Живожор-ухажёр

- Я стелюсь за тобою из тени как туман, Меня не замечаешь будь ты трезв или пьян. Лишь сердце на секунду остановит свой бег. Когда на лапы встанет некогда человек. Ну что же ты? Не бойся, не борись, не беги. Ведь мы с тобою ближе чем любые враги. Я уничтожу гордость, честь в ошметки смету. Губами вдоль по коже преступая черту. Весь безумья ядом полный Зажигаю звезды рёвом, Сняв с души своей оковы Я ищу тебя! Ты в карман не лезь за словом, Приручу тебя я снова! Только в этот раз свободы Я не дам. Ты скалишься в ответ пуская дрожь по хребту. Желаешь отклика, но ноту тянешь не ту. И вместо страха жаждой поджигаешь нутро. Быть может я и демон... Только что и с того? То правды не изменит, не избавит от лжи. Ты смотришь, взглядом в крошку дробя миражи. И тянешь ближе сам, смыкая руки в капкан. Но зверь, став человеком, ускользает в туман. Весь безумья ядом полный Зажигаю звезды рёвом, Сняв с души своей оковы Я ищу тебя! Ты в карман не лезь за словом, Приручу тебя я снова! Только в этот раз свободы Я не дам. - резко оборвав звук ударом по струнам, завершил песню Ричард. Выдохнул коротко, после чего почти мгновенно расплылся в улыбке. Песня зрела в нём долго, чуть ли не с той секунды, как он встретил Эстебана. По крайней мере, с тех пор, как он догадался, что на самом деле к нему испытывает - точно. - Красиво. И жутковато. - признала Айрис, входя в комнату. Ричард улыбнулся, не поднимая взгляда от струн, и девушка нахмурилась. - Неужели он настолько тебе дорог? Инструмент подарила ему матушка на четвертую зиму без отца, тщательно вычистив от следов предыдущего владельца - барда, решившего, что раз его пригласили к столу герцога, он имеет право держать в руках не только лютню. - Да. - просто выдохнул брат. Айрис на секунду закрыла глаза. Брат не брался за музыку, как и за любое иное творчество всерьёз как раз с тех пор, как они начали голодать. Сначала на это не осталось сил, а затем... Затем, словно, тоже: точно то, что позволило им выжить, взяв часть человеческой природы, забрало и его творческие порывы. Однако, как выяснилось, Ричард просто должен был найти то, о чём петь, и для кого. Айрис присела возле брата, потянулась, потираясь носом о его щёку. Хотелось ещё и хвосты переплести, но частичная трансформация давалась ей тяжеловато, и рисковать, пока в замке слуги, не стоило. Выдохнув, она положила голову на чужое плечо, признавая: - Я боюсь, что он сделает тебя слабым. Слишком человечным, чтобы защищаться перед ним. Ричард улыбнулся ещё шире и мягче, а после, отложив лютню в сторону, раскрыл руки, обнимая её. - Тебе незачем бояться. Айрис, прильнув к нему, угукнула, подставляя голову под чужую поглаживающую ладонь. Ричард чмокнул её в макушку, выдыхая. И верно: глупо бояться того, что уже произошло.

***

Сейчас же, с щенячьим восторгом наблюдая, как искажается, звереет лицо Эстебана, Ричард в этом лишь уверился. У него... не выйдет его убить. Не получится. Лапа не поднимется. Эстебан, все чувства к нему, трепет и нежность, забота и страсть, влечение и близость, настолько сильно в нём проросли, что Ричард сомневается, что у него когда-нибудь получится от них избавится, не вырвав собственное сердце. И то, сердце новое ещё есть надежда отрастить, а вот избавиться от наваждения, от голода по Эсте, он не может. И кому-другому уничтожить его не позволит. Ричард дернул головой, не давая Эстебану заметить, как начали меняться мышцы на лице, готовом стать мордой, стоило лишь подумать о том, как Колиньяру кто-либо осмелиться причинить вред. Прищурился с улыбкой, первым начиная непростой разговор. - Ну, судя по тому, что полка стражи возле таверны не наблюдается, ты не собираешься брать меня живьём в плен. Колиньяр фыркнул, откидываясь в кресле. - Сомневаюсь, что и всего гарнизона для этого хватит. Да и... - он понизил голос, произнося под нос, шепотом. - Я всё ещё верил в то, что ты - человек. Ричард охнул беззвучно. Сердце дрогнуло, силясь выбраться из сладкой хватки залившего его тёплого мёда. Медленно, сдерживая себя, Ричард приблизился, опускаясь на колени перед ним. Хотелось уложить голову на бедра, прижаться, а то обнять всем телом, но нельзя, нельзя... Только в глотке клубилось довольное ворчание между рыком и клёкотом, слишком низкое, чтобы его могло уловить человеческое ухо. - Эстебан, в том нет твоей вины. И в том, что сделал я, и в том, что со мною произошло. Быть может, если бы не ты, не твои слова, некому бы было хоть как-то меня сдерживать. - Ты это сейчас к тому, - зашипел он, смотря со злым прищуром на расположившегося у его ног нелюдя. - Что мне стоит быть паинькой, чтобы трупов не стало ещё больше? Ричард, не обрывая взгляда, покачал головой. - Нет. У меня в мыслях не было тебе угрожать или принуждать. Ты не тот человек, на ком они бы могли сработать, да и незачем - я ведь уже тебе нравлюсь. Зрачки в глазах Эстебана стали ещё уже, и поджатые губы задрожали. Не от обиды или страха - а сдерживая рычание и ругательства, от чего Ричард ощутил, как его снова затапливает нежность. Не из-за этого ли он и влюбился в него? Не потому ли их всех так к ним тянет, к тем, кто так одновременно и схож, и противоположен с ними? Обычно спокойный и хладнокровный Валентин души не чает в солнечно-теплом Арно, а Ричард... Ричард, почти забывший, как это на самом деле быть человеком, а не только им казаться, начал оживать рядом с Эстебаном, что добровольно начал менять своё мышление, чтобы понять Живожора. Пылкий, ловкий, хитрый, сам походящий на зверя, вернее, на хищную горделивую птицу, он так и манил Ричарда, давно отбросившего благородство ради выживания. Не только как добыча, но и как соперник. Не только телом, но и всей своей сущностью. - Я нравлюсь тебе, Эсте. - с ласковой улыбкой повторил Ричард. - Ведь иначе бы ты боялся меня, но... - он потянул воздух носом, снова убеждаясь. - Ты пахнешь растерянностью и злостью, но не страхом. Потому что знаешь, что я не причиню тебе вреда. Потому что веришь мне, в меня, хоть и обижен за то, что я ничего не говорил. - Почему ты так в этом уверен? В том, что наша встреча - не ловушка, не попытка узнать больше, чтобы уничтожить тебя? - всё ещё с пришептом, наклонившись, спросил Эстебан. Уголки сердца ары больно впились в рёбра, но именно эта боль привела его в себя. - Почему ты веришь мне? Неужели... - он выдохнул, опустил веки, на грани между криком и полным равнодушием уточняя: - ...Что ты сделал со мной? Ему вспомнился тот раз, когда он ожидал подарка Живожора, но в итоге заснул. Нет, определённо, он не мог заснуть сам, а значит... - Это не в моей власти. - твёрдо смотря ему в глаза, уверил его Ричард. - Эстебан, я не имею сил влиять на человеческую волю, иначе бы ты бы давно был моим. - Улыбка стала хищной, но этого Окдел скрывать не стал. Не в этот раз - Эстебану уже пора привыкать не только к мысли о том, что он - Живожор, но и к нему самому. Колиньяр моргнул, прищурился, одновременно оскаливаясь, выдыхая: - И ты так просто в этом признаёшься? - Я стараюсь быть честным с тобой. Заметь, с тех пор, как мы стали общаться ближе, я ни разу тебе не солгал. Эстебан аж глаза выпучил от такой наглости. Да, он знал, что Окделл ни разу не сказал ему прямой лжи, но... - Она сама. Честно. - прошипел Эстебан, ухмыляясь, после того, как его нога, согнувшись, резко ударила Ричарда стопой в грудь, заставляя опрокинуться на пол. Но тот, повернув к нему лицо, лишь выдохнул резко и расхохотался. - Верю. Верю. - мурлыкнул Ричард, прикрывая глаза и проводя кончиками пальцев по груди, там, где его, хоть и не прямо, касался Колиньяр. Эстебан, различив в свете камина блаженное выражение на его лице, вздрогнул. Спине мгновенно стало холодно от запоздалого, не раз отложенного разумом осознания: Ричард, существо, которым он является, Гнев Абвениев, настолько сильно к нему привязано, что прислушивается к каждому слову, что он произносит, исполняет любой приказ, даже сказанный в шутку, и даже удар воспринимает как ласку. Хотя, насчёт последнего было сложно - Эстебан всё же был уверен, что если обычное оружие Живожору не могло повредить (ведь даже выстрел в упор на нём почти не сказался!), значит, и его удар боли принести не мог. Разве что моральной, но где Окделл, а где - мораль? Пальцы дрогнули, на секунду чуть сильнее сжимая подлокотник. Ричард перестал смеяться, замер, прикрыв глаза и мерно дыша, выжидая. Эстебан поднялся из кресла, на ходу вытягивая из ножен дагу. Наклонился, перенося через тело ногу, выставляя её с другой стороны, опустился, оказываясь на коленях и упёр локтём руку возле головы Ричарда, другой прижимая лезвие к шее под кадыком. Ричард поднял веки, смотря без отрыва в его глаза своими, ставшими золотыми с четырёхугольными зрачками. Эстебан дёрнул уголком губ, различив в них зверинную преданность, прижал лезвие плотнее, так, что будь его кожа человеческой, уже бы потекла кровь. - Я хочу убить тебя. Наказать за всех тех, кого ты убил. Отомстить за всех тех, кто стал твоей жертвой из-за меня. Это походило на ночное небо, но наоборот. Его глаза - точно осколки тьмы, скрытые в сердце звезды. И он ими улыбался, а затем улыбка затронула и губы, когда Ричард ответил, вторя: - Я хочу сожрать тебя. Очень давно. - Кадык дрогнул от проглоченной слюны, подставляясь клинку. - Поглотить, всецело, так, чтобы ни капельки, ни крошки, ни единой твоей частики не досталось кому-либо ещё. Заполучить себе твоё тело, вылизать с ног до головы, под кожу проникнуть, в плоть, в кости, в самое сердце. Эстебан моргнул, прижался ещё ближе, нависая над Ричардом. Так, что Окделлу пришлось вцепиться когтями в собственное бедро, подавляя желание обхватить того всеми лапами и перевернуть на спину, прижимаясь вплотную. - Странно, а звучит так, словно ты меня соблазнить пытаешься.. - задумчиво протянул тот. - Получается? Колиньяр то ли фыркнул, то ли рыкнул, почти касаясь кончиком своего носа чужого. - Я не могу убить тебя. У меня просто нет средств для этого, раз даже яд, один глубокий вдох которого может довести до смерти, не оказал на тебе эффекта. Не говоря о том, что саму идею того, чтобы убить Живожора Эстебан считал неправильной - слишком много успел изучить про таких, как он. Гнев Абвениев не возникает просто так. Если Ричард жив - значит, он необходим, значит, он нужен миру, в котором так долго не было божественных сил. - А я не могу убить тебя. - мурлыкнул Ричард. - Стоит мне только представить, что тебя нет, что кто-то причинил тебе вред, то меня охватывает такая злость, что хочется вырезать половину Олларии, лишь хоть как-то загасить этот гнев. Мысль, что тебя нет, куда больнее любого яда, кинжала или выстрела в упор. - выдохнул он. Эстебан от такой тирады плотнее свёл бедра, зажимая Ричарда между ними. В каком-то смысле, эти слова были даже страшнее тех, которыми он описывал его пожирание. - И... что же нам делать? - Как бы хорошо Эстебан собой не владел, опыта ему не хватало, голос от растерянности дрогнул. Ричард, как мог, пожал плечами, подумал, а после сказал: - Хочешь, я прекращу убивать?