***
Ей десять, и ее движения куда быстрее, чем у кого-либо из сверстников, а реакция позволяет угадывать направление чужого удара до того, как он случится. Синяков стало куда меньше. — …Эй! Слу-у-ушай, а че твой батя сказал, когда мать тебя родила? Один из местных громил приваливается к ее плечу, фамильярно сгребая в охапку. Она зажимает пальцами место в книге, на котором остановилась, и намекающе дергается: мол, «клешни свои от меня убрал, говнюк». — Погоди-погоди, разве у нас тут есть правило, запрещающее выродков? — примазывается с другой стороны «друг» первого. Она длинно вздыхает и резко захлопывает книгу. Чеканит холодно: — …Ну, я смотрю, у вас тут и для тех, кого мелких головой роняли, политика открытых дверей. Впервые она отвечает в таком ключе: бугаи даже опешили на мгновение — а после приходится уворачиваться быстрее, чем рядом стоящий успевает ее хотя бы коснуться; с разворота она со всей дури вмазывает книгой в одну из нахальных рож — хруст под терракотово-рыжей обложкой «451 градус по Фаренгейту» звучит, как изощренная музыка. Опрокинув вовремя поставленной подножкой второго твердолоба, она, злорадно хохоча, припускает куда-то вперед по коридору. Ее так и не догнали. А через неделю она сбегает, продрав дыры для давно смятых крыльев в своей поношенной рубашке. Бежит быстро-быстро, подгоняя себя «ненормальными» конечностями, куда глаза глядят, так долго, пока хватает дыхания. свобода. пожалуйста, дайте свободы. я не хочу прятаться. я не хочу. я нормальная. и у меня очень болит спина… Ее никто не стал искать. Ртом больше, ртом меньше — кому есть дело до сбежавшей беспризорницы?***
Ей двенадцать, и ей чертовски надоели зудящие линии зеленоватого узора, похожего то ли на пику, то ли на чрезмерно длинную стрелу. Она знает, что такое холод, голод и страх. Она умеет воровать, прячет смятые, затвердевающие и дико болящие бесполезные крылья под толстовкой и тихо с горечью смеется, когда краем уха слышит, как хорошо одетые подростки, проходящие мимо подворотен, ставших ей домом, всерьез ноют о какой-то мелочи. Ежится от холода. мир бывает очень жестоким. теперь я точно знаю. Через несколько недель посреди ночи ее будит девушка, поразительно похожая на нее саму — стройная, ладно сложенная, с острыми чертами лица и такими же янтарными глазами, — но старше лет на пять. Ее рубашка так безукоризненно бела, что становится тошно. — Вставай. — Кто ты? — смотрит непонимающе снизу вверх. кто ты? зачем я тебе нужна? почему мы так похожи? — …Долго же тебя пришлось искать. Патрули с ног сбились, мы уже думали, что ты умерла где-нибудь в канаве. — игнорируя ее вопрос, с неуловимо знакомым ледяным спокойствием отвечает незнакомка, протягивая руку. — Хорошо, что ты жива. Вставай. — повторяет. — Нам нужно идти. Скорее. — «Мы»? Кто «мы»? И у тебя, — она упрямо цепляется за чужую руку и вздергивает рукав. — тоже такая есть? Незнакомка улыбается почти незаметно, одними уголками рта, молчит немного и наконец присаживается на корточки перед ней. — Это что-то вроде метки. Такая есть и у тебя, и у средней, и у меня. Такая же была у мамы. Это семейное. Именно поэтому я тебя нашла. Я твоя самая старшая сестра. У тебя е… Вдалеке слышится вой сирены, очень напоминающей полицейскую. — …Впрочем, потом. — резко мрачнеет Старшая и рывком поднимается на ноги, оглядываясь по сторонам. Ее осанка идеальна, а пропорции безупречны: темноволосая думает о том, что на свете не бывает таких идеальных людей. — Нам лучше убраться отсюда — звук приближается. Меня как-то выследили. — Это плохо? — Это очень плохо, — коротко отвечает новоявленная сестрица. — Ты хорошо бегаешь? — Что? …В мрачный переулок врываются луч белого света и звук чужих шагов. Старшая тянет ее за рукав — и неожиданно проворной легкой тенью срывается с места. — Где она?! — Чертовы богомолы, будто растворяются в воздухе! Младшая едва поспевает за ней. — Богомолы? Почему он так тебя назвал?! Куда мы бежим?! — задыхаясь от быстрого бега. Старшая снова игнорирует ливень вопросов под руку. Задает встречный: — Здесь есть выходы на трассу? — Единственный был два поворота назад. — И ты мне не сказала. — в янтарных глазах загорается нечто похожее на хорошо сдерживаемый гнев. Она шепчет что-то на незнакомом наречии. Хватает младшенькую за шкирку, как котенка. Земля спружинила под ногами. Еще через мгновение младшей пришлось кубарем покатиться по жести крыши. — Живее! — Старшая подтягивается на руках; на ее ладонях гаснет зеленоватое свечение. — Они нас ждать не будут! Веди! — это не просьба. Это приказ — а в голосе сестры бряцает стальная нотка.***
Когда они по куче каких-то коробок спускаются на землю, а до дороги остается рукой подать, единственный выход перекрывает черно-белая машина. Старшая страдальчески морщится. Младшая ожидает от нее возмущения, раздражения, сетования на судьбу или чего-нибудь в этом духе — а получает только напряженную сосредоточенную тишину. черт побери! какая же она мертвецки спокойная… Эта же тишина висит в воздухе, когда из машины высыпает наряд полицейских. — …Вот что. — та, видимо, что-то отсчитывает про себя, не спуская глаз с приближающихся патрульных. — Я сейчас… кое-что сделаю, — она на ощупь роется в карманах брюк и достает белоснежную овальную маску; в ее голосе нет ни страха, ни волнения — ничего. — а ты — стоишь где-нибудь в уголке безмолвной тенью и прилагаешь все усилия, чтобы не покалечиться. Не вздумай вмешиваться, что бы ни происходило. Ты меня поняла? Младшая смотрит на нее с непониманием и немым вопросом «ты чокнулась против людей с пистолетами переть, да?», но кивает, потому что этого голоса, кажется, в принципе нельзя ослушаться. — Чудно. — Старшая усмехается и прикладывает маску к лицу; Младшая понимает, что очень зря чуть не покрутила пальцем у виска. …С непонятным благоговейным ужасом напополам с диким восторгом она смотрит на то, как тело ее сестрицы приобретает черты, куда более подобающие хищнику-охотнику, чем человеку. Старшая выпрямляется чересчур медленно, как в каком-то кино. — Что за чертовщина?! Когда гулко грохает выстрел, Младшая, как в замедленной съемке, видит, как сестра, что теперь на точно не человечью рогатую голову, а то и на две выше любого из полицейских, прытко шарахается в сторону с полета пули, выхватывает длинную острую пику — и, словно перетекая в другую позу, без промедления заносит лезвие. …Удар. Все утонуло в пальбе и звоне металла. Она быстра, как мысль, и бьет точно в цель. Младшей, вжавшейся в угол, тяжело уследить за ее движениями — она невероятно стремительна, появляется из ниоткуда — жалит пикой, — исчезает, словно растворившись в воздухе, быстрая, точная, убийственно идеальная, завораживающе прекрасная в своей смертоносности. неужели я смогу… быть такой же? Звенит и поет пика. Отшатываются полицейские. Кто-то что-то кричит. Что-то падает на пол. почему пахнет кровью? чьей? ее или их? — Веселье и без меня?! На асфальт приземляется абсолютно идентичная Старшей фигура, что тут же после приземления рывком переметывается вперед, тараня точно такой же пикой людей впереди. — Я же велела тебе оставаться дома! — гневно вскидывается Старшая, останавливаясь. Остановка дорого обходится: щелчок — болезненное шипение, — на блузе, когда-то безукоризненно белой, расцветает кроваво-алый бутон. — А я не послушала — не забывай, что я такая же Лорд, как и ты, с е с т р а. …Подсекающий удар чужой пики заканчивает спектакль. она ведь из-за нее отвлеклась. Старшая гневно тихо рычит. Сует длинную пику обратно в шлею на спине и зажимает кровоточащее плечо рукой. — Ты в порядке? — Ага, — цедит та сквозь зубы. — то есть по мне не видно? — Не особо, если уж совсем честно. Старшая отмахивается раздраженно и, чуть согнувшись, отходит куда-то назад. Хватает Младшую за руку. Средняя понимает ее без слов — проделывает то же самое. Прыжок. Приземляется компания уже на крыше. — Средняя, — со скрытой угрозой в голосе тянет Старшая, неслушающейся рукой стягивая маску. На фарфоровой белизне появляются красные отпечатки. — Да? — совершенно непринуждённо отзывается Средняя. Ее маска послушно падает ей в ладонь. — Мне высказать все, что я о тебе думаю, сейчас, или пока до Деревни идем, сама догадаешься? — Как-нибудь сама. Но признайся, что мое вмешательство было весьма кстати. — и, не давая Старшей и рта раскрыть, жестом останавливает ее. — Давай обсудим это позднее. Сейчас нужно добраться до безопасного места, желательно невредимыми — и перевязать твою рану. Та, кажется, поумерила свой пыл и только сдержанно кивнула. — Боишься? — обращается Средняя к беспомощно наблюдающей за этим диалогом Младшей. — Не бойся. Мы друзья. Ты же наша сестра, мы тебя не тронем. — Охотно верю… — Вот и славно, — смеется Лорд. — тогда идем. Все объясню по пути, если Старшая не перегрызет мне глотку раньше, ха-ха. Так ли выглядит дорога в новую жизнь, где она свободна и у нее есть семья?