Мёртвое сердце

— Рубеус, сколько лет, сколько зим! Не надумал ещё перебраться к нам из своего замка, а? Такие перспективы, друг мой! — Ты мне, того-этого, зубы-то не заговаривай. А то получишь. — У тебя, друг мой, даже палочки нет. — У тебя тоже. — Зато у меня есть пистоль. Как думаешь, что быстрее, пистоль или твои кулаки? Хагрид коротко хмыкнул и поставил на прилавок клетку с шипящим внутри существом. Огнекрабов он выводил долго и очень упорно, иногда даже страдая от собственного творения. Твари оказались на диво агрессивные, опасные и кусающиеся — в общем, чудесные, как раз как заказывали. Без палочки, конечно, было неудобно — всё же зонтиком нельзя выписывать достаточно чёткие круги-треугольники у заклинаний. Но у тёмных чар, признаться честно, не было особых рисуночков. Намерением важнее. Хозяин лавки, в которой Рубеус был частым гостем, достал каминные щипцы и с осторожностью немного приоткрыл глухую клеть. Из щели тотчас полыхнуло огнём — Рубеус специально посадил тварь задницей на выход, чтобы не лишиться ненароком пальцев. От огня же всегда можно увернуться. — Залп у него раз в две-три минуты, а шкура такая толстая и прочная, что твоя пукалка на него не подействует. — Магия? — Не-а, там я немного влил драконьей крови. Все заклинания ослаблены, даже Авада не совсем действует — просто вырубает. Продавец восхищённо защёлкал языком. Хагрид даже приосанился бы, если бы не знал, что тот собирается торговаться до последней монетки. Поэтому Рубеус быстро добавил: — Пять сотен галлеонов, и ни кнатом меньше. — Пять сотен?! Друг мой, откуда у бедного, несчастного сквиба такие деньги?! — Я всегда могу пойти к Берксу. Продавец снова защёлкал, на этот раз укоризненно. — Ты оставишь меня совсем без гроша, друг мой. Но, так и быть, пять сотен. Это мальчик или девочка? Хагрид басовито заржал от такого невинного вопроса. — Ты ему под хвост ещё загляни, а! Пацан это, пацан. Девка будет тебе стоить семь сотен, а за полторы тысячи я ещё и расскажу, как их выводить. Волосы на голове у продавца зашевелились — то ли от жадности, то ли от открывающихся перспектив. — А добавишь до пяти тысяч, — задумчиво сказал Хагрид, посматривая на нежные, ухоженные ручки своего давнего знакомого, — я ещё и расскажу, как выращивать этих малышек. И как остаться со всеми пальцами. Огнекраб пыхнул дымом, продавец вдохновлённо закивал и быстро закрыл клеть. Значит, волосы шевелились от перспектив. Из пыльной лавчонки Хагрид выходил богаче на шесть с половиной тысяч галлеонов. Лишние полторы тысячи получилось взять в счёт аванса: продавец не захотел выращивать огнекрабов самостоятельно, хотя получил для этого всю информацию. Заказ на двадцать особей Рубеус получил прямо за прилавком. Полторы тысячи авансом — неплохая сумма, как раз хватит на пару интересных вещиц. Несмотря на отсутствие школьного образования, Рубеус совершенно не считал себя идиотом. Что ему эти корки да волшебные палки? Диплом ему и так не светил — уже на третьем курсе Хагрид не понимал Трансфигурацию и путался в Чарах. А палочка, больше похожая на бревно, чаще всего просто пылилась в комнате в общежитии. Да ещё и его любимый папаша, — пусть будут перьями и пухом ему гробовые доски, — всегда повторял, что образование — оно не по бумажкам, а в голове. И что учиться надо тому, к чему у тебя лежит душа. Хагрид с детства обожал различных магических тварей, чем опаснее — тем лучше. У него сердце замирало от восторга при виде шипящей нунды или крошечно-умилительных ядовитых лягушек. Что может быть прекраснее, чем близость смерти и торжество жизни одновременно? Он медленно шёл по Лютному, раскланиваясь с редкими знакомыми — его тут давно знали и уже успели принять за своего. Ведьмы-лоточницы хихикали при его приближении, но Рубеус только отмахивался — его мало привлекали красотой человеческие женщины. Да и великаньи тоже. А вот звери… на них он мог любоваться вечно. Была бы его, Рубеуса, воля, он бы давно кинул Хогвартс. Но место там уж больно было удобное: полное довольствие, близость Запретного Леса и редких эндемиков, Арагог, Дамблдор, — великий человек! — опять же. А ещё у него в Замке, наконец, появился друг. Лили Эванс Хагрид помнил ещё мелкой рыжеволосой девчонкой лет тридцать назад. Она смотрела на мир яркими волшебными глазами, с восхищением крутила головой и могла часами разговаривать с Рубеусом о различных зверушках. Её-то, конечно, как магглорождённую, больше интересовали келпи, единороги, драконы и прочие засветившиеся сказочные твари; о других же она слушала, раскрыв глаза и не в силах поверить в существование подобной экзотики. Хагриду это даже льстило. В этот раз Лили Эванс была немного другой, но, несомненно, всё той же. Волосы у неё, хотя теперь и вернулись к прежним, поначалу напоминали тёмно-красную витую медь, глаза оказались болотным туманом, а не яркой зеленью. Взгляд был хитро-злой, как у подменыша. А ещё у неё был брат, который сын, но который теперь точно просто брат. Хагрид едва не запутался в хитрости этих отношений. Она всегда нравилась Хагриду, а уж после возвращения из-за Грани — особливо. Потому что напоминала ему единорожиху или фестралиху. Те тоже за своих детёнышей могли умирать и жить до последней капли крови, несмотря ни на какие преграды. Раз уж он вспомнил о Лили, то решил зайти в какую-нибудь сувенирную лавку, прикупить подарок. Эвансы отсутствовали в замке уже целый год, — оттого Хагрид, в принципе, и занялся снова химерологией, — потому что блудному Блеку нужно было то ли лечить здоровье, то ли лечить кукушку. Вот он и забрал детей-не-детей куда- то в Швейцарию-Нормандию, чтобы целый год купаться в лечебных ваннах и терпеть долгие, утомительные ритуалы. Ещё Лили не было почти весь прошлый год из-за её особенного приключения, в которое Хагрид верил едва-едва. Нет-нет, он был уверен, что девочка не врёт… но вот принять такую магически-волшебную историю про перемещение в прошлое оказалось неожиданно трудно. В общем, они с Лили не виделись где-то полтора года или чуть больше. Хагрид немного скучал по своей подруге из-за-Грани. Столько времени! Хорошо ещё, что на свой четвёртый курс дети всё-таки попадут. Сириусу, судя по письмам Лили, хватило времени, чтобы немного поправить здоровье. Но не башку свою. Опять же, если судить по письмам. Лили писала, что Блек то ли окончательно свихнулся, то ли поехал по теме своего дорогого крестника-Эванса. Хагрид не разбирался, ему это, признаться, было неинтересно. Мысли Рубеуса вильнули в сторону интересного, тело занесло в кабак. За кружкой отменного простецкого пива полувеликан продолжал размышлять. В стране за этот год было довольно неспокойно: вернулись затихшие было на десяток лет Пожиратели Смерти, бушевал на своём кресле Фадж, провалился мировой Чемпионат по квиддичу и готовился Тремудрый турнир в вотчине Рубеуса. Ничего интересного для Хагрида, разве что турнир можно было бы как-то использовать — на нём, судя по историческим описаниям, всегда погибали участники и было много интересных зверушек. А кто же в здравом уме откажется понабрать материала, если привезут ту же нунду или драконов? Хагрид, несмотря на отсутствие образования, идиотом не был. Он собирался воспользоваться всеми преимуществами этого события по-максимуму. Да он даже закупился разными баночками-скляночками, чтобы не хранить ценные материалы где попало! Хватило прошлого опыта — благо, не неудачного, но поучительного. дракона-то, — ну, того, который Норберт, — он хотел распотрошить и просолить в глиняных горшках. Хорошо ещё, что мелкотню увезли раньше — а то пропало бы ценнейшее, вкуснейшее драконье мясо… куда там всяким свининам-говядинам! Только вот тогда Хагрид не знал, что для его хранения нужна специальная посуда. Мясо это, кстати, отлично стёсывало великаньи зубы. А то ведь они росли всю жизнь, как у тех белок. Спасали только кексы по мамкиному рецепту, с цементом, глиной и каменной крошкой. Если б не они, то была б совсем беда… Хагрид опрокинул в себя кружку и заказал ещё одну. Потом ещё и ещё — хотелось напиться как следует, но кроме медовухи и рома, — по мамкиным рецептам! — его ничто нормально не брало. Только вот об этом никто не знал. А уж пьяным Хагрид умел притворяться с подросткового возраста. Столько всего интересного благодаря этому умению получил, не счесть! Один только Пушочек чего стоил! Жаль только, сбежал. Вот и в этот раз к Рубеусу стыдливым, робким шагом подобрёл мелкий мужичонка — по-другому и не назвать. Весь какой-то сморщенный, плюгавенький, кругленький и потный. На такого плюнешь — развалится, как сахарный кубик от капли воды. А иногда и взгляда хватает, чтобы типчики ему подобные удирали, сверкая пятками. Этот от грозно-пьяного взгляда не засверкал, но сжался ещё больше, словно под тяжёлым грузом. Хагрид прищурил глаз, состроил жуткую морду — стоит. Трясётся, обтекает потом, как бы в штаны не наложил, но продолжает стоять и вибрировать от страха. — Чо над? — спросил Хагрид максимально невыразительно. Мужичонка по-крысиному пискнул, икнул, разве что не пёрнул от усердия. Рубеус ухмыльнулся в бороду. Пугать людишек он страсть как любил. — Э-э-э, — начал было мелкий человечишко. — Бе-бе-бе, — передразнил его Рубеус. — Над чо? Или драц-ца хош?! Плюгавый был на грани обморока. — Не-не-е… — А чо тада?! — В-во! Он буквально всучил Рубеусу в руки яйцо, внешне похожее на паучье. Серое, круглое, полупрозрачное, с хорошо различимым эмбрионом внутри — похожие клала жёнушка Арагога в былую молодость. Теперь-то колония её сожрала, альфа-самка там другая, и яйца несёт другие. Яйцо было живым. В руке Хагрида оно смотрелось крошечным, но на деле по размеру напоминало, пожалуй, страусиное. Мелькнувшая мысль о том, что диковинку можно продать на подпольщине, Рубеус поскорее задвинул на самый край подсознания. Ну уж дудки. Деньги у него, благодаря огнекрабам, были — и немалые. Так что можно теперь и этой, как её, наукой заняться. Вывести непонятную зверушку, к примеру. У него всегда это хорошо выходило.