The Chosen One

      Между смелостью и дуростью граница всё же очень тонка. Именно поэтому я стоял сейчас на четвереньках в одной рубашке и в приспущенных брюках и толкался в собственный кулак, буквально кожей ощущая чужое присутствие в комнате.       Конечно же, сначала, когда услышал это его «покажешь мне, Гарри?», я замотал головой. Замотал головой и отступил к кровати, зачем-то стянув безрукавку — мне просто стало жарко — и расстегнув брюки — немножко жали. Совсем чуть-чуть. Очки остались где-то на тумбе или на столе — в любом случае в этом доме у меня было целых две пары. И всё это время я видел лишь смутное пятно во мраке, и то потому, что светлая кожа контрастировала с тёмной обивкой кресла. Том молчал, но его взгляд прилип к моей коже, став осязаемым: он будто действительно решил стать моим тайным наблюдателем, ничем себя не выдавая до того самого момента…       Того самого момента, который должен был вот-вот наступить.       Может, я действительно пьян и просто ушёл в отрицание?       Брюки вместе с нижним бельём, что я всеми силами пытался держать чуть ниже бёдер — и даже ремень затянул, — всё равно съехали и теперь болтались на уровне колен. Пальцы невольно разжались, скользнув дальше, к мошонке, и я сжал её, пальцем скользя вдоль шва, пока не ощутил скользкую влагу смазки, уже обильно просочившуюся наружу. Коснувшись колечка мышц, я еле слышно застонал, когда очередной мышечный спазм подступил изнутри. Это всегда было так: ноюще-приятно, странно, иногда чуть болезненно, но уже давно как-то привычно, хоть, когда я возбудился в первый раз, действительно подумал, что заболел или отравился.       Разведя ноги шире и прижавшись щекой к подушке, я прогнулся в пояснице, чтобы было удобнее, и собрал смазку, вновь дотронувшись до члена. Рука возобновила размеренные движения; ощущение скользившего вдоль и поперёк меня взгляда никуда не делось, и, хоть Том, казалось, даже дышал беззвучно, я мог слышать его, ощущать его, словно он всё это время нависал надо мной и наблюдал за каждым движением пальцев. Эта безумная игра восприятия подстёгивала, заставляла кровь бурлить, а тело покрываться испариной. Низ живота тянуло так, что я боялся, что, в отличие от фантазии, мне хватит пары движений, чтобы излиться, и он даже подойти не успеет, как я буду готов во всех смыслах…       За спиной послышались шаги. Я напрягся, распахнув глаза, и еле сдержал стон, когда ощутил прикосновение его руки к моей пояснице.       — Опусти рубашку, — попросил я на выдохе.       Однако Том не послушался, прикасаясь к обнажённой коже, и тут же надавил, принуждая меня прогнуться сильнее. Осознание, что я, чёрт побери, оттопырил задницу прямо перед ним, сводило с ума, даря смесь из стеснения и возбуждения. Я не мог его видеть, не видел и реакции на меня, поэтому случившееся было неожиданным: место ладони заняло нечто горячее, и я содрогнулся всем телом, удивлённо охнув, когда ощутил скольжение чужого языка вдоль копчика.       — Том!       Я попытался дёрнуться, нервно облизав губы и ощущая, что в горле пересохло, но он зафиксировал мои бёдра руками и начал прихватывать губами кожу ягодиц, покрывая меня укусами-поцелуями.       В груди будто спичкой чиркнули: всё полыхало от чудовищного, подавляющего смущения, из-за которого возбуждение становилось только острее, как бы противоречиво это ни звучало.       — Перестань…       — Перестать потому, что тебе не нравится, или потому, что тебя это смущает?       Я закусил губу, промычав нечто нечленораздельное, и он хмыкнул:       — Я так и думал.       Зажмурившись, я делал короткие, быстрые вдохи; прохладный воздух коснулся чувствительной кожи, порождая толпы мурашек: Том развёл мои ягодицы и спустился этими тягучими, медленными поцелуями, заставляя меня нервно стиснуть подушку.       Оставшийся без внимания член пульсировал, но мне казалось, что я просто не могу сконцентрироваться на чём-то одном. Хотелось ёрзать и двигаться, но чужие пальцы впились в кожу, когда Том скользнул языком вдоль расщелины, следом толкнувшись им в кольцо мышц.       — Мерлин! — выдохнул я хрипло, покачнувшись на месте и распластавшись грудью на подушках.         Настойчивое, влажное и скользящее прикосновение по кругу, за которым следовали ритмично надавливающие и заставляющие меня сжиматься толчки языка, порождало ещё большее желание извиваться. Я приподнимался и падал, скрёб ногтями о простынь, тёрся лбом о подушку, замечая, как предэякулят сочится и обильно капает на постельное бельё.       — Всё…  — за моим надрывным вдохом последовал сумбурный поток из слов: — Это не так… Я не говорил… Пальцами, То-ом!       Но он проигнорировал возражения или не разобрал мою речь — я и сам с трудом понял, что сказал, — продолжая собирать губами смазку, чтобы тут же надавить кончиком языка, дразня и тем самым заставляя меня сокращаться изнутри.       Тишину пронзали странные захлёбывающиеся стоны, и только к пятому или шестому я понял, что те принадлежали мне, после чего уткнулся лицом в подушку и закусил её зубами. Сейчас у меня горело от смущения всё: начиная от лица, заканчивая, мне казалось, ягодицами, которые Том сжимал и разводил в стороны, вылизывая меня с таким упорством, будто ему, чёрт возьми, там мёдом было намазано. Я терялся между желанием качнуться вперёд и уйти от чужих ласк и желанием, наоборот, поддаться искушению и ощутить его глубже: там, где неминуемо скапливалось напряжение всё это время…       Пальцы ног поджались, глаза широко раскрылись, и я резко поднялся на локтях, когда его язык не просто в очередной раз надавил на анус, а ввинтился внутрь.        — Остан… остановись, — выдавил я, вильнув тазом и подавшись вперёд.       Однако Том придержал меня за бёдра, а затем его ладонь накрыла мой член и стала скользить, прижимая тот к животу, мягко надавливая большим пальцем на головку и ритмично потирая.  Я сам не заметил, как стал слегка раскачиваться, каждый раз прогибаясь и пытаясь увеличить размах этого трения. Стенки сфинктера вновь сжались вокруг его языка, заставляя содрогнуться всем телом и сдавленно замычать. Одно ощущение накладывалось на другое, не позволяя различить их. Удовольствие нарастало, постепенно из чувства лёгкого онемения внизу живота превращаясь в сладостные судороги, рождающиеся в паху и прошивающие позвоночник, словно сотни электрических разрядов. Мне казалось, что с каждым проникновением его язык становится длиннее, а ладонь — горячее, что было невозможно, но это ощущение не позволяло расслабиться ни на секунду, не подталкивая меня к грани, а грубо толкая в бездну...       Губы распахнулись в немом крике, и я задрожал, но Том тут же обхватил мой член у основания и пережал, отчего сладостная волна оргазма накатила, захлестнув меня целиком, но кульминация так и не наступила. Болезненная пульсация в паху породила разочарованный стон, и я едва не захныкал, к собственному стыду:         — Давай... — и попытался вновь толкнуться в его ладонь, но та исчезла, по-хозяйски ложась мне на поясницу.       Мне оставалось надеяться, что он не будет просить умолять себя или что-то вроде того, потому что я был готов это сделать. Мысль, от которой внутренности скручивались, и между ног буквально зудело от желания ощутить хоть язык, хоть пальцы… или, может, что-нибудь побольше: его член, к примеру.       Последующая за этой мыслью другая — что я совсем стыд потерял — показалась далёкой и в то же самое время забавной. Стыдиться уже было поздновато, и всё же даже сейчас это было не совсем мне чуждо.       — В своей фантазии, — сипло протянул он, и я понял, что Том нависает надо мной, — ты кончал от моих пальцев, Гарри, или я ошибаюсь?       Спрятав лицо в подушке, я положительно замычал и услышал смешок, а затем он без каких-либо дальнейших прелюдий надавил сразу двумя пальцами на вход и медленно погрузил их в меня, слегка сгибая.       Я дёрнулся, шире расставляя ноги, и мысленно чертыхнулся: штаны мешали, и мне хотелось их снять к чёртовой бабушке. Я невольно вспомнил слова Гермионы: «Когда ты будешь распалён, тебе станет совершенно наплевать на какие-то свои недостатки. Так что прекрати загоняться». Тогда я отмахнулся от неё, но сейчас понимал, что действительно совершенно забыл о том, что Том видит часть моей спины, задницы и ног… И не только видит и трогает руками, но и вылизывает и целует, как сейчас. Тот вновь мягко коснулся губами поясницы и спросил:       — Ты проникал в себя?       — Н… нет, — я замычал, ощутив сладостный спазм, и невольно сжался вокруг его пальцев.       И чего я отрицаю?       — Только чуть-чуть...       Мне показалось, что не только моё дыхание было, как у одного из загнанных кроликов во время фестиваля, но и Том дышал часто и тяжело.       — Так нет или чуть-чуть?       — Неглубоко, — обернулся я и увидел его.       Свет из окна падал так, что сейчас его лицо было освещено, а резкие тени заостряли черты, делая их угловатыми и хищными и заодно пряча чужой взгляд от меня. То же самое происходило и с телом. Каждая мышца состояла из света и тьмы, будто высеченная из камня, а грудная клетка в самом деле ритмично поднималась. Взгляд упал на руку и скользнул вдоль ветки вен, поднимающейся к локтю.       — Так? — толкнулся он внутрь на фалангу, как мне показалось.       — Может быть, — сглотнул я, проталкивая сформировавшийся в горле ком.       — Или так?       Я ощутил костяшку пальца и сжался, качнув головой. Шея затекла от неудобной позы, но я продолжал смотреть на Тома и чувствовал, что он тоже не отводит взгляда.       Вся моя фантазия шла к чёрту, потому что мне хотелось притянуть его к себе и поцеловать, и не только это, но и провести руками вдоль груди, живота, самому потрогать то, что сейчас выпирало на уровне ширинки; хотелось прижаться к его бёдрам и ощутить давление чужого желания; хотелось покрыть кожу поцелуями и слизать с неё испарину… Я даже не подозревал, что во мне дремлет столько желаний, пока не обернулся, пока не ощутил его голод, как свой собственный.       И этот голод заставил меня потянуться к нему, а его — ко мне, пока наши губы не нашли друг друга. Не знаю, что это был за поцелуй, но я жадно сминал его губы, вбирая язык и посасывая его, после чего уступал, и тогда уже он будто желал проглотить меня целиком, вылизывая рот. Губы начали болеть, тело дрожало из-за неудобной позы. Я ощутил влажное прикосновение выскользнувших из меня пальцев к ягодице и, судорожно выдохнув в рот, невольно и столь же недовольно вжался в его пах, будто собирался заменить одно другим.       Перемена была внезапной.       — Гарри, — окликнул он меня и тут же тихо прошипел: — Чёрт!       Том будто собирался податься назад и слезть с кровати, и я резко схватил его за руку, вцепившись в запястье.       — Нет… Пожалуйста!       — Это было плохой идеей.       — Почему? — я стиснул сильнее пальцы. — Всё хорошо. Делай что хочешь…       — Что хочу? — переспросил он едва ли не насмешливо и склонился, нависая надо мной.       Я судорожно кивнул.       — Для этого ведь не надо выбирать особую дату, сверяясь с лунным календарём, не обязательно куда-нибудь идти и запускать фейерверк под конец, — выдохнул я скороговоркой, словно другого шанса у меня не будет.       Удивлялся ли я самому себе?       Отчасти. Но я никогда не считал девственность чем-то особенным, от чего нужно избавляться с какой-то церемониальностью. Скорее, я просто не хотел её терять из-за неминуемых последствий в виде наступления регул. Однако какая разница теперь, случится это сейчас или через две недели?       Том усмехнулся, откинув голову назад. Его кадык дёрнулся, и я наконец-то смог увидеть чужой взгляд, устремлённый на меня. Его пальцы вновь вошли в меня, и он очертил обод плевы, заставляя меня сцепить зубы.       Это было неприятно.       — Забавно, что ты не спешил давать мне ответ, но сейчас так торопишься, словно завтра не наступит, — произнёс Том неторопливо, словно размышляя над чем-то, и следом понизил голос, добавляя: — Но я кое-что тебе поясню, мало ли ты ещё не понял, что же я хочу, Гарри, а ты так бездумно предлагаешь.       Он склонился ближе, пока его грудь не соприкоснулась с тканью моей рубашки, а губы — с ухом. Мурашки пробежали по коже, и я лихорадочно выдохнул, невольно прижавшись к нему и услышав вздох:       — Я помещу свой член сюда и порву тебя, — его пальцы вновь зацепили внутреннюю плеву, натянув её, и это уже было болезненно. — После чего накачаю тебя спермой и закупорю это дивное местечко своим узлом, отчего тебе будет ещё больнее, — горячий шёпот обжигал моё ухо. — И завтра на экзамене ты будешь просто прыгать от счастья, разрываясь между головной болью и болью там, не говоря уже о гормональном скачке в ближайшие дни, — и он снова мазнул пальцами по ободку, отчего я слегка дёрнулся. — А минут через пятнадцать у меня начнётся заплетаться язык, и свои действия я контролировать не смогу, не говоря уже о твоих.       Я сглотнул.       — В конце концов, я здесь омега и без тебя знаю, что да как бывает, — слукавил я чуть-чуть, ведь приблизительных теоретических знаний достаточно? — И ты преувеличиваешь.         Гермиона сказала, что это пустяк, но она, конечно, имела другое строение тела. Помимо неё, единственный омега, с которым я говорил на эту тему вживую, а точнее, он болтал сам с собой, а мне воспитание не позволяло игнорировать его болтовню, был Колин. Разумеется, он твердил, что это было больно, и больно даже без узла, а ещё говорил, что хорошо, что они сделали это во время каникул. Я внимал, но всё это воспринималось мной с неким отрешением: ну больно и больно. Даже в те давние времена, когда я решил, что квиддич — моё всё, и сломал руку, упав с метлы, боль была вполне терпимой. Пусть профессор Локхарт и заставил исчезнуть все кости из неё, но всё же я никогда не считал себя нытиком.       — Ты сейчас это обдумываешь всерьёз? — раздался его напряжённый голос.       — Ты спал раньше с девственниками? — совсем тихо спросил я.       — Нет, — он потёрся носом о мой висок. — Но прекрасно знаю, что первый раз для вас не самый приятный, мягко говоря. Поэтому не вижу смысла портить воспоминания о сегодняшнем вечере.       — Не очень приятно звучит — предположение, что наш первый раз будет ужасным, — проворчал я.       — Если это случится сейчас — так и будет.       — Может, ты просто меня не хочешь? — капризно протянул я и не сдержал смешок, когда заметил тень удивления на чужом лице, пока не осознал, что кое-кто всё ещё внутри меня.       Мои пальцы разжались, и он покинул моё тело со смущающим хлюпающим звуком.       — Когда тогда?       Том сипло рассмеялся.       — Хочешь натрахаться на четыре месяца вперёд?       — Разве не ты должен этого хотеть?       — Думаешь, я не смогу прожить без секса одно лето?       — Что это за череда вопросов без ответов?       — Гарри…       — Ты обещал исполнить мою фантазию и с самого начала делал всё неправильно, — вновь заворчал я.         Щёки вновь вспыхнули из-за воспоминаний о чужом языке кое-где.       — А кто полез целоваться? Это запрещённый приём.       — Ты сам всё изменил, и… и не позволил мне кончить, — тихо заметил я.       — Ты так очаровательно краснеешь после каждой фразы, — выдохнул Том. — Но ты прав. Я знаю, как всё исправить, — неторопливо произнёс он, а затем подхватил меня и перевернул на спину. Я нервно отдёрнул рубашку вниз, и как раз вовремя это сделал: его взгляд скользнул именно туда, но, вместо того чтобы задрать её, как мне показалось он и собирался делать, Том выпутал мои ноги из штанов и отбросил те вместе с нижним бельём в сторону.       Он устроился удобнее, мазнув по мне насмешливым взглядом, и провёл ладонью по внутренней стороне бедра, щекоча и заставляя чуть развести ноги.       — Что ты?.. — мой вопрос прервал собственный стон, когда мой член оказался в жаркой, влажной тесноте чужого рта, головкой уткнувшись в нёбо, а его пальцы вновь оказались внутри меня, скользя вдоль и надавливая круговыми движениями на что-то, отчего мне показалось, что я сейчас обмочусь, чёрт возьми!       — Том… — порывисто промычал я, зарывшись рукой в его волосы и пытаясь оттянуть его голову, но он поддался лишь отчасти, плотно обхватив головку губами, обвиваясь вокруг языком и тыкаясь им же в щель уретры. Горячие губы тут же заскользили вдоль ствола, плотно замыкаясь; язык обхватывал его, когда Том ритмично задвигал головой, будто собираясь в рекордные сроки наверстать упущенное.       Ощущение стало невыносимым: резким, столь сконцентрированным и одновременно притуплённым, что я невольно вскинул бёдра, сжав чужие пряди в кулаке.       — Том!       Его пальцы начали потирать одно и то же место взад-вперёд, после чего надавливать в течение нескольких секунд и отпускать, а губы сомкнулись плотнее, буквально всасывая кожу. Я зажмурился с громким стоном и откинул голову назад, вцепившись обеими руками в подушку, когда натянутая до предела струна лопнула, разливаясь по телу волнами удовольствия. Казалось, всё моё тело пульсирует и содрогается с каждым стуком сердца, разгоняющим в равной степени знакомое и неизвестное прежде наслаждение по венам, пока я изливался Тому в рот, сокращаясь вокруг его пальцев, продолжающих порождать странные точечные сгустки удовольствия внутри.         Не знаю, сколько именно секунд моё тело пребывало в напряжённом, натянутом, подобно тетиве, состоянии, но дыхание возобновилось, частое и тяжёлое, и я разжал одеревеневшие пальцы, выпуская наволочку, и коснулся взмокшего лба, стирая тыльной стороной ладони испарину. Ощущения были странные: тело казалось невесомым, расслабленным, но эта расслабленность делала его столь тяжёлым: почти неподъёмным. Мне казалось, что я не смогу встать, и хотелось просто закрыть глаза снова и полежать так, наслаждаясь негой…       — Так лучше? — сипло поинтересовался Том, и я лениво опустил взгляд, наблюдая, как он вытирает уголки рта, следя за мной с сытой улыбкой, будто это я только что ему отсосал и наглотался спермы.       — А ты?       Мой взгляд упал ниже, когда он привстал: на всё ещё солидный бугор.       — Я уже воплотил свою фантазию, — Том вновь присел на край кровати, а я тут же потянул за одеяло, накидывая на свои бёдра и ноги и замечая при этом его укоризненно-насмешливый взгляд.       — Какую?       — А ты как думаешь? — чужие губы растянулись в улыбке, а язык бегло коснулся нижней губы, отчего едва задремавший стыд всколыхнулся внутри, но я чувствовал себя чересчур уставшим, чтобы смущаться.       — Где же твоя юношеская выносливость?       — Это всё корень валерианы, — отмахнулся я, а он прямо на глазах извлёк из кармана флакон и выпил эликсир. — У тебя был ещё один, — укорил я его.       — Был, — подтвердил он, заставляя исчезнуть пустую склянку.       — Ты обманул меня, — приподнялся я и приманил свои штаны вместе с палочкой.       Между ягодиц было неприятно влажно, но мне даже двигаться было лень, не то чтобы применить очищающие и натянуть после этого брюки.       — Что ты считаешь обманом? — нахмурился он. — Я сказал, что через пятнадцать минут эффект исчезнет. Так и есть.       — Но не сказал, что у тебя есть ещё одно и эффект можно продлить на час, — вздохнул я, коснувшись двумя пальцами тяжёлых век и слегка надавив. — Ладно, я всё равно, кажется, не осилил бы это сегодня.       — Если хочешь поспать — поспи, — шепнул он, и я отнял руку от лица.       Та безвольно упала, и Том снова склонился надо мной.       — А Гермиона?       — С ней всё будет в порядке.       — Тогда не мог бы ты помочь мне?.. — я нервно кашлянул, указав глазами вниз.       Он понял меня с полуслова, с толикой скепсиса уточнив:       — Через одеяло?       Посмотрев в другую сторону, я убрал его и не успел ничего сказать, как ощутил прикосновение губ к бедру и породившее множество мурашек обжигающее дыхание, когда он шепнул:       — Экскуро.       Мне тут же стало легче.       — Привыкай к этому, — спокойно изрёк Том.       — К чему? — вздохнул я и прикрыл глаза на мгновение, тут же ощутив очередное прикосновение его губ: теперь уже под коленом.       — Ко мне, — он бегло дотронулся до моей стопы, и сквозь полуопущенные веки я заметил, как его взгляд задержался на браслете, а затем меня буквально укутали в одеяло.       — Ты вернёшься в зал?       — К сожалению, — улыбнулся он, — моё присутствие — необходимая формальность.       Я зевнул, поворачиваясь набок.       — Только не позволяй себя лапать всяким, — протянул я.       — Не позволю, — раздался будто издалека голос Риддла.       — Близнецам тем более.       — Всенепременно.       — И…       Последняя осознанная мысль потерялась где-то в лабиринтах моего засыпающего разума, и я потёрся щекой о подушку, ощутив стойкий аромат моря, соли и песка.       Волдеморт…