The Chosen One

Люби меня, люби меня, люби меня Сильнее, чем ты, возможно, можешь. Это не так уж сложно, Не важно, что они говорят, Ты никогда не встретишь такого, как я. Это совсем не трудно, Лишь поверни голову. Ты никогда не встретишь такого, как я, Ты никогда, никогда, никогда, Никогда не встретишь такого, как я. Autoheart — Stalker´s Tango

      Я едва всё успел. И с декорациями закончить, и справки насчёт Эдди навести, и подготовить копию четвёртого образца, чтобы показать её Регулусу.       Со Скитер-младшим всё было как-то туманно, кроме того, что теперь тот занимал одну из палат святого Мунго. То ли он отпраздновал скандальный выпуск, выпив вместо сока волшебный проявитель, то ли кто-то подшутил, подмешав проявитель в стакан тыквенного сока, а Эдди и не почувствовал ничего «необычного». Единственное, что прояснилось в сложившейся ситуации, так это то, что Рита Скитер рвёт и мечет. Ну и Хогвартсу грозит очередное судебное разбирательство, по моим подсчётам.       Явилась журналистка ближе к полудню, как раз во время второго завтрака, в компании двух авроров и громогласно потребовала провести расследование, ведь внутри этих стен хотели отравить её сыночка, а директор только разводил руками и бездействовал.       И почему я всё это знаю?       Во-первых, потому что фееричное явление Скитер было публичным. Мрачные авроры, казавшиеся её личными телохранителями, ступали следом, зыркая на притихших в Большом зале учеников. Мне показалось, что она хотела нагнать страху, поэтому явилась, проигнорировав все приличия. Во-вторых, потому что я оказался среди допрашиваемых. Её сынок указал всех возможных подозреваемых, но, разумеется, авроры не имели права допрашивать нас без присутствия опекуна или официального представителя, а Дамблдор до постановления врача о том, что это действительно было отравление, отказался вызывать в школу родителей половины студентов Хогвартса, которые якобы имели зуб на Эдди Скитера. Поэтому он пригласил на «чашечку чая» в кабинет лишь тех, кто был с Эдди в одном помещении всё утро: членов школьной газеты… и меня.       Меня из-за того, что Скитер-младший указал моё имя первым в своём длинном списке. Само собой, из-за статьи, ведь я тот самый человек, который, прочитав её, побежал бы его травить, чтобы замести все улики о нашей запретно-вскрывшейся связи с Томом.        Поэтому я сам бы вызвался добровольцем, чтобы разобраться, что к чему. Тем более на чашечку чая у директора — кто ж от такого отказывается без уважительной причины? Впрочем, мой отказ мог сделать только хуже — у меня не было никакого желания напрягать вновь Сириуса.       Авроры развалились на диванчике в приёмной перед дверью в кабинет директора и, кажется, скучали. А вот внутри кабинета царила странная атмосфера. Я бы что угодно поставил на то, что Альбус Дамблдор сейчас пребывал в ярости. Пусть на его лице не отражались никакие эмоции, кроме привычного добродушия и сосредоточенности на вошедшем.        — Так-так, а вот и припозднившийся Поттер! — растянула алые губы в притворно-радушной улыбке Скитер. — Садись-садись!       — Напомню вам, Рита, что это мой кабинет, — вкрадчиво заметил директор, сложив руки перед собой.       — Что же вы, Альбус, своих студентов не просите быть пунктуальными и не приглашаете их сесть в таком случае?       Дамблдор ничего ей не ответил. Он лишь повёл плечом, будто комариный писк услышал над ухом, и сдержанно улыбнулся мне, указав глазами на кресло.       На столе действительно оказался сервиз, и передо мной тотчас опустилась чайная чашка, в которую чайник налил чай, а ложечка насыпала сахар — две ложки — и перемешала.       — Печенья? — предложил директор, однако я даже раскрыть рот не успел, как вмешалась Рита:       — Что же задержало тебя? Признание собственной вины или же раскаяние?       Мне даже было жаль, что я не владею определёнными знаниями в сфере Уголовного кодекса магического мира, как Том — сейчас бы пригодилось.       — Ты можешь уйти в любое время, Гарри, — спокойно пообещал Дамблдор, и мне сразу вспомнилась наша последняя встреча.       — Что думаешь о статье моего сына, Гарри? Ты её читал? Разумеется, ты её читал, — она поправила очки чрезмерно резким жестом, явив моему взору длинные алые ногти.       Такими только с врагами собственноручно расправляться.       — Читал, — подтвердил я, не отводя взгляда.       — Ты возмущён? Может, обижен? Считаешь это несправедливым?       — Вы берёте у меня интервью? — задал я встречный вопрос.       — Ты слишком спокоен.       Она закинула одну ногу на другую, а потом стремительно поменяла позу, словно не могла усидеть на месте.       — С вашим сыном меня ничего не связывает.       — Сегодня вышла обличающая твои отношения статья, и сегодня же Эдди попал в больницу. Я не верю в совпадения, Гарри, а ты?       — Рита, это не допрос, — сурово напомнил Дамблдор. — Если вы отказываетесь вести разговор более цивилизованно, я буду вынужден…       — Что? — перебила та его, вскинув тонкие белёсые брови. — Вы угрожаете мне, Альбус?       — Миссис Скитер, — как можно спокойнее обратился я к ней, — я бы рад вам помочь, но всё утро я был занят декорациями школы, к тому же находился на виду у всех.       Мне почему-то не хотелось оставлять директора один на один в этом неблагородном — ладить с акулами пера — деле. Возможно, ключевую роль сыграло то, что рассказал мне Том о легилиментах… Хотя я сильно сомневался, что Скитер удастся вывести Дамблдора из себя так просто.       — И на виду у всех ты прочёл статью? — её губы дрогнули в усмешке.       — Именно.       — Так почему же ты захотел уничтожить выпуск?       — Что, простите?       — Не хотел? — едва ли не клацнула она зубами.       — Я не понимаю, на что вы намекаете.       Разве что Полумна, не посчитав мои желания странными, сообщила об этом.       — Твоя личная жизнь стала достоянием общественности, разве тебя это не злит?       — А должно?       — Избегаешь отвечать на вопросы, Гарри.       — Моё присутствие здесь — личная инициатива, миссис Скитер.       — А что думает Том Риддл на этот счёт? Он отсутствует с утра, что тоже весьма подозрительно.       — Рита, — подал голос Дамблдор, — на этот вопрос я сам уже отвечал.       — Может, его парень осведомлён лучше вашего, Альбус, — она улыбнулась, будто хищник, почуявший свежую кровь.       — А лучше меня только его мать, миссис Скитер, — с нарочитой растерянностью улыбнулся я. — Вы могли бы поделиться своими подозрениями с ней.       По её лицу пробежала тень, а железная уверенность в каждом своём действии и слове на мгновение исчезли, открывая странную смесь презрения и… страха?       Выходит, Скитер или была прекрасно осведомлена о профессии Меропы Гонты, или же встречалась с ней лично. Возможно, даже в суде. Или же, наоборот, избегала встречаться?..       — Так как ты себя чувствуешь на этот счёт, Гарри? Раз уж ты упомянул мать Тома Риддла, что думает она о возможности шантажа или приворота? — подалась та вперёд, вновь делая меня центром внимания.       Я был слабым звеном здесь, что она давала ясно понять.       — Полагаю, — пожал я плечами, — мисс Гонт не допускает таких мыслей и доверяет выбору своего сына.       — Полагаешь? То есть ты не уверен? Он не представлял тебя своей семье? — тут же ухватилась она за ниточку.       — Не переступайте границ, Рита, — тут же осадил её Дамблдор и даже повернулся: медленно и угрожающе. Всем корпусом. — Речь идёт о вашем сыне и вашей семье, а не о чужих. Именно поэтому я разрешил вам присутствовать здесь.       — О, — округлила губы та, словно удивляясь самой себе, — это, наверное, профессиональное, Альбус. Когда я чую сенсацию, сложно удержаться.       — Отвечая на ваш вопрос, миссис Скитер, я не люблю торопить события и подхожу к отношениям ответственно.       — Или же боишься разоблачения и суда, — осклабилась она.       — Рита!       Сервиз загремел, чай расплескался.       — И снова прощу прощения, — ахнула та, но на лице не было ни капли раскаяния.       — Подавать в суд на вас я не собираюсь, — сделал я вид, что не понял её. — Что до главной темы этой беседы, то опусы Эдди мне безразличны, миссис Скитер. Если вашему сыну так веселее жить, кто я такой, чтобы его осуждать?       — Опусы, говоришь?..       Усмешка на её лице дрогнула, а один глаза прищурился — будто нервный тик.       Я не подал виду, но удивился.       Кажется, непробиваемую Риту Скитер можно было задеть окольными путями: через её сына.       — Простите, я не слишком разбираюсь в терминах, — полуприкрыл я веки, заметив, как плечи директора расслабились, а в глазах промелькнули смешинки.       — Я бы использовала иной термин: не «не слишком», а «совсем».       — Как угодно.       — Значит, ты согласен со всем, что написал мой сын о тебе, о Седрике Диггори, к слову, тоже будто сквозь землю провалившемуся?       Я сделал растерянное лицо:       — Миссис Скитер, а разве Эдди не фантазирует об учениках Хогвартса и не пишет сказки потом?.. Так с какой стати я должен соглашаться или же не делать этого? Это же его сюжеты.       Теперь у неё задёргался другой глаз.       Внешне оставаясь спокойным, внутри я ликовал и изумлялся тому, что у неё, как оказалось, так мало выдержки. Её статьи регулярно, если не ежеминутно становились целью для критики, что вряд ли могло вывести её из себя. Но таланты Эдди… Быть может, они не должны были подвергаться сомнению. К этому она не привыкла.       — Знаете ли, — вздохнул я, — раз вы спрашивали о Томе, то я даже не уверен, прочитал ли он, однако я уверен, что когда Том прочтёт, то оценит всю гениальность вашего сына. Возможно, похвалит? Он ведь староста школы и поощряет креативность, — и вскинул взгляд на неё, едва ли не заблеяв, как овца.       Показалось, что сейчас в кабинете что-то взорвётся.       — Прекрати дурака валять, Поттер! — повысила она голос и поднялась, зацокав каблуками по полу. — Ты понятия не имеешь о креативности, чтобы…       — Угомонитесь, Рита, — едва ли не приказал Дамблдор, перебивая её. — В последний раз напоминаю, что я пошёл вам навстречу, но не позволю, чтобы вы повышали голос и унижали моих студентов!       — Вы позволяете им исключительно две вещи: травить друг друга и сношаться в этих стенах, да? — и она снисходительно улыбнулась.       Дверь с противным скрипом открылась, словно показывая: ещё одна такая выходка, и кого-то выгонят взашей.       В общем-то, так и закончилась самая увлекательная часть этого разговора, за которой последовала череда банальных вопросов — «не видел, не знаю, не общаюсь», — и я, надо заметить, получил больше информации от Скитер, чем она от меня. После чего Дамблдор отпустил меня, а в моём затылке чьи-то глаза пробуравили дырку. Она явно была недовольна результатами «чаепития».       Вопреки продемонстрированной в кабинете уверенности, стоило мне спуститься, как вся показная сдержанность и спокойствие слетели с меня, подобно шелухе. Мне было как-то тревожно на душе. Я надеялся, что это действительно нелепая случайность, и после отравления Эдди в Мунго не попадут приятели Седрика — по списку, — а затем и настырный Монтегю. Тот мог сколько угодно желать оставаться инкогнито, но я знал, кто пел мне и нашей с Томом совместимости торжественные оды.       Всё это было глупо.       А Том… ну даже возможность суда была изощрённее, чем столь нелепая попытка отравить Эдди. А потом и всех остальных участников, если смотреть в перспективе. Конечно, я старался ничего плохого не думать — очень-очень сильно старался, — но, если бы Том стал его травить, то Эдди точно узнал бы личность отравителя. А после того, как узнал бы, отдал бы Мерлину душу, унеся эти сведения с собой в могилу. Такое у меня создавалось впечатление — может, несколько лирическое.       И поэтому хотелось смеяться над тем, насколько дурацкими оказались подобные представления насчёт Тома. Мы с ним, конечно же, пришли к умозаключению, что он мудак, методы соблазнения у него психологически специфические и свойственная ему легкомысленность в отношении непростительных опасна для спокойной жизни, но намеренно кого-то травить…       Нет.       Я вздохнул.       Попытки отогнать от себя это странное состояние тревожности не увенчались успехом. Оно преследовало меня по дороге в комнату, когда я спешил закончить копию перчаток, и не оставило после: на пути в Хогсмид. Даже колкие замечания Филча у ворот я оставил без внимания, покручивая в руке волшебное перо и сомневаясь, писать Тому или нет.       Может, частично дело было в том, что Драко преуспел в своих начинаниях и свалил до завтрака, не попрощавшись. А вместе с ним и мой браслет. А возможно, тревожно мне было по совершенно другой причине — временной недоступности Тома, — но утренний инцидент слегка сместил стрелку компаса с этого направления. По сути, у меня не было повода для беспокойства: эти странные тесты Том уже сдавал. И не раз. Однако я не мог не понимать, что из года в год многое менялось: мысли, эмоции, даже его статус… он изменился сейчас.       «…Любовь опасна», — постоянно звучало в моих мыслях, сыпля соль на рану.       В чём заключалась опасность, я, конечно, понимал. Не в самом светлом чувстве, а во всех его оттенках — оттенках не столь светлых зачастую: ревность, зависть, обида, ненависть… Было множество того, что это чувство могло всколыхнуть внутри. Даже эта дурацкая статья могла повлиять и породить ненависть. Мне самому чудилось, что, посмей кто оскорбительно отозваться о Томе, то я был готов протестовать, отстаивать и даже защищать свой выбор, что, возможно, будет сопряжено с рисками для другого человека и огромным негативом, исходящим от меня.       А Тому негатив был противопоказан.       «Гарри, я не ходячая бомба — не надо так на меня смотреть», — будто эхом возразил мне его голос, прорвавшись сквозь воспоминания.       Пусть не ходячая бомба, но отделаться от мысли, что ему просто необходим мир и покой, я не мог. Домик в горах, гладь озера где-нибудь рядышком и поле ромашек — чудные перспективы, которые вряд ли приглянулись бы самому Тому.       После получаса сомнений и беготни из стороны в сторону я всё же написал.       ГарриПоттер: У тебя всё в порядке?       Само собой, незамедлительного ответа я не ждал, но надеялся, что к вечеру Том освободится — сбежит от своих экзаменаторов — и сможет отписаться. Сможет успокоить меня. Поэтому я добавил последующее робкое «скучаю», а затем ещё и «очень», после чего смутился и ускорил шаг, словно за мной наблюдала половина Хогвартса, а завхоз знал обо всех моих сердечных терзаниях. Встревоженный и рассеянный, я совершенно забыл о просьбе Регулуса и оставил папку с переводной бумагой в столе.       Пришлось возвращаться.       А когда я вновь ступил на пыльные дороги Хогсмида, застал занятную картину около чайной. МакЛагген изображал из себя вешалку: на одном его плече висела неизвестная мне студентка, на другое плечо опирался... Рабастан. Рабастан, который явно был уже навеселе, судя по блуждающему взгляду, блаженно откидывающейся назад голове и взрывам хохота. На бледных щеках Кормака играл румянец — был ли он тоже пьян, я не знал, но ощутил своего рода облегчение.       Кажется, он хорошо проводил время, а не изводил себя лишними терзаниями.       Разумеется, где находился один брат, там должен быть и второй. Поэтому для меня не стало сюрпризом чужое присутствие за спиной.       — Ты тоже мужчина и тоже омега, — изрёк едва ли не по-философски Родольфус и встал рядом, прислонившись плечом к дереву.       Покосившись на него, я вяло кивнул:       — Добрый день.       — Избавь меня от ложной вежливости, малец, — фыркнул тот.       Малец?       — Ты ненамного старше меня, чтобы так называть.       — Зато много краше, — усмехнулся он, — так что он в тебя вцепился, м? Может, это всё правда? — И в чужой руке мелькнула сложенная пополам школьная газета.       Я лишь повёл плечом, ощущая растущее раздражение.       Почему-то хотелось спросить: неужели я так плох?..       — Не знай я Тома, поверил бы, — глухо продолжил он. — Но тебе бы ума не хватило обмануть его.       — Страшный и глупый — что же он во мне нашёл? — попытался я выдавить из себя притворное изумление, но получилось лишь процедить сквозь зубы.       Глупым я не позволял себя считать никому… и хотел огрызнуться, сказать что-нибудь эдакое, чтобы уязвить его до глубокой старости, но что?       Со Скитер как-то было легче.       Родольфус хмыкнул.       — На правду разве обижаются? Можешь считать, что умнее Тома… в какой-то момент он позволит тебе так думать.       Мне сразу вспомнились слова Малфоя.       — Тоже считаешь, что он играет?       — Играет?       — Притворяется.       Родольфус провёл ладонью вдоль шеи, зацепив серебряную цепочку, и потянул за неё туда-сюда. Это был жест нервничающего или же вспоминающего что-то человека.       — Он будет совершать ошибки. Такие глупые ошибки. Из рода: «Ой, а я и не подумал». Будто нарочно, будто так принято. А потом будет смотреть на тебя таким взглядом, словно твоя душа у него на ладони, словно держит всё, чем ты являешься и кем когда-либо станешь, в своих руках… — в чужом голосе проскользнуло столько восхищения и вместе с тем смятения, что я вздрогнул.       Том или не знал, или просто успокаивал меня…       Родольфуса Лестрейнджа он не интересовал как бык-осеменитель — нет-нет. Так не говорят о том, чья родословная представляет единственную ценность в человеке; во взгляде заинтересованного лишь кровью Слизерина не должна скользить подобная тоска, нежность, едва ли не щенячья преданность…       Меня будто ведром ледяной воды окатили с ног до головы.       Хотелось трясти головой, отрицать всё это и делать вид, что мне ничего не известно. Что я и сделал, спросив:       — Вы… встречались?       — Пока нет.       Пока?..         — Что это значит? — нахмурился я, уже не пытаясь скрывать своего отношения ко всей этой ситуации.       Родольфус перевёл на меня расфокусированный взгляд, словно в мыслях был в другом месте. Возможно, даже с другим человеком.       Я дёрнул лямку сумки, вцепившись в неё пальцами, и повторил медленно, едва ли не по слогам:       — Что ты пытаешься мне сказать своим «пока нет»?       — Что Том — самый удивительный и вместе с тем чудной альфа, которого я когда-либо встречал, — сощурил он глаза, — а ты… — Родольфус резко отпустил цепочку, — совершенно обыкновенный, и…       Я не дал ему договорить:       — Но выбрал он меня, а не тебя. И этого не изменить! — и тут же, захваченный вихрем смущения и злости, покраснел.       Щёки буквально полыхали. Это прозвучало так по-детски, будто мы не могли поделить игрушку.       — Мне пора, — поспешно добавил я и рванул вперёд, крепче прижав сумку к боку.       Однако абсолютная тишина за спиной заставила меня оглянуться в последний момент: Родольфус просто смотрел мне вслед, точно пытаясь что-то понять.       Что именно — я знал. Он сам сказал.       «…Так что он в тебя вцепился, м?»       Что ж, ему удалось то, что не удалось Рите и Эдди Скитер: окончательно испортить мне настроение. Возможно, всего этого снисхождения к моей персоне, посторонних сомнений и скрытых насмешек скопилось слишком много за столь короткий период, что я ощутил, будто мне подбили крыло. Хотелось взлететь, как этим утром я выпорхнул из комнаты Тома — счастливый, взбудораженный, шепчущий с улыбкой: «Не шали, Гарри, не шали», — но не получалось. Хотелось делать глупости — написать ему снова и задать тот самый вопрос, на который безуспешно пытался ответить Родольфус, преследуя меня взглядом: «Что ты нашёл во мне?» И хотелось впервые услышать совершенно странные вещи в ответ, которые бы не включали в себя исключительно мою гениальность. Например, чтобы он мне сказал, что я красивый… Да. Что в его глазах я красивый. Просто очаровательный… Особенный. Подходящий ему как никто другой. Что я — это я. Гарри Поттер. И ведь ночью он говорил это… Немного другими словами, но говорил, однако сейчас мне хотелось услышать это в более откровенной форме. Прямой. Без ужимок и сложных оборотов. Это внезапно показалось жизненно необходимым, потому что сейчас я переживал внутри всё то, чего так страшился, а именно: занять чьё-то место, тем самым вредя Тому, так как это место мог занимать кто-то ему под стать. Нелепость, конечно — логикой я это понимал. Кто судит, кто кому подходит больше, а кто — меньше? Эдди? Монтегю? Друзья Седрика? Родольфус?       Чушь…       Том всё равно не смог бы мне ответить вот прямо сейчас — перо молчало после прошлых трёх сообщений, — и я ощущал себя уязвимым; ощущал как никогда необходимость в чужом присутствии. В его присутствии рядом и… поддержке. И эти чувства, надо заметить, были новы для меня и необычны: я привык справляться сам. Со всем сам, включая многочисленные удары по моей самооценке с малолетства. Насмешки, снисходительные взгляды, укоры… Я просто не позволял им пробраться под броню, чтобы образовать там червоточину. После разного рода нападок я никогда не желал и не просил, чтобы друзья говорили мне, какой я милый, чудесный, умный… и вообще — самый-самый. Но сейчас не отказался бы, если бы Том обнял меня и шептал все эти глупости… Раз за разом шептал и обнимал крепче, пока дышать стало бы нечем. Не отказался бы. И я не понимал, было ли это очередным гормональным всплеском омежьего организма или естественной потребностью влюблённого человека, у которого выдалось какое-то странное утро. И кто бы мог дать мне правильный ответ…       Воздух сотрясся. Башенные часы пробили три часа дня.       Я тут же переполошился: намереваясь прийти раньше Регулуса, чтобы собраться с мыслями и подготовить свою экспресс-презентацию, под конец я опоздал. И не только опоздал, но и совершенно не был готов к предстоящей беседе. Поэтому ворвался в «Три метлы» впопыхах и мысленно чертыхаясь, коря себя за то, что позволил себе раскиснуть перед столь важной встречей.       Это всё было совершенно не вовремя.       В пабе, как обычно, было шумно и пахло сливочным пивом, дымом с примесью табака и жарким. Регулуса я нашёл взглядом сразу же. Тот сидел за дальним угловым столиком, раскачивал пивной кружкой из стороны в сторону в явном недовольстве и зажимал в зубах сигарету, выхватывая ту второй рукой, когда что-то пылко доказывал собеседнице, похоже в качестве последнего аргумента выдыхая ей дымом в лицо.       Как и обещал, пришёл он не один.       — …Риск того не стоил, — донёсся до меня его раздражённый голос, за которым последовал грохот опустившейся на стол кружки.       Его собеседница лишь пожала плечами в ответ.       Её длинные каштановые волосы, убранные в хвост, небрежно лежали на одном плече, то и дело грозя соскользнуть, когда она в очередной раз дёрнула плечами будто в желании отмахнуться от речей Регулуса. Эти же плечи, чей размах несколько путал — вроде и широкий, а вроде и непонятно, — скрывались под тканью светлой рубашки, на которой красовались вычурные чуть помятые воланы. И воланы же скрывали запястья, оставляя взору лишь длинные пальцы. В ухе, мелькнувшем меж прядями волос, как мне показалось, блеснула крупная серьга. Из-под стола на мгновение показалось обтянутой потёртой кожей штанов колено, скрытое ниже раструбом высокого сапога. Всё остальное разглядеть не представлялось возможным из-за спинки стула.       Да и чего стоять посреди зала и смотреть?       Я направился дальше, надеясь, что по моему лицу не видно ничего лишнего — настроения, например, и тревожности, — и остановился. На мгновение сердцебиение замедлилось, я будто окаменел, прежде чем сделать новый шаг и понять, что «маленько» ошибся: и насчёт пола, и насчёт цвета волос. Приглушённый свет паба делал их такими — теперь же, будто в трансе подойдя ближе, рассеянный я увидел янтарные блики, рассыпавшиеся искрами в рыжих прядях.         По законам жанра мне положено было споткнуться и фантастично приземлиться грудью или же щекой на стол — а вот и я! — но, вместо этого перед чужим столиком застыл домашний эльф, с которым мы едва не столкнулись. Тот тут же начал извиняться и кланяться, чуть ли не ударяясь головой об пол, тем самым раскрывая моё местоположение.       — Гарри! — радостно воскликнул Регулус, затушил сигарету и тут же поднялся, заключив меня в крепкие объятья, из которых я безуспешно попытался выпутаться. — А ну стоять и терпеть, — еле слышно прошипел он мне на ухо, а затем вновь пробасил низким голосом: — А ты подрос! Скоро выше меня будешь.       За несколько месяцев? Что-то я сомневаюсь…       И что за манера у людей упоминать, как и насколько я подрос? Будто я раньше был размером с того домашнего эльфа, а теперь вымахал до уровня тролля.       Последнее, похоже, я произнёс вслух.       — Не ворчи, — хмыкнул он.       Задушенный чужими — но не теми — объятьями, я вздохнул. И понял, что для Регулуса это был способ закончить, по-видимому, не совсем приятный спор и полностью переключить внимание на меня.       — Простите за опоздание, — слабо упёрся я в него руками и улыбнулся.       Наконец, меня соизволили отпустить, хлопнув по плечам напоследок.       — Ничего страшного, Гарри. Мы как раз кое-что обсуждали… М, да. — На лице Регулуса вновь показалось лёгкое недовольство, но то растворилось, когда он махнул рукой в сторону своего собеседника. — Джин, позволь представить тебе…       — Гарри Поттера, — перебил тот его, откинувшись назад и растянув губы в лучезарной и самую каплю озорной улыбке, отчего на носу весьма знакомо собрались веснушки.       В нём будто всё было знакомым… Пусть я ни разу его не видел вживую.               — Джинни не успевает, — печально заключила миссис Уизли и отпила из бокала.       Уголки её рта опустились, а в уголках глаз закралась печаль — чужое лицо превратилось в маску скорби. И мне тут же показалось, что праздничная атмосфера безвозвратно утрачена.       Перси покосился в её сторону и скривился, стукнув вилкой о край тарелки.       — Чего и стоило ожидать, — покачал головой Рон.       — Не расстраивайся, дорогая, — бережно обняв супругу, улыбнулся мистер Уизли. — На следующий Новый год…       — Да кого вы пытаетесь обмануть! — стремительно поднялся Перси. — Джинни давно плевать на всех нас! Сколько можно говорить: в следующий раз, на следующий праздник, потом… Не успевает, не может, болеет… Брехня всё это!       — Прекрати, — остановил его Чарли, подняв руку. — Я тоже не всегда могу присутствовать на семейных торжествах. В прошлом году сбежал Тупорыл и…       — Не сравнивай! — закатил глаза Перси и махнул в мою сторону рукой. — Тебя Гарри видел, Билла — тоже, а он живёт в Египте, между прочим, но Джинни? А? Ты видел Джинни, Гарри? За всё это время? Хоть разок видел? — он уставился на меня вопросительно и вместе с тем требовательно.       Я покачал головой, боясь встревать в непонятные для меня разборки.       — Вот! Сплошное разочарование, а не член семьи…       — Не смей так говорить! — мгновенно зазвенела сталь в голосе миссис Уизли. Однако она тут же рассеянно перебрала все приборы перед собой, будто проверяя их чистоту, поднялась и тут же обеспокоенно захлопотала: — Нужно отправить моей маковке еды. Любимый пирог. Мягкий, но с корочкой… Я так старалась.       — Тебе помочь? — приподнялся следом мистер Уизли, с тревогой оглянувшись на неё.       — Нет, не нужно. Я сама. Продолжайте праздновать… Я скоро.       И она скрылась на кухне, откуда тут же донёсся грохот кастрюль.       — Не обращай внимания, — шепнул мне Рон, склонившись над своей тарелкой.       Однако я видел, что он тоже был уязвлён происходящим.       — Джинни просто много путешествует: не любит засиживаться долго на одном месте, — добавил Чарли с улыбкой.       Открытой и расслабленной, в отличие от остальных.       — Бродяжка, — еле слышно процедил Перси и воткнул вилку в кусок пирога.       Того самого, который, видимо, и нравился Джинни.               Воспоминание мгновенно рассеялось, и я сглотнул, краем уха слушая мерную речь Регулуса:       — ...Я тебе писал, Гарри. Позволь представить тебе моего друга и по совместительству нашего картографа…       — Джиневра Уизли, — опередил я его, уставившись во все глаза на мужчину перед собой.