The Chosen One

Прошу, не притворяйся, Покажи мне, чего ты стоишь. Я напился, чтобы научиться не держать всё в себе, Я не могу больше этого выносить — Поцелуй меня губами, полными сомнения. Прошу, не притворяйся, не притворяйся, не притворяйся. The Tech Thieves — Fake

      Магический договор был заключён. Седрик покинул школу вместе с отцом, и буквально сразу же пришло сообщение:       СедрикДиг: Позволь хотя бы тебе писать… Нам надо поговорить, Гарри.       Я колебался, понимая, что до слушания в Хогвартсе он попытается подобраться ко мне с другой стороны, возможно, рассчитывая на некоторые послабления и изменения в магическом контракте, отбросившего его назад, стоило переступить невидимую черту. На его лице отобразилась такая мешанина из эмоций, что я отвернулся.       Я не знал, что ему ответить. Выздоравливай? Прости? Увидимся через два года? Ты справишься?       Почему я вообще должен был его подбадривать после произошедшего?        Общение сейчас было бессмысленным и отчасти неприятным — жалость только причинит ещё больше вреда обоим, — поэтому рука даже не дрогнула, когда я перечеркнул его никнейм, запретив тем самым писать себе, хоть и понимал, что, возможно, это ещё не конец — запретить купить новую ручку я ему не мог.       Сириус решил остаться дома на некоторое время, сказав, что работы продвигаются медленно и его присутствие там без надобности. Я сделал вид, что принял эту отговорку, хоть и осознавал, что он с места не сдвинется до окончания слушания Седрика и его размещения в реабилитационном центре. В выходные он предложил отобедать вместе в Хогсмиде — идея, за которую я был обеими руками «за». В свою очередь, я попросил его настоять на том, чтобы меня отпустили к себе: валяться в палате всю ночь не было никакого желания. Синяк не казался мне чем-то существенным, да и каждый раз видя Помфри, я замирал кроликом перед удавом — и, похоже, она это поняла, — ожидая, когда же начнутся расспросы о зельях. Возможно, стоило бы самому разрешить недопонимание, но явно не сегодня и не завтра. Тем не менее от учёбы я был освобождён на два дня — через неделю ровно должны были начаться экзамены.       Тогда мне будет не до отдыха.       С Роном и Гермионой мы буквально столкнулись лбами: я спешил и они спешили мне навстречу. Взволнованные бледные лица и крепкие объятья, которые вновь напомнили мне о моей временно больной спине, но в то же время позволили вернуться в колею своей обыденной жизни после сумасшедшего круговорота событий. Видимо, Драко не стал вдаваться в подробности, за что я был ему благодарен, потому что их расспросы начались с моего голодного обморока: «Это всё Том, да?»       Надо заметить, что я не соврал, подтвердив чужие догадки: причиной отсутствующего аппетита и в самом деле являлся Том. К моему облегчению они не стали вновь обсуждать наши с ним непонятные отношения — мне было не до этого, — но зато я с притворным интересом и сочувствием слушал о том, что на повестке дня было другое весьма интересное событие: Диггори покидает стены Хогвартса. Причины тому называли разные: кто-то говорил, что его собираются исключить, потому что он в пьяном состоянии завалился в кабинет своего декана — Помоны Стебль — и начал приставать к ней, кто-то — что Седрик торговал травкой в школе и был пойман с поличным старостой факультета, а кто-то — что его отец собирается переехать во Францию и просто забирает сына с собой… Версии чередовались, и ни одна из них не касалась меня, но зато я сразу понял, что не хочу сейчас рассказывать друзьям о том, что случилось, и вновь это переживать.       Я слишком устал за этот день, хоть и проспал большую его часть, и мне было необходимо оставить произошедшее где-то там, за задворками сознания, забыть как страшный сон и перелистнуть страницу.       Когда я наконец прокрался в спальню — разговаривать сейчас также не хотелось, а любопытствующих, скорее всего, собралось немало, — скинул на стул мантию и открыл ящик, ручка недовольно дрожала, едва ли не подпрыгивая на месте, словно жалуясь, что я оставил без внимания своего собеседника на столько времени.       Лорд Волдеморт: Прости, что не написал вечером. Случилось нечто непредвиденное.       Лорд Волдеморт: Как дела у моего маленького гения?       Лорд Волдеморт: Ты злишься или мне стоит ожидать очередной сенсации в разделе изобретений Ежедневного пророка?       Лорд Волдеморт: Ты ведь не наказываешь меня своим молчанием? Это жестоко, Чу.       «У моего маленького гения».       Сердце не должно было замирать — чёрт возьми, я же собирался взять себя в руки! — но замерло, заставляя меня смаковать это ласковое определение «мой» и чужое волнение из-за продолжительного молчания.       Наверное, стоило гордиться, что отвлёк Тома от себя же самого, превратившись из досадного недоразумения в «нечто непредвиденное». Даже звучало это глупо.       Мы следовали негласному соглашению в этом смысле — переписывались перед сном чаще всего. Это был тот момент, когда я был свободен, а главное — он тоже. Стоило признать, что общение часто съедало и первый час ночи: время летело, и себя мне приходилось буквально отрывать от переписки, если Том не был тем, кто прощался первым.       Тем не менее его сообщения никак не выдавали существующих подозрений и поисков: каждую фразу вполне можно было отнести и к самому Кормаку, и к любому другому светловолосому волшебнику, попавшему под подозрение. Эдакая двоякость. Если вместо меня здесь бы сидел МакЛагген, он бы вздохнул с облегчением, осознавая, что Том ничего не подозревает, ошиваясь вокруг него, — даже есть некоторая ирония в том, что он обратился с этим именно ко мне, раскрыв свои намерения. Вот только выявленная легилименция не давала мне покоя.       Конечно, в прошлом году у нас был базовый курс окклюменции, но рассчитан он был на укрепление разума, во избежание путаницы сознания, тошноты и мигрени в местах, где воздействие ауры могло оказывать подавляющий эффект на психику, а таких мест было множество — тот же Запретный лес, к примеру. Окклюменция как таковая была факультативом, который можно было выбрать в следующем году — один из самых сложных предметов с преобладанием практики над теорией. Возраст был чистой формальностью: разумеется, все знали, что разум не крепнет волшебным образом к восемнадцати годам, но многие правила не могли избежать частичной абсурдности.       В связи со всем этим возникает закономерный вопрос: зачем Тому усложнять себе жизнь и пользоваться моими «услугами», когда он может проштудировать разум всех омег, подходящих под описание, самостоятельно и главное — намного быстрее?.. Само собой, часть из них овладела окклюменцией, но эта цифра была не столь значительной, а другая часть, не достигшая совершеннолетия, могла овладеть навыком, практикуясь самостоятельно — этого никто не мог запретить, — но всё же это было… странно.       Скрывающие сознание артефакты, в свою очередь, также были редкостью в школе — все они имели форму серьги и идентифицировать их было просто, а вот норма на этот счёт существовала абсурдная: нельзя было носить только одну, но пару — вполне. Поэтому если кто и покупал сие творение, то в Хогвартсе носил по одной в каждом ухе, что легко можно было заметить. Не сказать, что эти вещицы были пустышками, но артефакторы, ответственные за подобные творения, часто преувеличивали их мощь и, соответственно, завышали цену. Если же убрать напускной флёр, то эффективность артефактов была нацелена на укрепление уже существующих ментальных барьеров волшебника, владеющего окклюменцией не так хорошо, как ему бы того хотелось, — да, я изучал их, чтобы понять разницу. Мой же браслет, который, кстати, именовался «Змеёй атлантов», исходя из расшифрованных на внутренней стороне содержавшего его ларца гравировок, был уникальным в своём роде. Я так и не смог до конца определить всю последовательность наложенных на него чар, а с существующими пробелами было бессмысленно пытаться воспроизвести процесс создания.         История указывала на то, что артефакт носил один из придворных артефакторов, служивших последнему царю атлантов, правителю Атлантиды — мифического острова-государства волшебников. Теорий насчёт её падения было несколько, и одна из них гласила, что придворный оказался отступником, замыслившим недоброе: погрузить остров под воду, отделив его от всего остального мира, по этой причине поднять восстание и занять трон. Вынашивая свой хитроумный план, он прятал свои мысли с помощью сего артефакта, который сам же и создал из праха русалок, таинственного орихалка — латуни — и слёз морского дракона — хризолитов. После исчезновения Атлантиды самого предателя, как и браслет, прозвали «Змеёй атлантов»; его казнили, а вещицу, посчитав проклятой, запечатали в ларце, погребя под дворцом правителя, ставшего его хранителем.       Интерпретация этой истории, как и любого другого мифа, была двоякой: иная трактовка допускала, что придворный был начальником стражи царя и, прознав о том, что маглы планируют напасть на волшебников, предложил, благо магия позволяла, перенести остров под воду, избежав ненужного кровопролития. Когда правитель отказался, желая указать маглам на их место, тот рискнул пойти против царской воли. Закончилось всё точно так же: казнью волшебника, ставшей фатальной ошибкой. Начался хаос. Без магии Змея вода стала постепенно, год за годом, затапливать город, а сам царь не мог ни поднять его на сушу, ни остановить надвигающуюся катастрофу. Атланты покинули остров и разбрелись кто куда, а царь, обезопасивший свой дворец, был убит собственной охраной. Конец.        Также существовала романтическая версия событий — куда уж без этого, — но я предпочитал вторую, даже будь царь и его страж возлюбленными, предавшими друг друга.       Вот такая вот легендарная вещь была скрыта под моим носком — прятать его там вошло в привычку ещё в доме Дурслей. В действительности место артефакту было в Отделе тайн, после которого тот бы попал в музей. Однако, будучи двухгодовалым карапузом, я стащил браслет из кабинета отца, посчитав его игрушкой: ходил и гремел им по всему дому, будто погремушкой, — так это описывал Сириус. К счастью, угрозы тот не представлял, а сломать его было мне не под силу — кажется, что я даже успел его погрызть и обсосать. В общем, браслет пытались и забрать, и заменить, но Сириус говорил, что я всегда каким-то образом знал, где тот находится, и пытался до него добраться — именно так я в столь раннем возрасте взобрался на метлу впервые. Родители посчитали, что я невольно установил с ним связь — как с палочкой, — и поэтому повременили с оформлением и отправкой ценности. А затем просто не успели сделать это: «Змея атлантов» стала их последней находкой и тем, что они оставили после себя и мне, и целому миру. Обнаружение артефакта должно было стать сенсацией и увековечить имена Лили и Джеймса Поттера. С одной стороны, я не задумывался о его передаче до тех пор, пока не стал жить с Сириусом, с другой — Сириус отговорил меня от этой затеи, будто замечая, что, расставаясь с браслетом, я расставался с частью себя самого и родителей. «Как ты думаешь, кому бы они его оставили, будь у них возможность высказаться сейчас? — спросил он тогда, открывая ларец и будто соблазняя меня его содержимым. — Незачем приносить эту жертву: их имена и без того навсегда останутся в учебниках по истории, Гарри».       Я не стал спорить с ним, втайне желая, чтобы он оказался прав: это позволило бы мне прикарманить историческую ценность и спать со спокойной совестью. Что я и сделал впоследствии, тогда ещё не представляя, насколько сильно мне это пригодится в будущем, когда моими стараниями появится марка The Chosen One. И когда один настырный староста устроит «охоту» на меня же.       В любом случае серьёзным препятствием для Тома являлись лишь одногодки и студенты постарше, самоучек сильному легилименту нетрудно было обвести вокруг пальца, отвлекая их внимание, но Кормак не подходил ни под одну из категорий — серёжки он тоже не носил, разве что постоянно поддерживая на них маскирующие чары, но к чему такая скрытность?       К сожалению, возможности использовать легилименцию, чтобы глянуть на него глазами сознания и прощупать, у меня не было. Однако, могло статься, что заинтересованность Гриффиндором была обусловлена тем, что остальные факультеты Том проверил. Интересно, каким образом он отсеивал тех, кого легилименция не брала? Вряд ли шантажируя каждого из старост и заставляя рыться в чужом грязном белье.       Я нахмурился, постукивая ручкой по бумаге.       Стоило ожидать, что, когда проверка закончится и Том останется с носом, подозрение падёт на всех омег в школе, разумеется, если он продолжит играть в детектива втайне от меня.       Неужели ему не лень?       Ответ лежал на поверхности: не-а, не лень. А я в случае расширенного поиска сам себя подставил. Снова. Моя абсолютная ментальная защита для легилимента, как красная тряпка для быка. Особенно если Томом движут азарт и упрямство, мол, найду во что бы то ни стало.       Открывая тетрадь, я вздохнул.       Чу: Я не злюсь. Прости, совершенно не вовремя меня посетило вдохновение, слишком уж много забот теперь с этим телефоном. Ещё и экзамены. Подожди… Ты сказал «мой»? С каких это пор я «твой»?       Улыбка невольно коснулась губ.       Слова не отображали эмоций, но могли их передать, а Тома нельзя было назвать невнимательным к подобным деталям, как и меня. Я так считал, по крайней мере. Обманул ли он меня намеренно или же это был самообман — тот ещё вопрос.        Я прилёг, потерев веки и зевнув, чтобы тут же спохватиться и поспешно добавить:       Чу: А что за непредвиденное обстоятельство заставило тебя забыть нашу с тобой традицию?       Отложив тетрадь в сторону, я вздрогнул, когда ручка мгновенно задрожала, скатываясь с обложки.       Лорд Волдеморт: Раз только я в курсе твоей гениальности, значит, ты только мой маленький гений.       Вот опять… Что это? Простая логика? Типа причинно-следственная связь? Или флирт?       Лорд Волдеморт: Ничего особенного. Просто спасал мир в очередной раз, а заодно вызволял юных принцесс из лап злодеев.       Вскочив, я чуть не стукнулся головой о полку над изголовьем кровати и скривился — спину неприятно потянуло.       Ничего особенного? Это я-то принцесса?!       Чу: А принцесса успела тебя поблагодарить за спасение?       Лорд Волдеморт: Принцессы вообще создания весьма неблагодарные, но я ведь спасал её по доброте душевной, а не ради вознаграждения.       Ага, по доброте душевной.       — Знаю я, каким добреньким ты у нас можешь быть, — проворчал я, взъерошивая волосы, и случайно зацепил очки, чуть не сорвав их с лица.       Чу: Ты мог бы потребовать поцелуй. Вряд ли бы она отказала чмокнуть тебя в щёку.       У меня вырвался злобный смешок, когда знак вопроса был поставлен:       Чу: Или она была не столь симпатичной, чтобы считать это наградой?       Ну же, скажи это. Назови принцессу жабой.       Лорд Волдеморт: Боюсь, эта принцесса мне бы ухо откусила, уж очень у неё воинственный вид временами.       Я растерянно моргнул, поднося перо к губам и покусывая кончик.       С каких пор у меня воинственный вид? Мне всегда казалось, что со стороны я выгляжу несколько дурашливо. Хотя, может быть, я и смотрел на него волком, но разве это было не ожидаемо?       Чу: С чего она невзлюбила своего спасителя?       Усмехнувшись, я нервно дотронулся до очков, возвращая их на место.       Лорд Волдеморт: Кто ж знает, что у принцесс на уме.       Чу: А как же поверженный враг?       Лорд Волдеморт: Сплошное разочарование. Враг оказался жалким трусом.       Опасно было продолжать расспрашивать его, а сменить тон с шутливого на серьёзный я не мог: пока что круг лиц, прознавших о ситуации, был весьма ограничен.       Чу: Не знал, что тебе присуща рыцарская доблесть.        Лорд Волдеморт: Не знал? Мне даже стало немного обидно, что ты был такого низкого мнения обо мне.       Это тоже шутка?.. Он ведь ничего не понял?       — Чёрт, — я нервно потеребил край страницы.       Каждый наш разговор стал опаснее дуэли.       Чу: Ответишь мне на вопрос?       Лорд Волдеморт: Как и всегда, маленький гений.       Пальцы стали деревянными; я совсем не понимал, зачем собираюсь это спросить. Чтобы тему сменить? Интереса ради? Любопытство взыграло? Нервы решил пощекотать себе?       Чу: Я тебе нравлюсь?       Лорд Волдеморт: В каком смысле?       Чу: Во всех смыслах…       Давай же, Гарри, смелее.       Чу: И в романтическом тоже.       Отбросив причину всех своих проблем в сторону и схватив подушку, я положил её себе на лицо и надавил, то ли вдыхая и медленно выдыхая, то ли собираясь задохнуться от смущения. Кататься по кровати и хрюкать мне было категорически запрещено — этот новый Том не добьётся от меня такой реакции.       Ручка глухо зарычала — именно рыком мне это и показалось.       — Я не собираюсь читать ответ, — пробубнил я, сильнее прижимая свой щит к лицу. — Ответ ничего не изменит: он всё равно говнюк. Ничего не изменит… Не изменит же? Говнюк, говнюк, говнюк.. Говнюк и выскочка, и вообще…       Отчаянно замычав, я стремительно сел и, отбросив в сторону подушку, схватил ручку. Когда я склонился над первым раскрытым листом, спина снова болезненно заныла, будто жалуясь на своего неугомонного хозяина, который противоречил сам себе, приближая ручку к бумаге и отдаляя её, пока резко не ткнул, зажмурившись.       — Открой глаза… Давай, — я приоткрыл один, закусив губу до боли, а потом и второй.       Лорд Волдеморт: Занимательный вопрос ты задал и ответа, конечно же, не знаешь. Интересно, что бы означало «я бы разложил тебя на столе рядом с твоими инструментами»?       Дыхание спёрло. Я смотрел на эти строки и сдерживал из последних сил желание начать или прыгать, или дрыгать ногами, или прыгать, дрыгая ногами, что, безусловно, скажется на моей бедной спине и выставит меня полным идиотом перед… Ну самим собой, хотя бы.       Но… чёрт! Мне не пришло в голову, что это было то иное разложить. Да он сказал это неделей ранее, но я не совсем понял, что значит, что он бы меня разложил? Разложил… как? То есть я подумал, что это шутка такая, дескать, я бы тебя положил на твой стол рядом с инструментами… Разложил бы, как я раскладывал свои инструменты, приступая к работе. У меня же было много инструментов в моей мастерской и стол такой огромный был, и хаос далеко не творческий...       Лорд Волдеморт: Только намёки ты игнорируешь, на свидание идти по каким-то причинам отказываешься… Как мне ещё это донести?       Это правда или очередная ложь?       Чу: Я просто ещё не готов.       Лорд Волдеморт: Может, я просто тебе не нравлюсь?       Чу: Нравишься!       Вот кто меня за язык-то тянул!       Вновь распластавшись на постели, я бездумно смотрел в потолок.       Чувства смешались, как и восприятие Тома. Мне хотелось написать ему, что такой, каким он предстаёт передо мной, это не настоящий Том Риддл… Что он притворяется или пытается казаться лучше, чем есть на самом деле. По сути, мы оба притворялись другими людьми. Может быть, это справедливо? Не будь у меня проблем, чтобы встретиться с ним лично, я бы пошёл, а потом Том бы познакомил меня с настоящим собой: тем, у кого вместо языка жало.       Подняв тетрадь, я ткнул ручкой, наблюдая, как формируется очередное сообщение:       Лорд Волдеморт: Ты боишься, что я раскрою кому-то твою тайну, если увижу лицо?       Это была самая меньшая из моих проблем сейчас, наверное.       Чу: Боюсь, что мы разочаруемся друг в друге.       — И я уже разочаровался, чтоб ты знал, — проворчал я, словно в отместку за эту непонятную беседу, вылившуюся во внезапные откровения, которые сейчас были излишними.       Возможно, мне бы хотелось, чтобы он сказал: «Нравишься? Да ты с ума сошёл, маленький гений?» На этом бы всё прекратилось.       Но, раз начал, стоило быть откровенным. В пределах возможного, естественно.       Чу: Я бы не хотел, чтобы всё это закончилось катастрофой, Том. Возможно, тебе сложно будет это понять, но наши беседы — отдушина для меня. То, чего я жду и что делает меня счастливым. Наши разговоры, ты... это не разделить, наверное. Мне нравится проводить с тобой время хоть так. Ты понимаешь меня с полуслова, и я... Мне просто страшно, что ты взглянешь на меня по-другому, страшно, что однажды моё сообщение останется без ответа…       Я боюсь, что ты отвергнешь меня.       Пальцы дрожали, и я крепче сжал ручку, быстро сглатывая сформировавшийся ком в горле.       Лорд Волдеморт: Когда мы встретимся лицом к лицу, когда узнаем друг друга иными способами: визуально, магически, на ощупь, на вкус… восприятие окончательно изменится. Но разве это означает, что мы должны обязательно разочароваться? Разве то, что ты уже мне нравишься, а я — тебе, не показатель?         Звучало это мило, но…       — Посмотри на себя, Поттер, — протянул он со смешком, — а теперь посмотри на меня. — Конечно, это можно выставить актом благотворительности, — его взгляд вновь стал оценивающим.       Увы.       Чу: Я не готов, Том. Прости.       Лорд Волдеморт: И что же ты тогда предлагаешь? Переписываться до старости лет?       Внутри что-то ёкнуло.       Чу: Пока ты будешь хотеть или пока не найдёшь себе пару... Вряд ли он или она одобрит подобное общение.       Лорд Волдеморт: Я уже нашёл.       Нашёл?       Сердце отбивало барабанную дробь. Сев, я медленно положил тетрадь на колени, всматриваясь в эти строчки.       Чу: Тогда зачем ты всё это рассказываешь мне, если нашёл… Давай просто забудем. Я ничего не спрашивал, ты ничего не отвечал. Будем общаться как раньше.       Лорд Волдеморт: Затем, что этот омега видеть меня не желает, а я не представляю себе отношения только на бумаге.       Зачем он меня запутывает?..       Лорд Волдеморт: Маленький гений, ты ведь всё знаешь, поэтому ответь мне, почему так, если я ему нравлюсь?       Потому что всё сложно, чёрт возьми!       Оставив тетрадь в стороне, я накинул на неё подушку и неторопливо слез с кровати, подцепив пальцем мантию-невидимку.       Без двадцати минут десять.       Мне и моей спине была жизненно необходима горячая ванна, а моим мыслям — пузырьки, умиротворяющая цикличность витража с расчёсывающей себя русалкой и время…       А ещё я просто не знал, что ответить на его вопрос.