Мёртвое сердце

Септима медленно двигалась по пустынному коридору школы — давно был отбой, и вся мелюзга разошлась по гостиным факультетов. Несмотря на привычную для Шотландии слякоть, в душе профессора Вектор буйно цвела весна. У женщины было всё, что только нужно для счастья: молодость, престижная высокооплачиваемая работа, любящие родственники где-то далеко и молодой амант — который, кстати, скоро перестанет быть амантом. Всего пару часов назад Септима Вектор приняла помолвочное кольцо, и была чрезвычайно рада этому событию. Её жених был хорош собой, хоть и более молод, чем сама Септима. Но, как говорил её отец, молодость — единственный человеческий недостаток, который быстро проходит. Главное, чтобы было с мужем о чём поговорить. И не только, конечно. «Не только» Септима пока лишь представляла. Она была воспитана в старых традициях, согласно которым девица, — как и юноша, если уж на то пошло, — шла под венец девственно-чистой. Непорядочные ведьмы пользовались ритуалами и колдомедициной, чтобы погулять до свадьбы и прийти на неё «чистой», а вот Септима соблюдала традицию по духу, а не по слову. Отсутствие сексуальной жизни не делало женщину мрачной или склочной. Говоря откровенно, Септима вообще не понимала простецов и магов, которые настолько подсаживались на этот вид удовольствий, что, лишившись его, становились озлобленными гремлинами. В жизни ведь не только секс есть! Ещё, как минимум, шоколад и математика. Она летящим шагом передвигалась по пустынным замковым коридорам, влюблённо смотрела на залитые лунным светом оконные пейзажи и счастливо вздыхала от собственных мыслей. Жизнь была прекрасна и искрилась, как волшебный бенгальский огонёк. В одном из коридоров она встретила ребёнка, про которого давно уже не думала. Мистера нет-имени-Эванса. Эта встреча немного охладила восхищение жизнью и её подарками. Насколько Септима знала, магический мир не принёс мальчику ничего хорошего: за первый только год жизни он несколько раз был на грани между Здесь и Там; во втором году обучения его проклял кто-то так сильно, что мальчик буквально разваливался на части; дети, как и взрослые, его не любили — за исключением разве что Северуса Снейпа, да патрона мальчишки со Слизерина; и даже сестру, лисичку-Эванс, мальчик недавно потерял. Девочка просто растворилась в воздухе, буквально: выпала из окна, но до земли не долетела. Второй год мистера Эванса оказался богат на несчастья. Помимо Лили из школы пропал Гилдерой Локхарт, — «Ах, милочка, зовите меня Златопуст Локонс — я обожаю свой писательский псевдоним!» — и ещё две девочки, вроде бы однокурсницы Эвансов. Насчёт второй пропажи Септима была не уверена. Не интересовалась, увлечённая собственной жизнью. Сейчас же, встретившись с Эвансом в тёмном коридоре, Септима непроизвольно вздрогнула. Мальчик и до всех перечисленных выше событий был немного не от этого мира, а уж теперь… издалека он выглядел как инфери, поднятый неумелым некромантом: отслаивающаяся кожа, яркие, по-кошачьи отсвечивающие глаза, дёрганые движения и полная неподвижность, когда мальчик останавливался. Но больше всего Септиму поразило лицо ребёнка: искривлённое от боли и обезображенное из-за отсутствующей щеки. Подойдя ближе к Эвансу, Септима смогла разглядеть даже зубы — удивительно-белые, будто только что из-под заклинания. Ровные. Красивые. Ещё был виден кусочек скулы — желтоватой, и оттого выделяющейся рядом с жемчугом крупных зубов. — Мистер Эванс? — тихо позвала Септима. — Что вы делаете в коридоре? Вы должны быть в Больничном крыле, насколько я знаю. Мальчик повернулся к профессору и сфокусировал на её лице взгляд. Глаза у него были зелёные, но уже не такие яркие. На радужке цвела муть, как у покойников. — Мне сложно, — хрипло ответил ребёнок. — Хотел… погулять. Сложно быть в одном месте. И больно… Говорить ему было явно тяжело: воздух вырывался из детских лёгких с хрипами и бульканьем, из-за чего Эванс не мог сразу произнести всё, что хотел. Септима показательно нахмурилась. — Чтобы избавиться от боли, молодой человек, есть специальные заклинания и зачарования. Первые знает только профессиональный колдомедик, вторые накладываются на помещение. В частности, на Больничное крыло, откуда вы вышли. Идём обратно, — сменила она тон на более мягкий, — там вам будет легче. — Не будет, — не согласился Эванс. Но за профессором всё равно пошёл. Септима шла рядом со странным проклятым ребёнком, уже не ощущая того буйства красок в своей душе. С ней вечно было так: только стоило как следует порадоваться, как жизнь подкидывала какую-нибудь мерзкую ситуацию. Вроде как, что не стоит так сильно вулканировать эмоциями — надорвёшься. И что если тебе сейчас хорошо, то это не значит, что хорошо другим. И это пройдёт, как говорил небезызвестный Соломон. От Больничного крыла Эванс ушёл достаточно далеко, так что для возвращения пришлось потратить больше пятнадцати минут. Можно было и быстрее, но Септима немного понимала ребёнка: сложно всё время сидеть в четырёх стенах, каким бы аутичным Эванс не был. Ещё и сестры его нет — та обычно и скрашивала его досуг вечными рассказами, шутками, песенками, считалками и ещё Мерлин знает чем. Девочка была воистину неугомонной. В Больничном Крыле их уже ждали. Септима рассчитывала на потерявшую пациента Помфри и, может быть, на Северуса, но кроме них обнаружила ещё двух магов. — Альбус, что это вы делаете здесь в такое время? — неподдельно удивилась Вектор. — Бессонница? — Нет, нет, моя девочка. Мы все искали мистера Эванса. — И этот пока неизвестный мне джентльмен? Джентльмен, кстати, кого-то напоминал Септиме — но она никак не могла понять, кого именно. Лицо у него точно было породистое, виднелась многовековая селекция. Волосы слабо вились и аккуратными локонами ложились на плечи, пряди были приятного оттенка тёмного шоколада. Кожа — белая и какая-то болезненная, хрупкая на вид. Одежда дорогая, но видно было, что носить такую роскошь человеку то ли непривычно, то ли неприятно. Улыбка у джентльмена была под стать ловеласу — белая, яркая, с крупными зубами. Вот только обрамляли зубы не изъеденные проклятием и гниением куски плоти, как у Эванса, а тонкие и приятные на вид губы. Септима прищурилась, выискивая знакомые черты. Бородка-эспаньолка, несколько родинок на шее, морщинки у глаз… а сами глаза — как два глубоких, опасных океана. У неё всегда была такая ассоциация с этими глазами, хотя в радужках не было ни капли синевы. Напротив, глаза её знакомца были серыми и словно выцветшими. — Сириус Блек, — приветственно кивнула Септима. — Как я понимаю, Поттеров ты не предавал. — Джеймс мне был роднее брата. Да и Лилз, сама понимаешь… Теперь вот, буду роднёй для их наследия. Сириус знакомо, по-собачьи встряхнулся — и у Септимы на миг перехватило дыхание. Как и многие, она когда-то была влюблена в обаятельного красавчика Блека, и по-девичьи хранила это чувство в уголке сердца. Вытравить первую любовь не могла ни математика, ни скорая свадьба. Мужчина опустился рядом с Эвансом на одно колено и мягко, по-доброму улыбнулся. — Парень, ты чего сбегаешь? Мы с директором и мадам тебя обыскались, даже подняли на ноги эту летучую мышь, лишь бы тебя найти. — Я хотел погулять, — неслышно отозвался Эванс на выдохе. — Просто… немного. — Мы обязательно погуляем, парень, но только тогда, когда ты вылечишься. Обещаю тебе, ты ещё устанешь от прогулок. А сейчас — к мадам и Снейпу, хорошо? Пришло время зелий. Эванс дёрнул правым уголком губ, — левого не было, как и левой щеки, — и согласно кивнул. — Ты расскажешь мне о своей семье, Сириус? — Не представляю, почему тебе так интересно слушать про этих снобов, — Блек со вздохом поднялся на ноги, — но почему бы и нет. Идём, парень, мои рассказы отлично сочетаются с зельями. И то, и другое невозможно гадкое. Септима проводила их взглядом, а после обернулась к директору. Задать какой-либо вопрос она не успела — Альбус опередил её с ответом: — Сириус Блек — законный опекун и крёстный отец для Гарри Поттера, моя девочка. А этот юноша — точно Гарри Поттер, который каким-то образом потерял своё имя и не менее волшебным образом нашёл фамилию своей матери. «И саму мать,» — хотела было добавить Вектор, но сдержалась. Она старалась не думать про Лили Эванс как-либо, кроме как о маленькой девочке. Иначе становилось слишком жутко. — Я пойду в свои покои, — сказала Септима. — У меня завтра три урока у последних курсов. — Может, воспользуешься камином? Всё-таки, неспокойные сейчас времена. Септима прикинула «опасность». По замку ползала какая-то волшебная тварь, это ясно, не зря же в Больничном Крыле пациентов больше, чем на первом курсе в общем. Из-за этого даже в газетах начался ажиотаж: школу хотели то ли закрыть, то ли ликвидировать, то ли просто сместить Дамблдора с поста. Директору пока удавалось отстреливаться от разных предложений и сохранять Хогвартс на плаву, но как долго у него это будет удаваться? На другой чаше весов было каминное перемещение. Септиму обязательно бы вывернуло от него, потому что на свидании она выпила добрую бутылку вина и съела столько морепродуктов, сколько в приличную женщину помещаться не должно. Знакомить пол со своим очень вкусным ужином не хотелось, поэтому решение пришло почти моментально. — Я хочу прогуляться. Взрослый всё-таки маг, если что справлюсь с опасностью. — Надеюсь, моя девочка, надеюсь. Но ты всё-таки не гуляй особо, побереги несчастное стариковское сердце от тревог. Иди сразу в свои комнаты, хорошо? Всё-таки, завтра три урока у старших курсов… я попрошу Северуса переправить тебе в комнату флакончик антипохмельного через камин. — Буду благодарна. До встречи! — против обыкновения попрощалась Септима. Дамблдор благодушно кивнул, прежде чем пройти к мистеру Эвансу, над которым колдовала мадам Помфри. Северус и Сириус привычно, по-школьному ругались. После сладковатого запаха гнилых апельсинов, намертво поселившегося теперь в Больничном Крыле, свежесть и холод замковых коридоров отрезвляли. Септима встряхнулась и пригладила волосы холодеющими пальцами. Алкоголь потихоньку переставал её греть, зато началась следующая стадия опьянения — сонная, спокойная и холодная. Хотелось или глинтвейна с вином и гвоздикой, или забраться под одеяло. И то, и другое было только в её комнатах, так что Септима двинулась по знакомому маршруту. Идти ей было недалеко, но пьяненькое сознание начинало потихоньку путать ноги, а магия тоненько звенела в ушах. Септима опять встряхнулась, и писк пропал. Магию стоило взять в руки, потому что пьяный волшебник — это ходячая катастрофа. Даже слабый полусквиб мог в подпитии сотворить нечто непотребное, а Вектор была чистокровной и довольно сильной волшебницей. Здесь слепящим Люмосом не отделаться, как бы не пришлось после её пьяного магического выброса перестраивать коридоры Хогвартса. По этой причине многие волшебники совершенно не употребляли алкоголь; если же и пили, то что-то слабое — медовуху, сидр, эль. Вино позволялось в малых, «лечебных» дозах, а про высокоградусные напитки стоило и вовсе забыть, особенно про маггловские. С большим градусом дозволялось Огневиски, но вкус у него был… особенный. Большинство магов предпочитали просто ничего не пить, чем давиться Огденским. За несколько поворотов по бесконечным коридорам Септима почти смирилась с тем, что магию она удерживает едва-едва. Последние три бокала из пяти были явно лишними, но выброс она вроде как сдерживала. За очередным поворотом её ожидала новая встреча, ещё более неожиданная, чем первая. Септима замерла, так и не поставив ногу. Прямо перед ней свивал огромные кольца просто монструозный змей. Чешуя в слабом свете чадящих факелов казалась чёрным золотом, блестела на гранях зеленью и красными искрами. Змей был огромен настолько, что полностью перекрывал собой весь коридор. Он едва помещался; рогатая голова то и дело билась о потолочный свод, а жёсткая чешуя обдирала каменную кладку. Портретов в коридоре не было, — уже не было, — потому что змей снёс их своим телом и раскусал на несколько частей. Возможно, его охотничьи инстинкты среагировали на паникующие картинки. Вектор медленно поставила ногу на пол и потянулась за волшебной палочкой. Змею хватило и такого небольшого движения — тяжёлая голова мотнулась в поисках звука, толстый язык замелькал перед тупоносой мордой. Потом змей увидел её. Глаза рептилии внезапно напомнили Септиме океаны. И опять они не были синими — голубыми, светлыми, как вода в не очень глубоком, но чистом водоёме. Взгляд был бессмысленным, но яростным — такое же выражение Септима видела у своей тётки, постоялицы Мунго. Та сошла с ума, когда её горячо любимого мужа убили во время Второй Мировой. Тётка винила всех вокруг из-за произошедшего, и в первую очередь — своего благоверного. В голове у Септимы калейдоскопом пронёсся сегодняшний день, от приятного пробуждения до лёгкого поцелуя от жениха напоследок. Ум зацепился за предостережение Дамблдора — зря она его не послушалась. Змей следил за её действиями злыми глазами, но ничего не предпринимал. Тяжело шуршало его тело, кольца нервно сворачивались и разворачивались, беспощадно портя экстерьер коридора. От таких повреждений, бесстрастно отметило сознание Септимы, ни одно заклинание не поможет. Репаро вообще плохо действует на вещи, сломанные волшебными созданиями. Достаточно ли василиск волшебен, чтобы школьные коридоры пришлось чинить вручную? Когда она дотянулась до палочки, змей немного приблизился к Септиме. Женщина сжала пальцы на рукояти, но всё никак не решалась вытягиваться оружие. Неизвестно, как отреагирует на него змея — вдруг примет за опасность и нападёт? Магия внутри Септимы колыхалась, как море во время шторма. Держать в себе эту стихию было сложно до чёрных мушек перед глазами, но Вектор кое-как справлялась. Василиск подобрался ещё ближе. Шуршала прочная шкура, шуршал вытаскиваемый рептилией язык, шумел шторм в голове у ведьмы. Мир вокруг неё словно превратился в комок слуховых помех, и за этим шорохом не было жизни. Магия внутри рванулась, причиняя ослабленной страхом воле физическую боль. С женских губ сорвался тяжёлый стон. Змей оказался рядом в одно мгновение. Слишком быстро, чтобы Септима успела вытащить волшебную палочку и сделать хоть что-то волшебной твари. Недостаточно быстро, чтобы Септима не успела отпустить на волю всю свою силу.