Мёртвое сердце

— Доброе утро, Лили. Простишь ли ты меня когда-нибудь? — Доброе, Сири. Блек тяжело вздохнул и взъерошил волосы — от этой привычки, совершенно мальчишеской, его ничто не смогло избавить. Как и от склонности к постоянным извинениям при виде Лили. Казалось, сама внешность юной мисс Эванс требует от взрослого мужчины произнесения просительных слов. Колдомедики только руками разводили. Лили оставалось смириться. Лили скомкано поздоровалась с матерью Сириуса — хотя та и была всего лишь портретом, но монументальности своей фигуры от этого не утратила. И тяжёлое платье, и сложная причёска, и ястребиные глаза просто кричали о властности изображённой женщины. И о её нелёгком характере, конечно. В ответ на утреннее приветствие Вальбурга Блек тяжело кивнула. Она всегда была молчалива при виде Эвансов; если же и говорила, то исключительно полушёпотом, никогда не повышая голоса. Лили это устраивало — она недолюбливала не только бородатых, но и громких людей. Младший мальчик-Уизли Рон тому подтверждение — он при виде Эванс всегда понижал голос, потому ранее за визги был несколько раз крепко бит. Не спасали ни старшие братья-близнецы, ни наказания от Персика-старосты. При мысли о своих однокурсниках у Лили, против её воли, сжалось сердце. Она скучала по Хогвартсу, по урокам и привидениям, да даже по тому же Уизли скучала. Скучала по настоящим Основателям, всем пятерым, и о переписанных историях про них. По Замку из настоящего и по новорождённому Замку — милому, слепому как двухдневный котёнок, доверчивому и ласковому. Год, проведённый вдали от родного Хогвартса, оказался тяжёлым испытанием для неё. Но не для Эванса. Конечно, не для Эванса — тот, напротив, словно расцвёл за время отсутствия в Замке. Он не стал воплощением здоровья или, упаси Мерлин, активности, однако оказался несколько более живым после появления в их жизни Сириуса Блека. Говоря откровенно, рядом с этим шебутным вроде-бы-взрослым было достаточно тяжело оставаться спокойной и не допустить на лицо хотя бы улыбку. Как Вальбурге Блек удавалось сохранять постную мину, Лили решительно не понимала. Ведь её великовозрастный сын был просто ходячей катастрофой! Постоянно что-то выдумывал, выделывал, интересовался всем подряд, куда-то бегал и что-то делал, вынюхивал, выспрашивал… становилась понятна его анима-форма: только собака может быть такой энергичной и привязчивой. На завтрак подавали овсянку, яйца, фасоль — традиционные английские кушанья, которые Лили не слишком жаловала. Отдельно она получила креманку взбитых сливок, сэндвичи с говядиной и курицей, пасту по-итальянски с базиликом и томатами, кусок торта и ещё по мелочи. «Лёгкий завтрак» в стиле Лили Эванс, которую даже в санатории не смогли излечить от обжорства и почти болезненной худобы. Завтракали в обеденной комнате. От приёмов пищи прямо на кухне Лили на пару с Кричером, — это старый домовой эльф Блеков, — Сириуса едва отучили. Эванс решительно не понимала, почему Сири старался есть именно на кухне. Ну да, там были окна с зачарованными пейзажами, освещение хорошее, магические холодильники… а ещё там готовил Кричер, что означало летающие продукты, горячие парящие сковородки и капли-крошки еды повсюду во время процесса — старенький эльф частенько не замечал, если пачкал пол или стены. Хорошо ещё, что магическая уборка всё отчищала. За завтраком им прислуживал Дин — второй домовой эльф, которого купили совсем недавно. Кричер из-за старости и стариковской дурости не справлялся с уборкой дома, а ведь Сириусу рекомендовали жить в чистом, ходить в чистом и думать чисто, без негатива. И принимать лекарства, конечно. В принципе, Дин купили именно из-за последнего: эльф был обучен как медсестра-сиделка, прекрасно разбирался в зельях, умел самостоятельно рассчитать дозы и время приёма, даже профессионально ставил маггловские уколы и готовил простые зелья без надзора. И, — естественно, — как любой домовой эльф, совершенно обожал уборку. Кричеру осталась готовка, шатание по дому и перекладывание старых вещей с места на место. Дин вежливо, но настойчиво выселил старика из всех сфер деятельности, кроме озвученных. Что приятно, справлялся Дин со своей работой намного лучше и быстрее, чем мог бы старый Кричер в своём возрасте. За завтраком разговор шёл ни о чём. Сириус вспоминал былые деньки, что являлось его любимым занятием в последнее время. Говорил о Джеймсе, о том, как Лили, — ты помнишь, Лилз, помнишь? — и старший Поттер были счастливы вместе, но сначала-то, конечно, Лили его отшивала. О том, какой был миленький маленький Поттер, — Эванс, малыш, ты был настоящий оленёнок, с большими глазами! — и как он летал на детской метёлке по дому. Эванс слушал и вяло гонял фасоль по тарелке. Лили вежливо улыбалась, ела, терпела слабую головную боль и поглаживала кольцо из бирюзы, что так и висело на цепочке. Халькантит давно обитал на руке у её брата, как и планировалось, а вот с Северусом Снейпом давно не получалось ни встретиться, ни поговорить нормально — он не мог найти времени на посещения дома Блека из-за излишне активного директора. Дамблдор таскал зельевара за собой на какие-то ходки, собрания, приключения и совсем не давал бедняге отдыха. Так и остался таинственный профессор без подарка. Блек, тем временем, перешёл от весёлых воспоминаний к обвинениям — как всегда, по плану. — А ещё была у твоего отца, Эвви, — это он к Эвансу, — мантия-невидимка. Чудная вещица, уж поверь мне! Ни запахов, ни звуков — ничего не пропускала! Сейчас-то она у Дамблдора… старый маразматик! Как он посмел вообще забрать такой артефакт?! Если бы я мог, то я бы этого ур-рода!.. — Это неважно, — Эванс положил руку поверх ладони Сириуса, — мне всё равно. Настроение у Блека моментально изменилось. Ушла ярость, зато буйно расцвела нежность, любовь, радость — всё то, чего так не хватало Эвансу всю его жизнь. Лили было приятно наблюдать за тем, как шквал этих прекрасных чувств подхватывает её брата и уносит в нормальную жизнь из пучины вечной депрессии. Отличное зрелище. — Ну если ты так говоришь, щеночек, то конечно. Лили спрятала ухмылку за третьей по счёту чашкой чая. Стрельнула глазами в сторону двери — и тотчас сморщилась, будто от боли. В дверях стоял Регулус Блек. Вот насколько Лили нравился Сириус, настолько же ей не нравился Регулус. Старший брат отличался от младшего так сильно, что Лили грешным делом иногда думала об измене со стороны Вальбурги. Судя по семейным портретам, Сириус пошёл в папеньку мощным, но гибким телосложением и грозовыми глазами; невнятная моль Регулус с вытянутым по-лошадиному лицом, блеклым взглядом и нервно-боящейся улыбочкой пошёл непонятно в кого. Ну не было в нём черт Ориона, не было! Ничего в нём не было. Он даже после смерти не изменился — Лили сравнивала с сохранившимся неподвижным портретом. Разве что кожа немного посерела, да глаза изменили цвет со светло-голубых до чёрных. Так у всех не-мёртвых было, Лили знала. У Елены были такие же глаза. Лили поставила чашку на стол с громким стуком. Регулус уставился на неё своими провалами, болезненно-робко улыбнулся и ушёл вглубь дома. Девушка опять досадливо сморщила нос. Не любила она таких людей — и нелюдей тоже. Вот вроде бы тихий, безвредный, мёртвый в конце-концов, а она была уверена, что он обязательно как-нибудь навредит. Вот обязательно! И не развоплотишь ведь, она пыталась! Ей не хватало знаний и практики — всё же, не так долго она училась некромантии и некромагии в не-средневековье. Так и шляется этот бледный Блек по дому, будто заколдованное привидение из детской сказочки. Неприкаянный и очень раздражающий. Хорошо ещё, что цепями по ночам не бряцает — а то Лили бы просто сошла с ума от звукового сопровождения. Ну, по крайней мере, Лили могла тестировать на нём свои антипризрачные и антимертвячные разработки. Некромантия ей понравилась, к тому же давалась легко, так что её она развивала в тайне от всего мира. Но не от Эванса и Блека, конечно — те всё-таки семья. — Щеночек, как насчёт поиграть во что-нибудь после завтрака? — Я… занят. Не могу, прости. — Ничего-ничего, я тогда почитаю, оленёнок. Лили… — Прощаю, прощаю, — на опережение махнула рукой девушка. — Иди уже читай, всё нормально. Сириус нервно улыбнулся, но из-за стола встал без вопросов. Эванс ушёл за ним, коротко кивнув сестре. Лили осталась наедине с четвёртой кружкой сладкого чая, куском пирога с курицей и значительным отрезом торта. Утро было хорошим… Было бы, если бы Регулус не шатался в дверях, отвлекая девушку от чаепития. Лили по-быстрому сложила мудрёную фигу, подсмотренную в одной некрокнижке. Мудра как всегда не подвела: младший Блек застонал от боли, схватился за голову и развоплотился туманом. Жаль, ненадолго — такое изгнание Лили проводила по десять раз на дню, просто чтобы остаться в долгожданном одиночестве. И чего этот мертвяк прицепился? На столе от применения некромантии принялись проклёвываться слабые росточки аконита. Лили встала со своего места и пересела на другое; Дин принялся с восторгом наблюдать за ростом некромантских цветов. Те всегда появлялись после выброса мёртвой энергии, которую Лили источала, не скупясь. Когда аконит закончил рост, Дин аккуратно срезал все стебельки, зачистил стол и утащил цветы в зельеварню. Что домовик делает с волшебными растениями, Лили не интересовалась. То ли солит, то ли сушит, а может и вовсе продаёт — стоила на рынке такая редкость довольно дорого. На что-то же он покупает всяческие обновки для дома? Да и еду, и лекарства, и даже одежду… расходы должны быть нешуточные. В дверях опять мелькнуло движение. Лили прервала себя на середине фиги — привычка. Вместо Регулуса неприкаянным призраком теперь бродил Эванс. Пирог оказался немного пересушен, о чём Лили сообщила Кричеру. Старый эльф сразу заменил недоеденное блюдо на другое и поставил новую чашку сладкого чая. Потом заворчал и исчез, чтобы появиться через пару мгновений. Девушка понимающе ухмыльнулась. Всё то время, что Лили и Эванс жили в доме Блеков, юноша шатался по особняку и не давал нормально отдохнуть старому Кричеру. Лили знала, что Эванс буквально охотится за одной вещью, которая принадлежала домовику; эльф с нездоровой педантичностью не давал своему не-хозяину эту вещь найти, перекладывая её с места на место. Получались буквально кошки-мышки: Эванс идёт к вещи, Кричер её перекладывает, Эванс меняет направление и идёт к вещи, чтобы Кричер её переложил. Так и проводили время. Несчастный Кричер от нехватки сна стал раздражительнее и рассеяннее. Эванс-то совсем не спал и мог «охотиться» каждую свободную минуту. — Время мази, — появился рядом с Лили Дин. Девушка, как всегда, попыталась откосить от неприятной процедуры: — Она не помогает и воняет! — Дин сказали следить, чтобы юная Госпожа делала мазь на лицо, — большие глаза домового эльфа глядели разочарованно и серьёзно, — Дин должен проследить, чтобы так оно и было. Или юная Госпожа хочет, чтобы Дин был должен себя наказывать? Дин не Кричер, Дин не любит наказания — они болят. Лили закатила глаза. — Ну ты и вымогатель… давай свою мазь. — Дин сам. Эльф магией собрал волосы Лили в высокий пучок и аккуратно наложил толстый слой жёлтой вонючей мази девушке на лицо — прямиком на шрам. Повреждённый глаз он предварительно залепил магией так, что Лили не могла его открыть при всём желании. Просто склеил ресницы. В клинике в Швейцарии, кстати, лечился не только Блек, но и Лили. У неё, по её собственным наблюдениям, после близкого знакомства с Августом из не-средневековья знатно потекла крыша; после «развлечения» с Августом из-настоящего она просто съехала. В клинике всё поправили, поставили на место, подлечили по мере возможностей, но иногда Лили… глючило. Несильно, но неприятно. К примеру, она стала более жестокой, спокойнее смотрела передачи про животных где все друг друга едят, читала страшилки как обычную беллетристику, могла зависнуть, рассматривая сырую говядину. Что-то было не так в её ярко-рыжей голове, сильно не так. Она это особенно поняла тогда, когда чуть не свернула голову Кричеру — просто влепила домовику слишком сильную пощёчину за резкие, злые слова в сторону Эванса. Эльф после этого смотрел на неё чуть ли не влюблённо и называл юной Госпожой, чёртов мазохист. Послышался хлопок перемещения из кухни — это Кричер. Видимо, Эванс опять нашёл то, что искал. Потом Лили услышала возню в коридоре, где висел портрет Вальбурги. После — ещё и пыхтение, повизгивание, грохот. Пришлось взять в руки недопитый чай и идти смотреть, что там происходит. В коридоре была куча-мала, прямо перед портретом матушки Сириуса. Вальбурга изменила себе в лице: оно вытянулось и стало по-лошадиному похожим на лицо Регулуса. В этот момент Лили даже поверила, что они близкие родственники. Куча-мала состояла из Эванса и Кричера; эти двое яростно сражались за что-то. Лили предположила, что за то самое сокровище, которое Эванс, похоже, наконец смог взять в руки. — Что… что за стыд?! — взвизгнула Вальбурга. — Непотребство! Прекратить! Немедленно прекратить! Кричер! Это недостойно! Кричер, немедленно… немедленно… Стоя-ять! Домовик, по привычке слушаться гневного крика, замер; Эванс выцепил из его лягушачьих лапок сокровище — медальон на толстой золотой цепочке. Выглядел Эванс при этом так, что Лили сразу поняла: не отдаст ни за что на свете. Примерно так же он реагировал на дневник некоего Тома Марволо Риддла — тот самый, из-за которого Лили попала в прошлое. — Стыд! Позор! Непотребство! — продолжала разоряться Вальбурга. — Какой стыд, Кричер! Невозможно, чтобы ты! У меня нет слов! Кричер, пристыженный, всё-таки выхватил у Эванса из рук медальон; Вальбурга отреагировала незамедлительно: — Прекрати-ить! Немедленно отдай мальчишке этот… это… что бы это ни было! Немедля! Посрамлённый, Кричер отдал медальон счастливому Эвансу. Брат Лили даже потрудился кивнуть в благодарность — это было воспринято Вальбургой достаточно благосклонно. Кричер, понурый, остался перед портретом, чтобы выслушивать ругательства любимой хозяйки. Лили вернулась на кухню, где её уже ждало сдобное мягкое печенье, лимонад, несколько фруктов и новая кружка с горячим чаем. Ещё там был Дин — маленький, лысый, насмешничающий эльф-лекарь с полотенцем, пропитанным очередным зельем. Пора было снимать маску. Лили послушно следовала инструкциям эльфа: села за стол, спиной к выходу. Закрыла глаза. Позволила Дин протирать её лицо от подсохшей и ставшей липкой мази от шрамов. Горячие пальцы сновали по её лицу туда-сюда, массируя мягкую кожу. Другой её щеки коснулись ледяные пальцы, пахнущие стоячей водой, трупной гнилью и сладко-горьким ядом. — Это мой… медальон, — услышала Лили шипящий голос. — Мой… не бери… отдай! — Его взяла не я, — ответила Лили. Она сложила пальцы в мудру. Привычным, отработанным жестом.