз оглядев коридор, девушка прошла вперед, останавливаясь у двери, на которой уже не висело замка. Ее пальцы на мгновение замерли, прежде чем опуститься на ручку. На этот раз ток не прошелся по телу, и Эмили зашла в комнату. Это был огромный зрительный зал. Величественная сцена, красные кресла и яркие ворсистые ковры, роскошная люстра над потолком, играющая мерцающим светом, будто созданная из мириад маленьких капелек-хрусталиков. Театр. Свет погас, рассеиваясь в полумраке, погружая огромное пространство в темноту — приятную, предвкушающую, что рождала внутри трепещущее чувство. Раздались первые аккорды, и что-то ухнуло вниз. Эмили знала эту мелодию, она помнила это место. Быстрый взгляд на центральное ложе — и она увидела саму себя. Это был ее день рождения. Маркус повел ее в театр на постановку, которую Эмили очень хотела увидеть, но билетов не нашла. Крестный не смог оставить ее без подарка в такой день. Это был один из лучших праздников в жизни… Это воспоминание она трепетно хранила, заботясь, словно о маленьком нежном цветке. Эмили улыбнулась. Почему она вновь тут? В этом дне? Смотрит на себя со стороны? Каждая дверь — это какое-то воспоминание ее жизни? Тогда почему некоторые наглухо закрыты? Девушка ничего не понимала. Она даже не знала, верна ли ее догадка. А если верна, что ей делать дальше? Куда идти? И зачем она здесь оказалась? Тонна вопросов и ни одного ответа. Поэтому Эмили, мимолетно взглянув снова на сцену, вышла из комнаты, обрубая хлопком двери звучание чарующей мелодии. Снова оглянувшись, Эмили сделала несколько шагов назад, возвращаясь. Остановилась у очередного порога и провела кончиками пальцев по гладкой деревянной поверхности. Снова нет этого неприятного покалывания, что отдавало судорогой и оставляло металлический привкус во рту. Наоборот, ощущалось тепло, словно кто-то согревал озябшие ладони горячим дыханием. Адвокат медленно вздохнула и аккуратно открыла дверь. Сверкающая бликами фонарей ночная вода. На ее плечах мужской пиджак, пропитанный терпким хвойным запахом, от которого приятно тяжелело в легких. Прибрежный ветер, что вечерним холодом проходился по рукам. Лео, держащий ее собственные ладони в своих, отчего внутри все полыхало, несмотря на онемевшие пальцы. Его горячее, словно раскаленная лава, дыхание, растапливающее любые льды. Лео почти прикасался губами к коже рук, согревая. Незначительный жест, невольный, о котором он вряд ли в тот момент задумывался. Эмили закусила нижнюю губу, чувствуя, как вместе с этим воспоминанием снова начинала полыхать. Девушка помнила, что скоро она разорвет магию момента, поэтому тихо вышла и из этой уютной комнаты. Это коридор, в котором спрятаны ее приятные воспоминания? Моменты — маленькие, почти несущественные, но именно из них строилось ее счастье. Зачем она тогда здесь оказалась? Что должна найти? Какие тайны открыть? Подойдя к следующей двери, Эмили уже увереннее дернула за ручку. И оказалась среди белых стен больницы. Чуть впереди на каталке лежало тело, накрытое белой простыней. Эмили вздрогнула: это не больница, это морг. Представшее перед глазами болезненным уколом ужалило под ребрами. У нее не было ни малейших сил, чтобы переживать это снова. Эмили просто не могла позволить себе снова увидеть мертвенно бледное лицо сестры. Сейчас она не такая сильная, как в тот момент, сейчас она не сможет принять этот удар, не рискуя раствориться в воздухе. Поэтому Эмили, резко разворачиваясь, быстрым шагом вышла обратно в коридор. Прижав руку к сердцу, Эмили пыталась выровнять дыхание. Это снова было ее воспоминание. Но уже не радостное, не дарящее счастье и желанный трепет. Сейчас будто ножом провели по старым шрамам. В этом коридоре миллионы дверей. И каждая, кажется, вела в определенный момент ее жизни. Эмили вздохнула, и, гонимая странным ощущением, зашагала по коридору, возвращаясь в начало своих воспоминаний. Десять шагов, двадцать, сто. Остин резко замерла на месте. Что-то остановило ее. Словно в голове переключились какие-то датчики, заставляя мгновенно поменять свою цель. Эта дверь была железной, как и еще несколько рядом. Замка не висело, но и без этого все казалось неприступным. Может, не стоит искушаться и пытаться зайти? Эмили мотнула головой, отбрасывая это желание. Она боялась снова увидеть какое-нибудь болезненное воспоминание, что яркими ослепительными лучами выжжет все то, что давало силы жить. Силы бороться. Но ведь она должна преодолеть свои страхи и сомнения? Она же обещала и не должна сдаваться. Эмили прикрыла глаза, мысленно считая до десяти. Ей нужно немного времени, чтобы собрать оставшуюся силу воли и сделать несколько шагов. Не давая себе шанса передумать, девушка толкнула плечом дверь. Это был большой зал, освещенный каким-то непонятным, будто волшебным светом. Эмили покрутилась, пытаясь понять, где здесь лампочки или свечи, но ничего такого не было. Свет шел буквально из ниоткуда, пронизывал пространство, преломляясь словно от покрытых серебряной пылью стен. Эмили сделала небольшой шаг, смотря, как пол переливался яркими бликами зеркальных стеклышек калейдоскопа. Она не помнила это место. И сомневалась, что оно на самом деле существовало. Эмили оглянулась назад, на дверь, что тоже светилась лунным серебром, а когда повернулась обратно, то увидела прямо в центре треугольный стол. Его раньше, всего секунду назад, здесь точно не было. А сейчас стоял — высокий, лакированный. Он не был единого цвета, в каждом углу свой оттенок — ясный лазурный, насыщенный черный и полупрозрачный белый плавно смешивались между собой, образуя что-то новое, ранее неизведанное. Эмили долго не могла оторвать восхищенного взгляда от этого удивительного соцветия красок, что не сразу заметила восседающие в каждой вершине величественные фигуры. Эмили сделала еще шаг, щуря глаза. Лица были размыты, лишь непонятные очертания тел, но в груди зарождалось вытесняющее страхи подозрение. Одна из трех фигур была ей знакома, и чем больше девушка приближалась, тем сильнее в ней росла эта уверенность. Это был Маркус, немного другой, нежели Эмили привыкла его видеть, но это был все же крестный. С этой мыслью образ наконец прояснился, являя голубые пронзительные глаза и родные черты лица. Сейчас стриженные темные волосы почти доходили до жилистых плеч, заставляя Эмили чуть хмуриться от непривычного вида крестного. На Маркусе была странная одежда — черный, как и поверхность стола, бархатный кафтан с вышитыми на манжетах непонятными узорами. Что Маркус тут делал? Кто эти люди, сидящие в вершинах остальных острых углов? Это же комната с ее воспоминанием — как можно помнить то, чего не было? Эмили тряхнула головой, пытаясь понять хоть что-то. Почему здесь все неподвижно? В других воспоминаниях все события проигрывались, плавно сменяясь секунда за секундой. Здесь же замерло, словно сломались часы, которые запускали этот водоворот сменяющих друг друга картинок. Эмили глубоко вздохнула и зажмурилась. Если это был ее сон, ее воспоминания, если она могла открывать двери и выбираться из комнат, может, она сможет управлять событиями и здесь? Заставить этот хрупкий, пронизанный серебряной шелковой нитью мир играть по ее правилам. — Мы нашли, где случился прорыв из нижнего мира. Эмили вздрогнула от резко раздавшегося голоса крестного. Неужели, это правда? Она может управлять здесь всеми? — Правда, полностью устранить не получилось, — продолжал говорить Маркус. — Нерисса, нам бы не помешала твоя помощь. Нерисса. Какое красивое имя. Такое тягучее, волшебное, словно переливающееся сиянием лазурита. И почему-то родное, будто невесомое касание заботливых рук. — Хорошо, Маркус. — Мягкий женский голос заставил Эмили схватиться за стол, возле которого она стояла. — Несколько хранителей вполне могут зашить эту трещину, срастив углы. Почему у этой женщины такой мягкий голос? Почему от него по коже проходятся маленькие иголочки? Эмили знала этот голос — слышала шепот, радостный смех, ласковые бормотания. Но откуда? Виски сдавило болью, но девушка лишь сцепила зубы, продолжая всматриваться в происходящее. — Что с нарушителями? — Другой голос — хрипловатый, будто осипший, но Эмили опять ощутила, как перехватило дыхание от одной только фразы. Что с ней происходит? — В тюрьме. — Маркус пожал плечами. — Ждут нашего суда. — Что же… — Второй мужчина, лица которого Эмили все еще не видела, выдохнул. — Тогда… Договорить он не успел: в комнату, совершенно не боясь, вбежала маленькая девочка. Ноги заходили ходуном, будто зашаталась земля. Пальцы крепко вцепились в края стола до белых костяшек, до острой боли, что судорогой прошлась по суставам. Возможно, пол под ногами все же был ровным и никак не двигался, но мир точно покачнулся, и земля разверзлась огромной пропастью. Эмили словно выпала из летящего на полной скорости самолета и камнем падала вниз, в эту необъятную пустоту, рискуя или сломать себе шею, или захлебнуться в темноте. Этой девочкой была она. В этом не было ни единого сомнения. Эмили видела детские фотографии, она могла узнать себя, ту маленькую задумчивую малышку. Но как это возможно? Это воспоминание… ее детства? До того момента, как она попала в приемную семью? Осознание врезалось так сильно, что почти снесло с ног. Как Эмили еще удавалось себя удерживать на трясущихся коленях, было загадкой. Она лишь сжимала лакированную поверхность, даже и не думая о том, что нужно ослабить хватку. — Папа! — Девочка дернула за рукав мужчину с хриплым голосом, и Эмили сглотнула, пытаясь избавиться от стоящего в горле кома. — Ты почему еще не спишь? — Маркус добро усмехнулся, смотря на растрепанную шоколадную макушку. — Вы еще долго тут будете свои дела обсуждать? — тихо прошептала маленькая Эмили, не выпуская рукава отца из пальцев, но смотрела при этом на женщину с волшебным голосом, которую крестный назвал Нериссой. Это ее мама. Вот почему внутри все плавилось, вот почему Эмили чувствовала заботу и теплые касания. Материнские касания. Давно блестевшие в глаза слезы сорвались с ресниц, и девушка не смогла сдержать всхлип. Это ее родители. Настоящие, родные. Она слышала их голоса, такие забытые, словно погребенные под руинами прошлого, но все еще не могла видеть лиц. Ни одной черточки, ни единого взгляда. — Что случилось? — нежно спросила мама, и малышка замялась, робко отводя взгляд. — Страшно… — только и ответила девочка. — Уложишь ее, Роб? — обратилась она к мужчине с хриплым голосом, и тот, улыбнувшись, подхватил маленькую девочку на руки. — Мы с Маркусом разберемся, нужно ликвидировать пролом в пространстве. Родной отец Эмили кивнул, одаривая Нериссу любящим взглядом и стал уносить дочку из комнаты. — А Маркус завтра придет к нам? — спросила малышка, чуть высовываясь за отцовскую спину и смотря прямиком на Хельсинга. — Конечно, приду, Адэрра, — пообещал, улыбаясь, крестный. Адэрра? Эмили резко втянула носом воздух, рефлексивно закрыв глаза, а когда уже открыла, то оказалась в постели посреди камеры. Эмили почти сразу, как только смогла унять беспокойное сердце, кинулась к своим рисункам. Листы бумаги выскальзывали из рук, словно девушка хотела зачерпнуть воду пальцами. Или это была дрожь, тремор, который не получалось унять? В голове лихорадочно мысли сменялись одна за другой, и от каждой представшей перед глазами картинки дышать становилось все труднее. Взгляд не мог сфокусироваться, в глаза словно насыпали песка — они слезились, и Эмили не могла уловить ничего сквозь затуманенный взор. Наконец-то ей удалось как-то стряхнуть пелену, девушка шумно втянула воздух, и листы выпали из ее рук, рассыпаясь по холодному полу. На рисунках было все то, что она видела во сне. Стол треугольником, три фигуры. Это были ее родители и Маркус. Они были теми тремя величественными образами, возвышающимися над всеми, символизируя силу и власть. Они были… они не были людьми, как говорил Маркус. Он ей соврал. Прорыв, нижний мир, хранители, трещина, суд. Казалось, ее с таким трудом собранный из осколков мир, вновь рассыпался, лишая возможности хоть как-то думать. Ее родители были как Маркус? Тоже обладали какими-то способностями? Были… существами наподобие крестного или Нэша? Каждая мысль била по сознанию, словно точечные капли по голове — изнуряющая китайская пытка водой. Адэрра? Это ее имя? Настоящее, данное родителями при рождении. Оно было странное, будто не из этого мира. А была ли она, сама Эмили, из этого мира? Была ли она человеком, как считала все это время? Но тогда, наверное, Маркус рассказал бы ей все? Он же не мог скрывать такое? Или мог, как скрывал правду о родителях? Тряслись теперь не только руки, Эмили будто колотило изнутри. Она никак не могла унять собственные реакции тела: взгляд метался по сторонам, пытаясь найти выход, на шею словно накинули невидимый тонкий поводок, что душил, впиваясь острыми краями в кожу. Хотелось сорвать эту удавку, сделать такой нужный сейчас глоток воды, что комочком скользнет по сжатому горлу и хоть как-то отрезвит. Кончики пальцев онемели, а мир вокруг накренился, завертелся. Эмили была то в камере, то в темном лесу, то в пронизанной серебряными нитями комнате, то стояла посреди морга, где видела лица родных людей. Эмили чувствовала, что задыхалась. Еще чуть-чуть, и она просто упадет, не справившись с этой накрывшей ее лавиной. Витающая в спертом воздухе тишина только сильнее давила. Эмили даже не слышала собственного дыхания, лишь гул крови стоял в ушах. Как вырваться из когтистых лап тихой и такой внезапной паники? Тут взгляд наткнулся на рисунок женщины без лица. Теперь она точно знала, что это была ее настоящая мать. Эмили резко схватилась за карандаш, и черный грифель заскользил по плотной бумаге. Черты родного лица сами собой стали вырисовываться. Сначала глаза, потом — тонкий нос и чуть пухлые губы. Девушка не видела ее лица даже в том проклятом сне, но сейчас образ матери сам всплыл в голове. Сама того не замечая, Эмили стала выдыхать воздух тоненькими струйками, рваное дыхание успокаивалось. С каждым новым штрихом карандаша ее плечи все меньше дрожали, а во взгляде все больше виднелась осмысленность, проклевываясь — несмело, будто росток из семечка. И вот уже готовый рисунок. Рисунок ее матери. Эмили крепко обхватила его, прижимая к груди. По щекам медленно, не спрашивая разрешения, стекали слезы. Но, кажется, с ними уходило хоть немного отчаянной боли, заставившей еще совсем недавно обессиленно хрипеть. Почему Маркус все скрыл? Для чего? По каким причинам? Какая у этого поступка цель? Голова кружилась, будто Эмили вдохнула отравляющего газа. Она не видела никакого смысла в этом. Маркус всегда был искренен, он не сделал ничего плохого, тогда почему так хочется, словно она маленькая несмышленая девочка, броситься на крестного, обрушивая на мощную грудь ряд беспорядочных ударов? Хочется кричать, срывая голосовые связки? Эмили необходимо знать правду. Пусть та и будет самым настоящим ядом. Кто были ее родители? Что означали этот треугольный стол и серебряная комната? Кто такая она, Эмили Остин, на самом деле? Что означает имя, услышанное ею в странном сне? Что случилось с мамой и папой? Умерли ли они на самом деле? Была ли правдивой история, рассказанная Маркусом, о том, как Эмили оказалась в приемной семье? Правдивы ли хоть какие-то слова крестного о ее прошлом? Сейчас все казалось лживыми. Все слова, все фразы. Вся ее жизнь. В основание дома изначально заложили некачественный фундамент. И если раньше с трещинами на фасаде удавалось справляться, заделывая их наскоро цементом, но сейчас здание накренилось и было готово вот-вот рухнуть, оставив после себя лишь разрушенные плиты и слой строительной пыли. Эмили совершенно не понимала, что делать. Во что ей верить? Что считать за истину, а что — за лишь очередную выдумку? Как снова выбраться из этой трясины, что затягивала на илистое дно, отбирая последние проблески рассудка? Ей нужно все узнать. Каждую деталь, каждую мелочь. Сейчас все имело значение, даже сущий пустяк, на которой следовало бы закрыть глаза и никогда не вспоминать. Эмили заслужила знать правду. Хотя бы это. Только один человек мог раскрыть перед ней все карты, пролистнуть книгу на первые страницы, рассказать, кто она такая, и наконец снять завесу тайн, недосказанности и лжи. Маркус.