Мёртвое сердце

Лили, к своему ужасу, была влюблена уже во второй раз со своего перемещения в прошлое. И опять её кумиром стала женщина. Хельга Хаффлпафф. Основательница самого… пухлого, невыразительного факультета. Во-первых, Хельга была рыжей, как сама Лили. Во-вторых, у неё были веснушки — как у Лили. Она умела метать кинжалы и буквально прикипела сердцем к топорам, которые для неё, — оказалось, что для неё, — выбрала Лили. Она сражалась, как валькирия или даже лучше, не боялась грязи, хорошо разбиралась в травах, животных и немножко в некромантии, как Лили. И она была магглорождённой. Как Лили! Правда, были и различия. Хельга, к примеру, любила платья — Лили предпочитала штаны. У Хельги не было брата, она была единственным ребёнком в семье. Лили не была одной, она точно знала, хотя Эванс не был её родным братом. Он был просто… родным. Так ощущался. И Хельга была подвержена той самой болезни любви, что и Салазар с Розитой. Только прекрасная боевая Хаффлпафф выбрала себе в спутники Годрика Гриффиндора. Этого любителя грязи, монстров, демонов и прочей гадости мужлана! Лили только угрюмо вздыхала: опять её кумир выбрала себе неподходящий объект для любви. Да что ж такое-то, а? Хельга Хаффлпафф запала в сердце Лили Эванс в первое же своё появление, когда прекрасная валькирия спасла девочку от кошкоящера. Лили почти боготворила то, как Хельга разделывала монстра: шкуру на шубу и сапоги, кости на мебель, мясо выкинуть — есть его нельзя, хищник же. Эванс восхищало, как Хаффлпафф легко взвалила себе на плечи полубессознательного Слизерина и понесла его в сторону Замка. Точно принцесску! Лили вела за собой Ровену — у той начались приступы видений, поэтому приходилось то и дело останавливаться. Хаффлпафф с удивлением слушала объяснения Лили о природе этих видений, про пифий и оракулов, про гадалок и про то, что мир некоторым людям пишет историю вне зависимости от их действий. — Ну уж дудки, — насупилась тогда Хельга. — Я свою судьбу сама строю. Что мне какой-то мир! Лили не стала расстраивать девушку тем, что несколько действий она по-любому сделает. Иначе не было бы того будущего, которое знала Эванс. Около самой кромки леса пришлось сделать привал на добрых полчаса и переждать видение Ровены. Со стороны выглядело оно не лучшим образом: женщина металась на снегу, как в бреду, а её кожа была очень-очень горячей. После припадка Равенкло обессилела, но при этом спокойно рассказала о предмете своих видений: Скальд, отец её дорогой мёртвой дочери, каким-то образом скоро будет около Замка. И, хотя от викинга не ощущалось угрозы, Равенкло была не слишком довольна подобным исходом. Они дошли до Замка, получили небольшую взбучку от Розиты и, довольные, разошлись по комнатам. Салазара унесли в крыло, которое в будущем станет Больничным — оно уже использовалось по назначению, хотя пока не носило говорящего имени. Хельга упорхнула к Годрику, хвалиться трофеями. Лили с Ровеной до своих комнат, правда, не дошли — их перехватил лич, так и живущий в деревне. Иногда он приходил в Замок, когда скука совсем уж одолевала немёртвого, и принимался рассказывать то страшные сказки, то весёлые случаи из некромантской практики. Лили любила эти недо-уроки, из которых она про некромантию узнала больше, чем за всю предыдущую жизнь. Так, она узнала, что её дорогой Эванс — Восставший, благословлённый Самой Смертью на не-жизнь. А она-то считала, что он лич: не живой, колдует, иногда становится немного поактивнее. На эти размышления настоящий лич только посмеялся: — В таком возрасте, Лили, личем не стать. Лич — это маг, перешагнувший определённый рубеж в своих экспериментах с жизнью и собственным телом, со своей магией. Поэтому мы все выглядим как сушёные фрукты — личи застывают в том облике, в котором они, хм, переходят в состояние не-жизни. — А Эванс растёт, — кивнула Лили. — Понятно. — Не просто растёт, а растёт только в Самайн, когда мёртвые и живые энергии смешиваются. Поэтому он благословлён. К тому же, ты говорила, что он ощущает некроэнергию. — Да, было дело. Это был дневник одной девочки… Про дневник Джинни лич выслушал внимательно, но ничего сказать о нём не мог — не был уверен в том, что это за артефакт. Только пообещал связаться со своими знакомыми и уточнить возникнувшие подозрения. Теперь же, видимо, пришёл делиться информацией. — Крестраж! — с ухмылкой сказал лич вместо приветствия. — Это крестраж! — Что такое крестраж? — не поняла Лили. — Пошли, присядем, маленькая Госпожа. Это разговор не на десять минут. Лич с Лили, — и Ровена с ними, ясное дело, — нашли свободную лавку, достаточно удалённую от основных маршрутов магглов-строителей и шатающихся без дела магов. И лич принялся за рассказ. Про разделение души Лили слушала без интереса — ей эта информация, если честно, была не особо нужна. А вот то, что Эванс почему-то очень чутко реагировал на отколотые кусочки чужой души, заключённые в предметы, девочку встревожило. — Он будет реагировать на любые расколотые души? — спросила она. — В прошлом году он присматривался к магу, от которого пахло смертью, в этом — к тетрадке с похожим запахом. Что теперь, он будет на каждую такую вещь реагировать? — Не думаю, — цокнул языком лич. — Просто, скорее всего, это были осколки одной и той же души, поэтому твой брат и реагировал. — Ясно. А почему он вообще реагирует? — Кто знает? Но, видимо, с этой душой связано его благословение от Самой. Знаешь, она недавно, лет сто пятьдесят назад, приходила в наш мир, я сам её видел… — И зачем? — Родила ребёнка. Она делает это каждые триста лет, но ни один некромант не знает, зачем. Дети эти, конечно, многое творят… только никто из нашей братии не знает, где этот ребёнок растёт и что с ним происходит. И лишь после его смерти все осознают: вот он, этот ребёнок, это был он! Да только поздно. — А что, ребёнок всегда один и тот же? — Да нет, дети разные. Душа одна. Лили кивнула, внутренне понимая горечь лича. Она бы, наверное, попыталась бы как-нибудь помочь такому ребёнку. И не она одна. Ведь не просто же так он перерождается снова, и снова, и снова, и снова… — А зачем ребёнок перерождается? — спросила всё-таки Лили, не особо надеясь на ответ. — Никто не знает. Но, вообще, обычно такое происходит из-за того, что душа никак не может пройти определённый урок или повторяет одни и те же ошибки из жизни в жизнь. Бесконечный круговорот перерождений — это на самом деле страшно, юная Госпожа. Душа не понимает, что происходит, и всяческими способами старается сначала избежать ошибки, потом нарочно её совершает и, как итог — начинает искать способы избежать перерождения. Любые способы. Может, и крестраж тот создал такой же несчастный, что рождается снова и снова. Лич поднялся с лавки и отряхнул свои лёгкие штаны. Лили удивляло, как большинство магов ходят в холодную погоду в летней одёжде: платьишки, мантии, штанишки и рубашки. Вот Розита — молодец, она куталась в тёплую шерсть и требовала у брата вывести химеру с пушистой шкурой. На шубу! — Скоро Йоль будет. Самое время для обрядов, — сказал он. — Тогда будешь ребёнка оживлять? — Наверное, — пожала плечами Лили. — Не уверена. Как приспичит. — Ну, оно-то и к лучшему. В некромантии всегда лучше слушать себя, а не высчитывать всё по звёздам. Увидимся позже, юная Госпожа! А тебе, Равенкло, совет: копи энергию. В ритуале её понадобится много. — Как же, скопишь тут, — поморщилась Ровена. — Замок всё выпивает до капли. Лич рассмеялся. До Йоля Лили всё-таки не дотянула, ощутила нужный момент в первых числах декабря — лич поделился с девочкой худым календариком, основанным на лунных сутках, так что Лили примерно высчитала дату. В выбранный магией день Лили не могла найти себе места: еле поспала, скудно позавтракала, постоянно оглядывалась по сторонам и будто чего-то ожидала всё время. Эту перемену в обычно весёлой девочке было сложно не заметить, так что и Салазар, и Ровена, и даже Годрик следили за Лили с особым тщанием. Лича, пришедшего в тот день в Замок, Лили встречала, как родного. — Ну наконец-то! — кинулась девочка к неживому. — Я уж думала, вообще не придёшь! — Я всегда прихожу вовремя, юная Госпожа. Где будем проводить обряд? — Большой Зал подходит по размеру, к тому же, там для неба нужен всплеск энергии. Идём, идём! Они дошли до Большого Зала, сопровождаемые любопытными магами. Там работала Розита — Лили не уставала поражаться её способности без устали рассчитывать длиннейшие уравнения для точного рисунка ритуала. Звёздное небо в Большом Зале действительно стало для неё достойным вызовом. «Работой всей жизни», — часто шутила Розита. — О, а вы как раз вовремя! — широко улыбнулась леди Гриффиндор, отряхивая руки от меловой пыли. — Я как раз закончила со всеми рисунками и расчётами. Остался только выплеск сырой силы — и будет в этом зале твоё небо. — А мы как раз с выплеском силы, — неловко потёрла шею Лили. — Я хочу в этом зале провести обряд некро… можно? Розита на мгновение задумалась, потёрла подбородок и оставила на нём белую меловую полоску. — Да, некро тоже подойдёт. Подожди немного, я слегка подправлю линии, тут недолго. Пока Розита исправляла рисунок, Лили забрала у Ровены мёртвую Елену. Действовала Эванс по наитию и совсем чуть-чуть — по наставлениям лича. Тот не уставал повторять, что учение для благословлённых Самой — только вред, что Лили и её брат должны делать всё так, как велит им интуиция. Лили и делала. Размотала все пелёнки, обнажая серое, гниющее тело младенца. Положила ребёнка на пол и села рядом с ним. Принялась осторожно гладить плечики, колени и тощую шейку — так, как ей казалось правильным. — Так, — нахмурился лич, явно понявший, что будет делать Лили дальше. — Все на выход. — Но я же, — заикнулась Ровена. — На выход. Остаться может змеемордый, он патрон юной Госпожи. Остальные выход Смерти не переживут. Маги исчезли из зала поразительно быстро, выволокли даже Розиту и Ровену, что настороженно оборачивалась на замершую над ребёнком Лили. Зря женщина это делала. Если бы она сдержала своё любопытство, то не увидела бы, что начала делать юная некромантка. Лили гладила крошечное тельце, а потом вдруг ощутила злость на этого маленького ребёнка. Чувство было настолько острое, сильное, что Эванс не смогла ему сопротивляться и потонула в нём. Она прекрасно осознавала, как рвёт детское тело, выдирая из него крошечные руки и ноги, как сворачивает шею и откручивает кукольную голову вместе с куском позвоночника. Гнилое мясо и мягкие хрящи позволяли справиться с этой грязной работой даже детским рукам Эванс. — Нет! Нет, она её рвёт! — услышала Лили до того, как двери Большого Зала закрылись. После на них легла магическая печать лича. Теперь никто не смог бы войти или выйти из зала до того, как закончится ритуал. Лили не стала слишком сильно выражать свою ненормальную злость, ей хватило расчленения детского тела на шесть частей: две руки, две ноги, голова и туловище. Эванс разложила части плоти, как кукольные, возле мест сочленения — и замерла. Салазар, оставшийся в зале, нахмурился и отошёл ближе к запечатанным дверям. Он остался при ритуале скорее из любопытства, чем по реальной необходимости или из волнения за свою протеже — и теперь немного жалел о своём решении. С другой стороны, это был единственный для него шанс посмотреть на работу настоящего некроманта-интуита. А от такого не отказываются. Меловые линии, что чертила Розита, засветились белым. Пустые глазницы окон, которые Гриффиндоры планировали закрыть витражами, заволокло тёмной дымкой — мутной, неприятной даже не вид. По каменному полу пошли трещины, и пустой зал внезапно перестал казаться огромным; напротив, он будто бы сжался до места около Лили и мёртвого ребёнка. — Великая! — выдохнул лич, падая на колени. — Великая! Он распростёрся ниц и замер. Замер и Салазар, вжимаясь спиной в двери. Обзор у Слизерина был прекрасный: он видел действо немного сбоку, так что различал и то, как выглядела Лили, и её неожиданно призванного покровителя. К такому Слизерин точно не был готов. Муть сгустилась перед Лили, и из хмари вышел мужчина — высокий, в чёрном балахоне и с ослепительно-белыми волосами. Со своего места Салазар видел, что волосы у Лили из витых ржавых локонов превратились в прямые пряди блестящего яркого пламени, а глаза утратили цвет болота, налившись зеленью. Детские черты пропали за сущие мгновения — и вот на коленях перед беловолосым сидела женщина, достаточно молодая, но с ожесточённым лицом. — Вот ты где, — сказал беловолосый. — Долго же я тебя искал. — Что с Гарри? — спросила незнакомая Салазару женщина. — А что с ним может быть, — неприятно улыбнулся беловолосый. — Разлагается. Страдает. Умирает. Умирает, Лили. Губы незнакомой Салазару Лили скривило то ли в оскале, то ли в отвращении. — Ты должен был следить за ним! — О нет, нет, — прищурился беловолосый, — это ты должна была следить за своим ребёнком, девочка. Таков был уговор. А ты, вот несчастье, внезапно пропала. Оказалась прямо в прошлом, надо же! Зелёные глаза Лили налились злобой, которая в следующее мгновение замерла и заморозилась. Вместо неё появилась какая-то идея — такой же взгляд был у той Лили, что Салазар знал. — У тебя тоже есть дети, Великая, — сладко начала Лили. — И ты, как мать, должна… — Я никому ничего не должен! — отмахнулся беловолосый. — Ни мёртвой тебе, ни твоему мёртвому ребёнку, ни этой мёртвой девочке. Вы все и так в моих владениях, мои рабы. И ты смеешь что-то у меня требовать?! Лили неприятно улыбнулась, — эту улыбку Салазар тоже знал, и после неё никогда не было ничего хорошего, — и медленно протянула руку в сторону Слизерина. — Я чувствовала от него то же, что и от дневника, и от Квиррелла. Разве это не твой ребёнок, Великая? Разве ты не Мать? И разве ты не понимаешь, что чувствую я, когда спрашиваю о Гарри, что чувствует Ровена, которая увидела, что я рву её ребёнка? Беловолосый медленно повернулся к Слизерину, и у Салазара сердце замерло от страха и тоски. Сама Смерть смотрела на него мутными глазами — такое уж точно не забудешь. А уж когда беловолосый оказался рядом… Хотя это был уже не мужчина, а женщина. И волосы у неё были не белыми, а чёрными, как и глаза. Руки — нежными, очень знакомыми, когда эта женщина касалась лица Слизерина, когда гладила его по лысой голове с невозможной нежностью, когда обнимала. — Моё дитя, — услышал Салазар во время объятий. — Моё дорогое дитя… Лили смотрела на это действо с неприятным расчётом в ярко-зелёных глазах. Она точно знала, что будет после того, как она укажет Смерти на Салазара — и воспользовалась реакцией высшего существа для какой-то своей идеи. Объятия растаяли быстрее, чем Слизерин успел ими насладиться. В одно мгновение он ощущал женские руки на своей спине и чужую развороченную грудную клетку возле своей; в другое возле Лили стоял беловолосый с постным, замершим лицом. Никакого следа нежной женщины, только холод. — Хорошо, — сказал беловолосый. — Хорошо. Ты получишь, что хочешь. Живую Елену Равенкло и путь обратно, к своему Гарри. — Когда я смогу отправиться обратно? — Не раньше, чем ты выполнишь несколько условий. Авергейл! — услышав своё имя, Лич поднялся с колен. — После ритуала и она, и моё дитя всё забудут. Твоя задача — донести до них условия, по которым Лили сможет вернуться к себе домой. Ты понял меня? — Да, Великая! — Что нужно? — повторила вопрос Лили. — Три вещи, юная Госпожа, — скривил губы беловолосый. — Нужно очистить здешнюю землю от проклятия — ты скоро увидишь его действие. Нужна жертва, но не обычная, а… благородная. И нужно, чтобы ты забрала из этого времени то, что ты привела сюда. — Василиск? — побледнела Лили. — Но он не мог пройти за мной, он же… — Не василиск, совсем не василиск… — внезапно тоскливо вздохнул беловолосый. — Маги. Двое. Мужчина и девочка. Они должны или перейти с тобой обратно, или умереть, чтобы не рушить историю. Поняла? А теперь — спи! Слизерин только моргнул; перед его глазами уже была не взрослая женщина, а привычная маленькая Лилит. Ржавые кудрявые волосы, остекленевшие болотные глаза. Рядом с ней стоял беловолосый. Рядом с самим Слизерином — нежная женщина с чёрными глазами. — И ты, мой дорогой ребёнок, — сказала она, гладя Салазара по щеке, — тоже… спи.