Мёртвое сердце

— А теперь, мой дорогой, вот эту микстурку. Ну-ка, залпом. Эванс выпил довольно противное лекарство, даже не поморщившись. За последние несколько месяцев он так привык принимать разную дрянь, что даже не реагировал на разнообразие вкусов: ношеные носки, сопли, сера, прочая гадость. Гадкие конфетки в Берти Боттс по сравнению с тем, что Эвансу приходилось пить, были довольно-таки неплохим десертом. Мадам Помфри, уверившись, что Эванс выпил всё до последней капли, довольно кивнула. Этот ребёнок её очень радовал, как пациент: не скулит, не плачет, не пытается отвертеться от лекарства. Но лучше, конечно, чтобы мальчик всё-таки был здоров. — Сейчас принесут ужин. Чего бы тебе хотелось? Эванс неопределённо мотнул головой. Ему было всё равно что есть, потому что вкуса еды он практически не чувствовал. Виной тому, конечно, было множество лекарств, а не постоянно гниющий язык. Всплески магии не помогали вернуть целостность тела, как это было раньше. Не хватало даже целого резерва Эванса — а это было на самом деле много; мадам Помфри часто говорила, что по магической силе он равен взрослому, сформировавшемуся волшебнику. Это должно было звучать как комплимент. В Больничном крыле он был единственным относительно живым учеником, хотя практически все кровати оказались заняты. Эльфы приносили еду только ему; другим обитателям вотчины мадам Помфри еда была не нужна. На ужин Эвансу принесли три целиковых жареных курицы, огромную миску с картофелем пюре, пару крупных кусков запечённой свинины, овощи-гриль, пудинг, три разных торта и неисчислимое количество сырых овощей и фруктов. Всё это, — кроме разве что одной порции, оставленной для Поппи Помфри, — было только для одного второкурсника. Голод у него не проходил, сколько бы Эванс ни ел. В туалет мальчик тоже не ходил; казалось, что еда, попадая в него, даже не долетает до желудка, испаряясь где-то в пищеводе. Мадам считала, что таким образом организм Эванса пытается добрать энергию для самолечения. Магического резерва «почти как у взрослого» ему не хватало. За ужином мадам рассказывала интересные истории, чтобы хоть как-то скрасить одиночество мальчика. Они всегда ужинали и завтракали вместе, а вот на обед Эванс обычно оставался один: другим безмолвным обитателям Больничного крыла внимание Поппи Помфри было нужнее. Всего в лазарете стояло двадцать кроватей для учеников и две для преподавателей — в отдельном помещении, которое теперь занимал один потенциально заразный Эванс. И все кровати для учеников оказались заняты, к ужасу школьной медсестры. Директор даже приказал домовым эльфам перенести в крыло ещё десяток новых коек, на всякий случай. Никто точно не понимал, что происходит. Просто учеников с разных факультетов находили в коридорах в самых разных позах, будто кто-то просто нажал на кнопку «стоп» в их жизни. Не было какой-то логики в окаменевших: разный пол, внешность, возраст, факультет и статус крови. Детей не объединяло ничего кроме учёбы в Хогвартсе. Альбус Дамблдор, хоть и был явно обеспокоен, не давал подняться панике. Никто из учеников не оказался заколдован навсегда, зловредные чары снимались при помощи сока мандрагоры — ей только оставалось поспеть в теплицах. Поэтому те двадцать несчастных, что лежали в Больничном крыле больше месяца, вскоре смогут вернуться к обычной жизни. Гораздо больше директора волновали другие маги — пропавшие Лили Эванс, Луна Лавгуд, Салли-Энн Перкс и Гилдерой Локхарт. Что самое плохое, Дамблдор не мог понять, связана ли их пропажа: Луна Лавгуд часто гуляла в Запретном лесу, несмотря на все взыскания и отработки, так что могла просто стать жертвой какого-нибудь хищника; профессор Локхарт занимал проклятую должность ЗОТИ и вполне мог удариться в бега, когда начались настоящие нападения — наверняка почуял, что запахло жареным; Салли-Энн, несмотря на тихий и мягкий характер, обожала проводить время в потенциально опасных подземельях; Лили Эванс… Лили Эванс была одной большой головной болью для директора. Почти полная копия печально известной Лили Поттер, совершенно по-волшебному не замечаемая никем в течение своего первого курса, с удивительным, — по-плохому удивительным, стоит отметить, — старшим братом. Наверняка Гарри Поттером, судя по чертам лица — слишком уж похож на родственников. Не на Джеймса, конечно, но на бабушку-Юфимию и деда-Флимонта. Тот же острый подбородок, высокие скулы и неожиданно тяжёлый взгляд — ну точно как у Карлуса. Кровь не вода. Под вопросом, конечно, оставались красные волосы… но мало ли, какой предок был с такой шевелюрой. Поговаривали, что Гриффиндоры, — давние родичи и прародители Поттеров, — обладали похожим цветом волос. Но так-то, конечно, кто знает. Столько времени прошло. Эванс подозрительно быстро съел всё, что принесли на ужин, но ожидаемо остался очень голодным. Мадам Помфри, печально покачав головой, дала мальчику очередное зелье — блокатор аппетита, который чаще использовали для неспособных похудеть девиц. Вот Северус-то был обескуражен, когда Поппи попросила у него это зелье среди остальных для лечения мистера Эванса. Медсестра тогда даже смутилась, чего не было добрых сорок лет. Потом-то они, конечно, объяснились и даже посмеялись над возникшей ситуацией. Но Поппи всё равно было немного неудобно. Просто как женщине. — Вот молодец, — привычно похвалила Эванса медсестра. — А теперь укладывайся и постарайся уснуть. Микстура подействует через пару минут, ты ощутишь, как пропадёт голод. Эванс кивнул и быстро забрался под одеяло, зачарованное на прохладу. В последнее время его тело было таким горячим, что подобные чары приходилось накладывать не только на спальные принадлежности, но и на повседневную одежду. Что неприятно — из-за высокой температуры тела ускорялось гниение. А вместе с ним приходила боль. Эванс устроился под одеялом, сложил руки на животе и прикрыл глаза. Поппи Помфри не знала, что её пациенту сон как таковой не требовался — хоть что-то осталось от прошлой спокойной не-жизни. Эвансу было достаточно лечь, замедлить своё дыхание и просто начать следить за собственными мыслями, чтобы отдохнуть. Никакого сна, выключения из реальности или чего-то подобного. В новом существовании были редкие плюсы. К ним Эванс относил прояснившуюся голову, ушедшую апатию и тишину. Он больше не слышал никаких голосов на периферии сознания, вечный шёпот рядом смолк. А ещё на его волшебство не отзывалась грушевая палочка. Только остролист остался верным, хотя колдовать Эвансу строго-настрого запретили. Но иногда он всё-таки вызывал простой огонёк Люмоса и любовался его отблесками в темноте под одеялом. Это всё ещё было волшебно. Нынешняя ночь отличалась от остальных: «поспать» спокойно Эвансу не удалось. В первый раз его «разбудил» Сэм, мальчишка-третьекурсник, серьёзно облегчающий жизнь Эванса на Слизерине. — Эй, Эванс! Спишь? — прошептал третьекурсник возле уха мальчика. Эванс тотчас открыл глаза, и Сэм отшатнулся от резкости. — Ну ты, — пробормотал Дэвидсон, — опять за своё. Как себя чувствуешь? Я принёс виноград. Эванс сел на постели и тихо поприветствовал ночного гостя. — К тебе днём не пробиться, — хмыкнул Дэвидсон. — Я пытался. И Малфой тоже, и даже наш декан. Мадам гоняет всех визитёров, невзирая на пол, возраст и магическую силу. Даже директора не пустила, я слышал, как он обсуждал это со Снейпом. — Лили не нашли? Сэм коротко мотнул головой. — Нет, но у меня есть кое-какие новости. — Какие? — С тебя причитается, помнишь? — Что угодно. Сэм довольно ухмыльнулся — ему нравился новый, необычно живой Эванс. По крайней мере, он неплохо разговаривал и был готов дать «что угодно» даже за крохи информации о сестре. Знал Сэм не то чтобы много, но достаточно. Лили Эванс в последний раз видели на седьмом этаже, информация была проверенная, от знакомых слизеринцу портретов. Девочка убегала от чего-то, чего портреты не видели и не слышали; выглядела второкурсница не столько напуганной, сколько разозлённой. — Профессора потом прошлись по коридору и нашли её сумку, — рассказывал Сэм. — А ещё разбитый витраж с каплями её крови и обрывками школьной формы. — А сама Лили? — Потом проверяли место, где она могла бы упасть — ничего. Будто она просто растворилась в воздухе, что вполне возможно. В одиннадцать и двенадцать ещё бывают детские магические выбросы. Так что она наверняка жива. Эванс вздохнул. То, что Лили была жива, он знал точно. Но вот только где она? Словно услышав его вопрос, Сэм неловко взъерошил волосы: — А быть она может где угодно. Обычно при таких всплесках мага отправляет туда где безопасно или туда, где он должен быть. — Что это значит? — Кто знает. Я эту фразу в книге видел, когда искал информацию по перемещениям. Ладно, я пойду. Съешь виноград, в нём полно полезного! Эванс оторвал от грозди ягоду и съел её, не чувствуя вкуса. Выходит, Лили переместилась? Это может быть правдой. Да и волшебная палочка у его сестры была подходящей. Как упоминал Олливандер, шерсть северного оленя в качестве концентратора говорит о том, что маг будет много путешествовать. И что эти путешествия будут хорошими… в большинстве своём. Так что оставалось только уповать на удачу. Эванс не ложился обратно, медленно поедая виноград, пока его поедали невесёлые мысли. Лили наверняка попытается вернуться обратно, — в конце концов, она же его любит, — но когда это будет? И хватит ли ей силы на то, чтобы вернуться? Эванс не хотел бы остаться один, потому что рядом с ним не было даже Малиновки. Бедная птичка… Всплеском сырой магии он испепелил обглоданный скелетик виноградной грозди, и улёгся под одеяло. Но не успел он как следует расслабиться, как снова был потревожен. На этот раз — посторонними звуками из общего Больничного крыла. Эванс вылез из кровати и подошёл к двери. Немного приоткрыл её, чтобы видеть, что происходит снаружи, и замер. В Больничное крыло вошла Поппи Помфри, директор и Снейп. Последний левитировал перед собой тело очередного замороженного ученика. Эванс успел увидеть эмблему Слизерина прежде, чем форму сменила больничная ночнушка. — Кто на этот раз, Северус? — устало спросил директор. — Сэм Дэвидсон, третий курс моего факультета. Опять непрямой взгляд, юноша носил с собой зеркало. Видимо, догадывался, что происходит. — Даже ученики уже догадываются, — ворчливо отозвалась Помфри, устраивая ученика на койке. — Пора бы уже и директору принять очевидное. По замку шляется василиск! — Поппи, мы не можем делать поспешных выводов… — Двадцать один окаменевший ученик, три замерших приведения и пять сгоревших портретов! Недостаточно? Альбус, очнись и начни что-то предпринимать! Хвала магии, что у нас пока нет серьёзных жертв, даже портреты можно восстановить! А если будут? — Школу не закроют, а вот руководство снимут, — миролюбиво отозвался директор. — Я работаю, Поппи, не беспокойся. Но поймать злодея, кем бы он ни был, довольно сложно. — Особенно если это василиск! — фыркнула на это Помфри. Эванс нахмурился и отступил от двери, прикрыв её за собой. Василиск? Он не знал про василисков практически ничего. Вроде в какой-то сказке упоминались эти существа… огромные змеи, которые боятся петушиного крика. Но как они выглядели, что могли? Окаменять взглядом, если подумать. Причём не только живых, но и привидения, и портреты. А могла ли Лили убегать от василиска? От пришедшей на ум мысли Эвансу стало не по себе. Его сестра была умелым магом для своего возраста, но она точно не могла бы сравниться в силе и скорости с огромной змеёй. Магической змеёй! А если Лили всё-таки пострадала? И, как назло, Эванс ничего не мог сделать! А ведь она наверняка убегала от василиска. В прошлом году Лили предпочла спрыгнуть с высоты, чтобы не быть съеденной огромным псом, в этом — такая же громадная змея. Что потом, пауки размером с дом? Великаны, огры? Да что уж мелочиться, драконы? Мальчик залез под одеяло, повернулся на бок и поджал колени к животу. Он уже не был рад, что попросил Лили проследить за рыжей Джинни и её дневником. С одной стороны, мальчика до сих пор сладко потряхивало от одной мысли про эту чёрную тетрадку, с другой — Эванс ни за что не хотел подвергать Лили опасности. Если бы он знал… Да кого он обманывает. Это сейчас он был адекватен и понимал, что события вышли из-под контроля. А тогда, с затуманенной головой, он бы снова попросил сестру принести ему тетрадь. Несмотря ни на какие последствия. Что же это была за тетрадь? Эванс уже ощущал подобную тягу к Квирреллу в прошлом году, но нынешняя зависимость была намного сильнее. Тогда он мог сопротивляться зову. В этот раз — нет. Ему была нужна эта тетрадь, в ней он видел чуть ли не смысл своего существования. Раньше. Теперь он больше волновался за безопасность своей сестры. Дверь в его персональную палату едва слышно приоткрылась. В комнату зашёл Северус Снейп — Эванс его не увидел, но почувствовал слабый запах мяты, зелий и лаванды. Этот аромат ни с чем не перепутать, Лили много говорила о том, как приятно пахнет от мантии её таинственного профессора. Снейп некоторое время постоял около двери, потом подошёл к кровати мальчика. — Мистер Эванс, — позвал он. Эванс не отвечал и не шевелился, делая вид, что спит. Снейп тяжело вздохнул. — Не знаю, слышите ли вы меня, мистер Эванс… надеюсь, что нет. Я здесь с просьбой. Он замолчал на добрых, невыносимо-долгих пять минут; Эванс за это время даже успел успокоить собственное тяжело стучащее сердце. — Мистер Эванс… я знаю, что у вас с сестрой особые… отношения. Особая связь. Особая магия, только на вас двоих. Мистер Эванс, прошу вас… верните её. Просто… позовите. Снейп замолчал, а Эванс едва подавил собственный всхлип. Когда профессор вышел из палаты, аккуратно прикрыв за собой дверь, Эванс по-детски расплакался. Это было бесполезно. Он звал. Один раз, десять, сто, тысячу раз звал Лили, чтобы она вернулась к нему. Она не возвращалась.