The Chosen One

В твоём разуме пробуждается голод — Он продолжает вертеться и превращаться в эхо желания. Хочешь попробовать, увидеть и выпить из моей чаши? Ты не можешь передохнуть, не можешь отказаться — Я спряду нить из серебра и повешу на неё все звёзды, что ты найдёшь. Я буду двигаться, создавать для тебя ритм, Бормотать на иных языках, пока ты слушаешь — Слушаешь и грешишь. Вольный перевод machineheart — Speak in Tongues

      — У тебя есть секрет или история, которой бы ты хотел поделиться со мной, и если есть, то какая? — слава Мерлину, этот вопрос не выпал мне.       Хотя... формулировка включала желание — если желания делиться секретом личности Чу не было, то я был не обязан это делать. И вообще: если ничего не хотелось рассказывать, можно было просто ответить, что такого нет.       — Ты ничего не забыл?.. — напомнил Том с выжидающим выражением лица.       — Папочка, — выдохнул я.         Нет, конечно, ничего страшного в этом нет… Кроме ощущения пылающих кончиков ушей. Хорошо, каждую фразу не нужно заканчивать этим словом, как в случае с «мяу».       Том расплылся в одобрительной улыбке и задумался, скосив взгляд в сторону. Сделав глоток, он поставил стакан и провёл кончиком пальца по краю, описав несколько кругов. Едва различимый звук защекотал мои нервы. Мне стало любопытно, будет ли это что-нибудь из того, что он мне уже рассказывал. Наши разговоры всегда балансировали на грани правды и лжи: я был не совсем уверен, насколько это личное — всё то, что он рассказывал мне. А сам делился с ним весьма избирательно, хотя о главном своём секрете я всё же рассказал с удивительной для себя лёгкостью, сам не знаю почему. Может, мне хотелось узнать, как он на это отреагирует, а может, я просто хотел казаться в его глазах «особенным» — особенным, но не в негативном ключе.       — Когда во мне только начал просыпаться дар легилименции, я не совсем понимал, что со мной происходит, — Том посмотрел на меня и вновь опустил взгляд. — То, что я считал снами, оказалось чужой реальностью: прошлым и настоящим других людей. Я невольно создавал связь с теми, кто был поблизости — с соседями, родственниками, клиентами, которых принимала мама у себя в кабинете, — он стукнул ногтем по краю стакана, будто отбивая ритм. — Напротив нашего дома жили двое волшебников: Мэр Гастингс и Дрю Борман. Старики никогда не ладили между собой: пудель Гастингса вечно копал под забором, проникал на лужайку Дрю и портил тому грядки. Тогда Борман зачаровал забор, и, когда собака попыталась в очередной раз выкопать себе лаз, её шибануло чарами. Борман перетянул её на свою часть и похоронил в лесу. Мэр же подумал, что пудель сбежал: калитка оказалась открыта. Спустя месяц тот обратился к моей матери: собирался судиться из-за забора, — Том хмыкнул. — И я рассказал ему, где похоронен его Шелби, думая, что это был всего лишь сон. Судились они ещё и из-за собаки в конце концов. Подобное происходило несколько раз, и мама решила, что у меня открылось третье око. Она отвела меня к прорицательнице. Безусловно, та намучилась со мной, пока не поняла, что око моё закрыто и открываться в ближайшее время не собирается, а узнаю я обо всём из чужих воспоминаний, а не по велению судьбы.       Не сдержав улыбку, я представил, как Том медитирует, пытаясь увидеть будущее, а вместо этого видит, что гадалка съела на завтрак, и несколько озадаченно спросил:       — Но разве для столь тесного контакта не нужно заклинание?       — Не всегда, — покачал он головой, оставляя стакан в стороне. — У детей всё происходит по наитию, как и с волшебством. Формула же помогает обуздать и то и другое. Но позже её применение не обязательно.       — То есть ты можешь прочесть мысли, просто посмотрев на человека?       — Установив зрительный контакт, — кивнул он и, заметив мою растерянность, таинственно добавил: — Многие, когда слышат, что кто-то владеет легилименцией, начинают впадать в панику, считая, что легилимент только и занимается тем, что следит за их мыслительным потоком с утра до глубокой ночи. Что бы ты сделал, узнай прямо сейчас, что заперт в одном доме с легилиментом, способным увидеть все твои секреты, а на тебе нет браслета?       Во рту начало жечь, словно предупреждая, что я обязан выполнять требования.       — Для начала, мы не заперты, — покачал я головой. — И ты ведь не мысли мои читаешь, а образы. Ты сам говорил в ванной… Мне кажется, если всё так, то это должно сильно утомлять и умственно, и магически, и даже физически. В чём смысл копаться в голове первого встречного?       На его лице расцвела мягкая улыбка, которой я никогда раньше не видел.       — Что? — тихо спросил я.       — Что? — вопросом на вопрос ответил он.       Почему-то мне показалось, что Том смутился, хоть и не было никаких внешних проявлений этих эмоций.       Может, ему понравился мой ответ?       — Мой ход, — он поднял букет, в котором видимо поубавилось доступных вариантов, а действий, насколько я помнил, оставалось ещё четыре, и, покружив рукой над ним, с закрытыми глазами выбрал очередной язычок. — Любишь, когда тебя шлёпают по попе?       Том хмыкнул, вопросительно уставившись на меня, и я снисходительно протянул:       — Не знаю, папочка, — во второй раз это вылетело более непринуждённо, или мне показалось? — Меня никогда не шлёпали, чтобы понять, по душе мне это или нет.       — Ты даже не смутился, — вздохнул он с притворным огорчением, а я уже тянулся за очередным язычком, распространившимся вкусом мяты во рту.       — Смог бы ты зарабатывать телом, если бы у тебя вообще не было денег? — поднял я на него насмешливый взгляд.       — Что ж, если мы говорим о состоянии сделать что-то, то, разумеется, смог бы, — ответил Том задумчиво.       — Ты уже даже цену себе назначил — сто галлеонов в час дороговато, тебе не кажется?       — Какая осведомлённость в том, что касается расценок, — заметил Том, но возразить мне не позволил, продолжив: — Заведения бывают разного уровня. Само собой, меня бы взяли в элитный клуб. И, к слову, там могло бы произойти всё то, о чём ты себе нафантазировал в кабинете Помфри.       Моё веселье тут же обернулось толикой подлинного возмущения:       — Сколько можно тебе говорить, что я не фантазирую о борделях…       — В таком случае кто твой партнёр в этих фантазиях, если не какой-то безликий альфа, м? — легко подловил он меня, заставив на мгновение потерять концентрацию.       — Это против правил.       — Явно не Диггори, и уж точно не Малфой.       — Прекрати, — попросил я тихо, настороженно наблюдая за ним.       — Ну же, Поттер, у любого есть свои предпочтения.       Мне не нравилась эта игра в угадайку: чего толку отрицать, что Том появлялся в фантазиях множества школьных омег. До этого легко додуматься и ещё проще предположить.       Достав очередной билет судьбы, я протянул ему:       — Не тяни, папочка.       Но вместо того чтобы взять рукой, он склонился, раскрыл губы, меж которыми исчез шоколадный язычок — чёрт возьми, да он насадился на него ртом! — и откусил прямо так, не сводя с меня немигающего взгляда.       Рука задрожала, пальцы дрогнули, и я резко отнял руку — не хватало ещё проткнуть ему нёбо палкой от неожиданности.       — Веришь в любовь с первого взгляда? — отклонился он назад, словно ничего не произошло.       — Верю, — ответил я машинально и тут же замотал головой: — Нет, не совсем.       — Так веришь или не совсем? — усмехнулся Том.       Я сдался.       — Разумом я понимаю, что так не бывает, но хочется верить… И это глупо, признаю.       — Позволь мне угадать, — чуть приподнялся на локте Том. — Ты думал, наверное, что всё вокруг проходящее, а отношений у тебя нет, потому что ещё не пришло время, но когда-нибудь кто-нибудь посмотрит на тебя, а ты — на него, и вас пронзит стрела Купидона?       Ощутив предательский румянец, я тряхнул головой.       — Так пронзила уже? — уточнил Том.       — Эти вопросы не засчитываются, папочка.       Теперь уже поспешил я. Стремительно засунув шоколадку в рот, я позволил себе насладиться вкусом клубники и сливок — всё же тот был божественным.       — Имеет ли для тебя значение «размер»?       Поспешишь — людей насмешишь.       — Конечно же, размер важен для меня: у каждого есть свои предпочтения, — невозмутимо ответил он.       Размер чего? Самого омеги или его члена?.. Или чего-то другого? Может, размер ноги, чёрт возьми!       — О каком размере речь? — сощурил я глаза.       — Это также не засчитывается: на мои дополнительные вопросы ты не отвечаешь, — пожал Том плечами, выуживая из-под шуршащей уже изрядно помятой бумаги очередной язычок.       Любопытство меня в могилу сведёт.       — Ладно, папочка… В следующий раз я отвечу на уточняющий вопрос, если ты ответишь сейчас.       Том вскинул брови, насмешливо прокомментировав:       — Какая любопытная заинтересованность в вопросах размера. Но, если ты пропустишь следующее уточнение, снимешь с себя… свитер, например.       Я лишь кивнул в ответ — просто отвечу и всё, даже будь там что-нибудь пошлое. После рассказанной фантазии сложно было представить что-то более смущающее.       — Мне не нравятся субтильные омеги, — пояснил Том, следом за чем протянул задумчивое «гм» и добавил: — Если говорить о телосложении, то Кормак, к примеру, мне по вкусу.       Меня тут же окатила волна злости и разочарования. МакЛагген действительно был на голову выше того же Криви и хрупким или миниатюрным его назвать ну никак было нельзя. Он скорее был жилистым.       — Обязательно было упоминать его сейчас? — не выдержал я и невольно облизал губы, поняв, что совершил ошибку.       — Ревнуем мы тоже по-настоящему? — вскинул он брови, но тон всё ещё оставался ироничным.       Я мысленно чертыхнулся и будто наяву услышал:       «Он же сам сказал: ради провокации… С помощью Кормака он заставил тебя согласиться на эти отношения и даже добился того, что ты сам изменил условия…»       А что, если допустить всего на секунду, что Том в курсе?       Всё. Секунда прошла, а странные ощущения — нет.       Да что же это такое?..       — Какая ещё ревность, папочка? — попытался я сделать вид, что меня ничуть не тронул его комментарий. — Просто, раз мы играем в свидание, мне кажется, что упоминать других омег при мне… неправильно. — Подняв взгляд, я неторопливо и даже медитативно, будто смакуя каждое слово, произнёс: — Когда ты расспрашивал меня, я же благоразумно промолчал о том, что предпочитаю коренастых блондинов, как, к примеру, Андерсен.       — Олаф?       Я кивнул, пытаясь выглядеть «томно», а выглядел, скорее всего, придурковато.       — Безусловно, он не твой тип, — покачал головой Том, и моя поддельная мечтательность заменилась весьма реальным раздражением.       — Разве не мне решать, мой он тип или нет?       — Действительно, Гарри, это тебе решать, однако я уверен, что ты выбираешь по каким-то иным критериям. Это явно не цвет волос, глаз и не телосложение — не внешность в общем.       — Трелони бы гордилась, — хмыкнул я. — Папочке так нравится гадать?       Я был готов приложиться головой об пол.       Моё мысленное «тебе так нравится гадать?», нёсшее язвительный характер, превратилось в нечто непристойное и, в отличие от прежних попыток, кажется, томное.       — Уверен, что внутренние качества более важны для тебя, но всё же должно быть нечто осязаемое… — продолжал Том, игнорируя мой грозный взгляд. — Может, осязаемое, но необъяснимое для восприятия? Тембр голоса? — понизил он свой, и я ощутил внутреннюю дрожь. — Что могло бы пробудить в тебе желание с кем-то познакомиться поближе, Гарри?       И вот опять… Простое любопытство или вопрос с намёком?       Я отчётливо помнил тот адский для всех старост день, когда мы находились в Большом зале. Было слишком шумно по вине только что прибывших групп учеников из других школ, и нам предстояло руководить всем этим хаосом, помогать им освоиться и поддержать. Том подходил к каждому из старост и давал какие-то указания… Подошёл он и к нам с Луной.       «Поттер, не дрожи ты так. Это всего лишь кучка взбудораженных экскурсией детей. Они не кусаются, — раздался его шёпот над моим ухом. — Посади их в конце стола, а Безголовый Ник сам развлечёт малышню какой-нибудь историей…» Дальше я уже не слушал: был полностью поглощён своими внутренними ощущениями. Мой пульс участился, ладони вспотели, во рту стало сухо, а низ живота сладостно потянуло. Это было не возбуждение, а нечто иное: если можно было бы как-нибудь попытаться описать своё состояние в нескольких словах, то это звучало бы именно так — быть пронзённым стрелой Купидона. Что являлось верхом идиотизма, как мне казалось до того дня.       — Не знаю, — ответил я честно.       Это действительно было так: я до сих пор не знал, почему обратил на него внимание. Точнее, видел я его всегда, но разглядел именно после того случая. Может, его голос, может, сами слова, позволившие мне перевести дыхание и подступиться к мелким монстрам из Дурмстранга, может, внимание — никому другому он вроде не шептал ничего подобного тогда, — может, мифические феромоны.       — Ты бы назвал полностью противоположный образ из вредности, — изрёк предмет моих дум вкрадчиво. — значит, это высокий поджарый брюнет.       — Из вредности?         — Ты постоянно вредничаешь, Поттер, — улыбнулся Том. — А сейчас не пытаешься отрицать, что я прав. Выходит… я прав, — хлопнул он в ладоши, будто всё решил и за меня, и за себя.       Ну и что? Мало, что ли, высоких брюнетов в школе?       — Твоя очередь, папочка, — вздохнул я обречённо, указав глазами на букет.       Том осклабился, будто чем-то сильно довольный, и буквально заглотил шоколад.       — Что ты думаешь о браке?       …И очередной вопрос.       Я нервно покосился на оставшиеся язычки.       Вот будет веселье, если все четыре действия выпадут мне, мол, пляшите на одной ноге в позе, жуя без рук, изображая пьяного и крася губы помадой.       — Мне кажется, — начал я, сипло кашлянув, — что это ответственный шаг и что я слишком молод, чтобы думать об этом всерьёз.       Горечи во рту не появилось — хоть на этом спасибо.       — То есть в твоём будущем через десять лет рядом с тобой никто не идёт рука об руку? — уточнил Том, заинтересованно склонив голову.       — Разве такое планируют наперёд? — помахал рукой я. — У меня даже парня-то нет, чтобы начинать думать о браке.       Том усмехнулся:       — О других омегах, значит, говорить на свидании неправильно, а отрицать моё существование — вполне?       Я сощурил глаза, тряхнув головой:       — Ты прекрасно понял, что я имею в виду, — и потянулся к букету.       Одно дело — делать, будто всё по-настоящему, другое — говорить о будущем, будто это так.       — Как ты можешь так со мной поступать? — прошелестел Том, разумеется, не без ехидства во взгляде. — Поразительно, что среди твоих прозвищ нет сердцееда.       Мне показалось, ещё мгновение — и я покажу ему язык.       — Пончик-сердцеед — разве ты не слышал такую комбинацию?       — Стесняюсь спросить… — ухмыльнулся он.       — О чём именно?       Том и стеснение стали для меня понятиями несовместимыми.       — Ты пончик, который круглый и с начинкой, или тот, что кольцеобразный и, следовательно, пустой внутри?       Это какая-то очередная сложная метафора?..       Недоумевающе моргнув, я вздохнул, мысленно махнул на него рукой и опасливо потянул розовую палочку, извлекая очередной подарок — или наказание — судьбы.       Рот наполнился вкусом ванили и кофе.       — Папочка, ты думаешь обо мне, когда меня нет рядом? — вопрос прозвучал чуть сипло.       Определённо, я не привык столько говорить, сколько говорил сегодня.       — Постоянно, — кивнул Том, залпом допил содержимое своего стакана и глянул на меня поверх него, едва ли не проворчав: — Мне не даёт покоя твоя дырочка.       …Дырочка?       — Что?..       Я впал в ступор не столько из-за смущения, сколько из-за быстрого, но острого, укола стыда, породившего другое неуместное чувство, тяжестью скопившееся кое-где — кошмар! — а Том как ни в чём не бывало добавил:       — У тебя сейчас пар из ушей пойдёт, — усмехнулся он, встретившись со мной взглядом. — Так у моего пончика есть дырочка или нет?       Я громко и показательно фыркнул.       Пар из ушей — это ещё пустяк. Интересно, какое сейчас у меня лицо?       Мне казалось, что я никогда не был так экспрессивен и открыт, как в этот самый момент, одним лишь взглядом показывая, что я о нём и о его дебильном вопросе думаю.       — Несколько тысяч клеток мозга были зверски тобой убиты, папочка, — напомнил я, посмотрев на вновь пополнившийся стакан, — и вот он результат. Скажем, налицо.       — Считаешь, что только идиоты едят пончики с начинкой, Гарри? — поинтересовался он с толикой скепсиса.       Я проигнорировал его вопрос, уже демонстративно махнув рукой, и аккуратно развёл бумагу, пересчитывая язычки. Их осталось всего десять: четыре действия и шесть вопросов. А прямо на моих глазах Том забрал себе десятый, оставляя всего девять.       Мне стало как-то тревожно, и я даже поёжился, покрепче вцепившись в подушку на коленях.       Чёрт. А может, не надо?.. Нет… Нет, с одной стороны — это даже хорошо: игра скоро закончится. С другой — ужасно. Ещё бы узнать, что там за вопросы и действия остались, чтобы понять, в какой момент бежать в туалет по уважительной причине.         — Действие! — разнеслось мычание Тома, всё ещё держащего конец палочки во рту. — Ты должен сесть ко мне на колени и сидеть так десять минут.       Я содрогнулся всем телом и, кажется, даже душой, уставившись на него широко раскрытыми глазами.       — Отказываешься? — насмешливо уточнил Том.       — Я… — рот наполнялся слюной, будто в преддверии тотального звездеца, к которому я готовился. — Но… как? — выдавил я. — Ты же лежишь.       — Тоже мне нашёл проблему, — фыркнул Том и медленно сел, не сводя с меня странного взгляда, будто следящего за каждым моим движением в ожидании того, что я сбегу.       Сглотнув, я слегка приоткрыл губы и медленно выдохнул, потерев двумя пальцами переносицу.       — А если я откажусь? Сколько будет длиться эффект?       — Около пяти минут — я не засекал, — пожал он плечами. — Ну же, Гарри, неужто ты такой трусишка?       — На это я не поведусь, — покачал я головой, бегло улыбнувшись.       Том вытянул ноги и похлопал по коленям, словно приглашая.       — Напоминаю, что ты сам просил разыгрывать настоящие отношения, — заметил Том. — И сидеть на моих коленях — не самое страшное и постыдное, что может произойти между нами.       Схватив свой напиток, я сделал несколько больших глотков, осознавая, что мне понадобится куда больше, чтобы потушить этот пожар, чем коктейль и остатки воды в бутылке. А ещё я понимал, что Том был абсолютно прав: не стоило мне ввязываться во всю эту авантюру, чтобы теперь прикрывать тылы с такой непоколебимостью и усердием.       Это ведь всего лишь игра — что такого может случиться? Ну, отдавлю ему чуть-чуть ноги, зато будет знать, с кем связался... Да, он сам не выдержит и попросит слезть, когда конечности затекут. Ещё и причитать начнёт, что зря упорствовал, или обвинит меня, что я вешу тонну.       Мысленно хмыкнув, я представил, как Том ворчит, хлопая себя по коленям уже по другой причине, или катается по полу, пытаясь вернуть ногам чувствительность.       — Никогда бы не подумал, что мне придётся уговаривать омегу, — заметил он. — Ты убиваешь мою самооценку.       — Я не какой-то там омега, — фыркнул я и ощутил, как взмокла спина.       Припекать начало не по-детски. Лучше бы это была горечь — из-за неё хотя бы не казалось, что место крови занимает лава.       Оставляя стакан в стороне вместе с подушкой, я отодвинул очки подальше — не хватало только раздавить их в процессе — и неуверенно подполз к нему. А пока полз, чувствовал, что голова вот-вот взорвётся от прилившей к ней крови. Было ли это чёртово наказание или же румянец — чёрт его разберёт.       — И как мне?..       — Что как? — Том подтянул подушку, запихав её себе за поясницу, и откинулся на стену.       — Так будет неудобно, — озадаченно изрёк я и повернулся боком, не понимая теперь, каким образом мне устроиться.       Как раньше омеги на мётлах летали: боком?       — Я тебе что, Отец Рождество? — вскинул он брови и покрутил пальцем, заставляя меня повернуться: — Садись лицом ко мне.       — Так… — запыхтел я и буквально залез на него.       Раздалось сдавленное «ай», когда моё колено напоролось на кое-что существенное и, безусловно, весьма чувствительное.       — Поттер! — сквозь зубы воскликнул он, вновь вернув в обиход мою фамилию.       — Прости, — с нервным смешком выдохнул я и наконец-то сел.       А когда сел, понял, что ни капельки это не смешно и даже не забавно.       — Ближе, — резко подтянул меня за бёдра Том.       Я покачнулся от неожиданности, нервно ухватившись за его плечи, и мы оказались с ним нос к носу. Я мог различить тусклые, будто серебристые, крапинки в абсолютной черноте его взгляда и едва заметный шрам на подбородке, замаскированный в тени нижней губы.       Дыхание мгновенно спёрло. Мой мысленный стон не смог передать всех оттенков отчаяния, что я пережил за секунду.        Ну вот какого чёрта я послушал его?!       — Отсчёт пошёл, — улыбнулся плотоядно. — Твой ход, Поттер.