Ты лучше меня знаешь, что я влюблён, Что мечтаю сделать своим, Что не шучу с тобой, Но, честно говоря, я не хочу медлить. Интеллектуально, сексуально, Мальчик, я влюбляюсь в тебя постепенно. Не могу поверить, Что я тебе нравлюсь — это облегчение. Я действительно думаю, что ты красив, И так давно не чувствовал подобного, Что трудно подобрать слова. Вольный перевод Nicky Buell — BOY CRAZY
— О ком задумался? — А? Я растерянно моргнул. — О Риддле? — медово улыбнулась Гермиона. — У тебя такое выражение лица было… мечтательное. Когда он вернётся? — она забавно хлопнула себя по лбу, будто одёрнув. — Прости, Гарри, не то чтобы я любопытничала, просто мы рады за тебя. Правда, рады. Рон улыбнулся краешком губ в подтверждении. А я несколько растерялся, потому что… — Я думал кое о ком другом. Мечтательное выражение? Думал я о Джине, но… что за чертовщина? Мечтательное выражение у меня? Скорее, задумчивое. А думал я о нём потому, что не знал, как начать этот разговор с Роном. Вчера я поделился с ними — не смог удержаться — своим новым статусом и даже не ворчал насчёт требований — отчасти смехотворных, отчасти справедливых (наверное) — Сириуса, но вот заговорить с Роном о брате так и не решился. Стоит ли вообще начинать эту тему? Этот вопрос меня мучил весь вечер. С одной стороны, потом Рон мог узнать и заявить, что я намеренно умолчал, после чего обидеться. С другой — он сам трепался ему обо мне, так почему я не мог спросить его самого о Джине? По крайней мере, это было бы справедливо. Казалось, я просто ищу предлог, чтобы начать этот разговор. — Я буду работать с твоим братом, — почти скороговоркой заявил я, глянув на Рона. Он приподнял брови, оставляя вилку в стороне, и озадаченно изрёк: — Но Билл специализируется на Египте… — Я о Джине. Рука Рона дрогнула, а брови взметнулись ещё выше. — Мы, конечно, можем это не обсуждать, — понизил я голос. — Но мне предстоит провести всё лето рядом с ним… И я знаю, что вы ведёте переписку, поэтому странно, что ты отказываешься говорить о нём. Гермиона молчала. — И что ты хочешь знать? — вздохнул друг и скривился. — Это не какой-то там огромный секрет… — Только я до сих пор думал, что у тебя не брат, а сестра. — М… Мама дочку хотела, — изрёк Рон. Опять же, эта фраза была из ряда тех, что якобы должны объяснить абсолютно всё, но толком не объясняли ничего. — И поэтому между вами всеми по три-четыре года разницы — да, ты говорил, — кивнул я, точно собирался сам ему рассказывать о его же семье, а не просил прояснить ситуацию. — Но мне всегда казалось, что речь шла о младшей. — Само собой. Каждый из нас был младше предыдущего и возможной «дочкой», оказавшейся под конец очередным сыном. Не получилось в этот раз, так попробуем снова. И снова. И снова. Если бы не мамино состояние здоровья, у меня бы была ещё парочка младших братьев, наверное, — безрадостно хмыкнул Рон и замолк на мгновение, поглядывая на свою тарелку. — Нам с Джином досталось больше всех. Он стал первым её разочарованием, которое она попыталась «исправить», когда родился Билл. Как — ты и сам понял. А я стал последним. Хорошо, хоть не вышел у неё таким смазливым и уже в детстве вытянулся, иначе бы донашивал платья за братом. Я даже завидовал ему, когда мелким совсем был и не понимал ничего: видел только, что мама любит его больше остальных. А должно было быть наоборот: меня, младшенького, она должна была любить сильнее… Теперь стыдно за это. Кажется, мы с Гермионой — она как будущий специалист, а я чисто интуитивно — подумали об одном и том же: у Молли Уизли была какая-то нездоровая зацикленность. Конечно, сам я о детях ещё не задумывался... но какая, к чёрту, разница: девочка или мальчик? Рон отнял взгляд от тарелки. Его уши слегка покраснели, когда он добавил: — Может, понятно теперь, почему тема для меня не из приятных: в отличие от брата, я не могу относиться к этому с юмором. А Джин, как бы ни относился, всё равно сократил число визитов в Нору. Мама, бывает, слишком его опекает, и в последний раз они расстались далеко не мирно, — он вновь вздохнул, промочил горло и, криво улыбнувшись, заключил: — Семейство чудиков мы, чего тут ещё сказать. Но Джин не плохой, Гарри, — ты не думай. — Я ничего такого и не думал, — вновь возникло у меня чувство неловкости. — Просто было очень неожиданно не только встретить его, но и ошибиться... во многом. Я, м-м, растерялся, когда увидел его, и повёл себя как дурак. Рон понимающе протянул: — Он, конечно, нормальный, Гарри, но с чудинкой — предупреждаю на всякий случай. — Это я уже понял. «Кажется, он со мной заигрывал… Вот такая вот чудинка», — вертелось на языке, но сказать это я не решился. Не хотелось ставить себя и друга в неудобное положение, а то вдруг потом напишет, а его брат ничего такого не имел в мыслях — просто это его манера общения. Развязная и игривая… Чересчур игривая. Вспомнилось чужое бедро прижавшееся к моему, но также и его совершенно отрешённый вид во время воссоздания острова на бумаге. Нарочно он это сделал или же случайно? Я еле слышно вздохнул. Выставлять себя мнительным глупцом перед Джином не хотелось, поэтому стоило просто игнорировать подобные казусы. — А краснеешь ты чего? — внезапно спросила Гермиона. — Ноги ему отдавил, или он о тебя споткнулся… Паб ещё стоит на месте? — Да тебе в комики надо было идти, — улыбнулся я помимо воли. Вспомнился бедолага эльф, о которого я сам чуть не споткнулся. — Что-то мне совсем не смешно: в отличие от кое-кого, я «Джинни» ещё ни разу не видела, — не без ехидства заметила она, покосившись на Рона, словно он его прятал под кроватью. — Если ты с ним встречался, значит, он сейчас находится в стране… — проворчал Рон, проигнорировал выпад. — Если мама узнает… о-о! Снова будет скандал. Ох-охушки, — он вцепился в волосы и потянул за них, бледнея. — Поэтому мы с вами про него ничего не слышали и ничего не знаем… да? Предупредить я не успел: сам заметил их в последний момент. — Про кого вы ничего не слышали? — закинул Фред правую руку на плечо брата. — И ничего не знаете? — повторил за близнецом Джордж, заняв место с другой стороны. Рон недовольно передёрнул плечами, но парочка даже не шелохнулась. А я вновь увлёкся стаканом вишнёвого сока, делая вид, что меня это всё не касается. Жаль только, ничего выведать не получилось. А начинать эту тему снова было странным. Могло показаться, что я заинтересован в Джине. Мне и правда было любопытно, но без всяких там подтекстов и личного интереса. Может быть, во мне в кои-то веки проснулся сплетник: всё же было в этой истории что-то ещё — буквально вопила моя интуиция. Хотя и всех тех странностей, которыми поделился Рон, хватило бы, чтобы получить статус деликатной темы. Для меня такой темой были Дурсли, и Рон с Гермионой никогда не лезли, если я этого не хотел. — Понятия не имеем, что там с Эдди, — выкрутилась Гермиона, пока Рон, судя по виду, мысленно решал сложную нумерологическую задачку. — Тогда вы по адресу! — махнул рукой Джордж и красноречиво покосился на листающего школьную газету Симуса. — Мы всё знаем. — Ага, — подтвердил Фред. Он склонился над столом и, приложив ладонь ко рту, доверительно шепнул: — У него острая аллергическая реакция на любовное зелье. — И кто бы хотел приворожить москита? — У кого столь отвратительный вкус? З-з-з-з! Фред хлопнул себя по руке, прямо рядом с ухом Рона, и оба близнеца поморщились, словно действительно прибили комара. — И откуда у вас столь достоверная информация? — поинтересовался я. — Родственница Сэмми, тот который брат Алисы, которая троюродная сестра Джека, который друг Майлза, что играет за «Гордость Портри»… — Мы поняли, — перебила их Гермиона, закатив глаза. — Она медсестра в Мунго, — заключил Джордж и озорно подмигнул. — У нашего Эдди, оказывается, непереносимость приворотных зелий. — Горе-воздыхатель серьёзно просчитался. Едва не задушил своей любовью бедолагу. — Но нашего Эдди ничего не берёт: сияет, как серебряные ложки тётушки Мюриэль. — Небось думает, что попытка приворожить — то, чем можно гордиться. — В его случае это так. — Воистину так. Близнецы хмыкнули. — Какие же вы всё-таки зловредные, — буркнул Рон. — Это, братец, кара. — Возмездие за попорченную кровь студентов. — И нашего старосты. — Старост, — раздался из-за их спины голос Беллатрикс. И сама она сразу появилась, хмуро добавив: — Вы, между прочим, опоздали. — Каемся, мадам: задержались слегка, — усмехнулся Фред. — Если говорить о попорченной крови студентов, то и вас скоро должна постичь подобная кара, — посмотрел на них Рон. — Что выбираете: заговор на понос или напасть мандавошек? — Фу! — покачал головой Джордж.— Смех продлевает жизнь, зануда. — Точно не тем, над кем вы подшутили, — заметил я, глянув на них исподлобья. — Вы закончили, или мне и дальше изображать из себя столб? — нервно потеребила прядь волос Беллатрикс. — Даже не начали. — Мы можем препираться целую веч… — Вы закончили, — не дала закончить Фреду она и вцепилась обеими руками в свитера близнецов, потянув их за собой. Рон наигранно перевёл дыхание. Однако не успели они сделать и шагу, как их взгляды прилипли к одной точке за моей спиной. — Здравствуй, — опередил поворот моей головы сипловатый голос. Голос, что породил толпу мурашек, пробежавшихся вдоль позвонков, а внутри разлилось приятное тепло. Я даже слегка растерялся. — Привет… Том ловко перебрался через спинку скамьи и уместился на свободном месте рядом со мной. Выглядел он, если быть откровенным, не очень. Бледный, с залёгшими под глазами тенями, из-за чего взгляд выглядел лихорадочным, будто он не спал двое суток и держался исключительно на бодрящей силе кофеина и зелий. — Уизли, Грейнджер, — поприветствовал он их едва заметным кивком головы, и они вернули любезность. Несколько прядей упало Тому на лицо, добавляя большей трагичности его образу. Моя обида — а Том так и не ответил на сообщения, отчего я ворочался полночи, гадая, всё ли с ним в порядке — тут же утихла, а когда он вздохнул, слегка завалился набок, скрестив руки на груди и пристроив голову на моём плече, после чего смежил веки, так и вовсе исчезла без следа. Кажется, весь Большой зал разом притих, а особо любопытные чуть шеи не свернули, уставившись на наш стол, словно здесь должно было начаться какое-то особо интересное представление. Цирк уехал, клоуны остались. Мы оказались в центре всеобщего внимания, что, безусловно, было простым ощущением и к тому же весьма далеким от правды: голоса продолжали звучать, а столовые приборы стукать о тарелки. Только десятки студентов продолжали поглядывать на нас: некоторые завуалированно, другие — со жгучим, нескрываемым интересом. Как, к примеру, близнецы Уизли. Глаза так и сверкали тысячей ещё незаданных вопросов. — Вперёд, — Беллатрикс толкнула их в спины, поторапливая. Те же шагали нехотя, совершенно не стесняясь того, что их взгляды всё ещё были прикованы к нашей паре. Джордж успел поиграть бровями, а Фред вытянуть губы и чмокнуть прежде, чем Беллатрикс втиснулась между, подпрыгнула, закинув руки им на плечи, и повисла, заставляя тащить себя. — Мы тоже пойдём. В библиотеку заглянем, — в улыбке Гермионы закралось понимание. Она поднялась. Рон же, зажав меж зубами тост, поглядывал на не ушедших ещё далеко братьев и, видимо, не горел желанием следовать за ними. — Рон? — Сейчас-сейчас, — прошепелявил он, отмахиваясь. Однако стоило троице исчезнуть за массивными дверями, как он тут же вскочил, захватив с собой грушу. Я хмыкнул, провожая их спины взглядом, и сразу же переключился на Тома. — Выглядишь ужасно, — шёпотом заметил я. — А я-то думал, что бледность облагораживает… — на его лице проскользнуло подобие усмешки. — Прости, что не ответил. Прочёл по пути, посчитал, что моё присутствие будет желательнее набора слов, и решил поторопиться. — Как всё прошло? — в моём голосе всё же послышалась тревога. — Как и всегда, Гарри. Ничего нового. Разве что экзаменатор сменился. Этот более дотошный. — Он что, и ночью вёл допрос? — Почти, — уголок рта Тома вновь дёрнулся. — Нам не дают спать. — Повышение гормонов стресса? — В точку. И я сейчас весь на взводе, — вкрадчиво протянул Том и приоткрыл глаза. Я пожалел, что мы в переполненном студентами зале. Кажется, он подумал о том же. — Слышал, в школе произошло много чего интересного в моё отсутствие. — Можно сказать и так. — И меня внезапно осенило. — Ты поэтому подсел ко мне?.. — Чтобы доказать, что не приворожён и не являюсь жертвой шантажа? — Вопросительно приподнял он брови и, заметив моё выражение лица, внезапно тихо рассмеялся. — Делать мне нечего. Я что, не могу просто сесть рядом с моим омегой? — Раньше ты этого не делал… — Мы встречаемся всего ничего, Гарри. Или ты стесняешься подходить к столу Слизерина? — Нет. Не совсем. — Тогда подойди в следующий раз и увидишь, что случится. — Звучит как-то угрожающе, — улыбнулся я. — Буду кормить тебя с ложечки. Как тебе такой вариант? — А можно просто рядышком посидеть? — Сожалею, но из свободных мест только мои колени, — категорично, но с толикой веселья заявил он. Смущение куснуло за щёки, и я опустил голову, разглядывая его лицо и пытаясь понять, что он думает на счёт написанного Эдди, но безмятежное выражение заводило меня в тупик. — Значит, ты не зол? — По поводу статьи? — он повёл плечом, отстранившись. — Это было ожидаемо: не сейчас, так в сентябре Скитер всё равно вцепился бы в нас. Но я не хочу тратить сегодняшний день на злость: слишком устал для этого и соскучился по тебе. В груди всё сжалось и замерло, а низ живота сладко потянуло. Ощущения были такими, будто действительно сотни бабочек затрепыхались внутри. Ничего подобного я никогда прежде и ни с кем другим не ощущал. Хотелось что-то сказать, как-то выразить эмоциональное давление, порождённое его словами, зацеловать или затискать — да что угодно. Хоть покусать. — Может, уйдём отсюда? — словно прочитав мои мысли, предложил Том. — Да, — сипло согласился я.✧✧✧
— Тебя можно поздравить? — Вчера я был счастлив. Том приподнял брови. — Почему же был? — Сейчас смотрю на тебя и уже сам не знаю, рад ли… — забормотал я. — Странное чувство. Я так долго этого хотел, столько планировал, постоянно что-то делал, весь мыслями в экспедиции, но… — Но? — приоткрыл он глаза. Мои пальцы вновь заплутали в густых смоляных волосах. Мне нравилось их перебирать, и, пока делился новостями, я подолгу замирал, гипнотизируя взглядом блики, появляющиеся с редкими лучами солнца, что пропускала трепещущая листва деревьев. Как она делала это сейчас. Том снова зажмурился, чуть сморщив нос, стоило солнцу ударить по глазам. — Знаю, что прозвучит странно, но мне страшно, — признался я, накручивая на палец очередную прядь и разглядывая её вблизи. — Ещё бы тебе не было страшно, — улыбнулся он. — В чём же странность? — Я имею в виду другое. Вздохнув, я опустил руку и мазнул взглядом вдоль скамьи, замечая чьи-то вырезанные инициалы, соединённые по центру сердечком. Как романтично и банально. — Ну же, — Том дотронулся до моего подбородка, поворачивая к себе голову, — ты ведь не просто так это сказал. Что тебя беспокоит? И что мне ответить? Что кое-кто намекнул, что я слишком прост и не подхожу ему? Что разрываюсь между предвкушением от поездки и страхом из-за своего долгого отсутствия подле него? Я ведь не был дураком и прекрасно понимал, что за лето всё может измениться. Вдруг ему будет одиноко, он встретит кого-нибудь, к кому начнёт питать симпатию? Или уже встретил — мысли невольно вернулись к Родольфусу — и моё отсутствие сподвигнет разглядеть Лестрейнджа в ином свете? Или просто-напросто охладеет? Все те вопросы, что терзали мою неуверенную душонку по дороге в паб и оставили на обратном пути, вновь дали о себе знать, закопошившись осиным роем. — Ты ведь не успокоишься, пока не отправишься туда, — заметил Том, на этот раз будучи на удивление далеко от того, что меня в действительности волновало. — Почему я тебе понравился? — спросил я без лишних вступлений. Том вопросительно уставился на меня, будто это он мне задал вопрос, а я должен был на него ответить. — Я не… м, мне далеко до того, что считают привлекательным. — Мне всё нравится, — будто обласкал он меня ставшим тёплым, тягучим, как смола, взглядом. — Даже больше. Не знаю, кто и что считает привлекательным, Гарри, но ты красивый. Казалось, палящее солнце пустыни засверкало мне в лицо, поджарив кожу. Я, наверное, покраснел до состояния вареного рака за рекордные сроки на этот раз и продолжил растерянно бубнить: — Я полный, плохо вижу и вечно ношу очки. И у меня уродливый шрам на половину лица… — Хорошо, что среди заданий шоколадных язычков не было антирекламы: ты бы часами разглагольствовал на этот счёт, — насмешливо изрёк он. — А что тебе тогда понравилось? — А тебе что понравилось во мне? Внешность? — Так нечестно. И я не знаю… — Вот и я не знаю. — Я обыкновенный, а ты… …самый удивительный альфа, которого я когда-либо встречал. Мерлин, я чуть не заговорил словами Родольфуса. — А я тебя люблю, — заключил он за меня. Шах и мат моему сердцу. Оно сделало кульбит, перебирающая его волосы рука замерла на полпути, а тело будто окаменело. Нельзя же так внезапно признаваться... Нельзя. — Похоже, без злости сегодня не обойтись, — продолжил Том, не замечая моего состояния. — Какая-то статейка из-под пера любителя заставила тебя усомниться в себе. В нас… Что мне с этим делать, Гарри? Что мне делать с тем идиотом? Я вздрогнул, тут же очнувшись, и, вместо того чтобы дать ответ, склонился, коснувшись губами краешка чужих губ. Очки в этот момент едва не соскользнули с носа — стоило бы подогнуть заушники. — Ты не отрицаешь, что я обыкновенный, — заметил я шёпотом. — Потому что ты и сам знаешь, что это не так, — Том сам мазнул губами по моим в таком же эфемерном поцелуе. — В тебе нет ничего обыкновенного: даже твоё упрямство поразительное. — Какой-то сомнительный комплимент, — слабо улыбнулся я. — А если… пока мы будем в разлуке, всё изменится? — мой вопрос вызвал на его лице все оттенки недоумения, а я продолжил, ускоряясь, будто страшась, что меня заткнут: — Как работают приворотные зелья, Том? Стимулируют кору головного мозга, вызывая ложную влюблённость к приворожителю. Это чувство такое яркое, что влюблённый не может себя контролировать, зациклившись. Он едва ли критически мыслит, не видит очевидных недостатков в объекте любви, не может контролировать сексуальное влечение… Он будто выживает из ума. — С каждым моим словом Том всё больше мрачнел, и я тряхнул головой: — Нет, нет… я не хочу сказать, что ты приворожён или обезумел — ничего подобного. Просто ведь это ускоренное повторение естественного процесса. Да, он не столь выраженный, но это одно и то же… — Я выдохся и, глотнув воздуха, заключил, отводя взгляд: — Что, если влюблённость пройдёт и, когда я вернусь… ты увидишь меня другим и тебе не понравится то, что ты увидишь? — А ты? — Что я?.. Я растерялся, хлопая глазами, как одна из коров, пасшихся на лугу вблизи Хогсмида. — Ты постоянно говоришь о моей позиции, о моём отношении, но что, если это тебе не понравится то, что ты увидишь по возвращении? — Мне всё нравится… — Сколько уверенности, — едко хмыкнул он, сощурив глаза. — Тогда почему ты мне не веришь, когда я говорю то же самое? Я не понимаю, Гарри. А если расстояние только усилит состояние влюблённости, твои шаблоны разорвутся? Что тогда? Хорошо, что Скитер валяется в Мунго: не в те мысли этот паршивец решил подкинуть тараканов. Давно стоило прекратить существование этой газетёнки, — Том не повышал голоса, но каждое его слово будто сопровождалось ударом хлыста. — Можно, или твоё критическое мышление включилось, и ты заступишься за коллективное творчество? Я стянул очки, убрав их в карман, и склонился, заставляя Тома повернуть голову, покоящуюся на моих коленях, в сторону, а затем зарылся лицом в его волосы. — Дело не в статье, Том, — не надо ничего ни с кем делать, — прошептал я. — Мне было неприятно, признаю, но и одновременно как-то побоку, что там нафантазировал себе Скитер в попытке привлечь внимание. Мне страшно... Страшно, что уеду, а ты остынешь ко мне, и я сам буду в этом виноват. Страшно, что буду чувствовать твоё отдаление через переписку и ничего с этим поделать не смогу на расстоянии. Чужая ладонь коснулась моей шеи, заставляя отстраниться, и Том поймал мой взгляд в тиски своего. — Этого не произойдёт, Гарри. — В романах так и говорят, — еле слышно возразил я. — Я никогда не разлюблю тебя, я никогда тебя не брошу, мы вместе навсегда, буду вечность любить тебя… — Но мы не в романе, Гарри, — перебил он меня, — и я знаю, о чём говорю. — Как ты можешь знать? — я едва сдержал смешок. — Никогда не говори «никогда». Ты сам сказал, если нам не понравится, мы разойдёмся, и что замуж меня не зовёшь. — А ты захотел, чтобы позвал? — он сжал мой затылок, не позволяя отвернуться. Да я и не собирался этого делать. Просто взгляд отвёл и задумчиво протянул: — Я просто боюсь, что всё закончится, толком и не начавшись. Штамп ничего не значит в этом смысле, кроме того, что нам ещё и брак придётся расторгать. — Если ты выйдешь за меня, Гарри, то это раз и навсегда. Я не дам тебе развод. Его голос вибрировал, будто натянутая до предела струна. Ещё чуть-чуть — и лопнет от напряжения. Это удивило меня, и я приподнял брови в немом вопросе. — Поэтому я и не предлагаю, — продолжил Том. — Не уверен, что ты готов на этот шаг и понимаешь все последствия своего выбора. Мне стало смешно. — Что значит, не понимаю последствий своего выбора? Мне стоит воспринимать это как предупреждение, мол, ты из тех, кого брак разительно меняет? — Ведь не я постоянно говорю об изменчивости чувств, — возразил Том. — То есть, — медленно начал я, всё ещё веселясь, — развод ты мне не дашь, но расторгнуть отношения позволишь? Он лишь промычал в ответ нечто нечленораздельное между «угу» и «не знаю». — Или не позволишь? А если ты меня разлюбишь, а я не захочу отпускать? Будешь третировать? Том едва заметно поморщился. — Мои чувства к тебе не изменятся, Гарри — это факт. Береги лучше свои. И он снова меня озадачил. — А это что ещё значит? — Когда ты рассуждал о Галактионе, ты понимал его… Первая любовь, но не последняя, помнишь? — Том, — я коснулся кончиками пальцев его подбородка и соскользнул к скуле. — Ты проводишь какие-то странные аналогии. Твой персонаж — не я. С той же лёгкостью Галактионом можешь стать ты, а я твоей первой, но не последней любовью. Или мы оба… — Я однолюб. — И откуда ты знаешь, что ты однолюб, если мы встречаемся «всего ничего»? — со смешком уточнил я. — Просто знаю. — Ты не однолюб, ты — романтик, Том Риддл, — шире улыбнулся я, но он смотрел на меня едва ли не сурово и, видимо, моего веселья не разделял. Может, это было как-то связано с легилименцией? Но Том сказал, что легилименты, скорее, одиночки, а не однолюбы… И какими, интересно, тропами мы перешли от того, что нуждающимся в поддержке и рассеивании страхов был я, к тому, что теперь я сам будто успокаивал его и унимал его страхи? Вывод напрашивался сам. Нас тревожило почти одно и то же, и это показалось мне удивительным. Наши отношения с самого начала были полны тяжести из-за различных страхов — моих страхов и сомнений, это верно. Но чтобы и Тома волновало нечто схожее? Подобной мысли я даже не допускал. Он сразу демонстрировал уверенность и пёр напролом. Мне казалось, что, в отличие от меня, Том даже не задумывался о том, что ему можно отказать, к нему можно остыть или у него можно потребовать… развод. И дело было не в том, что я подразумевал этим крайнюю степень самоуверенности у Риддла — мол, как это возможно, я же неотразим! — а просто сам бы не смог отказать ему, не представлял даже, как можно остыть и прекратить чувствовать всё то, что переполняло моё нутро, как мешанина из яблок — рождественского гуся. Однако он, по всей видимости, был иного мнения, и оно стало зеркальным отражением моего. И мне захотелось сказать ему в ответ, что мои чувства не изменятся и это такой же факт. Но я почему-то постеснялся. Мне вообще было сложно выражать свои эмоции словами — чего только стоило моё странное признание в любви к его ушам и носу. Намного легче казалось действовать: разве прикосновения, объятья, поцелуи не должны быть выразительнее тысячи слов? Том неторопливо спустил ноги на землю, принимая сидячее положение, поднялся, вставая передо мной, и опустился на корточки, положив ладони поверх моих колен и слегка их сжав. — Давай не будем бояться раньше времени, ладно? — примирительно предложил он. Я не стал говорить, что легче справиться с последствиями, когда хотя бы имеешь их в виду. Это было странно, наверное: кто готовится к расставанию, едва начав отношения, чтобы было легче справиться с болью? Никто в здравом уме, уж точно. — Ладно. — Хочешь пойдём ко мне домой? — А твоя мама к нам не вломится? — Мы разве собираемся делать что-то постыдное посреди гостиной? — лукавым шёпотом спросил Том. — Ты, похоже, совсем забыл о мантии и очках. — Определённо, забыл я о них с умыслом, — улыбка растянулась на губах. — Я даже знаю с каким. И у меня есть для тебя подарок, — поделился он со мной, точно это был большой секрет. Когда только успел? — И что это? Том хлопнул себя по коленям и поднялся. — Всё тебе скажи. — Это ведь не какой-нибудь шоколадный торт с начинкой-сюрпризом? — с опаской уточнил я. — Торт ты и сам можешь себе купить, а я предпочитаю более говорящие подарки, Гарри. Думаю, равнодушным тебя это точно не оставит. Что ж, что-что, а интриговать он умел.