После суда, за несколько часов до смерти Мэтта
— Зачем ты вообще связался с этой девкой? — Греогери-старший прикурил сигару, прожигая сына ненавидящим взглядом. — Отец, — начал Мэтт, немного помявшись на месте. — Все же обошлось. Улик нет, алиби у меня надежное, прокурор ничего не смог доказать. — Он ухмыльнулся, проходя к дивану и садясь. В памяти еще свежи были воспоминания об эмоциях Эмили: ее состояние сейчас пускало по телу мурашки удовольствия. — Я не разрешал тебе садиться. — От грубого голоса Фарруха Мэтт подскочил, словно упругая пружина. — На кой черт ты вообще полез к этой адвокатше? — Мужчина сделал затяжку. — Отец… — Молчи! — Тон припечатывал, расплющивал. — Мало того, что ты связался с какой-то малолетней шлюхой, мало того, что не удостоился даже подчистить за собой все следы, ты еще и выносишь всю информацию в свет. Знаешь, сколько я потерял денег из-за твоей выходки? Чего это стоило репутации Греогери? Мэтт сжал кулаки, но больше не возражал. Знал: скажи он еще хоть слово — станет только хуже. — Ты мне возместишь каждый потерянный доллар. Каждый, — повторил Греогери-старший. — А еще ты закончишь историю с этим убийством. Меня не волнует, как ты решишь проблему. Мне неприятности не нужны, понял? Ничтожество, — выплюнул Фаррух, не сдержавшись. — Посмотри на себя: кто ты? Чего ты добился? Мелкий адвокатишко-неудачник на папиной машине, в пригретом кабинете. В твои годы я уже заседал в Высшем Совете Темного мира, а ты… Ты только создаешь проблемы и не имеешь ни сил, ни способностей их решить. Ты — самое большое разочарование в моей жизни. Неудачник и слабак, ты даже не заслуживаешь называться моим сыном. Мэтт замер от этих слов, не имея без возможности пошевелиться, словно весь его мир поставили на паузу, заставив застыть в нелепой позе. Да, отец всегда показывал свою силу и его, Мэтта, ничтожность, но никогда не говорил так прямо, забивая ржавый гвоздь в сердце. Греогери-младший всегда, несмотря ни на что, жаждал отцовской любви, искал уважение Фарруха, хоть каплю гордости за успехи сына. Но высшей наградой было безразличие, молчание, отсутствие упреков. Сейчас же… сейчас Мэтт видел в глазах отца презрение, будто он — грязь на ботинках. — Пошел прочь. — Сказано спокойно, без гнева. — Ублюдок… — Лучше бы Фаррух кричал, лучше бы ударил, выражая свою злость, чем эта опостылая холодность. Мэтт послушался. Почти выбежал из офиса отца, тут же поймав такси. Бросив название одного из баров, мужчина вцепился пальцами в ручку двери с внутренней стороны, успокаивая тремор. Хотелось напиться, забыть все сказанные отцом слова, выкинуть из головы навсегда, чтобы не прокручивать ежедневно каждую крупицу его тона, мимики, движений. Греогери начинал ненавидеть себя за постоянные мысли, но ненавидеть отца все еще не мог. Он искал причину и находил его в том самом дне, когда несколько лет назад какая-то девчонка отняла все его силы. Мэтту тогда было около пяти. Он был силен, отец гордился им, возлагал большие надежды, постоянно помогал тренироваться. В тот день Мэтт сбежал из-под опеки слуг и случайно встретил девочку. Имя ее он толком не помнил: Эрра, Арра, Ада, Дэрра, Дарра. Мэтту оно казалось неважным в тот момент, он даже не представлял, что девчачье имя будет таким значимым. Греогери не помнил уже сейчас, что он сказал этой Аде, как себя вел. Помнил только, как девчонка стала отбиваться, сопротивляться. Это было немыслимо. Все до этого беспрекословно слушались Мэтта, пусть он и был мал, но Фаррух был ценной фигурой и слуги позволяли ребенку любые шалости. А тут какая-то мелкая девчонка стала ему перечить. Мэтт просто разозлился и ударил ее своей силой, надеясь навсегда дать понять, за кем могущество. Вот только девчонка после удара лишь подошла к нему, взяла крепко за руку, и Мэтт начал слабеть. Она будто высосала из него все силы. Сделала бесполезным. Сделала причиной того, что отец теперь так к нему относится. Мэтт ненавидел эту Аду. Но так и не сказал отцу, кто это сделал. Просто не мог признаться, что его победила, разрушив жизнь навсегда, маленькая девочка. Мэтт пытался потом найти эту девчонку, но она словно испарилась, словно ее никогда и не было. Она не получила наказание. И ненависть Греогери становилась лишь сильнее. Алкоголь — это казалось единственным, что может сохранить его рассудок. Спустя несколько часов Греогери уже ломился в квартиру Эмили. Часы показывали начало третьего ночи, а Эмили не открывала. Это раздражало. Где она могла быть? Поехала к своему прокурору? Неужели простила за сегодняшний проигрыш в суде? Но Мэтт же сам видел обиду, разочарование на лице девушки. Греогери довольно наблюдал за развернувшейся драматической картиной и надеялся, что хотя бы это поможет Эмили быстрее упасть наземь. Этот прокурор Дэвис все это время помогал Эмили, держал ее на плаву, подавал руку, чтобы она вставала после каждого удара под дых. И это Мэтту жутко не нравилось. Он надеялся, что ссора посадит между Лео и Эмили зерно недоверия, злости и горечи, и прорастет огромное дерево, разделив их дороги. Все же они две противоборствующие друг другу фигуры в уголовном процессе, пусть и дальше остаются каждый на своей стороне. Оставив попытки попасть в квартиру, Мэтт вышел на улицу. Но идти никуда не хотелось. Да и некуда. Даже дом, в котором он жил, принадлежал отцу. Каждая вещь напоминала о том, что для Фарруха он лишь ничтожество, надоедливая мошка. Неужели за всю жизнь он не заслужил ни капли уважения, любви, понимания? Усевшись на бордюр, мужчина опустил голову, думая о том, как решить проблему: закрыть дело Одри и забыть. Подставить Маркуса не получилось. Хотя Мэтт все еще ощущал на языке сладкий вкус удовольствия от этой идеи. Фаррух был бы доволен. Жалко, что не получилось. Если бы та домработница не проболталась Дэвису на допросе про деньги, все могло сложиться иначе. Теперь нужен новый план. Тихие, но быстрые шаги привлекли внимание. Повернувшись, Греогери увидел Эмили — она шла мимо, не смотря на него, нарочито игнорируя. Это Мэтта совсем не устраивало. Ему нужны были ее эмоции, нужно вернуть уверенность, которую придавил ботинком к полу отец. — Даже не поздороваешься, милая? — проговорил он ей в спину, останавливая. — Мы же могли стать родственниками. — Нам не о чем разговаривать, Греогери. Мэтт хотел смотреть ей в лицо, впитывать каждое изменение на нем. Но Эмили не предоставляла такой возможности, будто заранее ощущала все его потаенные желания. — А у меня к тебе есть деловое предложение. — Греогери поднялся с асфальта. — Я могу прийти к твоему любимому прокурору и сознаться во всех преступлениях. Рассказать, как и чем проломил череп твоей сестренке. А в обмен на это ты… Мэтт и сам не знал, что предложить в обмен. Да и он был уверен, что Эмили не даст ему договорить. Оборвет на полуслове, опять проявив то самое качество, которое Греогери так в ней любил, — несдержанность. Именно эта вспыльчивость, экспрессивность помогала мужчине дергать за ниточки, расшатывая ее эмоциональное состояние. Мэтт любил играть с чувствами. А Эмили к тому же была необычной. Греогери ненавидел ее за это, но при этом девушка его притягивала, заставляла желать. — Мэтт, не будет никаких обменов. — Добиться справедливости для сестрички уже не так важно? — Без тебя справлюсь. — Ее взгляд был так похож на взгляд Фарруха. — И не смей больше приближаться ко мне. Нет, Мэтт не позволит ей уйти. Эмили — не его отец, она просто пешка на шахматной доске, которой можно жертвовать, подвергать риску, чтобы достичь цели, удовлетворить главную фигуру, достигнув победы. Вот только не король главный, лидер партии — королева. Если падет она, то следующий всегда — король. Без королевы невозможна победа — лишь пустая доска. И Эмили была именно этой фигурой на собственном поле. Девушка снова отвернулась, поспешила поскорее уйти. В этот раз не получится. Он заставит ее уважать себя, бояться. И если Эмили не хочет делать это по собственной воле, что ж, Мэтт с удовольствием перейдет к принудительным мерам. Ненависть кипела, и, догнав девушку за несколько больших шагов, Греогери ударил ее по голове. Женское тело обмякло и уже через пару секунд было в его руках. В его власти.⸺✧✧✧⸺
Сейчас
Эмили нервно сжимала ремешки сумки и постоянно поглядывала на навигатор, что был установлен на передней панели такси. Минуты тянулись вечностью. Казалось бы, до офиса Маркуса оставалось всего немного, но они постоянно делали какие-то остановки: то светофор загорелся красным, то люди на пешеходном переходе тянулись как черепахи, то приходилось ехать по другой дороге из-за аварии. Будто все было против того, чтобы девушка добралась до крестного. Последний раз она видела его в тюрьме, когда Маркус дал ей часть ответов. Теперь у Эмили были новые вопросы, и она нуждалась в новых ответах. Мысли путались, одна версия была безумней другой. Между разрозненными фактами, между всеми случайными фразами, брошенными Лео, между всеми действиями, что проходили вокруг, не хватало связующей нити. В голове возникала куча вопросов, но самый главный из них: что ей, Эмили, делать дальше? Как поступить, с какой стороны подойти? Не было ни единой идеи, а если что и приходило на ум — откидывалось с остервенением, как бред. Сейчас самым мудрым решением было именно поехать к Хельсингу. Уж вампир, который таковым являлся больше восьми сотен лет, состоявший в свое время в Кнессете Трех и являвшийся Владыкой Тьмы, пусть и бывшим, должен знать все о устройстве того, иного мира, обо всех обитающих там существах. По крайне мере, Эмили надеялась, что на это крестный ответит. Все же это не вопрос о ее силах. Эмили только на подъезде к офису поняла, что не позвонила Маркусу и не предупредила о своем приходе. Вдруг его нет? Вдруг он снова ушел в тот, другой мир, как в ночь убийства Одри? Эмили усмехнулась: то собрание нечисти, вернее его сокрытие от Лео, стоило Эмили нескольких десятков нервных клеток. Алиби-то тогда у Маркуса было, но что она должна была сказать прокурору: «Мой подзащитный превратился в летучую мышь и улетел на собрание анонимных вампиров»? Эмили усмехнулась собственной же шутке. Дрожь, что блуждала по всему телу, немного ослабла, и девушка быстро выскочила из машины. Несколько широких шагов, бег по лестнице, и девушка уже стояла возле стойки администратора. Маркуса на месте не оказалось, но его секретарь уверила, что мужчина прибудет через десять минут. Попросив сразу же сообщить крестному о ее приезде, Эмили пошла в комнату, что считалась местом отдыха для начальства. Во всяком случае, заходить туда имели право только сам Маркус, Нэш и она. Кинув сумку на белый диван, девушка подошла к стеклянному шкафу с алкоголем. Просканировав тот взглядом, с удовлетворением обнаружила бутылку шоколадного виски. Плеснув себе в хайбол янтарного напитка, Эмили оставила бутылку и уселась в кресло. В то же самое, где несколько дней назад сидел Лео и также держал стакан с толстым дном в руках. Эмили поднесла хайбол ко рту, намереваясь сделать глоток, но в нос ударил шоколадно-древесный аромат, и девушка скривилась. Пить не хотелось, наоборот, сейчас от запаха алкоголя стало подташнивать. Или это так организм реагировал на волнения? Руки вспотели, еле держали стакан, и Эмили с громким звуком поставила его на стеклянный журнальный столик, отодвинув подальше. Вздохнув, откинулась на спинку кресла и закрыла глаза.В ночь смерти Мэтта
Эмили пришла в себе не сразу. Голова гудела, а в глазах плясали черные пятна. Что произошло? Почему так болит затылок: девушка попыталась приоткрыть веки снова, но пространство вокруг скакало, не давая сориентироваться. — Очнулась? — Голос прямо над ухом, вызывая мурашки на коже. Мэтт ее чем-то ударил. Вот что случилось. Приложив усилие, Эмили все же посмотрела на Греогери, фокусируя взгляд. Он надвис над ней, ухмыляясь. Что ему вообще нужно? Зачем все это? — Ты совсем больной? — прошипела Эмили, осматриваясь. Они находились в парке недалеко от ее дома, посреди одинокой тропы со скамейками и редкими фонарями. — Очнулась, вижу. Голова болела, но Эмили игнорировала это. Плевать. Она потом разберется с травмой. Сейчас хотелось поскорее уйти, скрыться за надежными дверями. Чего Мэтт только добивался? Думал, что это нападение сойдет ему с рук? Что не найдется улик и доказательств, как в деле Одри? Лео однажды сказал, что следы преступления всегда останутся, это нерушимая константа криминалистики. Нужно только понять, где искать, в каком направлении. И девушка была готова поклясться самой себе, что найдет эти следы. Эмили посмотрела в лицо Мэтта и явственно ощутила исходящую от него опасность: она находилась в обществе хладнокровного убийцы, этот человек несколько минут назад напал на нее, а сейчас неизвестно, что хочет сделать дальше. Но Эмили не собиралась ни молить о пощаде, ни пускаться в бегство. Он не получит ее унижений. — И зачем все это? — Тон равнодушный. Девушка поднялась со скамьи, придерживаясь за место удара, вставая напротив Греогери. Ей было даже некуда отступать в случае чего. — Хочу поговорить. — Шаг ближе. Подними руку — и можно коснуться кожи. — Говори. Мэтт притянул Эмили за подбородок, и от смеси запаха кислого бурбона и вчерашнего ментола ее затошнило. Его близость сковывала по рукам и ногам, но кое-что что оставалось — твердая решимость в глазах. Эмили смотрела прямо, объятая страхом и одновременным желанием дать отпор. — Ну же, говори, — процедила она сквозь стиснутые зубы. Что-то в ее выражении заставило Греогери отстраниться на полсантиметра. Но алкоголь бурлил в венах, по обыкновению придавая трусам смелости. — Эмилия Остин, — почти с вожделением протянул он. — Ты совсем не похожа на свою сестру. Она как мягкая игрушка, пластилин — лепи, что хочешь, управляй, манипулируй. Одри делала все, что я говорил, смотрела с благоговением, обожанием. Наверное, поэтому Мэтт с ней и спал. Младшая Остин смотрела на него преданными глазами, подчинялась, покорялась. Ее было нетрудно сломить, подмять под себя, получить в ответ безропотное послушание. Эмили так никогда на него не смотрела. Сколько бы он не пытался покачнуть ее душевный покой, разрушить до основания, заставив пасть с мольбой к ногам, у него не получалось. Внутри Эмили будто бы был несгибаемый металл — чистый титан. Но Греогери не сдавался, искал слабые места. Он сломает ее, чего бы ему этого не стоило. Не позволит кому-либо еще относиться к себе пренебрежительно. — Знаешь, она раздвинула ноги сразу. Несколько дорогих подарков, ночных звонков — ей было этого достаточно. Малолетняя шлюха, — зло выплюнул Мэтт и покачнулся. А Эмили все еще стояла. Тверже, чем когда-либо. Это злило мужчину до чертиков. Хотелось схватить ее за горло и душить до тех пор, пока в ее глазах не появится сожаление о сказанных словах и сделанных поступках. — Но она как собака, — продолжал Мэтт. — Стала слишком громко лаять и укусила руку, которая ее кормила. Возомнила из себя смелую. Будто имела право что-то мне высказывать, упрекать. Я поступил с ней также же, как поступают со ставшими бесполезными и ненужными животными. Поступил так, как поступают хозяева, когда псы вгрызаются им в руку. Внезапно он больше не казался большим и страшным — жалкий, пьяный, нетвердо стоящий на ногах Мэтт вызывал отвращение вперемешку с презрением. Эмили, не сдержавшись, поморщилась, и Греогери это заметил. Он тут же ощетинился и придвинулся ближе, лампочки в голове вмиг засигналили: «Опасность!». Но было уже поздно спасаться бегством, поздно отступать с выбранного пути. — Давай, Греогери, скажи мне это, глядя в глаза. Скажи, как ты убил Одри. — Хочешь знать, как я это сделал? — Мэтт резко притянул Эмили за талию, вцепившись пальцами и будто оставляя липкие следы на одежде. Оцепенение вернулось. — Я пробовал Одри. Много раз, по-всякому. А теперь твоя очередь. Хочу узнать, какая ты на вкус. Уверен, мне понравится намного больше. Ладонь спустилась на ягодицу, сжимая через ткань. Эмили очнулась и грубо оттолкнула Греогери, — страх улетучился под воздействием злости. Сейчас ей казалось, что еще одна искра, и она вспыхнет, испепелит его прямо на месте. — Ты не стоишь ее пальца, Греогери! — Эмили не кричала, но в тишине парка ее голос звучал так громко, что, казалось, ярче загорелись лампочки в старых фонарях. — Это ты должен лежать в том пакете! Мэтт, отлетев от ее толчка назад, с трудом удержал равновесие. В его глазах плескалась такая дикая смесь обиды, страха и ярости, что было трудно разобрать, чего там больше. Он предпринял попытку вернуть себе лицо, будто только сейчас поняв, что натворил, что прозвучало и перед кем. Но Эмили его остановила: — Только сделай шаг — убью! — Ее перекошенное от гнева лицо, и этот дребезжащий вокруг рук воздух, давали ясно понять: не шутит. Откуда в хрупкой девушке эта сила? Мэтт не знал, да и ему не дано было понять. Они стояли друг напротив друга, как две стихии, два кровных врага. Греогери ухмыльнулся и поднял руки в воздух, демонстрируя поражение. Эмили опустила плечи, всего на миллиметр, и поправила светлый джемпер. Она решила, что победила в этот раз. Что Мэтт отступил, оставив свои грязные намерения. Может, в этом и была ее главная ошибка? В том, что она слишком рано расслабилась, когда Мэтт, униженный и оскорбленный уже не в первый раз за сегодня, не знал слова «стоп». — Встретимся в суде, — кинула на прощание Эмили и развернулась в противоположном направлении. — Больной ублюдок, — прошептала она еле слышно себе под нос. Но мужчина услышал. И это было последней каплей. Набатом в голове звучали последние слова отца. «Ублюдок», «ублюдок», «ублюдок». — Как бы ни так. —Последнее слово будет за ним, за Мэттом. Эмили заметила его движение слишком поздно — позади неё вероломно колыхнулась тень, она хотела обернуться, но ее резко дернули, и Греогери, грубо прижимая девушку к себе, надавливая пальцами на затылок, что все еще горел от тяжелого удара, впился в ее губы поцелуем. От того, как сильно он давил на рану, ноги стали ватными, мир покачнулся, и Эмили думала, что вот-вот опять отключится, заваливаясь набок. Мэтт отпрянул, когда адвокат до крови прикусила его губу, найдя в себе силы сражаться в очередной раз. Но мужчина все еще сжимал ее запястья, не давая скрыться. — Любишь поиграть? — хмыкнул он. — Грубость забавляет? Ну, что ж, я покажу тебе, что такое грубость. — Он со всей силы толкнул Эмили, и та упала навзничь, приложившись затылком о брусчатку. От боли девушку на мгновения накрыла темнота. — Я сказал, что попробую тебя. — Заляпанный ботинок встал напротив глаз. — Я это сделаю. И это будет последним, что ты узнаешь в жизни. Пора присоединиться к любимой сестричке. Громкий рык, что поднял толпу мурашек по телу. Предупредительный звук для жертвы, чтобы дать понять: ей не спастись, не сбежать. Мэтт обернулся, пытаясь найти того, кто отвлек его, и тут же замер от ужаса. На него несся, зло сверкая зелеными глазами, разъяренный хищник, самый настоящий зверь. Греогери дернулся, готовый сбежать, но это было лишнее движение. Нет ни милосердия со стороны оскалившегося животного, ни удачи, что получится избежать кары. Нет ничего, кроме приближающейся боли и смерти. Эмили заметила огромного волка, услышала пронзительный крик боли, а после отключилась, не в силах удерживать сознание. Она провалилась в беспамятство, явственно ощущая себя в безопасности. Она не слышала ни скулежа у уха, ни мягкого прикосновения носа к своей руке, ни шершавого языка на щеке. Все закончилось.⸺✧✧✧⸺
— Эмили? — Девушка выскользнула из воспоминаний и подняла заставленный взгляд на вошедшего в комнату Маркуса. — Что случилось? — Мужчина запер дверь, понимая, что предстоит серьезный, долгий разговор, и сел на диван. — Маркус. — Девушка перевела дыхание. — У меня есть к тебе несколько вопросов… — Хельсинг кивнул, а Эмили поджала губы, не зная, с чего начать. — Ты не можешь рассказать обо мне, моих силах и способностях. — Крестный напрягся, но Эмили сейчас мало обращала внимания на его реакции. — Но можешь рассказать об устройстве того мира? О существах и их особенностях? — Да, — просто согласился он. — Тем более, я уже начал это делать. Это твой мир, и ты должна про него знать. Эмили скривилась за секунду. Это не было ее миром. По крайней мере, не сейчас. — Оборотни существуют? — Она больше не ходила кругами, прямо и в лоб задала интересующий вопрос. — Да, существуют. — Если Маркус и удивился, то не показал этого. — Это и не полноценно темные, но и не люди. Их, правда, называют у нас вервольфами или ликанами. Почему ты спрашиваешь? — Мне кажется… — Тяжелый вздох. — Я думаю, Лео как раз этот самый вервольф… — Твой прокурор? — переспросил Хельсинг. — Почему ты так решила? Эмили перечислила сухие обезличенные факты. Словно рассказала отчет по только что прочитанным материалам уголовного дела. Ноль эмоций снаружи, когда внутри все колотило, словно град бил по железной крыше. Она уже знала, что Маркус подтвердит ее мысли. С каждым сказанным словом видела, как крестный хмурился. Он не отмахивался ни от чего, не шутил, говоря, что она лишь напридумывала от стресса. Все это было чистой монетой. — Ты права, — вынес свой вердикт Хельсинг. — Твой Лео — ликан. Сны про волка — это все реальность, Эмили. Но… у меня сложилось впечатление, что сам Лео не знает о своей сущности. — Но разве это возможно? Ты же говорил, что либо помнишь себя и свои силы, либо не помнишь и не имеешь возможности воспользоваться, становишься обычным. Как Лео может и не знать, и превращаться в волка, если все в этом ином мире завязано на сознании? — Вервольфы — это немного другое, — не согласился крестный. — Раньше, когда в Кнессете Трех были мы с твоими родителями, ликаны подчинялись твоему отцу. Роб говорил, что появление маленьких волчат — это редкость. В ликанах заложен «волчий» ген, который передается далеко не со стопроцентной вероятностью. Например, у двух состоявшихся, взрослых особей могло родиться много детей, но ни один из них не был вервольфом. А иногда от союза ликана и человека рождался волчонок. Чистокровных особей почти не было, одни метисы, и из-за этого связь способностей и сознания стерлась. Стали появляться бесконтрольные превращения. Особенно у волчат — они реагировали в основном на лунный цикл и уже позже, когда подрастали, старший ликан учил их контролировать силу, не зависеть от внешних факторов, а только лишь от своего желания. Что ты знаешь о семье Лео? Эмили так внимательно слушала, запоминала каждое сказанное слово, что не сразу сообразила, что Маркус адресовал ей вопрос. — У него есть сестра, Кэсли. Мама в другом городе живет. Отец погиб, когда Лео было девять лет. — Эмили замерла, вспоминая рассказ Дэвиса о смерти отца. — Подожди, Лео говорил, что отец любил охоту. Там случился несчастный случай: охотники приняли за волка и застрелили… — Вот и причина. Судя по всему, именно его отец и был ликаном. Мать — человек, сестра, думаю, тоже. Ген перешел только к твоему прокурору. Ты сказала, что он лунатил в детстве? — Девушка кивнула, подтверждая. — Ну вот, видимо, превращался, а потом ничего не помнил. Девять лет, правда, довольно-таки большой возраст, но мы уже не узнаем, почему отец не обучал его. — Поэтому Лео мучают постоянно головные боли? — Да, — подтвердил Маркус. — Природа, сущность просятся наружу. А из-за того, что твой Дэвис не может принять иное обличие, появляется головная боль. — Он стал превращался… — задумчиво начала Эмили, — с того момента, как мы знакомы, несколько раз точно. Теперь девушка думала, что все те разы, что она не заставала Лео в спальне, когда кактус падал на улицу, мужчина именно превращался. — Здесь сложно. Возможно, из-за частого контакта со «сверхъественным» — с тобой, — пояснил Хельсинг, — и начало все это проявляться. Из-за вашей сильной эмоциональной связи, от физического контакта. Эмили уронила голову на ладони и судорожно выдохнула. Кажется, Мойры, что сплетают нити ее судьбы, никак не хотели, чтобы Эмили расслабилась, хоть день пожила без лишних проблем, разгребая старые. Узор ее судьбы слишком запутанный, слишком сложный, полный тайн и неведомых переплетений. Как так вышло, что из всего количество людей, что были в ее жизни, она, не зная своей сущности, познакомилась с вервольфом? Почему именно из всех мужчин, что окружали ее, она выбрала именно его, способного принимать животное обличие? Как получилось, что два человека — Эмили мысленно усмехнулась на последнем слове — принадлежащие тому, иному миру, не знающие столько лет о своей истинной природе, стали друг для друга самыми главными в жизни? — Как мне сказать ему об этом? — тихо вымолвила девушка. — Или тоже нельзя? Нужно ждать, когда он сам это поймет? — Эмили провела пальцами по голове, ногтями царапая кожу. — Нет, хотя превращение по своей сути и есть основная сила и способность ликанов, они, как видишь, даже не обладая осознанностью, из-за цикла луны могут превращаться. Поэтому тут нет такой проблемы, как, например, с твоими силами. Ему можно сказать прямо. — Маркус пожал плечами. — Вот только вспомни, как сложно в это поверить. Что ты скажешь ему? — Не знаю… — Эмили прикусила губу и вытянулась всем телом: к глазам начала подступать влага. Девушка не могла ее сдержать, хотя слезы уже самой стали невыносимы. С тех пор, как после смерти Одри, стоя в объятиях Лео, она расплакалась, Эмили больше не могла сдерживаться. Сломанное склеишь, но вот трещины останутся всегда. — Я уже ничего не знаю! Эмили схватила со стола нетронутый виски и резко опрокинула, выпивая все залпом. Горло обожгло, поднимая кипящую внутри лаву. Адвокат закашлялась, чувствуя, как щеки обогнули горячие слезы. Оказавшись рядом, Маркус притянул девушку к себе, поднимая и похлопывая по спине, а Эмили лишь обняла его за шею. Она обижалась на крестного, ругала за то, что тот не рассказал ей правды. Но теперь она понимала, как это сложно. Как невыносимо открыть то, что сделает больно, разрушит мир, который был единственной константой. — Извини… — Эмили всхлипнула. — Я не должна была так поступать. Обвинять тебя в том, что не говорил раньше, кто я на самом деле, кто мои родители. Я не понимала, а… — А теперь ты сама в этой же ситуации… — В голосе мужчины была горечь. — Но и я был неправ. — Хельсинг отстранил девушку от себя, заглядывая в усталые глаза. — Не повторяй моих ошибок. Лео скоро сам начнет догадываться, симптомы лишь усилятся. Ты должна подсказать ему верную дорогу. Принятие себя — всегда тяжело, сама знаешь. Но ищи в этом плюсы: вы оба проживете долгую счастливую жизнь. Маркус улыбнулся, а у Эмили от его слов что-то рухнуло вниз, поднимая, как пыль с дорог, предсмертный крик Мэтта. — Я не все сказала, Маркус. — Эмили вновь села в кресло. И было во всех ее движениях, в позе что-то отчаянное. — Я вспомнила ночь, когда умер Мэтт. Он тогда напал на меня: ударил по голове, приставал. Я не знаю, что бы он сделал в конечном итоге. — Девушка выдохнула и усмехнулась, натягивая на лицо нервную улыбку. — Изнасиловал и убил, наверное. В последнюю минуту Греогери отвлек рык. А потом на него напал волк. — Это был Лео, — догадался Хельсинг, а потом перевел непонимающий взгляд на крестницу. — Ты теперь боишься его из-за этого? — предположил он. — Нет, — сразу же ответила Эмили, не задумываясь. Она действительно не боялась ни его второй сущности, ни второго обличия. Ей не мерзко от его природы. Наоборот, она манила, привлекала к себе. Все эти искры, животная страсть — ей это нравилось. У девушки не было никаких негативных эмоций из-за того, что Лео оказался ликаном. Страх был, но боялась Эмили не его, а за него, за его реакцию на всю правду. — Тогда что тебя напрягает? — Маркус нахмурился. — Это Лео убил Мэтта. И я не знаю, как он отреагирует на это. Они никогда не говорили на подобные темы, но почему-то Эмили казалось, что Лео никого не лишал жизни. А тут убийство, пусть и бесконтрольное. — А еще… — Эмили замялась. — Я не знаю, кто меня подставил. Как мы оказались в лесопарке, почему в моей руке нож, а в голове — пустота.