The Chosen One

Дай мне то, что мне нужно, Вбери глубоко, Возьми меня так, как я хочу; Хочу, чтоб ты желал меня. Заставь меня потерять голову, Поставь на колени — Увидимся в твоих снах. Я бы упал с неба, Пронзил бы сердце, понадеялся на смерть, Позволил бы себе отвернуться от небес, Лишь бы быть с тобой. Посмотри, что ты заставил меня сделать. Вольный перевод Kat Leon, Sam Tinnesz — I'll Make You Love Me

      — Что ты делаешь?       — Раздеваю тебя…       — Это я уже понял.       Чужие пальцы скользнули вдоль бедра, и меня пробрала приятная мелкая дрожь. Вокруг была сплошная темнота. Ни одного светлого пятна в спальне не угадывалось.       — …чтобы надеть подарок, — заключил Том.       — А я сам не мог бы где-нибудь переодеться? — скепсис в голосе проснулся сам.       — Тогда это не было бы сюрпризом, — вполне резонно заметил он и расстегнул мои брюки. — И, к счастью, сам ты не справишься. Сейчас, по крайней мере.       Что ж там такое? Что-нибудь с застёжками на спине? Комбинезон?       Я неловко переступил с ноги на ногу.       — А обязательно снимать всё?       — Я всё равно ничего не вижу. К слову, ты морально подготовился к завтрашнему вечеру? — щекочущее прикосновение — его волос, скорее всего — дотронулось до моей кожи, и я в очередной раз вздрогнул.       Мои ощущения обострились, заставляя цепляться за любой внешний стимул: будь то его дыхание, шорох ткани, скрип подошвы… Я ничего не видел и не знал, какие эмоции на его лице — сила воображения работала на износ и восполняла пустоты. Это вводило меня в странное состояние. Почти гипнотическое.       Мы будто оказались с ним посреди ничего. Это ощущение пугало и будоражило меня одновременно.       — И подготавливаться нечего, — голос предательски сипел, и мне пришлось прочистить горло, прежде чем продолжить: — Вряд ли я смогу покинуть спальню на ночь.       — Неужели тебя остановит парочка новых правил? — протянул он с томлением в голосе, и к моему бедру прижалось нечто малость колючее — щека.       — На что это вы намекаете, староста?       Том засмеялся, и колючесть сменилась влажностью его губ. В горле пересохло.       — На твою столь же исключительную любовь к нарушению правил, — понизил он голос, обдав мой заинтересованно дёрнувшийся член горячим дыханием. — Тогда примем вместе ванную? У бортика…       — Что у бортика?.. — опередил я его, невольно перебив.       — …повернёшься, ляжешь животом на плитку и схватишься за краны, — продолжил он, потираясь щекой о моё бедро, а мне всё сложнее было сдерживать просьбу, крутящуюся на языке, но не оформившуюся во что-то определённое. — И я сделаю тебе массаж, как и обещал, — мягко, почти мурлыкающе заключил Том.       Массаж?       — Не очень-то удобная поза для массажа.       — А тебе что, часто делали массаж?       Мне показалось, или в его интонации проскользнуло раздражение? Точнее, намёк на него.       — Бывало, — втянулся я в эту игру, ощутив совершенно ребяческую радость из-за возможности его подразнить.       Руки Тома, что сейчас, кажется, развязывали шнурки, остановились, и следом одна из них вцепилась мне в бедро, потирая кожу.       — В сауне?       — Нет.       — У терапевта?..       — Нет, — едва не усмехнулся я.       — Друзья?.. — надежда, звучащая в его голосе, самую каплю развеселила меня.       Я так и представил Рона или Гермиону, делающими мне массаж. Поочерёдно.       — Не-а. Может, мне самому снять ботинки?       Чужие руки вернулись к моей обуви — его пальцы ощупали икру и задели щиколотку. Поглаживание вышло какое-то рассеянное.       Расспросы остановились.       — Может, я с кем-то встречался до тебя, — заметил я, пытаясь звучать беззаботно.       — С кем-то, кому позволил видеть себя голым? — уточнил он тихо.       — Ревнуешь?       На этом моменте я должен был задиристо улыбнуться и сказать, что это всего лишь шутка, но вместо этого мне захотелось добавить: «Я вот тоже ревную тебя. К Лестрейнджу».       В ответ снова тишина. Напряжённая тишина. Далеко не приятная и не уютная. Всё это оказалось глупой затеей и звучало совершенно по-дурацки.       — Прости, — поспешил я. — Мне раньше никто не делал массаж, и я собирался пошутить, что это более подходящая поза для другого массажа… Оздоровительного массажа другой части, точнее. Глупо заставлять тебя ревновать — я знаю… Не бери в голову, ладно?       Он молча сжал мою лодыжку, заставляя поднять одну ногу, и, судя по еле слышному шороху, ботинок остался где-то в стороне. Тот же самый процесс повторился и для другой ноги, после чего я переступил через штаны, а затем и через трусы — их-то зачем? — оставшись в расстёгнутой рубашке и носках.       — Дельный совет, — наконец-то изрёк Том и вновь прижался ко мне. Той же щекой, но уже выше — к животу, из-за чего я вздрогнул, втянул его и задержал дыхание. — Тогда ты сам к кому ревнуешь меня?       — Что?..       — Ты всё ещё без браслета, а я всё ещё рядом. И чувствую тебя. Так к кому?       — Ни к кому, — буркнул я, ощущая себя не только обнажённым, но и будто вывернутым наизнанку перед ним.       — Вредный, да? — усмехнулся Том, и его губы коснулись моего живота, который стремился к привычному состоянию: «навыпуск». — Что ты там втягиваешь?       Его ладони прошлись по моим бокам, щекоча.       — Том! — я дёрнулся, слегка согнувшись.       — К кому, к кому — я не услышал? — его пальцы вновь защекотали чуть ниже рёбер.       — Засранец, — фыркнул я сквозь смех.       Мурашки толпами разбегались, заставляя меня ежиться. Хотелось вертеться и смеяться.       — Какое имя странное, — рассмеялся он. — Не знаю я такого.       — Прекрати, ну!       — Не прекращу.       — Том!       — И кто ж такой Том, что с ним я тоже не знаком, а ты к нему так сильно ревнуешь?       — Да не к Тому я ревную, — запутался я, фырча, словно фонтанирующий кит. — Родольфус. Родольфус это.       Щекотка тут же прекратилась.       — Ты преуменьшил проблему, — продолжил я, пытаясь восстановить дыхание. — Лестрейндж влюблён и думает, что скоро тебя получит.       — Я что, приз, чтобы меня получать? — спросил Том вкрадчиво куда-то мне в пупок.       — Нет, но…       — Без «но», Гарри, — возразил он, и поцелуи продолжились.       — Он красивый. И умный, мне кажется.       — Какая говорящая характеристика, — усмехнулся Том, пересчитывая губами мои рёбра.       И я лишь тогда спохватился, что совсем расслабился и забыл напрячь «пресс».       — А что, если он тебе подходит больше?..       — Что ж, давай тогда позовём его и проверим, кто мне подходит больше, — с нарочитым воодушевлением предложил Том. — Как будем проверять? Ты подготовил какие-нибудь конкурсы? Или, может, психологические тесты у своей подруги позаимствовал? А, знаю! Пригласим вместе с Родольфусом эксперта по совместимости!       — Том, — жалостливо протянул я.       — Не смешно? — едва не боднул он меня головой в живот. — Мне кажется, тебе просто нравится бодаться со мной. Хочешь, чтобы я тебя переубеждал раз за разом?       — Нет конечно.       — Так уж и конечно?       — Ну…       — Ну? — хмыкнул он.       — Может быть, — признался я. — Хочу.       Пришлось вновь задерживать дыхание. Теперь уже от тепла, разливающегося внутри, и лёгкой истомы, порождённой неспешными прикосновениями чужих губ.       — Тебе нравятся мои аргументы?       — Они довольно-таки щекотные.       — Получается переубедить? — погладил он мою поясницу.       — М… Постарайся ртом, — сказал я и вспыхнул. Благо, что в темноте. — Словами…       — Мне зачитать тебе поэму?       Я едва сдержал смешок.       — Из-за тебя моё сердце пляшет, как ансамбль таракашек; оно бьётся — прям сейчас взорвётся! Зелень твоих глаз похожа на неспелый ананас, и ты столь прекрасен, что этот мир уже не так ужасен…       — Нет, прошу, — застонал я и не сдержал смешка. — Можно прозой?       Он сипло рассмеялся, а затем заключил:       — Просто ты мой омега, — вновь заключил он за меня. — И я не говорю о принадлежности. Такой, какой ты есть, ты мой человек. Идеальный для меня человек — так я это чувствую. Ни он, ни кто-то другой — только ты. Но даже будь ты другого пола или подпола, Гарри, это бы не изменилось.       Почему он всегда говорит с такой уверенностью?..       — Я понял, что ты имел в виду, — еле слышно ответил я и тут же замычал.       Том поймал губами сосок, скользя кончиками пальцев вдоль моих ягодиц.       — Признайся… нет никакого сюрприза. Ты просто… — его губы разжались, а язык прошёлся широким мазком по горошине, — решил воспользоваться ситуацией.       В горле застрял очередной смешок.       — Есть подарок, есть, — подул на ставшую влажной кожу Том. — Специально для тебя.       Тело полыхало от возбуждения: не совсем явного, будто медленно разгорающегося всё это время, что мы переговаривались, и накрывшего внезапно. Спазмы я едва заметил, а вот эрекцию, уткнувшуюся в какую-то часть тела Риддла, прочувствовал остро, как и ладонь, накрывшую мою мошонку и неторопливо её массирующую.       Он раздразнивал меня.       — Ты хочешь, чтобы я испачкал всё смазкой, едва надев? — выдавил я, понимая, что ещё чуть-чуть и начну вилять бёдрами.       — Боюсь, без этого его не надеть.       — В смысле?       Том промычал нечто нечленораздельное: его губы уже сомкнулись на другом соске, а язык начал выводить какие-то загогулины, сводя моё тело с правильного курса: выведать, что там за подарок.       Даже печально как-то стало, что у меня столь банальная эрогенная зона… Не какая-то там точка между вторым и третьим ребром или родинка у того же пупка, не-а, — просто соски.       Мысли прервались громким «ой» в моём же исполнении. Меня куснули.       — Том?..       — М? — промычал он и оставил ещё один засос, судя по ощущению ожога.       — Этот сюрприз… какой он?       — Надеюсь, что приятный.       Очень красноречиво.       — Приятный для тела или для души?..       — Я бы сказал, для ума.       — Как… — вопрос прервался.       Том развёл мои ягодицы в стороны, сминая их ладонями, и вновь свёл, отчего в редкой какофонии звуков комнаты появился ещё один: смущающий и раздражающий. Не успел я с этим позором смириться, как он надавил на анус двумя пальцами и проник внутрь.       Стон прозвучал оглушающе громко.       — Не больно?       — Нет…       — Хорошо. А так? — развёл он пальцы, и я подавил стон, когда чужие костяшки упёрлись в простату.       — Полностью здоров, док, — ответил я на выдохе и откинул голову назад, прикрывая и без того ничего не видящие в этой кромешной тьме глаза.       Моя рука мазнула по воздуху и опустилась мимо, задев его ухо, кажется, а потом пальцы вновь привычно запутались в чужих волосах.       Спрашивать, что он задумал, было бесполезно… Это точно были не какие-нибудь штаны с подкладкой, исписанной загадками. Оставалось надеяться, что и не волшебные памперсы, впитывающие смазку… Я был развеселён происходящим и вместе с тем взбудоражен — по-особенному взбудоражен и восприимчив к каждому движению и шороху. Поэтому скрип бумаги, как мне показалось, услышал отчётливо. Моей ноги коснулось нечто мягкое, явно пушистое. Необъятное. Оно мазнуло по коленке, обвело бедро, почти шутливо шлёпнув по заду, и я почувствовал, как Том убирает пальцы, вновь сжимая мою ягодицу.       — Это ведь… не шуба? — опустив голову, спросил я, чувствуя всю нелепость вопроса.       — Меховые штаны. На глубине холодно.       — Шерстяные трусы тогда?       — Гарри, — со смешком протянул он.       А дальше забавы кончились. Или только начались — ещё как посмотреть. Нечто тёплое провело по колечку мышц, размазывая смазку, и, мягко надавив на него, стало раскрывать меня. Руки машинально нащупали плечи Тома, и я вцепился в них, коротко и учащённо выдыхая, пока мышцы не сомкнулись вокруг того, что ощущалось более узкой частью… пробки?       Мех мазнул по внутренней части колена.       Пробки с хвостом?..       Хотелось смеяться и плакать одновременно, но вместо этого я сдавленно застонал: пробка будто удлинилась, сделалась толще и повернулась. Он её повернул… Потянул и снова повернул. Удовольствие прошило меня насквозь, поднявшись приятным покалыванием вдоль позвоночника.       — Это хвост, — выдохнул я сквозь стон.       — Угу, жмырёнок.       — Ты… О Мерлин!       Том снова потянул игрушку наружу и следом более резко вернул её обратно — чем бы они ни были, но ребристые выпуклости я ощутил особенно явственно. Одна из них прошлась по простате, вновь порождая рассеивающийся очаг тепла в паху, и я подался навстречу наслаждению, двинув бёдрами.       — Чёрный. Под цвет волос, — низким вибрирующим голосом добавил Том, будто желая довести до грани одним лишь его звучанием.       Моя рука сама потянулась за спину, нащупала его ладонь и опустилась дальше — на пушистую часть.       — Извращенец, — прохрипел я и, не сдержавшись, коротко рассмеялся, тут же замычав: сокращение мышц увеличило давление.       — Будет греть тебя холодными ночами вдали от меня, — выдохнул Том, вновь мазнув губами по моему животу. — Чёрт, хочу видеть тебя, Гарри. Хочу видеть его в тебе…       Шёпот обжёг кожу, как и последующее прикосновение губ… языка, вновь задевшего сосок. Том, похоже, пришёл к схожему со мной умозаключению насчёт их чувствительности или, может, ему нравилось так делать. Мурашки вновь забегали по коже, а за ними задрожал и я. Он вновь загнал в меня игрушку, увеличившуюся в обхвате, судя по распирающему ощущению. Я невольно выпятил свою пятую точку и ухватился за него, чтобы не пошатнуться.       — Боюсь, я умру от смущения, — поспешно начал я, — если сам увижу себя... таким. Мне кажется, что меня удар хватит в тот же момент. Я никогда не думал… то есть думал, но не совсем о таком. Сейчас, в темноте, это будто не я.       — Ты себя и не увидишь со стороны: здесь нет зеркал. Или ты просто не готов?       Готов? Или не готов?       Я ещё толком и не решился, а смущение уже начало нагревать кожу лица, грозя извалять в румянце шею и плечи. Чудно оно работало: вон он я — ещё мгновение и начну подмахивать с просьбами о большем, весьма пошлыми просьбами, а показаться на свету боюсь. Словно упырь.       — Без рубашки? — спросил я и шумно выдохнул.       Том вновь повернул игрушку и начал её раскачивать, скользя массирующими волнообразными движениями изнутри наружу. Пальцы ног поджимались от этого скручивающего низ живота ощущения.       — Необязательно, — вздохнул Том. — Если хочешь, я застегну её снова на все пуговицы. Даже удлиню. Спереди.       — М-м-м, — смог лишь ответить я.       Это могло быть «м-м-м, да» или «м-м-м, всё-таки нет».       Неопределённо.       Стоило ли?       Сегодня, завтра или послезавтра, но это всё равно случится. Том всё равно меня увидит. А если придираться к мелочам, то он меня уже видел, и… Только одна мысль о таком порождала какую-то странную смесь острого смущения и столь же режущего возбуждения. Казалось, решиться на это займёт несколько месяцев, может, даже лет, но случилось это за секунду. Пусть и с оговорками.       Я будто хлебнул пива и решил: была не была!       Почти отчаянно.       — Не надо застёгивать, — дрожащим голосом изрёк я. — Но прежде я лягу. Закрой глаза, ладно?..       Том остановился, но пробку не достал из меня. Лишь убрал руки и будто бы отклонился назад, отчего мне показалось, что я остался совершенно один в комнате.       — Закрыл?       — Да.       Я приманил палочку и зажёг люмос, на мгновение застыв от увиденного.       Том стоял на коленях в покорной позе. Он точно поклонялся мне или делал подношение. Вид, от которого и без того пустившееся в пляс сердце забилось cо скоростью выпущенного золотого снитча.       — Гарри? — поднял он голову, но глаз не открыл.       — Сейчас… Минутку.       Я отступил, тут же затаив дыхание: пробка ощутимо давила и чуть смещалась при каждом шаге. Почти доковыляв до кровати Тома, я вновь потянулся себе за спину и поднял хвост. Огромный, пушистый, но лёгкий для такой длины — лишь от одного его вида и постоянного желания поджать ягодицы, чтобы удержать пробку внутри, я, кажется, краснел.       Видеть себя со стороны и не нужно было.       Хорошо, что в комплекте не было ободка с ушками. Смешно, что именно это казалось мне тяжелее пережить.       Кое-как забравшись на кровать, я повернулся на спину и отложил палочку, оставив совсем слабый огонёк. Рубашку снимать не стал, но гравитация сделала своё чудотворящее дело, превратив выпуклости в вогнутости. А поверх воинственно замер мой возбуждённый член. Я бы даже, наверное, согласился, что не так уж и плох в этой позе: не зря не мог уснуть и репетировал её перед зеркалом — себя-то в одиночестве я не стеснялся, — думая о понедельнике. Понедельника не случилось, но случилось воскресение, преподнёсшее неожиданный поворот. Осталось только руки наверх завести и задницу в матрас вжать. Вот только вжав её, я сразу пожалел о содеянном: пробка сместилась, пройдясь по чувствительной точке, и я стремительно свёл ноги, глухо застонав.       Всё насмарку.       В комнате стало чуточку светлее. Том отдёрнул одну из штор. Глаза невольно сощурились и заслезились: даже такой свет казался ярким. Чужая фигура на фоне окна выглядела тенью. Размытым пятном.       — Раздвинь ноги, — хрипло потребовал Том, приближаясь столь медленно ко мне, будто крадясь.       И я развёл их в стороны, буквально кожей чувствуя его взгляд. Том застыл у изножья, заставляя меня кусать губы в нервном мандраже.       Смотреть на него я боялся.       Что он сейчас думает?.. Плохо? Хорошо? Смешно? Возбуждающе? Не очень? Одеваться и бежать? Что?!       — Том... — вырвалось у меня, но я так и не определился, какой из вопросов ему задать.       Кровать слегка прогнулась, и он поймал мою ногу, скользя вдоль неё горячей ладонью.       — Не знаю, что там и кто думает, Гарри, повторяю, — продолжил Том тем же тоном, — но, каждый раз видя тебя, мне хочется… стиснуть покрепче, смять кожу, впиться пальцами до синяков, — его рука переместилась во внутреннюю часть бедра, и я тяжело втянул воздух через нос, — облизать с ног до головы, поглотить тебя. — И, не сводя с меня взгляда, он стал подниматься дорожкой поцелуев от колена до бедра.       Его рука упёрлась в матрас, а моя нога оказалась закинутой ему на плечо.       Мандраж не прошёл — я всё ещё дрожал как осиновый лист. Теперь уже от перевозбуждения. И разных впечатлений. Приятных, страшных, безумных.       Казалось, я даже был бы не против, съешь он меня. В переносном смысле, естественно.       — Хотел бы я видеть, — шептал Том, щекоча кожу горячим дыханием, — как ты прячешь это под своей безразмерной одеждой в стенах школы, — его пальцы потянули за пробку и вновь загнали её до упора, извлекая из меня протяжный стон. — Если я попрошу, сделаешь?       Я нервно облизал пересохшие губы.       — Слишком… большой, — звучало странно: мои мысли путались. — Хвост пушистый — не поместится.       А это ещё хуже!       — Не поместится в штанах.       Щёки и без того горели под его внимательным, кажущимся действительно голодным взглядом.       — Он снимается, — пояснил Том и дотронулся губами до моей мошонки, засасывая чувствительную кожу и начиная вновь трахать меня игрушкой.       Руки вцепились в ворох подушек у изголовья.       Эти звуки сводили меня с ума. Может, пусть глаза теперь могли видеть, но чувства всё ещё были обострены, и я отчётливо всё слышал даже сейчас, отчего хотелось прижать подушку к лицу и тихо скулить в неё.       — Сделаешь? — потёрся он щекой о мою плоть и как-то тяжело, будто надсадно выдохнул.       Колючесть щетины царапала.       Я сглотнул. Слюна стала вязкой.       — К-как?       — На балу.       — Ты с ума сошёл?!       — Может быть, — его губы растянулись в довольной усмешке. — Должен же я себя зарекомендовать и оставить незабываемые впечатления.       — Нет, Том, нет… Как я буду контролировать проведение конкурсов? — замотал я головой.       — Только на самом балу.       — А если что-нибудь случится? — в моём голосе послышалась паника.       — Я займусь проказниками вместо тебя, — оскалился он.       — Том… это безумие.       Я мысленно чертыхнулся. Сам обещал выполнить в следующий раз всё, чего бы он ни попросил — в качестве компенсации, — но это было уже слишком… Я представлял себя посреди переполненного студентами зала с пробкой в заднице и стояком в штанах, передвигающимся со скоростью черепахи, чтобы ненароком не оплошать и не раскрыть себя...       Внизу живота всё скрутило, и я тяжело выдохнул, стиснув игрушку внутри.       — Чувствую, что тебя возбуждает одна лишь мысль, жмырёнок, — Том медленно потянул пробку наружу, словно измеряя её длину, но остановился на середине, по ощущениям, отчего мне тут же захотелось вытолкнуть её самостоятельно, чего он сделать не позволил.       — Нет, — вновь мотнул я головой и напрягся всем телом.       — Не хочешь?       — Но… Мерлин! Это… это! Если что-то пойдёт не так, не ты опозоришься, — заметался я.       Во мне будто не было достаточно сил, чтобы отказать ему — сказать то самое твёрдое «нет», — но и смелости согласиться тоже не было.       — Я буду рядом, — прошептал Том, — и не позволю этому случиться.       — Там будут студенты, п-профессора.       — Угу.       — И родственники!       — Никто не узнает нашу маленькую тайну, — обхватил он мой член и слизал несколько капель выступившей смазки.       На его лице было при этом столь пошлое выражение, что я побил собственные рекорды по уровню смущения. И всё же прижал подушку к лицу.       — Выбери другой день, — без особой надежды предложил я, ёрзая.       Мех приятно щекотал кожу.       — Что?       — Другой день, — промычал я в подушку.       — Посмотри-ка на меня, — попросил он.       — Я услышал «да»?       Подушка полетела в сторону.       — Другой день выбери, — чётче повторил я.       — Поспорим, что я смогу тебя убедить?       Было бесполезно спрашивать как: он живенько мне всё продемонстрировал.       Том медленно ввинтил пробку внутрь и неторопливо насадился ртом на мой член, плотно стиснув губы и захватив в тесный плен. Вибрация застрявшего в его горле слова откликнулась накатившей волной острого удовольствия. Я содрогнулся. Его рука легла мне на живот, вторая — удерживала ногу, а значит… пробка продолжала двигаться сама. Двигаться ритмично. Сама по себе.       Не просто обыкновенный стимулятор — зачарованная секс-игрушка. Секс-игрушка, которая сейчас не только будто бы увеличивалась в размерах, плотнее вдавливаясь ребристым боком в комок нервов, но и нагревалась, даря ощущение чего-то живого, пульсирующего, а не просто бездушного материала.       Я проглотил стон, жалобно замычав.       Это казалось уже слишком.       Слишком веским аргументом, чтобы от него просто так отмахнуться. Баланс нарушался, стрелочка на весах дрожала и двигалась в сторону сомнительного «да», а моё упрямство гнало её в другую сторону.       Он отсасывал мне, растирал кожу кончиками пальцев, то и дело задевая соски, а я только и мог, что извиваться в его руках, вжимаясь пяткой куда-то в зону лопатки, и мычать нечленораздельные отговорки, чередующиеся с мольбами. Каждый раз доводя меня до оргазма, Том замирал, пережимал член у основания, словно дразня и пытаясь выпытать таким образом согласие на эту безумную авантюру, о которой я даже помыслить не мог.       И снова: извращенец… и я тоже?       Чёрт!       — Позволь мне… — взмолился я, подавшись бёдрами навстречу, но он снова остановился за несколько мгновений до того, как меня должно было накрыть тем самым удовольствием, от переизбытка которого уже яйца ныли, а низ живота скручивало спазмами.       Его вопросительное мычание только раззадорило сильнее. Я весь взмок, а под задницей собралась чуть ли не лужа смазки, впитавшаяся в ткань.       Он внезапно выпустил мой член изо рта с до одури смущающим звуком, подался вперёд, прижимая мою ногу к телу и почти складывая меня пополам, и накрыл губами раздражённую горошину соска. Не знаю, было ли это конечным стимулом, или же тому послужили разжавшиеся вокруг моего члена пальцы, а может, игрушка, вновь втиснувшаяся странным винтовым движением, но я кончил и, кажется, попытался вывернуться. Или выгнуться, или вообще отползти, дрожа и содрогаясь под ним, точно в каком-то припадке.       Оргазм опустошил меня во всех смыслах: даже сил спорить не осталось. И двигаться тоже не было сил — я растёкся под ним желеобразной массой и дышал через раз. Нега растекалась по телу. Хотелось нежиться в простынях, если бы те не были такими влажными от пота и смазки.       — Твоё «да» можно счесть за согласие надеть мой подарок на бал? — сипло спросил он, покусывая мочку уха.       Вот до чего довёл — я даже не помнил, как кричал это. Только сейчас осознал, что выстанывал согласие под бешеный ритм ударов сердца, которое сейчас вновь замедлялось.       — Она зачарованная, — прошептал я, чувствуя будто у меня внутри настоящий член, а не игрушка.       — Да, — потёрся он носом о мой висок.       — Покажи.       Я прижал ногу к его боку, а он опустил руку и медленно потянул из меня игрушку за пушистый хвост.       — Индивидуальный заказ, — вновь опалил его шёпот моё ухо.       И рядом лег телесного цвета, поблёскивающий от смазки член с горошиной луковицы, к которому я протянул руку. Форма была мне знакома: изгиб, лёгкое смещение луковицы вправо, сплетение вен, выступающее кое-где более явно…Круглое основание перетекало в начало хвоста, который, стоило мне повернуть, с лёгкостью открутился. Сам же ствол начал менять форму и цвет на глазах, будто трансформирующийся боггарт, став сначала овальным с ребристыми выступами — тем, что я ощутил с каждым поворотом, — а после и вовсе закончив конусообразной чёрной пробкой.       От смазки не осталось и следа. Вновь чистая, матовая поверхность — будто только что распаковали.       Я не разбирался в секс-игрушках и даже не знал, кто стоит за подобными изделиями, но понимал только по сложности наложенных чар — Трансфигурация? Ротация? Тепловые чары? — что вещь должна быть баснословно дорогой. Искусной. Даже мех. Тот был не просто искусственным плюшевым волосяным покровом, как часть неудачного хэллоуинского костюма, а настоящим. Казалось, из-под него сейчас вылезет какой-нибудь пушистый зверёк и убежит.       — Кто-то дарит своим парам на бал цветы, запонки, галстуки, брошки там… — честно, я понятие не имел что, — а ты мне подарил зачарованную копию своего члена. Чёрт, Том… — не сдержавшись, я захохотал, уткнувшись в его плечо.       — Скажешь, что плохой подарок? — поинтересовался он насмешливо. — Видел бы ты с каким фанатичным блеском в глазах рассматривал сей занимательный, по сути своей, артефакт. Только не потроши его, умоляю.       — Как можно, — со смешком фыркнул я, и тут меня постигло озарение, за которым последовала рука.       После озарения наступил и шок.       А?       Я ощупал его пах, будто мог ошибиться в своих суждениях, но никакого напряжения в штанах так и не обнаружил. Может быть, совсем чуть-чуть.       — Том?..       — Сейчас мне должно быть очень стыдно, — поделился он. — Это всё бессонная ночь и усталость. Я сказал же, что слегка на взводе. Может, даже и не слегка.       Наверное, всё было и без того понятно. Бессонная ночь, стрессовая ситуация, ментальное давление, соматика и так далее, но всё же…       — Это точно не мой вид? — ляпнул я, и тут же захотелось стянуть полы рубашки.       Том отстранился, заглядывая в глаза.       — А что же ещё? Ты был так откровенен, и на меня это подействовало. Да, может быть, странно, и мне теперь стыдно…       — Хочешь сказать, — перебил я его, хмурясь, — то, что у тебя не встало, — это комплимент моему откровенному виду? Я бы назвал это по-другому.       — Не встало?.. — Том выглядел озадаченным, будто мы говорили о разном.       Усмешка внезапно тронула его губы, а затем он стремительно приподнялся, встав на колени и возвышаясь. Перед ничего не понимающим мной Том задрал кофту, резкими, поспешными движениями расстегнул штаны и потянул за резинку нижнего белья вниз.       Я рассеянно моргнул, замечая влажную ткань трусов и белёсые разводы спермы.       — Ты кончил в штаны…       — Полагаю, это самый весомый аргумент в пользу моего предложения.       За мимолётным испугом последовало невыразимое облегчение. И не просто облегчение, а новый приступ веселья. Том выглядел столь растерянно, будто собирался начать клясться мне, что этого больше не повторится, и вместе с тем ехидно, что я едва сдерживал булькающий в груди смех. Я чувствовал себя слегка пьяным. Опьянённым счастьем из-за всего происходящего.       — Только никому не говори, иначе моей репутации конец.       — Это тем слухам, что ты «шикарный любовник»?       — Сейчас ты мне не поверишь, но это не слухи, — сообщил Том доверительным тоном и склонился, задевая своими губами мои. — Очищающие чары, или пойдём в ванную?       — В ванную, — даже не задумавшись ответил я.       Однако у меня появилась новая проблема.       Ответный подарок.       Чем я мог его удивить?