Мёртвое сердце

В комнате было темно; единственная свечка не справлялась с освещением, но при этом хорошо высвечивала блестящую сталь от пыточных инструментов. Взгляд Лили то и дело падал на этот идеально вычищенный металл. Голова у неё болела. Сознание мутнилось. Тошнило и очень хотелось пить. — Как ты думаешь, что мне выбрать сейчас? — с мягкой улыбкой на любимом лице спросил Эванс. — Может, нож? Или иглы? Ты любишь иглы, Лили? Лили скривила губы в подобии ухмылки, ощущая, как сводит лицевые мышцы от боли. — Мглы, — невнятно ответила она. — Так что мне взять, нож? — деланно округлил глаза Эванс. — Точно нож, любимая сестричка? — И-и-глы, — более членораздельно протянула Лили. Ей обязательно надо было ответить, таковы правила игры. Если она не отвечала, то Эванс начинал чудить. Мог взять всё и сразу из того, что предлагал, и тогда становилось очень больно. Лили уже не раз срывала голос от этих развлечений её всё ещё любимого брата. Говорить было сложно — оказывается, даже кончик языка очень нужен для коммуникации. Лили бы про это никогда бы не узнала, если бы не попала в не-средневековье и не лишилась того самого кончика. Хотя она предпочла бы вообще не узнавать подобного. Она бы хотела, чтобы её брат был вместе с ней в комнате «Единорогов», они бы рисовали, играли, читали и слушали громкие сериалы — мисс Струкс всегда включала максимальную громкость, потому что ничерта не слышала. Возраст. Эванс вытянул из чемоданчика длинную и тонкую иглу. Улыбнулся. Глаза у Лили расширились, потом девочка их зажмурила в страхе. Возраст. До которого Лили рискует не дожить.

5 часов назад

Открыть глаза у Лили получилось только после пяти попыток уговорить себя, что это совершенно необходимо. По чувствительным зрачкам тотчас резануло болью от слабого света факелов. Лили мотнула головой и снова закрыла глаза. Думать было тяжело, лицо неприятно стягивало из-за налипшей крови, а руки оказались вывернуты под таким углом, что любое неосторожное движение отдавалось в адский жар в плечах. Лили казалось, что её руки должны вот прямо сейчас вырваться из суставов, так сильно их завели ей за спину. Колени у неё тоже затекли. Немудрено, потому что она, судя по ощущениям, сидела на них очень и очень долго. Будучи не в силах приказать себе снова открыть глаза, Лили вся обратилась в слух. Рядом точно было слышно дыхание одного или двух человек, вдалеке тихонько звенел металл, щёлкала некачественная пропитка для факела. Пахло чем-то острым, железом, испражнениями и чужим потом — в общем, ничего странного для не-средневековья. Смущал запах железа; по памяти Лили, так пахло только в тех местах, где было пролито немало крови. Да и лицо у неё липкое, опять же. Вроде бы, её били по голове… — Эй, ты спишь? Лили, просыпайся уже давай! Лили опять мотнула головой в попытке прогнать дурацкие галлюцинации. Ну не могло быть в не-средневековье голоса Салли-Энн, которая точно осталась где-то в безопасном будущем, где можно колдовать и смотреть кабельный телевизор. Но голос не исчезал. — Рыжая, открой глаза немедленно! По обыкновению, Лили послушалась. Во второй раз видеть слабый свет живого огня оказалось не так сложно — то ли привыкло зрение, то ли утихомирилась нудная головная боль. Да и удивление, опять же. Ну откуда взяться Салли-Энн в не-средневековье? Вот только она была совсем рядом; если бы Лили могла протянуть руку, то она бы даже коснулась своей соседки по спальне. Салли-Энн выглядела не лучше, чем Лили себя ощущала. Даже в скудном свете было видно, что одежда на Перкс разорвана, ноги и руки вымазаны в грязи, а лицо разукрашено фиолетовым и красным. Губы у Энн потрескались или лопнули от удара, а один из глаз заплыл так, что едва открывался. Вторым Салли смотрела на удивление мягко, обеспокоенно. — Рыжая, ты как? Лили осторожно качнула головой — на слова её не хватило. — Отлично. Мы чёрт знает где и когда, тут какое-то то ли подземелье, то ли казематы, я не разобралась. Вокруг долбанное средневековье, монахи и, кажется, тебя собираются судить за зловредное колдовство. — Эванс? — прохрипела Лили. — Брат твой в порядке, в безопасном будущем. А вот за себя тебе бы стоило побеспокоиться, не меня обвиняют как ведьму. — А ты?.. — Попалась на краже, сначала хотели отрубить руку, потом принесли сюда. Мужикам понравилось, какая я «чистенькая», — Перкс сплюнула. — Как выберемся отсюда, сразу пойду по медикам. Ещё не хватало чего подцепить. — Или кого, — кисло улыбнулась Лили. Она быстро прошлась языком по зубам, с неудовольствием обнаружив, что парочка пропали. Неприятно, но не смертельно — мадам Помфри могла отрастить новую кость в руке или в ноге, что уж ей какой-то клык или резец. Оставалось только вернуться к мадам, чтобы получить квалифицированную помощь. Салли подобралась к подруге под бок и аккуратно устроилась рядом. Вместе было теплее и приятнее, к тому же, от Перкс пахло давно забытым запахом — клубничным шампунем и мятным гелем для душа. От Лили уже давно не пахло так приятно, всё больше травой, из которой Салазар варил бесконечные мыльные кругляшки. Лили закрыла глаза, осторожно примостив голову на плече у Перкс. Вот же несправедливость: Эванс скрутили так, что не шевельнёшься, а Салли-Энн даже не обвязали руки! Глубоко и прерывисто вздохнув, Лили зажмурилась. Она не знала, как попала в такую неприятную ситуацию. Последнее, что она помнила — это проведённый в Хогвартсе ритуал, из-за которого замок окончательно стал волшебным. Потом, вроде бы, были дары… да, она подарила парочку белок и кроликов. Зомби-белочек и зомби-кроликов. Потом? Потом она легла спать. А глаза открыла уже здесь. В принципе, если Ровена говорила, что скоро планируется нападение на вотчину Гриффиндоров, то можно предположить, что до замка всё-таки дошли простецы. Наверняка с сопливым королём и парочкой-другой священников. Но как они пробрались внутрь, там же защита. И от волшебных созданий, и от химер, и от всяких-разных тварей, и от магглов, естественно. Почему-то Лили вспомнился продавец канцелярии, к которому она заходила летом за зелёно-изумрудными волшебными чернилами. И сын этого продавца, который держал потрясающий магазин с разными ручками и карандашами недалеко от Косой Аллеи. Сын-то его был сквибом. То есть, родился без магии, но имел в себе её искру. От сквибов, кстати, защита не работала. Вот же жалость. -…этого в камеру, можете не связывать, — услышала Лили мужской голос. — К девкам не подходить. Помните, что это не женщины, а два дьявола, стащившие кожу с несчастных, чтобы принять их облик. Не обманывайтесь слезами или просьбами! — Да, ваше превосходительство. — Да, вашество, конечно. Мы, эта… всё поняли. Лили передёрнуло от того, насколько второй и третий голоса были полны какого-то восхищения и обожания. Она слышала, как подобным образом разговаривали в приюте. Та же мадам Струкс заигрывала подобным голосом со спонсорами и директором, помнится. А потом у неё появлялись новые серёжки — все такие же безвкусные и некрасивые, как и любые другие. Может, здешние мужики тоже хотели серёжек от «превосходительства»? Шаги прозвучали совсем близко к камере, Лили слепо повернула голову к ним, но глаз не открыла. — Посмотрите только, — продолжал «превосходительство», — вот так и должны выглядеть богопротивные твари. — Так точно, вашество. — Конечно, ваше преосвященство, естественно! Клетку, судя по звуку, открыли. Потом мужики хекнули, и рядом с Лили что-то влажно и тяжело шлёпнулось. Запах железа усилился в несколько раз. Салли-Энн полузадушенно всхлипнула, и только поэтому Лили открыла глаза. Рядом с ней было то, что когда-то называлось человеком. Признаться честно, Лили бы не опознала в бесформенной куче мяса и тряпок мужчину, если бы не руки. Те, вопреки всему, остались чистыми и целыми, с ровными белыми лунками ногтей и, кажется, коротким французским маникюром. Лили кое-как нашла взглядом смутно-знакомое лицо и чистые среди крови островки золотых волос. — П-п-проф-фессор, — тихонько заплакала Салли-Энн, — п-профес-сор… Тело не пошевелилось. Оно и дышало едва-едва, не было слышно ни хрипов, ни стонов. Жизнь в профессоре Гилдерое Локхарте оставалась только благодаря чуду. Клетка захлопнулась, замок щёлкнул. Лили подняла глаза на стоящего рядом с прутьями решёток «превосходительство», встречая в ответ знакомый мягкий взгляд шоколадных глаз. Август, её дорогой и любимый священник, смотрел на свою будущую прихожанку со слабым интересом и неслабым предвкушением. — Вашес-ство, — подал голос один из мужиков-носильщиков, — а их точно нельзя, ну… того-этого? Ведь богопротивные твари же. А мы люди неженатые, нам, сами-с понимаете… того-этого надо. — Нельзя, — мягко отозвался Август, не прерывая зрительного контакта с Лили. — Сначала мы должны узнать, что эти дьяволицы замышляли против Бога нашего единого. А уж потом Бог скажет своё Слово. Мужики судорожно перекрестились; Август тоже, но очень медленно. Лили заметила, что он не донёс пальцы до левого плеча, смазав всю фигуру крещения. Август тоже заметил, что она заметила — и знакомо, приятно улыбнулся. На правой щеке от этого появилась милая ямочка, от которой все женщины от пятнадцати до девяноста сходили с ума в далёком и безопасном будущем. — Вашество, чего теперь-то делать? — Сейчас свободны. Приведёте в мою келью рыжую через полчаса. Ни её, ни вторую девку не трогать. — Как можно… — Ещё ведь не было Слова, вашество! Август вышел из казематов, за ним, как две верных собачки, выползли мужики. Лили осталась наедине с Салли-Энн и едва живым профессором Локхартом. Последнему, видимо, преподавать больше не придётся — дыхание мужчины становилось всё тише и тише. Салли-Энн изменила своему обычному спокойствию и давилась тихой истерикой. Лицо девочки мгновенно покраснело, нос и веки распухли ещё больше, чем от побоев, она начала заикаться, но всё никак не могла прекратить лить слёзы. — Угомонись, — поморщилась Лили. — С-с-стра-ашно… Эванс тоже было страшно, ведь это её «пригласил» к себе Август — или его точная копия. Священнику из двадцатого века была удивительно к лицу монашеская роба не-средневековья. Полчаса до того, как вернулись мужики, Лили провела в молчании. Она слабо представляла, чего ей стоит ожидать. Другое время не было мягким для людей, и Лили давно поняла это. А она была женщиной, ребёнком, ведьмой, рыжей… полный набор. Мужики, вошедшие в камеру, легко подхватили её за вывернутые руки — и Лили взвыла от боли. Её мучители, не меняясь в лицах, отволокли её в келью Августа, как и было приказано, и усадили на лавку. Для этого им пришлось развязать её ноги; Лили видела, как загорелась похоть в чужих глазах, когда мужские ладони шарили по её голым ногам — колгот или тёплых чулок она так и не смогла полюбить, а белья в до-средневековье не было. Юбка же мало защищала от чужого вожделения. Август тоже следил за изменениями в поведении мужиков. Однако ему довольно быстро наскучила обычная человеческая похоть: — Пошли вон. — Да, вашество! — Конечно! — А можно нам ту, вторую… того-самого? Август внимательно посмотрел на Лили: на то, как она нахмурилась при этом вопросе; как поджала губы и стрельнула взглядом на дверь; как едва заметно сощурились болотные глаза. Август увидел всё это, и его лицо озарилось ангельски-доброй улыбкой. — Можно. Мужики, радостные, быстро откланялись. Лили не произнесла ни слова, но в её взгляде заметно добавилось ненависти. Как только Август остался с Эванс наедине, он тотчас растерял всё тепло и напускную святость. Из глаз ушли последние крохи доброты, а вот мягкая, нежная улыбка так и осталась на его губах, будто приклеенная. — Маленькая ведьма, как же я рад тебя видеть. А ты рада меня видеть? Лили не ответила, за что сразу же получила сильный удар. Щеку опалило огнём, нижняя губа лопнула — Август не скупился на размах. — Отвечай, маленькая ведьма, — продолжал он тоном, мягким и нежным, как и его улыбка. — Отвечай, дрянь! — Не рада, — выплюнула Лили. — Неправильный ответ. Второй удар пришёлся на другую щёку. Видимо, для симметрии. Лили теперь ощущала себя хомяком, до того раздуло её лицо. — Так ты рада меня видеть, маленькая ведьма? — Рада. — Как сильно? Говори! Рада меня видеть?! — Рада… очень. Он говорил с ней, как со старой знакомой, но Лили быстро поняла: «вашество» её не знал или просто не помнил. Но так же она убедилась в том, что этот мужчина — её Август. Просто очень-очень ранний, версия «ДО», если можно так сказать. Время подействовало на него положительно. Сейчас же, в своём родном до-средневековье Август был яростным, злым и самую капельку сумасшедшим. А ещё он изо всех сил ненавидел как магов, так и маггловского Бога. — Видишь ли, рыбка моя, — говорил Август, вытаскивая из-под лавки рядом с ногами Лили огромный ящик. — Бог — это, конечно, хорошо. Крылья, сила, всё такое. Всеобщее обожание, опять же… но намного веселее и интереснее быть против этого Бога, знаешь ли. Это свобода, какой ты никогда не узнаешь, смертное несчастное создание! Ты понимаешь, о чём я? — Нет, — сказала Лили, принявшая правила «игры». Отвечать было обязательно. Отвечать было нужно то, что от тебя ожидает Август. Отвечать надо сразу, не делая пауз. Отвечать надо тем тоном, который от тебя ожидают. — Ну конечно же не понимаешь, смертная ведьмочка, естественно! Ты же смертная… а вот я нет, знаешь? Только вот мне надо иногда подпитываться от таких вот смертных, как ты — нечасто, примерно раз в сто лет. И знаешь, что? Что, смертная искорка? — Время пришло? — наугад спросила Лили. — Именно, именно! Какая ты у меня умненькая! Он говорил и говорил, а Лили с ужасом наблюдала за тем, как Август копается в открытом ящике. Как он вытаскивает многочисленные клещи, иглы, ножи, крошечные топорики и всё, что только может понадобиться хорошему палачу. Как он любовно протирает всё тряпочкой, чистым шёлком. Пока она наблюдала за этими действиями, в голове у неё вихрем носились мысли. Розита рассказывала Лили, что есть маги, которые воруют у других жизненную энергию, чтобы самим оставаться в приемлемом состоянии. Тот же Костёр Нужды — древняя, грязная практика, когда к волшебному огню призывается ребёнок, которого потом выпивает маг… Но больше всего энергии получалось не из одурманенных волшебников, а из тех, кто оставался в сознании — хотя бы в подобие сознания. Если их пытать особым образом, то энергии выделялось очень, очень много. Такому, как Август, хватило бы с лихвой. А ещё Годрик говорил, что вроде бы был открыт проход… портал… и прошло в мир что-то… кто-то… Лили ощутила, как её тело пробила мелкая дрожь. Пальцы на руках и ногах заледенели от ужаса и предчувствия скорой боли. От безумных радостных искорок в шоколадных глазах Августа девочке становилось не по себе: кружилась голова, слабели колени, начинало тошнить. Да только вот деваться было некуда, и спасти её никто не мог. Август радостно хекнул, достал из сундучка мягкий мешочек и запустил в него руку. Вытянул он горсть голубого порошка в кулаке — Лили поняла цвет только из-за того, что на мокрые от пота пальцы Августа налипло немного средства. — Знаешь, рыбка моя, вот тебе Слово Божие, его вердикт: виновна в ведьмовсте! И подлежишь несомненно адским мукам… Затем мужчина дунул этот порошок прямо в лицо Лили. Эванс хотела было задержать дыхание, чтобы не вдохнуть непонятную пыльцу, но Август схватил девочку за волосы, запрокинул ей голову и буквально напихал остатки порошка в рот, нос, глаза и даже уши. Сознание у Лили качнулось. В один миг всё перевернулось: вместо Августа перед ней стоял радостный, предвкушающий Эванс с нетипично-мягкой и доброй для него улыбкой. Яркие зелёные глаза лучились довольством и любовью. Эванс наклонился к Лили, совсем близко к её уху, и прошептал: — Я тут так подумал, рыбка… Наибольшую боль могут доставить только те, кого мы любим больше всего, верно?