Ничего не осталось позади: Я сжёг мосты — Ярость утихнет, и твой образ растворится. Избавить мир от тебя — вот что мне нужно сделать. Так что часть меня хочет, чтобы ты исчез, Где бы ты ни был; Теперь я не хочу помнить. Ты, ты... не успеешь попрощаться И стереть всю причинённую тобой боль; Ты, ты... вечный повод для размышлений, Один толчок — и тогда ты умрёшь. Вольный перевод Unlike Pluto — JOLT
Мимо пролетали колонны, окна, канделябры, привидения, шарахающиеся от меня, словно это я был призраком, а не они. Я стрелой летел всю дорогу, не замечая, что было вокруг меня, пока не завернул за угол, больно проехавшись плечом по стене и резко остановившись перед арочной дверью. Та выглядела на удивление мрачно, или это мне так почудилось. Дрожащими пальцами я цеплялся за края мантии, одёргивая её раз за разом, и нервно оглядывался — идёт ли кто-нибудь, чтобы остановить меня? Может, мне самому стоило остановиться, развернуться и уйти, а затем забыть обо всём, как о страшном сне. Но, к сожалению, кошмары не забывались так просто, как показала практика, и этот был не исключением. Точка должна быть поставлена. Должна… Я сцепил зубы. Стук в дверь эхом прошёлся по пустынному коридору, вдали зашушукались несколько портретов, а клокочущая ярость придала мне сил, заставив забарабанить кулаком по деревянной поверхности и пнуть её ногой, словно я в свободное время подрабатывал коллектором. Его вообще могло не оказаться в спальне — теплилась внутри надежда, — но он всё же был там. Дверь раскрылась, и Том с толикой насмешливого удивления уставился на меня. Я не стал дожидаться, когда он задаст какой-нибудь дурацкий вопрос о причине моего появления здесь — мой сжатый до побелевших костяшек кулак уже летел по направлению к его лицу. Время словно замедлилось, его глаза хищно сощурились, а затем он резко отступил, перехватил мою ладонь и дёрнул за неё, заставляя шагнуть внутрь спальни.Тридцатью минутами ранее
— Может, ты спутал это с вдохновением? — аккуратно предположил я. — У меня было достаточно времени, чтобы всё осмыслить, Гарри, — Кормак потёр подушечкой пальца небольшую трещину на шероховатой поверхности камня. Кто бы мне рассказал, как это делается? Драко покинул нас, шепнув мне на ухо, что я в последнее время нарасхват и пора бы уже кое-что переосмыслить. Что это «кое-что» он не сказал, поднимая руки в шутливом защитном жесте — уж очень МакЛагген смотрел на него недобро — и отступил. Мы сидели во дворе Часовой башни на краю фонтана, и я пытался разобраться в чужих чувствах, когда в своих-то ничего не понимал. Мне, чёрт возьми, впервые признались в симпатии, и это должно было стать знаменательным событием. Какие бы чувства ни питал ко мне Седрик, признания от него я так и не получил, а о его поступке даже вспоминать было противно. Что до Драко, то это было похоже на ту же угадайку, а правильно ли я всё понял или нет, он так и не сказал. Как и Том, впрочем. Я сам выпросил признание и даже так, тот, кто ему нравился, был Чу, а не я, Гарри Поттер. Признание Кормака же было импульсивным и прямым — отчаянным, как мне показалось. Возможно, я бы ощутил себя польщённым — или что принято ощущать в подобных ситуациях? — но, откровенно говоря, был скорее озадачен и слегка взволнован тем, что под конец этого разговора мне придётся в каком-то смысле обидеть его отказом. Принять чужие чувства я не мог: собственные были слишком противоречивые и далёкие от его ожиданий, поэтому несправедливо было давать ему ложную надежду. Что ж, разговор выдался не самым простым. История Кормака была трагичной и поучительной даже для меня: осознание того, что всё это время я не видел дальше собственного носа, отзывалось горечью, а его откровенность — подкупала. Он словно сдерживался всё это время, а сейчас, имея возможность поделиться со мной всем тем, что накипело, никак не мог остановиться, захлёбываясь собственными словами. Если вкратце, о своей ориентации Кормак рассказал родителям, но, разумеется, у идеального сына должна была быть безупречная внешность, идеальная успеваемость, примерные друзья, правильная семья с альфой — никак иначе. Не то чтобы это было для меня каким-то открытием. Отца МакЛаггена я видел каждый год: тот с видом короля, прогуливающегося по своему замку, вечно был чем-то недоволен и ежеминутно раздавал советы, как улучшить то или иное в замке. «Дизайн перемещающихся лестниц давно устарел, Дамблдор. Медленно и неэффективно… Кто ж использует до сих пор картины с паролем?.. Квалификация некоторых профессоров оставляет желать лучшего, Альбус. Могу тебе порекомендовать кое-кого. Ты ведь знаешь, какие у меня связи в Министерстве?» Директор лишь благосклонно кивал и всё пропускал мимо ушей, ко всеобщему облегчению. Поэтому меня нисколечко не удивило то, что МакЛагген-старший столь же настырно лепит из сына «идеального» омегу в этом далеко не идеальном мире. Я негодовал лишь из-за того, что мы с Сириусом не сошлись во мнениях насчёт Атлантиды, а если бы он контролировал каждый мой шаг, заставляя соответствовать каким-то своим стандартам? Даже представить было сложно подобные отношения между нами — в душе тут же поднималась волна возмущения, — уж слишком я был самобытным во всех смыслах. Да и он тоже. Мне казалось, Сириус поседел бы раньше, чем уговорил меня, к примеру, одеваться следуя тому, что нынче модно, чтобы альфы больше обращали на меня внимание. Фу. По правде говоря, по этой причине мне было искренне жаль Кормака. МакЛагген-старший позволил ему развлекаться сколько душе угодно, но разрешение было специфическим: ни одна живая душа не должна была прознать о его нездоровых наклонностях. Что едва ли возможно в школе, да и вообще где-либо… Само признание уже выдало бы его, а что потом? Стирание памяти? Уговоры никому не рассказывать? Шантаж? Поэтому, к моему удивлению, как указал сам Кормак, под этим требованием подразумевались услуги съёмных омег, которым бы Кормак приплачивал за молчание, а так как тот, само собой, не мог так поступить и не собирался, то и разрешение было не чем иным, как обманным манёвром: видимостью. Про серьёзные отношения его отец и слышать не хотел, а обещания сохранить тайну ему было недостаточно — он нанял Кормаку учителя окклюменции. Ведь Альбус Дамблдор только и делает, что мысленно подсматривает за учениками во время распивания чая — как же мог МакЛагген-старший позволить, чтобы директор узнал, что сын дефектный? Не будь это всё столь абсурдно и печально, меня бы позабавило, что легилименты порождали почти что суеверный страх у волшебников любых возрастных категорий. В любом случае Кормак долго плясать под чужую дудку не собирался, к моему облегчению. Он хотел сдать экзамен на артефактора, открыть собственное дело и жить так, как сам того хотел, свободно любя. Конечно же, мне стало ясно, что он скрывал с таким усердием — не по своей воле, надо заметить, — но всё же странно было осознавать, что тем, кого он хотел свободно любить, был я. Каких-то предубеждений, как у МакЛаггена-старшего, у меня не было. Я спокойно относился к однополым отношениям и даже не задумывался на эту тему, но сейчас всё слегка изменилось и я не совсем понимал, что должен чувствовать, глядя на Кормака. Тем не менее с этим надо было что-то делать, и его желание поговорить со мной начистоту активно об этом сигнализировало. — Достаточно времени — это сколько? — уточнил я, расковыривая небольшой порез на мизинце. — Плюс-минус год. — Если ты не хочешь продолжать… — Я сам тебя позвал, Гарри, — покачал он головой. — Просто не знаю, с чего мне начать и интересно ли тебе это вообще. Наверное, сейчас было не время, но… — Если бы я знал… Мне казалось, тебе нравится Том Риддл, — опасливо изрёк я, следя за его реакцией. Кормак перевёл на меня озадаченный взгляд. — Почему? — Вы каждый вечер стали заниматься в библиотеке — что я должен был подумать? Мерлин, как же двусмысленно это прозвучало! Кормак склонил голову и понизил голос до шёпота: — Мне… гм, как бы это сказать, нужна была информация. А он всё обо всех знает. — МакЛагген прикрыл на мгновение глаза, а я мысленно уцепился за эту фразу: что это значит? — Конечно, это не единственная причина… Ох, — он внезапно хлопнул себя по коленям, нервно рассмеявшись. — Наверное, лучше сказать, с чего это началось, а то я сам запутался и тебя запутаю. Улыбка невольно расцвела на моём лице, и он замер, пристально разглядывая меня и тем самым заставляя смутиться от удвоенного внимания. Однако испытанное мною смущение разительно отличалось от того, что я испытывал в обществе Тома: оно было светским, если можно так сказать. То волнение, когда кто-то долго тебя рассматривает и ты хочешь дать понять, что это уже переступает все нормы приличия. Так и сейчас я кашлянул, а он тут же отвёл взгляд. Гарри Поттер и пятьдесят оттенков смущения. — Я наблюдал за тобой. Сначала просто из любопытства… — Кормак покосился на меня и тут же уставился в пустоту перед собой. — Когда мы переступили определённый возраст и мечтой каждого второго стало влюбляться, встречаться, бегать на свиданки, ты будто не заметил этого, — он вновь вздохнул, и это был столь печальный вздох, словно я не заметил именно его. — Альф ты игнорировал, да и бет тоже, кроме своих друзей. А так только с омегами был приветлив, а я просто хотел понять, случайность это или ты более расположен к… такому типу отношений. А пока пытался понять, сам не осознал, что постоянно ищу тебя взглядом, что твоё присутствие волнует, что использую любой предлог, чтобы поменяться с Невиллом местами и быть ближе, и… были ещё другие вещи, которые помогли мне понять себя и свои чувства, — на его щеках выступил румянец, и он поёжился, а мне не нужны были слова, чтобы понять, что это за «другие вещи». — Я действительно думал, что успею реализовать свой план; думал, что признаюсь тебе на выпускном… или чуть после, когда моя судьба будет в моих руках и я смогу предложить тебе хоть что-то. Если честно, я не знал, как спросить о твоих предпочтениях, — он нервно усмехнулся. — Просто подойти и задать вопрос в лоб? А если бы спугнул? А если бы ты начал избегать меня? Ты был моей музой, — его щёки слегка порозовели, — тем, кто давал мне сил идти к своей цели, не оглядываясь назад, но, если бы я потерял это, что тогда? — Ты делал это для меня или для себя? — спросил я. — Что именно? — Хотел стать артефактором и открыть собственное дело — это ведь неимоверно сложно, — пояснил я и чуть не добавил: «По собственному опыту знаю». — Ты так говоришь, будто всё, что ты делал и собирался сделать, было лишь для того, чтобы… признаться мне, а не потому, что сам того хотел, — пояснил я, и голос даже не дрогнул. Волнение частично отпустило меня, разве что напоминая о том, что мне нужно найти более-менее приемлемую форму отказать ему и при этом попытаться остаться в прежних отношениях. МакЛаггена, казалось, мой вопрос озадачил. — Что я мог бы предложить тебе сейчас? Прятаться по углам я не хотел: всё же это не является преступлением и не запрещено законом. Однако своего отца я прекрасно знаю и уверен, что он обо всём бы узнал и провёл бы воспитательную работу со мной, а вот с тобой… на тебя он попытался бы надавить и убрать с моего сверкающего пути, — пояснил он, мрачнея. — Поэтому я делал это для нас обоих. Естественно, я сам желал посвятить себя артефакторике ещё с детства. Только вот планировал работать с дядей… Но вряд ли тот будет рад нашему сотрудничеству и примет меня на работу после того, как всё всплывёт. Что-то я сомневался, что какое-либо давление стало бы эффективным в отношении меня, разве что могло быть опасно для «The Chosen One». Конечно, у отца Кормака были «связи», которыми он любил хвастаться направо и налево, но моим опекуном являлся Блэк. Я же, в отличие от МакЛаггена-старшего, хвастаться этим не любил, но прекрасно понимал расстановку сил. Рискнул бы тот связываться с тремя древними семействами волшебников, пусть я и остался последним представителем Поттеров? Как по мне, так лучше было бы закрыть глаза на мнимую «дефектность» сына и породниться — МакЛаггену-старшему это было бы выгоднее открытого конфликта со мной. — Твой дядя знает о твоей ориентации?.. — Нет, но он тоже консервативен до мозга костей… Я не уверен, что его реакция будет отличаться от реакции моего отца — этим я лишь спровоцирую очередной конфликт, а семейной драмы мне и без того хватает, — Кормак поморщился и вздохнул: — По-хорошему, я должен был сидеть тихо и не высовываться. — Тебе трудно придётся, если ты превратишься в его конкурента. Законом это действительно не запрещено, — я вздохнул, слегка отклонившись назад, — но ты и сам понимаешь, что предвзятое отношение людей — козырь, которым твой дядя может воспользоваться, чтобы усложнить тебе жизнь. Как и юный возраст. Многие люди сомневались, приобретать ли тот или иной артефакт, лишь потому, что за ним стоял молодой изобретатель, и самым обыденным вопросом было: «А оно не взорвётся?» — Знаю, Гарри, но разве я похож на человека, которого пугают сложности? — мягко отозвался он, усмехнувшись, и коснулся моей руки, а затем отдёрнул ладонь, будто постыдившись своего порыва. Казалось, МакЛагген даже не сомневается в моём ответе на свои чувства, распланировав наши счастливые жизни десятки лет наперёд. Меня это скорее забавляло и удивляло, чем возмущало. Я просто не мог разглядеть в его прикосновениях сексуальный подтекст, поэтому даже руку убирать не стал. То же самое происходило и с Драко, хоть осознание того, что я ему нравлюсь, скорее заставило переосмыслить все наши взаимодействия в поиске тех самых тайных смыслов, что он мог вкладывать в каждое прикосновение. И всё же, когда он ранее взъерошил мне волосы, я понимал, что, будь на его месте Том, ощущалось бы это совершенно иначе. — Ты ведь должен был понимать, что твои чувства могли остаться безответными, — опасливо начал я. — И что тогда? — Могли остаться? — переспросил он, и я мысленно чертыхнулся, уловив надежду в его голосе. — Это значит, что ты… — Я говорю гипотетически, — перебил я Кормака. — Ведь ты не знал с точностью, какие у меня предпочтения. — Я… я не знаю, — он отвёл взгляд, снова уставившись перед собой. — Конечно же, я думал об этом. — И? — И ничего, Гарри. Заниматься самоедством, когда ничего ещё не понятно, — не моё. Я не хотел сомневаться и ходить вокруг да около. Зато я отлично с этим справляюсь за нас двоих. — Но ты рискнул признаться, — парировал я. — Именно сейчас, когда ещё целый учебный год впереди до выпуска, и при свидетелях. — Потому что… — он оборвал себя на полуслове, заправляя за ухо прядь волос. Я мог любоваться им, но любование это было чисто эстетическим — праздником для глаз, — когда видишь нечто красивое и просто невозможно не смотреть. Уж не знаю, что мне хотелось сделать, но что-то да хотелось, чтобы разум перестал делать сравнения и ставить галочки, лишний раз доказывающие, насколько сильно я вляпался, но, к сожалению, не в Кормака. — Потому что что? — подвёл я его к ответу. Он вздохнул, закрыв лицо ладонями, и потёр его. — Это того стоило. — Я не понимаю… — повернулся я к нему. — Я приревновал тебя к Малфою, — фыркнул он, словно это было очевидно. Мда. Тот, на кого нацелен был этот жест, сейчас небось спокойно занимался своими делами, а ревновал у нас МакЛагген. Это было настолько бредово, что я вновь еле сдержал безрадостный нервозный смешок. — И я решил рискнуть, — поспешно изрёк Кормак, теперь уже нервно теребя браслет на запястье. — Вероятность того, что ты бисексуален была высока… — он осёкся, помрачнев, словно только что сказал что-то не то. — Ты просчитывал, какова вероятность?.. — Нет… То есть не совсем. Не просчитывал, хотел знать с точностью, — МакЛагген вновь уставился перед собой. — Я сказал тебе, что мне нужна была информация и что гадать я не люблю. — Поэтому ты обратил внимание на того, кто знает «всё обо всех», — заключил я за него, ощутив мимолётный озноб. — Что это значит? Нет, конечно, я понимал само значение фразы: легилимент вполне способен знать «всё обо всех». Но, кажется, мы пришли с Томом к выводу, что это довольно-таки сложно и хлопотно. Кормак замялся. — Ну, говорят, он может достать любую информацию. Шестерёнки в моей голове вновь закрутились с невероятной скоростью, и я вцепился в край фонтана. — Достать? В смысле как товар? — Да, — понизил голос Кормак. — Но не за деньги. В обмен на услугу. — Ты хотел, — глухо уточнил я, — чтобы Том Риддл узнал, нравятся ли мне омеги? — Да, — МакЛагген зримо покраснел и отвёл блестящий взгляд. Какой глупый запрос… Глупый-глупый запрос. — Как это происходит? — Гарри… — Кормак обеспокоенно позвал меня, и то, что сверкало на дне его глаз, обрело форму. Это была вина. — Как. Это. Происходит? Он еле слышно выдохнул. — Кормак! — Просишь позаниматься с тобой нумерологией, — нехотя начал он, — и во время занятия передаёшь конверт с запросом. Финли сказал, что это может быть любая информация о любом человеке. Даже за пределами школы. И не только о человеке. О чём угодно… Казалось, что это всё сплошная череда совпадений или, может быть, сон, и я вот-вот должен был проснуться. Нет, нет, нет… Просто всё это время я мыслил не в том направлении. — …Ещё он сказал, чтобы я не слишком надеялся: запрос может быть отклонён без причины — просто потому, что его сформулировал «не тот» человек. Если всё именно так, то получаешь пустой конверт через совиную почту. Если же запрос удовлетворён, то Риддл сам предлагает позаниматься в библиотеке и передаёт запрошенную информацию, а вместе с ней конверт с чёрной меткой. — Чёрной меткой?.. — Карточка с черепом и змеёй. Это напоминание… — О задолженности, — заключил я за него. В горле застрял комок. — Я думал, что он отклонит его, — поспешил заверить меня Кормак. — Но продолжил с ним заниматься. Почему? — Я… понял, что действительно плох в нумерологии, — вновь покраснел он так, словно это было ужаснее того, что он продал душу дьяволу за кнат. — И он не отказал мне в помощи, и ещё: я не знал, что он предложит тебе встречаться. Подумал, что это своего рода проверка или что-то вроде того. Разозлился, но ты проигнорировал его… И плевать на сплетни! — воскликнул он и тут же заворчал: — Они вечно раздувают из мухи слона. Как наивно. Привкус шоколада во рту. Мята и кайенский перец. Кормак ковыряется в тарелке с траурным видом, и Том переводит взгляд с меня на него — всё это время он просто наблюдал за нами, словно за зверушками. — И как? Каков мой процент бисексуальности? — хмыкнул я, сдерживая рвущийся наружу смех — безусловно, истеричный. «Предпочитаешь альф в кружавчиках? Кем и где видишь себя через десять лет? Какая твоя самая неприличная фантазия? Просто скажи. Или там какое-нибудь невиданное извращение? (например, секс с омегой). Что же такого таинственного было в твоей фантазии, что ты был готов терпеть? Так пронзила уже? То есть в твоём будущем через десять лет рядом с тобой никто не идёт рука об руку? Каким был твой первый поцелуй? Ты всегда так течёшь, или причина во мне?» Я перебирал все заданные им вопросы и свои ответы с такой скоростью, что весь вечер смешался перед глазами, вспыхнул ярко и померк. Едва утихнувшее ощущение в груди вновь взорвалось щемящей болью. А за болью последовала ярость. Чистая и ничем не замутнённая, она опустилась в желудок тем самым застрявшим комом и заставила пальцы мелко вздрагивать в желании разбить костяшки обо что-нибудь или схватить палочку и разрушить ни в чём не повинный фонтан до основания. Мне нужно было увидеть его. Без отлагательств. Прямо сейчас и не минутой позже. — Куда ты? — окликнул меня Кормак. Я на мгновение остановился, ощутив натяжение ткани: он схватил меня за мантию. — Гарри, я не должен был так поступать! Должен был спросить у тебя, но я побоялся… А так я бы просто знал, чего мне ожидать и стоит ли вообще надеяться на взаимность… — Надо было просто задать вопрос, МакЛагген, — вырвал я мантию из его рук и направился к выходу. Последнее, что я услышал, было звучное «Постой!», а затем массивная дверь со скрежетом закрылась. Но задерживаться там я не стал, рванув вперёд — к покоям старосты школы, треклятого Тома Риддла. Тома Риддла, использовавшего меня и наше первое свидание, которое теперь и назвать так было сложно, чтобы удовлетворить чужое любопытство и получить свою выгоду от этого. Услуги, услуги… услуги! — К примеру, ты знал, что Тиверий МакЛагген, дядя Кормака, работает в Отделе патентной и изобретательской работы, а конкретно — занимается выявлением и конфискацией контрафактных изделий и поддельных оберегов? — Нет. — А что второму дяде принадлежит «Волшебное оборудование для умников?» Я раздражённо смотрю на него, и Том расплывается в сытой и довольной улыбке. — А что Кормак хочет стать артефактором, ты знал? Я замер около стены и прислонился лбом к холодному покрытию, шумно выдохнув. Он приобрёл удобного должника в лице Кормака, а тот продешевил — во что ему обойдётся ответ на столь банальный вопрос, я не знал, но был уверен, что Том своего не упустит. Казалось, меня только что зачислили в Хогвартс и ввели в курс дела, а до этого я и понятия не имел, как работает школа и что в ней творится. «Гении сами себе на уме», — как-то заметила Гермиона. Я действительно витал в облаках: зачастую мысленно находился в своей мастерской, подходя к тому или иному проекту задолго до начала настоящей работы над ним, но не считал, что это делает меня невнимательным к собственному окружению. До этого самого момента. Уж лучше бы это было пари, чем… Да я толком и не знал, как подобное называется. И не только осознание того, что меня буквально обвели вокруг пальца, но и кое-что иное опустилось камнем на сердце, не позволяя вдохнуть полной грудью. Я буквально задыхался под этой тяжестью, хватая воздух губами и желая рычать, будто раненое животное. «…Это может быть любая информация о любом человеке. Даже за пределами школы. И не только о человеке. О чём угодно…» О чём угодно? Например, о том, кто стоит за изобретениями «The Chosen One»? И… Чёрт! Грёбаного дементора ему в задницу! Моя уверенность в том, что я хорошо замёл следы, сиганула только что с Астрономической башни. Я взлетел по лестнице вихрем, испугав нескольких первокурсников, мирно болтающих на пролёте. Ладони скользили вдоль поручней, цепляясь за мелкие сколы камня и, казалось, я даже поцарапал кожу. Мимо пролетали колонны, окна, канделябры, привидения, шарахающиеся от меня, словно это я был призраком, а не они. Я стрелой летел всю дорогу, не замечая, что было вокруг меня, пока не завернул за угол, больно проехавшись плечом по стене и резко остановившись перед арочной дверью. Та выглядела мрачно, или это мне так почудилось. Дрожащими пальцами я цеплялся за края мантии, одёргивая её раз за разом, и нервно оглядывался — идёт ли кто-нибудь, чтобы остановить меня? Может, мне самому стоило остановиться, развернуться и уйти, а затем забыть обо всём, как о страшном сне. Но, к сожалению, кошмары не забывались так просто, как показала практика, и этот был не исключением. Точка должна быть поставлена. Должна… Я сцепил зубы. Стук в дверь эхом прошёлся по пустынному коридору, вдали зашушукалось несколько портретов, а клокочущая ярость придала мне сил, заставив забарабанить кулаком по деревянной поверхности и пнуть её ногой, словно я в свободное время подрабатывал коллектором. Его вообще могло не оказаться в спальне — теплилась внутри надежда, — но он всё же был там. Дверь раскрылась, и Том с толикой насмешливого удивления уставился на меня. Я не стал дожидаться, когда он задаст какой-нибудь дурацкий вопрос о причине моего появления здесь — мой сжатый до побелевших костяшек кулак уже летел по направлению к его лицу. Время словно замедлилось, его глаза хищно сощурились, а затем он резко отступил, перехватил мою ладонь и дёрнул за неё, заставляя шагнуть внутрь спальни. — Чокнутый придурок! — прошипел я. — А у тебя оригинальный способ просить прощения, Поттер, — хмыкнул он, стискивая моё запястье крепче. Я невольно отступил и вжался спиной в дверь. Та с хлопком закрылась. — Просить… прощения? Просить прощения?! — Ох, какие мы сегодня злющие, — его пальцы скользнули вверх, вдоль ладони, и переплелись с моими. Я резко дёрнул рукой и процедил сквозь зубы: — Я вызываю тебя… Том приподнял брови всё с тем же выражением лица. — …На дуэль.