Мёртвое сердце

Лили со злорадным удовольствием смотрела на приют Святого Стилиана — в последний, как она на то рассчитывала, раз. Им с Эвансом неплохо подфартило. Появился взрослый, готовый взять их с братом из этой богадельни под своё магическое крылышко. Сириус Блек оказался чертовски очаровательным кобелём — так его охарактеризовала одна из молодых воспитательниц. Лили была склонна согласиться с девушкой: Блек был красив, породист и явно любвеобилен. Правда, при Лили он вёл себя, как домашняя карманная болонка, не высовывая нос без лишнего повода. А ещё у него был явный сдвиг по фазе и маниакальное чувство вины перед Лили. Он постоянно извинялся перед ней, едва завидев. Так и выходило: — Здравствуй, Лили. Ты меня простишь? Поведение Лили при этом было не так важно. Она могла соглашаться, могла отказывать, могла закатывать глаза и даже игнорировать. Сириусу Блеку было всё равно, он продолжал смотреть на неё взглядом избитого пса и преданно, сакрально брать за руку. Будто она была его святыней, потерянной давным-давно и внезапно вновь приобретённой. Иногда это льстило, иногда раздражало. Чаще всего Лили было жаль такого глупого сумасшедшего взрослого. Блек также хорошо относился к Эвансу. Казалось, что для этого странного мага не существовало ребёнка важнее, чем её дорогой брат — и Лили это полностью устраивало. Она была рада, что Эванс узнал любовь не только от неё. Потому что очень важно для ребёнка знать, что его любят просто так, ни за что. Сириус много разговаривал, шутил, смеялся над собой и ситуациями, давал дельные советы и откровенно безобразничал перед директором и профессором Снейпом. Впрочем, от последнего удалось отучить очень быстро: оказалось достаточно одного простого намёка, чтобы Блек сам подошёл к Северусу и извинился за своё поведение. Друзьями мужчины, естественно, не стали, но Лили хватало и обычного знакомства. В конце концов, она испытывала непонятное тепло по отношению к этим двум мужчинам, и ей хотелось бы, чтобы они жили хотя бы в хлипком мире. Северус даже пообещал прийти, проверить, как Эвансы устроятся на новом месте — то есть, в доме Сириуса. С разрешения самого Блека, естественно. — Что, любуешься в последний раз? — подошёл сзади Сириус. Лили неловко пожала плечами. — Скорее радуюсь, что больше не буду здесь жить. Мне, знаешь ли, не слишком нравился этот приют. И мадам Струкс, конечно. — Вроде она Стракс. — Да пошла она к чёрту. Сириус лающе рассмеялся и взъерошил Лили волосы удивительно тёплым братским жестом. Эванс с усмешкой пригладила пряди. Вот ведь странность — после «приключения» её волосы стали ярче и потеряли все свои кудряшки, будто утратив последние силы для завивки. Лили не ощущала, что это неправильно; напротив, ей всегда казалось, что медные кудряшки — это совсем не её. Её — это прямые пряди резкой рыжести. Теперь, вот, она пришла к своему «правильно». Сириус махнул рукой и ушёл в приют — помогать Эвансу собираться. Лили крикнула новому опекуну, что подойдёт часа через два. Этого времени, по её прикидкам, им вполне хватит для того, чтобы наиграться, нагуляться и уложить все вещи. Она же шла по знакомой дорожке, размытой дождями. К зданию, которое совсем не напоминало церковь. Август был внутри — молился около распятия. Он обернулся, когда Лили закрыла за собой дверь, и очень побледнел, увидев гостью. Узнал. Было забавно, что за прошедшие столетия Август, — а это был, само собой разумеется, именно тот самый Август, — совсем не поменял свою деятельность. Он проповедовал Лили добро и любовь в прошлом, рассказывая о Ное, читая ей детские Библии и отвечая на тысячи вопросов; он пытал её и целовал её окровавленные пальцы в не-средневековье, слушал её мольбы, говорил-говорил-говорил, изображал её любимого брата и причинял ей много боли; он же будет умолять Лили остановиться и пощадить его, ведь он исправился-и-больше-никогда, что ему жаль, ведь это же он, Август, тот самый, что читал ей Библию и отвечал на вопросы, и, малышка-Лили, пожалуйста, пожалуйста, Лили, пожалуйста! — Прости меня, Святой Отец, ибо я сейчас согрешу.