The Chosen One

Я скучаю по тебе больше, чем помню тебя, Как сон, перевёрнутый с ног на голову. Ускорить прогулку по закоулкам памяти Никогда не помогало, И я не хочу идти, Потому что это убьёт меня — Я ищу убежище внутри своего прошлого. Вольный перевод Unlike Pluto — More Than I Remember You

      — …Полагал, знаю, что с этим делать, но… я ни черта не смыслю в Непростительных, — продолжал я свой рассказ совсем тихо, с досадным для собственного слуха надломом. — Нет, не так. Я знаю, как Империус работает, но понятия не имею, оно ли это или, может, я просто нашёл безупречную отговорку, чтобы не признавать Драко… не совсем вменяемым, а его планы на мой счёт только так и выглядят — маниакально. Он всегда прислушивался ко мне, но сегодня не слышал и понимать не хотел, повторяя одно и то же, — тяжко вздохнув, я прикрыл глаза и, вновь открыв их, оторопело моргнул.       Я лежал на кровати, смотрел в потолок и пересчитывал раз за разом пуговицы на своей рубашке, дёргая за них пальцами, потому что, спешно приняв ненавистный мне «сухой» душ и захватив мантию-невидимку, совершенно забыл со всем этим хаосом с Драко, что мне необходима и пижама в том числе.       Обошлось без шпионских игр: дверь распахнулась после первого же стука. Я прошёл мимо Тома, снял ботинки, скинул верхнюю одежду в кресло и завалился на его кровать, вывалив свои подозрения нескладным словесным потоком, теша себя надеждой, что хоть часть из этого будет ему понятна.       — И ты решил обратиться с этим ко мне? — уточнил он.       — Ты в ответе за нас, разве нет?       — Я в ответе за ваши поступки как старост, Гарри, а не за личную жизнь, — кровать слегка прогнулась, и я покосился на него. — Поэтому скажи, почему ты сейчас здесь, а не в кабинете Дамблдора?       — Потому что мы встречаемся, — отозвался я ещё тише и непроизвольно приподнял брови, понимая, что в моём голосе было больше вопроса, чем утверждения.       Том цокнул языком, а затем улыбнулся:       — Неверный ответ.       Я нервно покусал нижнюю губу, слегка прихватывая её клыком, и на выдохе заявил:       — Потому что ты разбираешься в непростительных… Из того, что я помню.       Браво тебе, Поттер, за намёк.       — Уже лучше, — кивнул он, опершись на руку, прижавшуюся одной стороной к моему боку.       — Но не то?       — Не то.       И чего он от меня хочет?       Конечно же, я знал ответ. Просто тот казался мне каким-то наивным и преждевременным, словно я собирался взвалить на него исполинскую ношу — моё доверие и мои проблемы, — не спросив, а нужно ли это ему.       Отчасти второй ответ, что я дал, был правдивым, но не потому, что мы встречаемся, я хотел довериться ему, а потому, что внутри полыхало некое едва ли не сакральное знание: «Он поможет, он разберётся, он знает, он — моё решение всех проблем!» И то самое «он придёт вовремя», которое удерживало меня от паники с Седриком и против которого бойко выступала логика: «Не надейся!» Теперь же даже логика хранила молчание, остались лишь… вера?       — Я верил, что ты сможешь мне помочь, — встретившись с ним взглядом, я отвёл свой в сторону, словно смутившись собственного признания. — Ну, или посоветовать что-нибудь. Что-то, помимо визита в кабинет директора.       — Посоветовать, как жрец Галактиону? — поинтересовался Том спустя паузу.       Я насупился, вновь покосившись на него.       — Своими советами жрец искал личную выгоду.       — Что тебя заставляет думать, что я не такой?       — А почему ты должен быть похож на своего персонажа? — уточнил я недоверчиво. — И к чему это сейчас?       А следом меня осенило:       — Всё же тебя обидело то, что я сказал о нём!..       Том стал качать головой, пока не рассмеялся:       — Прелестно, что ты считаешь меня столь ранимым, но я просто люблю прибегать к примерам и метафорам, Гарри.         — Ты совершенно непохож на жреца, — непреклонно изрёк я.       Том задумчиво склонил головой и, будто смакуя каждое слово, произнёс:       — Тем не менее, предложив решение проблемы Малфоя, я преследую собственные цели — по крайней мере, так тебе покажется вскоре.       — И каково же это решение?       — Твой браслет. Надень его на Драко, и воздействие Империуса ослабнет, а через пару-тройку дней он и вовсе освободится из-под стороннего влияния. Кто бы его ни наложил, он вряд ли осведомлён о том, что рядом с Малфоем кто-то владеет подобным артефактом, а потому не успеет своевременно подчистить ему память.       До меня долго доходила суть его слов, словно не хватало какого-то связующего звена или же…       Я помрачнел:       — Очень интересно, каким образом ты узнал о том, о чём даже я не был в курсе?       — Секрет, — чужая улыбка стала фривольнее, а я недовольно пихнул его в плечо. — Моя главная способность — доставать информацию, и ты это знаешь.       — Даже со дна океана? Потому что ни один из существующих мифов не упоминает о дополнительных возможностях браслета. О нём вообще мало что известно, а что известно — известно только тем, кто его нашёл, — чеканил я каждое слово.       Были сказания. Было название, высеченное на ларце… и были мои исследования, что относились лишь к самим чарам. Всё.       — О Гарри! Империус появился много позже существования и падения Атлантиды. Если бы их упоминали вместе в каком-либо мифе, то это было бы попросту нелепо. Даже для легенды.       — Тогда откуда?       — Я выудил это отсюда, — постучал он по виску и, склонившись ближе, зашептал с насмешливой доверительностью: — Поделюсь с тобой тайной: Империус имеет много общего с легилименцией. Артефакт защищает тебя не от влияния легилиментов, а вообще от любого воздействия, что включает чтение памяти, замену и удаление воспоминаний и, конечно же, подавление воли…       — Это лишь твои домыслы, — перебил я его, сощурив глаза.       — Разве не ты у нас эксперт в артефактах?       — Полная последовательность чар… мне неведома, — я скривился, в душе стыдясь признания, ведь это был мой первый проигрыш, с которым я так и не примирился.       Том внезапно отстранился, и в его руке очутилась палочка.       — Империо, — протянул он. — А теперь раздевайся, Гарри.       Внутри вместо желания покориться взметнулась волна возмущения.       — Ты умом тронулся?! — я подскочил в порыве гнева и аж на мгновение потерял дар речи.       — Что и требовалось доказать, — осклабился он, откладывая палочку на тумбу.       Мордред! Как так можно?       — Ты!.. Тебе того раза было мало, что ли?!       — Ну ты ведь никому не расскажешь? — его глаза расширились в наигранном испуге, но губы по-прежнему были растянуты в раздражающе бесцеремонной улыбке, словно вся эта ситуация казалась ему крайне потешной.       Я вновь мысленно чертыхнулся, всё ещё хмурясь и, к собственному изумлению, желая его… не знаю, наказать, что ли?       Отшлёпать, чёрт возьми.       — Как ты можешь так легко раскидываться непростительными в школе? — процедил я, отгоняя от себя странные мысли.       — Позволь поинтересоваться: если тебе это кажется столь неприемлемым, чего не сдал меня директору в первый же раз? — спросил он почти скучающе, словно мы говорили о чём-то незначительном, а не о заклятиях, запрещённых Министерством магии.       — Тогда ситуация была иной, — отмахнулся я.       — С этим я соглашусь, — усмешка обернулась оскалом. — Диггори заслужил куда больше, Гарри.       Сквозь скуку прорезалась такая убийственная ярость, но на до того короткое мгновение — буквально на один слог, — что сложно было сказать, послышалось мне или нет. А Том тем временем продолжил:       — Но ответь мне, что ты намерен делать с человеком, наложившим «Империо» на Малфоя? Предположим, это впрямь Астория Гринграсс; предположим, что у Драко есть чувства к ней: чувства её обременяющие, как и сам брак; предположим, что, очнувшись и всё осмыслив, он захочет замять это дело… Что ты сделаешь?       Я поджал губы.       — Выбор за Драко.       — То есть ты договоришься с собственной совестью, — кивнул Том. — Чем же ты столь возмущён тогда?       — Твоей легкомысленностью, Том. Не было нужды применять тогда Круциатус, как и сейчас — Империус. Что, если бы это плохо закончилось?       — Для меня? — уточнил он.       — И для меня тоже. Ты мог неправильно наложить «Империо».       — Позор мне в таком случае. Думаешь, я рискнул бы тобой и твоим здоровьем? — чужие ноздри затрепетали, словно мои сомнения в чужих способностях злили его.       — Нам не стоит даже обсуждать это, — отрезал я.       — Гм… — едва заметно пожал он плечами, а затем поинтересовался, глянув на меня исподлобья: — Ты зол на меня?       Вряд ли такое определение подойдёт тому, что я испытываю сейчас.       — Ты ведёшь себя играючи, но я думал, что это касается твоего метода ведения дуэли… и беседы, — понизил я голос до шёпота. — Но ты относишься так же и к Непростительным — это должно меня радовать?       Я вновь опустился на подушки, недовольно уставившись в потолок.       — Только не говори, что ты боишься, что я закончу в Азкабане, — и вновь на его лице усмешка, которая осела неприятным привкусом на языке, и мне захотелось пнуть его — заставить очнуться. — Безусловно, ума тебе не занимать, Гарри, но в некоторых вещах ты до такой степени наивен, что это даже мило. Моя мать — адвокат…       — И поэтому вытащит тебя из любой передряги? — жёлчно перебил его я.       — …поэтому я не понаслышке знаю, что, — продолжил он, пренебрегая моим выпадом, — даже признай ты в кабинете, что я воспользовался Круциуатусом, мне бы ничего не было, кроме весьма утомительной возни, так как закон всегда противоречив, чем и пользуются адвокаты и прокуроры. В случае неминуемой угрозы школе любой из профессоров волен применить к ученикам «Империо», заставив исполнять инструкции по эвакуации, к примеру. Паника любого из студентов может стоить ему жизни, а может стоить жизни многих. Одни правила запрещают применение, другие — позволяют его буквально одним не в меру обобщающим термином «всякие» касательно методов защиты в случае риска для жизни. Твоей или волшебников подле тебя. Как ты думаешь, представлял ли Седрик угрозу? — с хищным прищуром уточнил он, скривившись.       — А сейчас?.. — прошептал я, чувствуя, как моя уверенность тает. — Была нужда пользоваться этим?       — Это было не всерьёз, — повторил он со вздохом. — Демонстрация — ещё один незначительный правовой пункт, иначе должность профессора ЗОТИ пустовала бы целую вечность — тебе ли не знать.       — Но ты не профессор, — возразил я.       — Я староста школы, — напомнил он, словно нечто очевидное, — и в определённых ситуациях могу заменить профессора. Следовательно, у меня тоже есть право на демонстрацию.       Осадок запершил в горле и опустился камнем в желудок.       — У тебя на всё найдётся ответ, — я демонстративно отвернулся, осознавая, что выгляжу по-детски.       — Ты всё ещё огорчён, — заключил Том, — хоть я тебе всё разъяснил.       — Ты мог бы просто извиниться, — глухо отозвался я. — А не стремиться доказать, как плохо я разбираюсь в жизни и как я наивен в своих определениях того, что «хорошо», а что «плохо».       — Прости, если уязвил твою гордость, — вздохнул он, — ты пришёл ко мне за решением, и теперь оно у тебя есть.       — Я стану уязвимым на несколько дней.       — Как я и предугадывал, ты уже подозреваешь меня в преследовании каких-то целей.       — Я тебя не подозреваю, — возразил я, повернувшись. — Дело не совсем в этом. Просто это неприятно.       — С учётом того, что я не собираюсь лезть в твою голову, разве тебе есть что от меня скрывать теперь? Мне казалось, что твоим самым большим секретом была личность: тайного собеседника и артефактора. Что до Дамблдора, то у него нет причин к тебе лезть. Если ты, конечно, ничего не натворишь за эти несколько дней.       — А другие артефакты…       Я поморщился.       Возможно, последовательность, что я так и не смог расшифровать, касалась именно некого общего применения — разум, воля, память, — в то время как я сделал лишь парочку дефектных артефактов, что работали немного лучше ещё более дефектных безделушек. Те всего лишь выстраивали ущербную стену перед входом разума, но заклинания, нацеленные на волю или на память, легко пробивались сквозь неё. Не только это, но и сама стена истончалась каждый раз, как легилимент стучал в неё, пока артефакт не перегорал. Моя неспособность преодолеть эти ограничения бесила, хоть я и понимал, что артефакты, подобные моему, нельзя было бы продавать, как волшебные перья, к примеру. И то, что я не расшифровал последовательность чар, не означает, что скрытая часть не включает в себя какие-нибудь необычные, запретные ритуалы: чтобы добиться такой всесторонней защиты, нельзя было ничем не пожертвовать взамен. И потому это редкость, раритет, а не товар.       — …Другие артефакты не помогут, — заключил я со вздохом.         — Не можешь расстаться со своим сокровищем на сутки, Гарри?       — Браслет с детства был со мной, — ответил я, даже не задумываясь.       — Да ты зависим, — мягко улыбнулся Том и внезапно задрал мою штанину, следом стянув носок и сжав щиколотку пальцами.       — Его может снять только тот, кто надел, — предупредил я, будто Том собирался это сделать.       — Тогда тебе не о чем волноваться: сам надень его на Малфоя.       — А другого способа нет? — задержал я дыхание и прикрыл глаза, чувствуя бережные и порхающие прикосновения пальцев — это он так извиняется? — после чего сам себе ответил: — Если бы Империус можно было так легко снять контрзаклятием или же чарами типа «Гибели воров», то оно бы не выглядело так угрожающе. И да, я не злюсь на тебя из-за необдуманного поступка и смехотворной попытки меня снова раздеть.       — Неужели я прощён?       — И сейчас ты всё испортишь этим тоном, — заметил я. — Злиться сегодня контрпродуктивно: мне ещё спать с тобой.       И в этом случае я позволил себе некую двусмысленность.       Чужие пальцы замерли, и Том коротко рассмеялся.       — А ты не подумал, что после ссоры мог бы эффектно уйти и хлопнуть дверью?       — У меня более серьёзные проблемы сейчас, — отмахнулся я от него.       Том промолчал, продолжая потирать пальцами кожу под браслетом.       — А другого способа нет помочь Драко. Нет…       Я снова поморщился, зажмурившись и побившись затылком о подушку, что, наверное, выглядело комично.       — Мне придётся его снять, — прозвучало столь тоскливо и безнадёжно, будто я собирался свою ногу отдать Драко, как минимум.       Может быть, я и правда зависим от него?       — Если хочешь, могу дать слово, что не переступлю границы твоего разума, — изрёк он задумчиво, и я приоткрыл глаза, но голова Тома была опущена: он смотрел на мою ногу. — Да и зачем мне это? Я и без того знаю о тебе достаточно на первое время, а если о чём-то ещё не осведомлён, то предпочту узнать со временем.       — Как ты знал в ванной старост?.. — спросил я не без толики укора.       — Что именно? Что тебя не хватит инфаркт, так как ты не воспринимал меня незнакомцем, как бы ни старался? — поднял он насмешливый взгляд.       — Мне захотелось утопиться от смущения! — возразил я.       — Мне извиниться?       — А ты сожалеешь?       — Нет, — покачал он головой без тени улыбки.       Вот же ж…       — Тогда лишь попрошу впредь не раздевать меня без моего на то согласия, — добавил я сурово.       Том приподнял мою ногу, прижался щекой к штанине на уровне сгиба, и на его лице нарисовалась усмешка, когда он изрёк:       — Слушаюсь и повинуюсь, Ваше Величество.       Сердце ёкнуло, и мне внезапно стало жарко.       — Почему это звучит так, — сипло начал я и тут же кашлянул, — будто ты не будешь ни слушаться, ни уж точно повиноваться?       Да уж, разум предпочитал цепляться за что угодно, лишь бы не думать о том, что завтра мне предстояло надеть на Драко браслет и отпустить их вместе в непонятные дали. Может быть, это казалось смехотворным или раздуто-нелепым, но мне действительно претила одна лишь мысль о том, что его будет носить кто-то другой. Быть может, когда я убрал его в ларец, собираясь вручить Сириусу, на моём лице что-то такое отразилось, и поэтому всё так получилось в конце. И пусть я снимал его дома, но вместо меня его никто не таскал. Тем более я всегда знал, где тот находится, и понимал, что в любой момент могу надеть его.       Впрочем, эти ощущения были схожи с владением волшебной палочкой. Мало кто испытает радость, отдавая её другому… И дело здесь не в доверии или близости, а в том, что палочка становится частью тебя. Может, и браслет стал уже давно частью меня. Единственное, что было моим и только моим, пока я жил у Дурслей, и единственное, что меня согревало мыслями о родителях в то время…       — А ты прикажи мне, — неожиданно предложил Том, пока его пальцы мягко поднимались от щиколотки вверх и снова скользили вниз, задевая костяшками артефакт.       Приказать?       Я сглотнул, наблюдая за тем, как он ждёт этого самого распоряжения буквально у моих ног.       — Всё что угодно?       — Всё что угодно, — подтвердил Том, пробежавшись кончиками пальцев и массирующими движениями вдоль стопы, отчего я непреднамеренно заёрзал.       Щекотно. Приятно… Возбуждающе.       — А если прикажу выпрыгнуть из окна? — голос всё ещё звучал сипло.       — Выпрыгну, — без тени сомнения ответил он, но в глазах заискрились смешинки, когда Том добавил: — А потом приманю метлу. Какой ты кровожадный, Гарри.       — Так не считается, — покачал я головой, сдерживая улыбку.       — Ты бы предпочёл, чтобы я разбился насмерть?        «Собираешься снова это сделать, змея?» — будто эхом прозвучало в моих мыслях, и я нечаянно дёрнул ногой, чуть не заехав ему коленом по подбородку.       Том вовремя отклонился, удержав мою щиколотку.       — И снова этот взгляд, — заметил он. — Испуг… Предпочтёшь говорить и дальше о Малфое, или поговорим о твоих кошмарах?       — Всё сложно, — тихо отозвался я, не сводя с него взгляда и исследуя лицо на наличие каких-либо странностей, которые я так и не находил.       Мне просто нужно было видеть, что это Том: настоящий Том, а не мираж, созданный моим сознанием.       — Люблю, когда всё сложно.       — Ты разве не хочешь спать? — плохая попытка перевести тему.       — Я поспал полтора часа перед твоим приходом.       — После собрания?       Том кивнул и, отпустив мою ногу, вновь сел ровно, будто настраиваясь на долгий обстоятельный разговор и не оставляя мне выбора. Я вздохнул, осознавая, что он не отступится, и доказательством была не только поза, но и взгляд: понимающий и в то же самое время взыскательный.       — Когда ты ушёл, мне приснился кошмар. Вернее, несколько.       Я вновь несдержанно вздохнул, уставившись в потолок. Сейчас картинка размылась, и воспоминания произошедшего были более тусклыми, как и слова.       — Я проснулся, а ты сидел на краю кровати. Спиной ко мне. Мы вроде бы начали говорить о вечеринке, а потом ты сказал, что не спал, потому что наблюдал за мной. Мне показалось это жутким… о чём я и сообщил. После, — я нахмурился, воскрешая в памяти эти моменты, — ты спросил, поэтому ли мне не нравилось, как ты смотришь на меня, и… по этой ли причине я просыпаюсь с криком. Тогда я проснулся, — голос внезапно дрогнул, но я тут же подавил внутреннюю дрожь. — Проснулся и увидел, что ты лежишь рядом со мной и спишь.       У меня вырвался нервный смешок. Воспоминания облегчения, что мне принесло то осознание, были всё ещё свежи, в отличие от всего прочего.       — Я ощутил облегчение, повторял, что это всего лишь сон, и коснулся тебя, собираясь снова заснуть. Ты почему-то был липким, и я даже разозлился из-за этого, пока не увидел, что это кровь. Я посмотрел на твоё лицо. Ты уже не спал и спросил, любуюсь ли я, а потом моя рука словно прошла сквозь твою грудь, застряв внутри, — нехотя выдавил я. — И ты продолжил что-то говорить, в конце спросив, собираюсь ли я это снова сделать… И почему-то назвал «змеёй». Я вновь проснулся… Тогда уже по-настоящему. Гермиона оказалась рядом, но я никак не мог отделаться от ощущения, что всё ещё сплю, — не знаю почему. Тогда пришёл ты, спросил, как нам спалось, и сам понимаешь теперь, как мне спалось.       Опустив взгляд на Тома, я не заметил ни пренебрежения, ни веселья, ни обеспокоенности — он был предельно спокоен, — и у меня словно гора с плеч упала. При всех прочих своих чудачествах не хотелось выглядеть совсем уж чокнутым.       — Но это ведь не всё? — вдруг уточнил он. — Может, я обернулся на тебя, и у меня из головы торчал топор или глаза вытекли? Может, я был похож на инфернала?       Я непонятливо моргнул:       — Что?       — Я имею в виду, что при всём ужасе крови на мне и странности подобных вопросов… Конечно, всё это малость безумно, но это не могло настолько напугать тебя, чтобы ты шарахался от меня после.       Логика или же интуиция — чего в нём было больше?       Каким бы ясным ни было моё понимание, что другие сны выглядят куда более странно, чем эти, не имело смысла говорить Б, не сказав А. Если мне снова что-то приснится в этом роде, правда всё равно вылезет наружу и тогда получится, я скрыл это от него сегодня, что довольно-таки бессмысленно.       — Это был не совсем ты, — признался я и, нервно потерев шрам, сбивчиво продолжил: — С детства мне снится один сон, начавшийся как кошмар, и, когда я просыпался, то видел две алые точки в углу комнаты, словно за мной всё ещё следили… В этом сне я шёл к кое-кому, — я понимал, что мой рассказ намного хаотичнее того, как я рассказал это Сириусу, и вряд ли Том вообще разберёт, насколько это повлияло на меня. — И у него была специфическая… внешность. Так что в первом кошмаре, когда ты обернулся, твоё лицо было… таким вот. Вернее, оно не было твоим, а во втором оно вообще пошло трещинами, из-под него выглядывал он и задавал вопросы, касающиеся других моих снов. То есть спрашивал ты, но это был не ты, а он — словно волк в овечьей шкуре. Знаю, — перевёл я дыхание, — что это всё странно звучит, но, надеюсь, суть ты уловил, почему я так испугался.       — И как кровь на моей груди связана с ним?       — В конце того сна я убил его, — отстранённо ответил я. — Пронзил насквозь собственной рукой.       Ручка в кармане внезапно завибрировала, и я мысленно обрадовался небольшому отвлечению, замечая, что Том будто погружён в себя. Он выглядел озадаченно-задумчивым, словно или ничего не понял, или пытался найти какой-то затаённый смысл в моих сновиденьях и не находил.       Пусть.       Чернила капнули на руку, и я принял сообщение.       РегулусРег: В субботу ты встретишься со мной, а не с Сириусом на том же месте в то же время: нам надо обмозговать кое-что. Радуйся, что я такой упёртый и рисковый парень, Гарри, потому что реально рискую помереть молодым из-за тебя.        РегулусРег: P.S. Я буду с картографом, поэтому захвати свою чудо-юдо бумагу.       О да!       Возликовав внутри, я ощутил, как кровать совсем рядом прогнулась. Том лёг, заведя руки за голову и уставившись в потолок.       — Ты чувствуешь вину из-за того, что убил во сне своего бугимена? —  спросил он, кажется, даже не заметив, что я только что принял чьё-то сообщение.       Стерев с руки текст и убрав ручку, я повернулся набок.       — Не знаю, я был в ужасе.       — В ужасе от совершённого?       — В ужасе оттого, что в тот момент ощутил, будто моя жизнь перестала иметь смысл с его смертью. Мне было страшно и больно…       Сириус не заострил на этом внимание, а сейчас я понял, что сам теряюсь в попытке точно описать испытанные при этом эмоции.       — Словно я потерял всё и разом, — добавил я на выдохе и встретился с Томом взглядом.       И был удивлён тому, что он улыбается, да ещё столь мягко и тепло, будто я только что в любви ему признался, а не о кошмарах и ужасе поведал.       — Что? — беззвучный вопрос.       — А расскажешь тот сон полностью?       Что-то я часто в последнее время рассказываю о нём. Может, из-за этого у меня ощущение, что тучи начали сгущаться? Или это влияние близости желанного лета и экспедиции?..       Я выдернул рубашку из брюк — видимо, сегодня я буду спать в ней — и вытянулся, хрустнув позвонками.       — Только не смейся, ладно?       — Почему я должен смеяться? — улыбка исчезла, а на её место пришла сдержанность.       — Просто это... необычно.       — Будто сны бывают обычными.       Я вздохнул, попытался не смотреть на него и не улавливать реакцию на свои слова.       — Сон менялся на протяжении многих лет — дополнялся, но в конечном варианте я шёл по залу из белого мрамора, казавшемуся из-за света голубоватым — слишком ярким. Хотелось зажмуриться. Иногда мне чудилось, что я считаю колонны, мимо которых прохожу, будто отсчитывая секунды, пока передо мной не появлялось возвышение, на котором стоял трон. А на троне сидел мужчина… Тот выглядел весьма странно, я бы сказал устрашающе. Его кожа была тусклой и матовой, будто необработанный камень, глаза — полностью алыми, череп — лысым, вместо носа — прорези, — я невольно касался собственного лица, будто лепя чужой образ. — Зубы выглядели острыми, как у акулы. Но в тот момент, когда я увидел его целиком, а не только глаза, почему-то перестал бояться. Я подошёл, он поднялся мне навстречу с улыбкой, а затем я подался вперёд, буквально упав в его объятья. Он начал мне что-то шептать, взволнованный чем-то, и я отвечал тем же, а потом замер и продырявил ему грудь рукой, словно та стала острее кинжала. Меня переполнили те самые чувства: ужас и горе, чувство потери, бессмысленность… И я в ужасе пятился, пока он пытался подняться, цепляясь за ступени, и чем сильнее он стремился подняться, тем больше разрасталась алая лужа, тянущаяся к моим ногам. А я просто остановился и смотрел на него, а после — на свои ладони. Все в крови…         Мои глаза закрылись, и перед ними вспыхнула столь ярко эта картинка, словно сон мне снился совсем недавно. Ещё он был особенный и тем, что, сколько бы времени ни проходило, я всегда мог вспомнить малейшие детали. В отличие от сегодняшнего кошмара, что медленно рассасывался в памяти.       — Это всё, — заключил я, открывая глаза.       О своём интересном положении я почему-то решил умолчать.       Осторожно покосившись на Тома, я увидел лишь его профиль и по нему сложно было понять, о чём он сейчас думает и какие впечатления оставил мой чудной рассказ.         — Трелони сказала, что это всего лишь отражение моего страха предать или быть преданным, — добавил я.       — Ты никогда не думал о мотивах? — спросил он, всё так же смотря вверх.       — О мотивах?       — Твой сон подобен истории. Что могло мотивировать тебя убить того мужчину? И почему это тебя так напугало?       — Я не совсем тебя понимаю, — вновь повернулся я набок и подпёр голову рукой. — Убийство не должно было меня напугать?       — Ты не упоминал ни раскаяние, ни ужас от совершённого, лишь ужас из-за того, что убил именно его — горе потери, — заметил Том. — У всего есть мотивация. Как ты думаешь, когда Галактион успешно проклял жреца и понял, что месть совершилась, что он испытал: облегчение и радость или же, напротив, ужас из-за того, что лишился смысла своего существования: мести, что, казалось бы, заставляла его жить дальше?       — Но это ведь только сон, — возразил я.       — Который тебя пугает, но ты сам не знаешь почему. Разве тебе не хочется понять?       — Сны абстрактны…       — Твой выглядел весьма последовательно. Ты даже запомнил, что думал и как чувствовал себя, — наконец он посмотрел на меня, и на мгновение мне показалось, что там, где-то в глубине, плещется бездонная тоска.       Бред.       — Том… это же просто сон.       Абсурд и в то же самое время хитрость с моей стороны, ведь ощущение реальности происходящего, нашедшее подтверждение в древней мозаике, было не главным, но весомым предлогом отправиться в экспедицию.       — Это страх потерять мотивацию жить — вот что приводит тебя в ужас. Открыть однажды глаза и осознать, что жизнь бессмысленна.       — Спасибо, профессор Трелони, — попытался я разрядить обстановку. — Не могу не заметить, что временами ты тоже очень странный.       — Чем же я странный конкретно сейчас? — поинтересовался он, и улыбка расцвела на лице, отчего мне стало легче.       Мне не нравилось интуитивно чуять его тоску — она казалась мне необычной. Ненормальной. Неправильной.       — То сидишь на барной стойке в парике и ошейнике, словно дорвавшийся до вечеринки малолетка, то изъясняешься в стиле Дамблдора.       — Дамблдор не столь стар.       — Как кто?       — Как моя древняя душа, — пояснил Том не без иронии.       Я вновь рассмеялся.       — Неужели я встречаюсь со стариком в молодой оболочке? А предупредить меня ты не посчитал нужным?       — Вдруг испугаешься моей мудрости, прозорливости, завидного опыта? — поддел он меня.       — Что же такой мудрый человек делает в школе для несмышлёной малышни?       Том огорчённо вздохнул:       — Когда я пришёл получить должность профессора, мне сказали, что одиннадцать лет — слишком юный возраст. Я сказал, что могу вставать на табуретку, чтобы выглядеть выше, как профессор Флитвик, но директор не оценил всю оригинальность моего предложения и посоветовал испытать удачу лет эдак через десять. Поэтому я здесь.       — Мне даже тебя жаль, Том, — сквозь смешки выдал я.       — Ничего. Вот ещё подрасту и снова попробую, — с театральным воодушевлением доверился он мне.       Чужой уголок губ дрогнул в подобии улыбки, и мне захотелось поцеловать его прямо туда, но вместо этого я спросил:       — Ты веришь в это? — И вновь уставился на потолок, будто мог видеть небо сквозь него.       — А конкретнее?       — В перерождение души… Теория истинности — пусть будет глупостью. А как там гласит легенда о родственных душах? Созданные единым целым, они всегда найдут друг друга сквозь время и пространство.       — Созданные единым целым: одна душа, разделённая надвое, так как нечто столь идеальное и великолепное не вправе существовать во вселенной. Две половинки — каждая наделённая добродетелями и пороками после разделения; двое комплементарных людей, — неторопливо звучал его голос, и я, словно заворожённый, слушал. — Что дефект для одного, то достоинство для другого. Идеальное сочетание. Идеальная пара, чьи составляющие притянутся друг к другу. Как магниты. Из жизни в жизнь, из эпохи в эпоху. Вечность.       — Откуда это? — тихо спросил я.       — Вариантов легенды о родственных душах множество. Это один из них, — пояснил он с какой-то отчуждённостью.       — Эта версия лежит в основе любви Галактиона?       — Верно.       — Что ж, как он к этому относится, мне понятно, а ты?       — Что я?       — Тебе не нравится эта легенда, считаешь это глупостью или же попросту враками?       Том мазнул по мне взглядом.       — Душу можно разорвать, душа может существовать вне тела, следовательно, существует в теле — так что мешает ей перерождаться, а не исчезать?       — Значит веришь.       — Вера — это нечто абстрактное и необъяснимое, я же привожу тебе доводы. Я не просто верю, а с точностью знаю.       — Ты помнишь свои прошлые жизни? — усмехнулся я, посмотрев на него.       Том же не сводил с меня взгляда. Тот завлекал и в то же самое время будто отвергал меня. Было в нём что-то лихорадочное, болезненное — словно я затронул нечто личное, но он никогда не признает это. Просто не позволит себе этого признать и показать, насколько ему больно.       Я заморгал, понимая, что затаил дыхание на достаточно долгое мгновение, чтобы ощутить недостаток воздуха.         — Если бы мы помнили, то, наверное, стремительно бы сходили с ума, — после неловкой, как мне показалось, паузы ответил он. — Не знали бы, кто мы есть на самом деле, кто наши родители, тосковали по давно ушедшим, вспоминали, как это — умирать раз за разом… Забвение — благо, Гарри.       — В таком случае ты не знаешь, а предполагаешь — веришь. Ты веришь в это, но не можешь доказать сей феномен эмпирически.       — Как и саму магию, но пусть будет так, — согласился он. — Однако твёрдая и непоколебимая вера — и есть знание.       — Или заблуждение.       — Мы можем вести подобные дискуссии часами, и я не против, — он приподнялся на локте и склонился надо мной. — Но попытки уйти от темы не решат проблему твоих кошмаров.       Я тяжко вздохнул.       Скорее всего, стоило бы встревожиться из-за того, сколь чутко он меня чувствует и без применения легилименции — будто считывает, — но сейчас меня это даже не удивило. Поразительное осознание, что, возможно, и мне был присущ некий нарциссизм, отчего это показалось чем-то обыденным: когда другой человек существует под твоей кожей, внимателен к каждому вздоху и столь же проницателен.       Неудобно — да. Но всё же прекрасно.       — Страх из-за Дурслей, — пояснил я, собравшись с мыслями. — Родственники-маглы моей матери, что дали мне приют. Теперь, когда я вспоминаю, то понимаю, что, наверное, ты был в этом отношении прав. Пока я был с ними, у меня была конкретная цель — достигнуть возраста совершеннолетия и послать их далеко и надолго. Каждый раз, когда мне было плохо, я повторял это про себя: «Вот вырасту!.. Только подождите… Вырасту, и вы увидите... Всё поймёте». А затем появился Хогвартс, а сразу после — Сириус, и я… растерялся. Я не вырос, но они всё поняли, вот только ничего не изменилось ни в их отношении ко мне, ни внутри меня. Именно тогда начались сны. Наверное, я должен был обрадоваться, что моя жизнь так быстро изменилась, что мне больше не надо бояться, не надо терпеть чужие упрёки и измывательства, что у меня появилась собственная комната, вся еда, какую я мог только пожелать, целая библиотека, любая одежда на выбор... Но я был растерян, будто именно тогда потерял все ориентиры в жизни. А какие ориентиры могут быть у ребёнка, кроме тех, что я перечислил? Крёстный повторял, что главное — моё счастье, но я не понимал: в чём оно заключается? В достатке? В спокойствии? В отсутствии под боком дяди и тёти?       — И ты выбрал себе новую цель, — заключил Том.       Это не было вопросом, хоть мне и хотелось ответить «да». Хотелось закивать столь энергично, что шея заболит, потому что он был чертовски прав.       — Сначала я захотел вернуть средства родителей — их счета и имущество были заблокированы Министерством, — усмехнувшись, я смахнул попавшую в глаза прядь, и процитировал: — «В случае назначения маглов официальными опекунами имущество почивших родственников временно переходит под контроль Департамента финансов и бюджетного планирования до предъявления прав законным наследником». Однако суть в том, что если бедный сиротка не знает о существовании имущества, то и не узнает никогда: ты сам должен подать прошение, но кто же будет это делать, если не в курсе реального положения дел своей семьи, а его не считают нужным оповестить? Но это было относительно просто, и когда я вернул всё с помощью крёстного, то понял, что снова бесцельно существую. Пока в доме Поттеров не нашёл мастерскую отца. Перебирая его вещи, инструменты, записи, книги, коллекцию очков… Через всё это я знакомился с ним, а через кабинет этажом выше — с мамой. У меня появилась новая цель, — совсем тихо заключил я. — Точнее, несколько разных.       — Пойти по чужим стопам и найти их.       Мой взгляд мгновенно взметнулся от складки покрывала к чужому лицу.       — С чего ты взял?       — Потому что заниматься чьими-то поисками — это цель, к которой можно стремиться всю жизнь, — пояснил он, будто нечто очевидно.         — Считаешь, что я их никогда не найду? — насупился я.       — Если не найдёшь сразу, всегда будет надежда: океан безбрежен и необъятен, существует множество островов, скрытых магией и отрезанных от остального мира, — на этом свете есть много того, что ещё неизвестно даже нам. А неизвестность в мире волшебства порождает и страх, и надежду. Это бесконечность вариантов.       — А может, я найду их тела и хотя бы буду навещать не пустые могилы, — глухо отозвался я, осознавая, что хоть и говорю это, но вообще не верю в свои слова.       Невозможно. Просто немыслимо.       — И на этот случай у тебя есть другая цель. Какая? — спросил он без насмешки или укора.       Чистый интерес.       — Тот человек, что мне снился, есть на фреске внутри святилища, — ответил я, не видя нужды скрывать это. — Хочу изучить остальные мозаики. Может быть, пойму... откуда всё это взялось.        Мне казалось, что раз я собираюсь буквально пропасть где-то на четыре месяца, то хотя бы должен ему небольшое объяснение.         — Получается, это не просто сон.       — Я не знаю, что это, Том, и поэтому хочу узнать.       — Что ж, подобная… любознательность похвальна, — заметил Том и замолк.       И всё?..       Никаких возражений?       — Не собираешься говорить, что я сошёл с ума и сильно рискую, отправляясь невесть куда, не имея при этом опыта?       — А если скажу, ты передумаешь? — он облокотился, вопрошающе вскинув брови.       — Нет.       — Тогда какой смысл в этих препираниях? Ты всё уже решил, сделал это явно не вчера, и поэтому это не спонтанное решение, на которое я бы мог как-то повлиять.       — И тебе за меня не страшно? — нахмурился я, сам не понимая, почему меня раздражает это «всепонимание», будто бы несвойственное ему.       — Гарри, чего ты ждёшь от меня? Мне с пеной у рта начать переубеждать тебя? Или, может, просто выкрасть и запереть где-нибудь летом? — в черноте его глаз плескались смешинки, будто я сидел тут и капризничал без причины.       — Там может быть опасно, — буркнул я, чувствуя себя — чёрт возьми! — Сириусом.       Внезапно Том потянулся ко мне и обнял, прижав к груди.       — Если ты потеряешься, тогда я отправлюсь на твои поиски… Должен предупредить, что я ужасно ориентируюсь в пространстве, поэтому постарайся быть осмотрительным, — прошептал он мне в макушку.        — У меня ощущение, что ты ни капли не взволнован предстоящей мне вылазкой, — поднял я взгляд, но всё равно не видел его лица — только линию челюсти.       «Ты не волнуешься за меня?» — вот что мне на самом деле хотелось спросить, хоть я и понимал, насколько это глупо. Волнения Сириуса отчасти раздражали, словно были выдуманными и раздутыми, а отсутствие схожей реакции у Тома наталкивало на мысль о собственной незначительности в его глазах.       — Мне кажется, что всё будет хорошо, Гарри, — его ладонь бережно прошлась вдоль моей спины, и обе руки сомкнулись крепче.       — Тебе кажется, — эхом повторил я. — Это что, предчувствие?       — Мне приходится верить в лучшее, — в чужом голосе почувствовалась улыбка, — раз уж я никак не способен повлиять на ситуацию, то и нагнетать обстановку не хочу. Зачем нам ссориться всё оставшееся время, если ты всё равно поступишь по-своему? Или хочешь, чтобы я действительно тебя где-нибудь запер?       Я вздохнул, невзначай потёршись щекой о его плечо, и прикрыл на миг глаза.       Тот случай, когда сам себя перестаёшь понимать и не знаешь чего хочешь. Если бы он начал возмущаться, то я бы отвечал ему тем же — моя жизнь, мои решения, мои желания… Однако теперь это ощущалось по-другому: словно я поступал эгоистично, не считаясь с чужим мнением. Скажи мне Том завтра, что собирается отправиться куда-нибудь на четыре месяца, где есть потенциальная опасность его жизни, и я бы не смог одобрить это и уж точно отнестись с пониманием. Тогда что мне делать самому с этим? Отказаться от своих планов — не тот вариант, который был бы для меня приемлемым.       Но сегодня точно не стоило ругаться из-за этого: и без того разговор вышел местами напряжённым — на грани ссоры. И лишь чудом нам удавалось балансировать на ней, каждый раз избегая острых углов.       — Все темы насущные, кажется, мы обсудили: Драко, кошмары… — еле слышно перечислял я в попытке отвлечься и усмехнулся. — И даже других тем коснулись. Весьма плодотворный вечер.       — Что-то в твоей интонации меня настораживает.       — Я просто говорю, что теперь можно и спать.       — Спать, — повторил он за мной, будто бы сомневался в том, что я собираюсь это делать.       И правильно сомневался.       Я слегка откинул голову, чтобы видеть его.       — Ты ведь сказал, что выполнишь любой мой приказ?       — Что было очень неосмотрительно с моей стороны, как я понимаю теперь, — осторожно согласился Том.       — Хорошо, — кивнул я и выпутался из кольца его рук, сползая с кровати.       Я стянул уже ослабленный галстук в полоску ало-золотистых цветов, оставил тот на кресле, достал палочку, направил её на рубашку и подогнал её по размеру. А точнее, удлинил едва ли не до колена. Теперь та висела на мне, как на неказистой и чересчур узкой вешалке: то чуть свисая с одного плеча, то — с другого.       — Раздевайся, — оглянулся я на него и впервые за вечер зарделся, едва представил, что собираюсь сделать.       Нервная дрожь пробежала по телу, заставляя меня поёжиться.       — Не перестаю тебе удивляться, Гарри, — не сдвинулся он с места. — Кажется, я ясно дал понять, что именно я имел в виду под словосочетанием «спать вместе» сегодня.       — Да-да, я помню. Но я ведь не соглашался? И, к слову, от тебя и не требуется никаких активных действий: просто разденься и ляг.       — Так и знал, что ты не просто так задавал Бири те вопросы…       — Ты будешь раздеваться или нет? — я аккуратно стянул штаны и переступил через них, вновь оглянувшись на Тома.       Он прижал руки к груди, будто я сам собирался сорвать с него рубашку, и в притворном ужасе прошептал:       — Что вы собираетесь делать со мной, Ваше Величество?..       — Увидишь, — использовал я его же слова и снова коснулся ладонями щек, чувствуя, как кожа пылает, а затем снял очки и оставил их на его письменном столе, задержавшись на них взглядом.       На столе — очередная мысленная пометка. Напоминание.       — Судя по тому, как активно ты краснеешь, ты явно не рисовать меня собрался. Обнажённым.       — Но и не лишиться девственности — не волнуйся, — улыбнулся я невинно. — Разве что чуть-чуть.       — Чуть-чуть — это как? — в его тоне вновь появилась настороженность.       — Если ты не разденешься, то тебя раздену я. И в отместку за тот раз сделаю это точно таким же способом, — жестом показал я ножницы. — Клац-клац.       — Сколько смелости, — выдохнул он поспешно. — Я прям поражён.       Чужие руки потянули край футболки, и Том сел, стягивая её через голову и тут же кидая на близстоящее кресло.       — У тебя есть презерватив? — внезапно спохватился я, и он замер, сощурив глаза, а затем, буквально обнажив зубы в оскале, предупреждающе процедил:       — Гарри!       — Доверься мне… — попросил я с кроткой улыбкой или, по крайней мере, надеялся, что это так выглядит.       Том прикрыл глаза и молчал с минуту — мне казалось, я даже успел замёрзнуть, — а затем вздохнул, кивнув в сторону стола.       — Нижний ящик.       — Знаешь, месяц — это очень мало, и я бы хотел насладиться этим временем, раз уж все недопонимания между нами разрешились: тайные личности, договорные отношения, Том — язва… Хоть ты и сейчас язва, но меньшего размера, — забормотал я, будто оправдываясь, и достал на свет новую упаковку. — Никогда не думал, что меня так взволнует эта сторона жизни: плотские утехи и так далее. Так что это не моя вина, а скорее твоя.       — И почему же моя?       — Ты показал, насколько это может быть приятно. И я теперь хочу больше. Разве это не делает тебя повинным в моих желаниях?       — Твоя логика меня убивает, — рассмеялся Том и заметил: — Ты нервничаешь.       — Штаны тоже снимай. И нижнее бельё. И ложись на спину. Нет… Сначала одеяло убери в сторону: не хотелось бы его запачкать.         Раздался гортанный смех, и упаковка чуть не выпала из моих рук.       — Может, объяснишь, как умирающий от стыда на моих коленях Гарри Поттер превратился в Гарри Поттера, приказывающего мне снимать штаны и лежать смирно, потому что собирается оседлать меня, будто член на присоске?       Я извлёк презерватив, отвлечённо разглядывая алюминиевую упаковку и отчасти боясь обернуться. Казалось, если я обернусь, то начну говорить ещё больше глупостей, краснеть ещё пуще и, может, меня начнёт потряхивать.       Соберись, Поттер!       — Этого Гарри вылизали ночью с ног до головы, — с ложной бравадой напомнил я, — и теперь вряд ли есть что-нибудь, что может его смутить.       — Сказал он, — усмехнулся Том, и я увидел, как штаны полетели в то же кресло, — больше по цвету напоминая мак.       Мак?       Медленно обернувшись, я мазнул возмущённым взглядом по обнажённому Тому и затаил дыхание. В тот вечер в комнате было слишком темно, и, хоть я различал линии тела, формы мышц, тени от изгибов, но всё не было подобной яркости и выразительности. К тому же Том оставался полуодетым, а сейчас… Взгляд скользнул от подбородка к дёрнувшемуся кадыку, а затем заскользил ниже: к выпуклой линии ключиц, широкой груди, в меру рельефному прессу, остановившись  на начинающейся дорожке волос, а после — на самом паху.       Я сглотнул.       — Передумал?       Жар медленно расползался по шее, по плечам, по груди — наверное, пятна покрывали всё моё тело, как аллергическая реакция... Я смотрел на его член и, чёрт возьми, робел, словно у меня не было такого же между ног. Ладно, может, совсем такого же не было — у омег размеры всё же были поскромнее, — но был же, так чего я застыл, будто перед явлением Мерлина народу?       — Ложись… — коротко попросил я и тут же опомнился: — И руки подними.       Дрожь сковала нутро, но помимо неё я ощутил ещё и сводящие внизу живота спазмы возбуждения. Головокружительную эйфорию. Сладкое предвкушение запланированного всевластия и, возможно, доказательство собственной правоты.         Механический секс, который никому не понравится, профессор Бири? Ага…       — Так? — отвлёк он меня от размышлений и показательно завёл руки за голову, вцепившись ими в изголовье кровати.       Я поспешно кивнул, шагнув в сторону кровати будто под гипнозом. А затем тряхнул головой, очнувшись и приманив палочку.       — Фульгари.       Волшебные переливающиеся верёвки сковали руки Тома, зацепившись за чугунную часть изголовья, однако он даже не возмутился моей наглостью — лишь усмехнулся и поёрзал, устраиваясь поудобнее.       — Хочу сразу предупредить, если ты натворишь дел, — произнёс он неторопливо, пока я надрывал край фольги, точно более удачного времени для этого не будет, — я очень разозлюсь.       — Это должно меня напугать?       Аккуратно положив открытый презерватив на кровать, я опёрся коленом на матрас и стянул последний элемент одежды, который собирался сегодня снять, — оставшийся носок.       — Гарри, аккуратно, — теперь уже не предупреждение звучало в голосе, а растопленный воск ласки.       Слой стыда прорезало веселье из-за его слов.       — Я буду с тобой нежен, — хитро улыбнулся я и добавил, положив ладонь на его член и слегка сжав: — Не двигай бёдрами, и всё будет просто прекрасно.       В комнате эхом распространился чужой горестный вздох.