Убить Чонгука

      Зима началась с тепла. Первые дни декабря были прекрасны. Чонгук жил лучшее своё время за всю жизнь. Луна и Космос пока ещё пребывали в блаженном сне; а Чонгук проснулся уже давно, хотел потренироваться, но теперь вошло в привычку делать это с Тэхёном. Любимый омега, если узнает, что альфа без него избивает боксёрскую грушу, надует свои розовые губки, которые сейчас улыбаются во сне. Было так любопытно, а что это он там видит своими разноцветными глазами. И вообще, когда Чон лежал так, любуясь им, всегда возникали дурацкие мысли. Если у Тэхёна глаза разноцветные, видит ли он мир через фиолетовую и серебряную призмы? Чонгук фиолетовый в его глазах? Или серебрится, как в фильтрах инстаграма? И почему Чонгук вообще о таком думает? Он лежал на постели и хихикал от абсурдности собственного разума.       — Господи, Боже… — Тэхён резко вскочил и лихорадочно схватился за грудь.       Был такой испуганный, смотрел по сторонам в поисках чего-то или кого-то, но Чонгук потянул и прижал к себе дрожащего от страха омегу, который буквально несколько минут назад улыбался. Тэхён почувствовал тепло с запахом махагони и укутался в своего альфу. Успокоение приходило медленно: холодные руки и ноги всё ещё не согрелись.       — Тебе приснился кошмар, Вселенная моя? — спросил Чонгук, когда Тэ перестал дрожать.       — Я сидел на летающем драконе, был так счастлив, а потом он сбросил меня в горящую яму. Она так сильно горела, но я продолжал падать и падать, а когда коснулся дна, то очнулся, — Тэхён, пристально смотревший на чонгукову татуировку, поднял взгляд на его лицо. — Это самый ужасный сон, который мне снился. Думаешь, это плохой знак?       — Сон, это просто сон. В этом мире осталось только два дракона, и я никогда не позволю тебе упасть, — Чонгук заботливо поцеловал в нос.       — А Хосок? Правда, что он вырвал кому-то язык?       — Да, правда. Много лет назад один придурок меня подставил. Я ему доверял, но он лгал мне о поставках. А на встрече болтал слишком много. В итоге, Хосок вырвал ему язык за красноречие и за то, что посмел лгать мне. Так что мой брат будет защищать тебя так же, как меня. Но хватит о брате.       Чонгук игриво завёл руку под клетчатую пижамную рубашку своего омеги. Тэхён позабыл о сне, и одуванчиковый смех рассыпался в спальне — щекотно. Тэхён извивался в постели, рефлекторно пытаясь защитить бока от пальцев, специально щекочущих тело, но Гук от этого только больше смеялся. Наконец Тэ вскочил, и пусть улыбчиво, но возмущался. «С утра пораньше, чёрт возьми». Широко открыл глаза, стоя возле кровати с взъерошенными волосами, и приподнял подбородок.       — Ты чего меня с утра пораньше мучаешь?       Чонгук не мучал его. Хотел таким образом повеселить своего омегу, чтобы забыл про дурацкий сон, от которого так дрожал и переживал. А теперь, видя его вновь весёлого и бодрого, можно было встать, объять его всем своим телом и потащить в душ прямо в одежде.       — Чонгук, прекрати, я не хочу в холодную воду! — Тэ смеялся и сопротивлялся, пока Гук направлялся прямо к душу.       Сам Чонгук любил принимать холодный душ с утра, но обычно делал это после тренировки, а тут решил изменить свои утренний ритуал. Тэхён — любитель тёплой водички, немного горячей даже. Так что орал на всю ванную, в которой голос его эхом бился о стены, будто мячик от пинг-понга. Всё-таки Чон не изменил своего мнения, несмотря на мольбы, и встал вместе с Тэ под ледяную, ледяную, ледяную воду. Омега вскрикивал и хохотал. Пусть Тэхён дрожал, пусть зубы скакали, пусть плечи прыгали, как работающая дрель, но Чонгук стоял молча, пока вода с потолка билась о его могучие плечи и заставляла волосы прилипнуть к лицу. Стоял и смотрел на Тэхёна, даже не моргая. И единственное слово, которым можно описать это взгляд, — влюблённый.       — Я люблю тебя, Тэхён, — сказал он, пока вода продолжала острыми иглами жечь хрупкое тэхёново тело.       Тепло. Несмотря на дикую нелюбовь к полезному с утра холодному душу, стало в секунду так тепло, что даже зубы перестали стучать.       — Я тоже тебя люблю, Чонгук.       Гук улыбнулся и вдруг резко изменил положение ручки смесителя с голубого на красный. Температура сменилась на кипяток, и он начал хохотать, слыша тэхёновы маты, чувствуя, как Тэ кулаками пытался дотянуться и избить его грудь, пока вплотную прижимался спиной к мраморной стене, скрываясь от напора. Ну что за кот? Пищал, будто котёнок, которого впервые засунули под душ.       — Бесишь ты меня, чёртов Боженька, — прожигал взглядом Тэхён, сам меняя положение ручки на что-то менее садистское. — Ненавижу.       — У тебя настроение меняется, как у контрастного душа, Вселенная моя? То любишь меня, то ненавидишь? — Чон поцеловал его в волосы и снял с себя мокрую одежду, направляясь к раковине. Рука потянулась к банному полотенцу.       — Вот это вода, Чонгук. Человеческая, тёплая, нор-маль-ная, — растолковал Тэ.       Пока Тэхён спокойно принимал душ и читал лекцию о воде, Чонгук улыбался. Стоял у раковины с повязанным на талии полотенцем и брился. Пенка для бритья была похожа на бороду, которую Тэхён всё выпрашивал отрастить: хотел посмотреть, как Чонгук будет с ней выглядеть, но Чонгук на это не пойдёт ни за какие блага этого мира. Нет. Может быть, какому-то турецкому альфе к лицу подобная растительность, но на себе глава Чон не будет создавать подобного. Даже если Тэ будет умолять.       Телефон Тэхёна, лежавший на тумбочке в спальне, начал звонить — Чонгук решил выйти и подать его омеге, потому что звук не прекращался. Никогда на самом деле не лазал в его смартфоне, уважая личные границы, да и тираном быть не хотелось, но это был не звонок, не сообщение, а будильник, который поставили в качестве напоминания. «Течка. Сегодня». Надпись невольно привлекла взор, и Чонгук довольно улыбнулся, отключая напоминание. Вернул телефон на место и продолжил утренние процедуры.       Почему Тэхён не говорит про течку? Чонгук вспоминал о ней, когда был в тюрьме, но потом забыл совсем. В среднем, у омег течка наступает раз в два месяца, а значит, у Тэхёна она была не раз, пока встречались. Чонгук предположил, что Тэ просто пьёт подавители, но в этот раз не даст ему принимать что-то подобное. Имеет полное право на то, чтобы провести течку со своим омегой.       Тренировку сегодня пропустили. Чонгук провёл много времени в ожидании, когда проснётся Тэ, а работа не собиралась ждать. Хотя он решил: раз сегодня планируется волшебный секс-марафон, который затянется на три дня, то отодвинет все свои дела ради этого. После душа и сборов завтракали в гостиной вместе с Чимином. Тот приехал переговорить со своим главой по работе, а потом хотел вызволить Тэ из лап дракона и куда-нибудь сходить. В прошлый раз они ходили в кино, а сегодня можно было бы с разрешения Чонгука пойти посидеть в бар и посплетничать.       — Чонгук, можно мне съездить в Сеул? Мне… — начал было Тэхён.       — Нет, — оборвал Чон, пока подписывал бумаги, переданные Нобу.       — Но мне надо съездить, потому что…       — Твоя учёба не сбежит. А если из-за твоего отсутствия будут проблемы, я скажу, чтобы Намджун поговорил с ректором.       — Но…       — Я сказал, нет, значит, нет. У тебя будет течка, поэтому ты никуда не поедешь.       Тэхён поджал губы: если Чонгук озвучил своё решение таким строгим голосом, то оно не поддаётся изменению. Ну и как Тэхёну выпутываться из этой ситуации? Обычно у него течка всегда начинается ближе к ночи, так что Тэ хотел отпроситься, чтобы выйти с Чимином: нужно срочно что-то придумать, пока есть время. Гук ведь разрешит хотя бы пойти с другом по магазинам, а потом на обед?       — Это без проблем. Я решу свои дела до шести, поэтому к моему возвращению будь дома, — велел Чон и предупредил: — Нобу, ты едешь с ними. Вселенная моя, не опаздывай. За твои косяки отвечают другие. Пожалей хотя бы моего помощника.       Чонгук поцеловал Тэ в душистую щёку и оставил омег одних, убегая работать. Гуку надо было ведь быстро закончить срочные дела, чтобы все три дня его никто не беспокоил. А Тэхён, пока одевался для выезда в город, пока слушал рассказы Чимина, мысленно бился головой о стенку. Как можно отвлечь Юнги, чтобы он даже не вспомнил про Тэхёна? Как отвлечь Тана, чтобы он тоже не вспомнил про Тэхёна?       — В общем, Тэ-Тэ, Юнги сказал мне, что будет занят эти дни, но у меня появилось свободное время в кои-то веки.       — Что? — Тэ вспомнил о присутствии друга, пока ехали в машине.       — Я спрашиваю, как вытащить Юнги, чтобы он со мной куда-то съездил? Я его целый месяц почти не видел. У меня голод, просто голод. Не буду же я спать с кем-то другим, — ныл Пак, ёрзая в кресле.       Ким Тэхён вдруг познал эврику и свою гениальность, он провёл языком по зубам и в размышлениях начал водить пальцем по губам. План в голове возник такой: Пак Чимин может отвлечь Мин Юнги. Надо сделать что-то, чтобы омега куда-нибудь увёз его на все дни тэхёновой течки. Тогда мысли Юнги будут заняты Чимином, и он позабудет о Тэ. Ну а с Ким Таном можно договориться, если главы Мин не будет в Корее. Как-нибудь. «Тэхён, ты просто гений», — похвалил он себя. Убьёт двух зайцев сразу, да ещё и сможет провести течку с Чонгуком. При одной мысли о том, что это возможно, начинал возбуждаться.       — Чимин, у меня гениальная идея, как тебе уехать в путешествие с Юнги, — Тэхён посмотрел на друга, играя бровями.       — Пригрозить и украсть? Прикончить его помощника, а потом взять в заложники? Я об этом думал, но это нереально. Он один из десяти людей, которые владеют этим…       — Дурак, что ли? — закатил глаза Тэхён и сел поудобнее. — Когда у тебя течка?       Чимин поднял взгляд, пытаясь высчитать, но он никогда не любил тратить время на это, поэтому всегда гасил её подавителями. Пьёшь таблеточки несколько раз в день, начиная заранее, а потом до конца течных дней — и всё. Будто её и не было. Хотя врачи советуют этого не делать, конечно, слишком часто, но кто их когда-то слушал, если не случается что-то серьёзное?       — Ну-у, к концу месяца, может быть, в январе. А что?       — Ты когда-нибудь слышал о «красных» таблетках?       — Да, и?       Тэхён нетерпеливо вздохнул. Его друг, машина-убийца Чонгука — идиот. Почему сразу не может понять? Красные таблетки, или как их просто называли «красные», имели длинное сложное медицинское название — никто толком даже выговорить не мог, поэтому омеги негласно дали ему собственное на основании цвета. Этот препарат вызывал течку. Чаще им пользовались, когда из-за сбоев в организме она не наступала или надолго задерживалась. Употребляли омеги «красненькие» не часто, так как одиноким нет смысла вызывать течку досрочно, это ведь мучение — лежать и проводить её один на один с собой. А тем, у кого были партнёры, тоже не было надобности в этом, ибо всё шло по своему природному расписанию; но были и некоторые омеги, такие, как например, Чхве Ушик, который год назад хотел соблазнить одного альфу, поэтому решил вызвать течку, чтобы тот не смог удержаться и припал к омеге сам. Тэхён придумал гениальный план того, как Пак Чимину занять на несколько дней Юнги.       — Ты мои Луна и Космос! — довольный Чимин не мог скрыть хитрой улыбки. Целовал друга в щёки и прыгал на месте от счастья.       — Поклонись, Пак Чимин, твой великий гений пожаловал, — имитировал своего альфу Тэхён с должным, смотрящим на всех с «Олимпа» выражением лица и плечами, поднятыми до неба.       — О, мой гений, я кланяюсь твоему мозгу, — делал поклоны Пак.       Омеги баловались и смеялись, пока ехали на главную улицу брендовых магазинов Токио. Прикупив немного одежды для вечера, присели в кофейне, выгнав Нобу на другой край заведения, чтобы не подслушивал секреты и не привлекал лишнее внимание. Зачем Чонгук послал своего главного помощника, Чимин так и не понял — на самом деле, Чон сделал это, чтобы тот проследил за Тэ: ни одна таблеточка подавителя не должна попасть в ротик его омеги.       Пак с помощью Кима хотел настрочить Юнги целое сообщение о том, как прекрасны ночи с ним, ведь Тэ придумал план, но тот смущённо отказывался участвовать в этом. Чимин периодически занимался с главой Мин секстингом, так что очередное сообщение на подобную тему вполне ожидаемо. Тэхёну читать чужую переписку не особо хотелось, но пришлось.       «Хочу, чтобы ты сидел на моём лице. Хочу лизать твою прекрасную попку, а потом…» — Тэхён отвёл взгляд с экрана и не стал читать интимное сообщение, не ему предназначенное. Лоб от неловкости сморщился, а щёки порозовели. Мысли невольно начали проецировать чужой разговор на себя. Круто, конечно, наверное, было бы посидеть на лице у Чонгука, но понравится ли ему? Дурацкие мысли возникли: делали ли так омеги, с которыми раньше спал его альфа? Не любил сравнивать себя с его бывшими партнёрами, потому что ревность начинала проявляться, да и не хотелось думать, что Чонгуку было с кем-то лучше. Тэхён ведь хорош в постели, правда? Чонгук не врёт ведь?       — Посмотри, я отправил, — вырвал из мыслей Чимин и передал свой телефон.       «У меня течка, и я свободен. Садись на самолёт и выезжай на остров Мияко, глава Мин. Твой Маленький умирает от голода без твоего большого члена», — показал Пак своё сообщение, будто там не личная переписка, а пост новостного портала, рекламирующего Окинаву.       — Может, мне тоже начать вести такие переписки? Хотя в чём смысл? Я каждый день вижу Чонгука и так, — Тэхён вздохнул и выпил заказанное банановое молоко залпом.       Тэхёну предстоит не просто секс с Чонгуком. Что можно делать целых три дня? Как сделать так, чтобы альфе было хорошо и не скучно? Чон проводил течки с омегами не раз — тут и гадать не надо, — и они были, по всей видимости, хороши, а Тэхёну как ублажать его так долго? Почему-то беспокоился об этом, а зря. Чонгук считал Тэхёна лучшим любовником на планете, несмотря на возраст. К тому же любил омегу, а с любовью каждое движение превращалось в райское.       — Напиши ему тоже, — зазывно подмигнул Чимин. — Он как раз сидит там у себя в офисе на собрании. Помучай его.       — И что я напишу? Чонгук, хочу тебя сейчас, пока сижу с Чимином в кофейне? Это звучит не возбуждающе.       Пак Чимин глазами указал на банановое молоко. В этом мире всему можно придать сексуальный подтекст, главное, правильно преподнести. Чего-чего, а опыта у Пака достаточно. Так что был рад помочь другу в ответ. Гений Тэхён свёл с ума самого Чонгука — за его умения в постели можно было не переживать, а вот подкинуть идейку, как возбудить альфу, не находясь с ним рядом, иногда тоже полезно. Пусть Чон Чонгук сидит и отвлекается на телефон, нервно поправляя свой член в штанах, пока проверяет работу своих директоров в компании. Истина жизни весьма проста: омега правит альфой, никак не наоборот. Омеги позволяют альфам думать, что они управляют своими партнёрами, но стоит слабому полу — как они называют — что-то нашептать на ушко, сразу же думают, что это они, такие мозгами одарённые, приняли решение сами или додумались до чего-то.       — Банановое молоко? — непонимающе поднял бутылочку Тэ, рассматривая. — И?       Пак Чимин хлопнул себя ладонью по лбу. Его сексуальный друг, держащий под каблуком и за яйца самого главу Чон, — идиот. Неужели не понял?       — Он это молоко, которое даже не молоко по сути, пьёт тоннами в день. Придумай что-нибудь пошлое. Когда Чонгук будет смотреть на эти бутылочки, каждый раз будет думать о тебе. Каждый. Божий. Раз.       Ким Тэхёна такая перспектива премного вдохновила. Надо «пометить» собой всё вокруг альфы, чтобы у него даже мыслей о других омегах никогда не возникало. Не жалел он Бога своего, который и так не думал ни о чём, кроме своей Вселенной и работы. Тэхёну дали подсказку, и хоть Чимин предлагал помочь с сообщением, Тэ хотел сделать это сам.       «Чонгук», — отправил он альфе.       «Я тебе позже отвечу, у меня совещание», — пришло в ответ.       «Я пью твоё любимое банановое молоко», — к сообщению приложил фотографию бутылочки на столе, но ответа не последовало.       «А знаешь, какой мой любимый напиток?».       Опять без ответа.       «Подсказка. Бутылочка его гораздо больше, чем у бананового молока, и напоить меня можешь только ты».       Чон внимательно слушал своих работников, которые должны были представить новый проект, но сообщения продолжали приходить после «Чонгук». Что-то случилось? Ему пришлось отвлечься и прочитать, но челюсть упала от неожиданности, взгляд с экрана почему-то перешёл на набор бананового молока на столе, а жар прошёлся по телу, заставляя потеть в охлаждённом кондиционерами конференц-зале. Ну и как теперь делать свою работу, если Тэхён такое пишет? Колено начало подрагивать, а член встал. Он откашлялся в кулак и подвинул себе бутылочку, дабы утолить жажду, но, чёрт, мысли ещё больше начали представлять своего омегу. «Засранец». Чонгуку нужно подняться, чтобы пожать руки некоторым партнёрам из Америки, но теперь ещё надо придумывать, как прикрыть своё достоинство, когда не надел пиджак.       — Он не отвечает, — расстроился Тэ, и лёг щекой на стол, жалостно поглядывая на друга. — Я его не возбуждаю… — начал ныть.       — Подожди, ответит как миленький.       Чимин ждал своего ответа, и он наконец-то пришёл:       «Пак Чимин, ты убьёшь меня когда-нибудь. Я вылечу сразу после встречи», — последовало и второе сообщение: — «Из-за тебя я бросил все свои дела. Ты будешь за это отвечать».       «Отвечу на коленях», — отправил Пак и стремительно поднялся из-за стола.       — Тэ-Тэ, надо в аптеку за красными срочно. Потом ариведерчи, адиос, я улетаю. Если что, скажи Чонгуку, что мне надо было решить дело с Аки Такаямой. Хотя зачем я это говорю… Чонгук будет занят тобой.       Тэхён выдохнул, следуя за другом. Вопрос с Юнги решён, а значит, остался только Ким Тан. Надо написать ему и придумать причину, по которой Тэ не сможет приехать. Второй свой телефон он достал только тогда, когда Чимин в спешке ускакал в аэропорт, а сам он решил пройтись по магазинам дальше. Нобу соблюдал дистанцию и охранял в гражданской одежде — а не в костюме — где-то издалека, так что можно спокойно не прятать средство связи.       «Тан, можно мне не приезжать в этот раз, пожалуйста?», — зажмурив глаза, Тэ нажал на «отправить». Может, простая просьба сработает?       «Ты обязан приехать. Разве не такой был договор?».       «Один раз, Тан. Давай договоримся. Услуга за услугу. Только не говори, что тебе ничего не нужно».       «Нужно».       «Что?».       «Нужно уничтожить конкурентов из Вьетнама. «Atlas Logistics». Сможешь организовать?».       «Я решу этот вопрос».       «Тогда, малыш, ты свободен».       Тэхён от радости взвизгнул. С Ким Таном всегда есть возможность договориться. Так что можно было спокойно продолжить шоппинг, выбрать какой-нибудь наряд на вечер и насладиться тремя днями течки с Чонгуком. Голова поплыла в своих фантазиях. Да и альфа наконец удосужился ответить.       «Вселенная моя, о какой бутылке идёт речь? Ты знаешь, у меня в холодильниках всегда много разных напитков есть. Минимум тридцать видов точно. На любой вкус и цвет».       Играет в дурака? Тэхён уже целую аферу провёл на глобальном уровне, лишь бы провести спокойно время с Чонгуком. Какого хрена он сидит там на собрании и так долго отвечает? Ким Тэхён сразу же почувствовал свою власть над альфой: не зря ведь провёл столько времени с Джином и Чимином. Пусть бросает всё и возвращается немедля!       «Поверь мне, Любовь моя и Бог мой, другими бутылками ты меня точно поить не хочешь. Я мучаюсь от жажды. Кажется, течка уже начинается. А я тут один, с Нобу».       «Возвращайся домой немедленно. Я выезжаю».       Тэхён торжественно приподнял уголки губ. Кто там говорил, что альфы принимают решения? Пусть продолжают думать так дальше.       Чон Чонгук поднялся с кресла и закончил совещание по щелчку пальцев. Вдруг вопрос по проекту решился в ту же секунду, пока вставал. Он ждал этого всю жизнь! Небольшое преувеличение, разумеется, — Тэхёна он даже не знал большую часть жизни, — но разум и тело думали именно так. Конечно, перед тем, как заявиться к омеге, надо было купить цветы. Хотя зачем Тэхёну цветы, если он сам пахнет лучше любых даров природы? К тому же, в течку любой букет рядом с ним будет жалким подобием дешёвой реплики, созданной на не лучших оптовых фабриках китайского производства. Идея оказалась бесполезной, поэтому была отброшена так же быстро, как и пришла. Но что-то принести и подарить было надо. Не придумалось ничего, кроме глупой «прямолинейности». Это даже показалось забавным.       Набор различных напитков разных цен в разного размера бутылках довольно неплохой подарок, о котором писал омега в сообщении. Надо же прийти и предстать перед ним идиотом, но было бы интересно посмотреть, какой будет его реакция. Чонгук думал, что это некая игра. Прелюдия с юмором. Надеялся, разумеется, что длинные тэхёновы пальцы не укажут на дверь и не выставят из дома, увидев переносной холодильник с напитками вместо подарка, но видеть удивление Тэхёна — оно того стоит!       Да, подарок был не эффектным, но сам он выглядел более чем эффектно. Чёрная шерстяная обтягивающая водолазка — и каждый кубик пресса было под ней видно, — чёрные брюки с буквами бренда LV, расположенными на поясе, металлическая цепь на шее, волосы небрежно зачёсанные назад, чёрные туфли, татуировки, выглядывающие из-под подвёрнутых рукавов. Хотя дело вовсе не в одежде. Чон Чонгук мог быть одет во что угодно, и не терять своей харизмы ни на грамм.       Прислугу он отпустил, работникам дал кучу указаний и велел не тревожить без крайней необходимости, поэтому занёс он свой холодильник сам. Это чувство нравилось. Приходишь с работы, а дома ждёт молодой «супруг». Чем не семья? Родители Чонгука любили друг друга, прожили вместе кучу лет, никогда даже не ругаясь — в глубине души мечталось о чём-то подобном.       — Вселенная моя? — снял он обувь и пошёл к источнику любимого аромата. Тэхён без кольца, ходящий по безлюдному дому, — мечта наяву.       Чонгук планировал удивить своего омегу холодильником с тридцатью видами напитков, но эта тяжёлая сумка упала на пол, Чон пребывал в полнейшем шокированном восторге: Тэхён стоял в гостиной возле накрытого стола с маской на лице и в длинном шёлковом раскрытом халате с вышивкой из цветов. Это всё. Казалось, что в таком виде был даже более обнажённым, чем если бы был полностью голым. Маску он держал рукой, не прикрепив к голове, и немного отодвинул её в сторону, демонстрируя изумительное лицо.       — Добро пожаловать домой, Любовь моя и Бог мой, — поздоровался он с придыханием.       — Боже…       — Ты зовёшь самого себя? — игриво спросил Тэхён, снимая маску полностью, и взмахом своих прыгающих волос указал на стол. — Ты голодный?       — Я умираю с голода.       Кому нужна еда, когда есть Тэхён?       Это бессовестное творение, гуляющее по дому голышом, в одном халате, да ещё и встречающее так, — ювелирная работа самого искусного мастера. Чонгук подошёл прямо к нему, и рукой залез под халатик, обвивая за талию и вдыхая дивный аромат под правым ушком. Аромат предстоящей течки мелкими шажками увеличивал свою силу, но уже действовал. Без слов, сейчас, перед тем, как поужинать — хотелось без слов. Чонгук поднял за бёдра и усадил Тэхёна на узкий белый комод. Колени раздвинулись сами, а голова Тэ оперлась в зеркало сзади. Кончиком носа Чон касался лица, слушая негромкое дыхание из приоткрытого рта, спустился к ключице, спрятанной под японским шёлком, и одарил поцелуем выпуклую изящную косточку. Правой рукой он расстегнул молнию на брюках, передняя часть брюк спустилась, а Тэхён ждал, смотрел, наслаждался этим медленно высвобождающимся из клетки членом.       Глаза встретились, и оба почему-то не улыбались, даже не целовались, оставляя приоткрытые губы наслаждаться в истязающем терпение миллиметре, разделяющим их. Чонгук притянул к себе лакомые бёдра, вошёл в омегу практически без подготовки, так, чтобы язык боли и наслаждения раздался негромко — молчаливым вдохом. Это аперитив пока что. Тэхёнов запах ещё не стал шестидесятипроцентным алкоголем, подобно крепкому виски, нет. Пока что это приятный, сладкий, но дурманящий ликёр. Но какой ликёр!       Чонгук думал, что сдерживался. Нет. Он вошёл во вкус, отчего тело Тэхёна впечаталось в зеркало с такой силой, что стекло треснуло. Комод полетел куда-то вдаль от одного движения руки Гука, и он разбил спиной Тэхёна зеркало вдребезги. Тело не испытало внешней боли, пребывая в сладостном вожделении. Тэхён висел в невесомости, в чонгуковых руках, чувствуя уже голую стену. Подпрыгивал вверх и вниз, обнимал Чонгука, который уткнулся в шею, продолжая утолять первые позывы голода. Первый оргазм пришёл быстро, утихомиривая общее дыхание.       Чонгук перенёс Тэ и усадил за стол, а затем застегнул брюки и поцеловал его в губы.       — Ты что-то говорил про ужин, — Чон подмигнул и уселся за трапезу, будто прилежный муж, который пришёл с работы и это не он разбил зеркало некоторое время назад.       Тэхён прикрылся халатом, опустил руки на стол и смотрел, как его альфа принялся есть, с аппетитом пробуя всё, что стоит на столе. Чонгук был вполне всеядным и не привередливым, не вытаскивал овощи из блюд. Почему наблюдать за тем, как он ест, так волнительно? Хотелось стать теми устрицами, которые он высасывал из раковин, тем супом, который он выпивал до дна, тем рисом, в котором он не пропускал и зерна.       — Ты так улыбаешься, — заметил Чон и оторвался от еды.       Тэхён поднялся и прошёл к бару, налил виски своему мужчине, подходя и передавая хрустальный стакан в руки. Ну что может быть прекраснее для альфы? Его омега, покрытый лишь халатом, подал виски и прижался телом прямо к его ногам. И это не то чувство, когда виски подают работники, шлюхи в борделях, любые другие, нет. Это чувство не сравнимо ни с чем. Ладонь Чонгука, по-собственнически поглаживая, прошлась по тэхёнову бедру.       — А что ты мне принёс? — спросил Тэхён.       Чонгук самодовольно глотнул любимый алкоголь, а взглядом указал на переносной холодильник. Тэхён с любопытством пошёл изучать свой «подарок», присел на корточки, открыл, а там в буквальном смысле бутылки с разными напитками. Оба засмеялись, тем не менее возбуждение не собиралось покидать комнату, дом и всю его территорию в ближайшие дни.       — Ты хотел пить, как я понял. Прошу, — гордо играл идиота Чон. — Тридцать видов! — Он поднял бокал виски. — Это тридцать первый.       Тэхёну же пришла идея. Ни разу не слышал, чтобы кто-то из знакомых так делал, даже Чимин, но захотелось кое-что попробовать и проучить своего альфу за дурацкую шуточку. Достал стеклянную бутылку колы, а затем вернулся к Чону и встал прямо перед ним. Он протянул бутылочку с тёмной газированной жидкостью вполне серьёзно.       — Открой, пожалуйста.       — Ты захотел колы? — Чонгук как ни в чём не бывало и ничего не подозревая, освободил бутылку от крышки.       Ким Тэхён поднёс напиток к губам, наполняя свой рот колой, а затем сел перед Гуком на колени, раскрывая его ноги и обнажая вечно и неутолимо поднятое Божье достоинство. Чонгук хотел напоить напитками из холодильника, так пусть поит. Тэ обхватил руками плоть, а затем взял в рот, и бассейн из шипучего прохладного, но немного согретого ртом сладкого напитка окутал ствол пузырьками и языком. Чонгук сначала не совсем понял, чего Тэ хотел, но, ощутив холодок на коже, вздрогнул, сразу же блаженно откинулся в спинку стула, наблюдая подобную картину вживую. Гук повидал многое, но вот минет колой никому и не приходило в голову делать. А это удивительно странное, но приятное чувство. Пузырьки взрывались, заставляя нервные клетки искриться от ощущений, и ладно ещё кола, холодный тэхёнов язык плавал и закатывал эти многочисленные взрывы своей гладкой, но шершавой поверхностью. Что за…       Откуда Тэхён знал, откуда молодой омега знал, как доставлять удовольствие, предназначенное лишь для богов? Чонгук запустил руки в его вьющиеся волосы, а собственные стоны заставляли глаза закатываться. Тэхён взрывал не только нервные клетки на каждом сантиметре члена, но и во всём теле. Голова Гука познала белый шум, а душа готова была выпрыгнуть из своего в аренду взятого для этой жизни пристанища. Тэхён постанывал, пока утолял свою жажду, мелкими дозами глотая колу, оставляя только холодный язык и вспухшие губы продолжить прогулку по члену. С каждой минутой Тэхён возбуждался больше, ибо течка раскрывала свои карты, желая продемонстрировать свой «роял-флеш». Зрачки расширились, а запах… Боже небесный, этот запах Чонгук не смог бы представить даже в своём сне. Если у обычного омеги аромат в течку удваивался, то у Тэхёна был равен тому, что девять омег слились воедино. Как у Небесного бога хватило щедрости передать это творение на землю? Чонгук ни за какие дары человечества не отдал бы Тэхёна!       Не кому-то судить Чонгука за то, что вновь сегодня кончил так быстро. Обычный альфа не продержался бы и минуты, а Чонгук напоил своего омегу спустя целых семь минут невыносимо сладкого минета. Тэхён вытер губы и выдохнул, будто сделал глоток, утоливший дикую жажду.       — Тэхён, ты ведь помнишь, что принадлежишь лишь мне? — спросил Чонгук ревностно. Ревность проснулась даже к самому себе. Нет, ни за что, ни за что Чонгук не даст ни одному человеку в этом мире даже пальцем коснуться этого творения! Жадный до боли, до малюсенькой точки Тэхёна.       — Ты говорил, что у тебя много бутылок, Чонгук, — Тэхён до сих пор сидел на коленях, но играл, дразнил. И в этом поединке явно выигрывал.       — Только одна, и только что ты держал её во рту, — Чонгук ухватился за подбородок Тэ, большим пальцем лаская кожу на опухших губах, касаясь влажных дёсен и блестящих зубов.       Хотел показать свою власть над Тэхёном, который смотрел своими расширенными зрачками, сидел на коленях, прижав пятки к бёдрам, так покорно, каким никогда не представал перед своим альфой. Взгляд такой, будто он сделает абсолютно всё, что ему скажут, без сомнений. А получить такой взгляд от строптивого мальчика дорогого стоит.       — Мой, только мой, — кому говорил Чонгук неясно. То ли пытался убедить в этом Тэхёна, то ли в очередной раз напомнить себе, что не спит.       — Твой, Чонгук, чей же ещё? — ласковый голосок прошептал, язычок подался вперёд, к пальцу Гука, по-хозяйски гуляющему по губам. Тэхён прильнул щекой к большой ладони, закрыв разноцветные глаза.       — Кто я? — повелительно спросил Чонгук с приподнятым подбородком.       — Любовь моя и Бог мой.       — Так познай же, что воистину значит любовь Божья, Вселенная моя…       Чон поднял Тэ на руки и отнёс в спальню. Тело Тэхёна покрылось ощутимыми мурашками, когда Гук бросил его на постель. Чонгук стянул с себя водолазку, а затем уложил Тэхёна на спину. Шершавые пальцы сжали тэхёновы щиколотки и потянули ближе к краю кровати, а сам Чонгук опустился коленями на пол. Тэхён вожделенно улыбался, пока ждал его действий. Тело сладостно горело от течки, которую мог провести с тем, кого любит. Раньше всегда низ живота изнывал в дикой боли, а в паху было ощущение, будто лишится конечностей; и то были адские муки, заставляющие стонать от боли, пока тело от природы ожидало соития, но сейчас это была не боль. Смазка естественно расслабляла послушные мышцы, а живот был заполнен вихрем опьянённых запахом махагони бабочек.       Чонгук поцеловал любимые пальчики на ногах, тонкие щиколотки, хрупкие колени, и чем выше поднимались поцелуи, тем сильнее тело Тэхёна изгибалось в пояснице, руками безжалостно стягивая простынь, словно желая разорвать шёлковые нити. Чонгук одарил поцелуями нежные ягодицы; щекой, открытым ртом прокатился по коже к источнику смазки. Тэхён неистово вскрикнул, стоило чонгукову слизать порцию «омежьего напитка»:       — О мой Бог…       Чонгук улыбнулся, не останавливая свои скользящие движения языком. Схватил Тэ за ягодицы сильнее, и обоим абсолютно плевать, что останутся синие следы; Чонгук ещё успеет их зацеловать — сейчас он занят другим. Он ярко прошёлся по коже, желая вкусить весь нектар, предназначенный лишь ему. Кончик языка вошёл внутрь, и можно было просто испить Тэхёна. Тэ познал рай ранее, но Чонгук показывал ему ещё больший. Так вот что чувствует устрица, когда Чонгук её высасывает? Чон добавил к языку ещё и два пальца. Тэхён был готов взлететь, если бы сила гравитации позволила, тело его билось в оргазменных конвульсиях, но Гук не планировал даже короткую остановку.       Чонгук был пьян своим омегой, возбуждался с каждой секундой всё больше, от голоса, который кричал его имя, задыхаясь. «Чонгук!», «Боже!» — звучало сквозь попытки заглотить воздух. Как же Тэхён сексуален… Тэ и не заметил, как схватил Чонгука за волосы, потянул своего альфу и перевернул на спину, воссев на его лице. Двигался вперёд, назад, по кругу, и Чонгук лишь сладостно утопал в этой уверенности молодого омеги. Стонал сам, держась за бёдра и пожирал ягодицы, дарованные небесами.       — Чонгук, пожалуйста, войди в меня, прошу тебя, — просил Тэхён в истерике, потому что тело жгло от переизбытка возбуждения.       Он рыдал, будто раньше не испытывал оргазмов — но эти оргазмы космически взрывались в теле и не прекращались. Почему он так горит, почему тело не в состоянии ощутить покой хотя бы на мгновение? Мозг совсем позабыл, что значит течка. Чонгук бережно уложил его и навис сверху. Видеть такое неимоверное возбуждение в человеке доводилось впервые. Казалось, лишь сам до такого безумия желал Тэхёна, что разум стоял на краю обрыва, а сделай он шаг, то упадёт в бездну собственного гона. Но ведь сильные альфы на то и сильные, чтобы не терять над собой контроль. Чонгук проводил течку с омегами не раз, но Тэхён буквально сгорал в истерике от возбуждения. Виной и благодатью тому его тройной запах, таивший в себе запах одновременно трёх омег, и как же ему мучительно тяжело и одновременно прекрасно испытывать течку, мог представить лишь Бог. И благо Чонгук рядом. Люди ведь эгоисты. В первую очередь утоляют собственные желания, но Чонгук любил его так сильно, что дрожали руки. Он всегда будет дарить Тэхёну только рай.       — Чонгук, прошу тебя, умоляю, я не могу больше терпеть это…       — Тише, Вселенная моя, — Чонгук заботливо поцеловал вспотевший лоб.       Не стал мучать своего омегу, вошёл немедля, да и собственные инстинкты обострились от голода. Тэхён успокоенно выдохнул, стоило Чонгуку войти и начать двигаться, будто тело перестало молить и плакать. Он начал в эйфории смеяться, покрывая благодарными поцелуями шею и лицо своего альфы.       — Тебе так хорошо? — довольно улыбался Чонгук, и улыбка переходила в возбуждённый ответный смех.       Тэхёна невозможно предсказать в сексе. Предстал эротично обнажённым, когда Чонгук только пришёл; отдался сразу без прелюдии, а потом спокойно накормил едой, как ни в чём не бывало; сел на колени и сделал минет колой, — она вообще была преподнесена изначально в качестве шутки, — будто обученный любовник; потом покорно прильнул к альфе, как котёнок, выпрашивающий еду; медленно изгибался и стонал, пока альфа ублажал его; потом сорвался с цепи, оседлав лицо Чонгука; затем начал рыдать и молить, чтобы Чонгук одарил его своим членом; после начал смеяться от счастья, будто впервые узнал, что такое секс; а теперь вновь сорвался с цепи: бешеные глаза требовали чего-то пожёстче.       — Хочу говорить на языке боли и наслаждения, Любовь моя и Бог мой, — Тэхён ногтями царапал спину Гука до горячего пощипывания. Смотрел в глаза Чонгука с таким вызовом, будто ничего ему не будет за то, что разукрасил кровью татуировки. Тэхён опустил хулиганские пальчики, а под коготками — тонкий слой кожи вместе с кровью.       Сводило ли это Чонгука с ума? До чёртиков. Он провёл языком по губе.       — Ай-яй-яй, Вселенная моя, — он поцокал, мотая головой. — Ты знаешь, сколько времени ушло на эти татуировки?       — И что ты сделаешь? Что?       — Отшлёпаю, а потом вытрахаю из тебя всю дурь, — пригрозил Чонгук, сжав ягодицу Тэ так сильно, что омега сморщился и прикусил губу.       Чонгук сел на кровати и перевернул Тэхёна на живот одним движением, резко придвинув к себе, шлёпнув по заднице так, что звук эхом прошёлся не только в спальне, но и в ванной. Тэхён сжал губы, сдерживая крик во рту; пальцы сжали постель. Кожа ягодиц горячо блестела, в крови пьянил адреналин, и хотелось его ещё. Пусть Чонгук делает с ним, что хочет! Пусть шлёпает, пусть даже отхлестает розгами, пусть превратит тело в красное поле битвы, а потом зацелует каждую точку, не оставляя без внимания и миллиметра. Тэхён так сильно хотел его, что готов был превратиться в банановое молоко, лишь бы Чонгук испил его до капли. Пусть занимается нежной любовью, диким страстным сексом, трахнет, как последнюю шлюху — пусть! Чонгук — Любовь его и Бог его. Ему можно всё. Поэтому Тэхён молил:       — Ещё…       — Проси меня. Умоляй. Бог слышит твои молитвы.

***

      Тридцатое декабря. Этот день мог бы быть счастливым. Обычно в день рождения Тэхёна было холодно, шёл снег, но в этом году конец зимы оказался довольно тёплым. Можно было надеть тонкий плащик и даже не замёрзнуть. Тридцатое декабря было полно планируемых событий: Ким Тан решил в этот день провести свадьбу; Чон Чонгук планировал сделать предложение своему омеге; Тэхён собирался успеть буквально всё. К сожалению, не всегда всё идёт по плану. И к сожалению, люди не всегда готовы к тому, что их ждёт.       … Если бы Чон Чонгуку сказали, что однажды Ким Тэхён предаст его, вряд ли бы он пошёл в день знакомства за ним, вряд ли бы желал вкусить запах, вряд ли бы просил показать глаза. Если бы только Чонгуку сказали, что нож в спину ему воткнёт его молодой омега с разноцветными глазами, вряд ли бы он позволил себе влюбиться в него. Все чувства и своё сердце он похоронил в металлическом гробу, забив гвоздями, оставляя лишь неугасимую жажду тэхёновой смерти. Ибо предатели должны гореть в аду. Да в таком, что даже дьяволу покажется невыносимым…       Чонгук сидел в машине — не в одной из своих, а в обычном сером неприметном минивэне марки Hyundai, вместе со своими самыми близкими, — и смотрел на здание, то открывая, то закрывая крышку своей любимой зажигалки. Ждал, когда увидит собственными глазами Тэхёна возле Юнги. Будто это будет тем последним процентом в загрузке кары, что должна обрушиться на клан Мин, и главное, на предателя Ким Тэхёна.              Двухэтажное здание ресторана, по совместительству банкетного зала, находилось за городом. Невысокое здание напоминало испанскую виллу. Стены цвета слоновой кости, черепичная крыша, огромные окна и большие арки, украшенные белоснежными цветами. Ресторан уже подготовлен к проведению закрытого мероприятия. Свадьба Ким Тана хоть и не была значительным событием в мире мафии, но для клана Мин являлась важным праздником, в особенности для Юнги, так как своего двоюродного брата он очень любил и ценил, несмотря на его ярое сопротивление помогать вести дела мафии. Охрана, разумеется, стояла повсюду в ожидании гостей, и даже она была в белом. Белая вечеринка, или как принято модно называть на английском, white party, была тематикой свадьбы и прекрасно подходила под цвет символа клана Мин.       Машины потихоньку подъезжали, а Чонгук безотрывно наблюдал за каждой, которая останавливалась у фонтана за решётчатым забором. И судя по белому роллс-ройсу с сопровождающими машинами, семья Мин явилась со своими приближёнными первыми, чтобы встречать гостей. Родители Юнги появились возле входа, а за ними вышел и сам Юнги со своим главным помощником и другом Тони. Затем вышли родители Ким Тана, другие приближённые и родственники, но все они лишь «дополнение», а вот последняя машина пока что оставалась неоткрытой. В Чонгуке таилась надежда, что из неё не выйдет Тэхён. Мин Юнги подошёл к этому автомобилю и открыл дверь сам, поманив головой к выходу. Никаких надежд на то, что всё неправда, больше не было: за Чхве Ушиком вышел Ким Тэхён, красивый до неприличия. В белом костюме с россыпью пайеток, отливающим на солнце перламутром; волнистые волосы растрёпаны, но уложены; видимые даже издалека разноцветные глаза блестели, а улыбка на лице дарована не Чонгуку. Глава Мин довольно его обнял, о чём-то перешёптываясь. Это зрелище вживую заставило иронично хмыкнуть, пока очередная выкуренная сигарета вылетала в приоткрытое окно. Почему-то призраком из прошлого в чонгуковых глазах промелькнул Ча Ыну. Казалось бы, это случилось шестнадцать лет назад, но чёртов Мин Юнги в очередной раз смог забрать себе его омегу, что ещё хуже — Тэхёна. Но Чонгук предупреждал когда-то, что второго раза не будет, и даже закон сенсея не станет препятствием.       В ушах надоедливо представлялось, как чёртов брат по учителю шепчет Тэхёну на ушко «Вселенная моя», как вчера. Юнги прижал Тэ к себе, вдохнул запах с волос, поцеловал в щёку, и если бы Тэхён сопротивлялся, если бы на его лице отражалась неприязнь, возможно, Чонгук бы просто вызволил его оттуда, если бы Тэхёна держали там насильно, но это было не так. Тэ улыбался, даже казалось, его лицо было смущено и щёки порозовели. Глава Мин взял его под руку и повёл внутрь ресторана: в открытую, нагло, без белой маски на тэхёновом лице.       В минивэне никто не проронил ни слова. Тишину прерывало лишь ритмичное щёлканье крышки чонгуковой зажигалки. Намджун с Сокджином считали приезжающих гостей, оценивая обстановку. Не были приглашены никакие представители других мафиозных кланов, лишь клан Мин со своими приближёнными, а также обычные люди, которые не считались угрозой. Так прошло полтора часа. План захвата здания проработан ещё ночью, и Чонгук не сомневался в успехе его реализации, потому что терять нечего.       «Вселенная моя, где ты?» — отправленное сообщение, как последняя капля надежды на правду. Последний шанс для омеги. Последний шанс на то, что Тэхёна держат там насильно. Пусть скажет «спаси меня, Чонгук, забери меня отсюда». Но в ответ последовало окончательное подтверждение тому, что глава Чон не изменит своего решения отныне: «Я дома, Чонгук. Я планирую приехать в Токио вечером. Соскучился по тебе, Любовь моя и Бог мой». Ложь, обман, предательство. Чонгуковы ресницы опустились, и он решительно выдохнул.       — Чимин, детка, пора, — глава Чон повернулся к остальным и кивнул. — Джин, сделай так, чтобы я больше не слышал лжи из его уст.       Чимин без промедления проверил оружие, спрятал его за пояс, а затем вышел из машины, направившись прямиком к ресторану. Люди клана Мин знали, что Пак Чимин имеет прямой допуск к главе лично, поэтому препятствовать гостю не стали. Он целенаправленно шёл вперёд. Как же лживы люди… Не нужно было доверять Мин Юнги, не нужно было в него влюбляться, не нужно было сближаться с Тэхёном. В теле горел огонь ярости и ненависти. Стоило только увидеть этих двоих, которые никаким образом вообще не должны были знать друг друга, вместе, в разуме не осталось ничего, кроме желания пристрелить обоих. Но Чонгук дал добро лишь на Мин Юнги. Нет, Чимин не страдает, нет. Мотал головой, пока шёл в главный зал мероприятия, отрицая все свои чувства к альфе. Чимин не любил и не любит Юнги. Точка, ставящая все сомнения под запрет.       Белый цвет вызывал тошноту. Почему все в белом на свадьбе? Белые скатерти, белые цветы по всему огромному залу, даже стулья и стены белые. Стильно, конечно, но хотелось поскорее разбавить этот дурацкий праздничный цвет красным. Ким Тэхёна не было в главном зале, как и доложил Нобу, который проверил его месторасположение на тепловизионном прицеле и смог проследить перемещение Кима через огромное окно. Все гости оборачивались, когда красивый омега в чёрном обтягивающем наряде уверенно двигался не к кому-то, а к самому главе клана Мин. Чимин застал его стоящим возле одного из столиков рядом с Тони. Пак подошёл сзади, и запах кедрового дерева больше не пьянил.       Тони обернулся первым, удивлённо взглянув на молодого омегу. Мин Юнги повернулся следом и так же изумлённо смотрел на появившееся из ниоткуда лицо. Несмотря ни на что, он улыбнулся.       — Здравствуй, маленький мой.       Чимин задержал дыхание, без сомнений достал оружие и выстрелил альфе прямо в голову, услышав то самое «маленький мой» лишь тогда, когда глава Мин падал на землю. В ту же секунду он выстрелил и в голову афроамериканца, надевая на лицо чёрную маску и опускаясь на корточки, чтобы спрятаться за стол. Охрана даже не успела среагировать на Пака, потому что слезоточивый газ покрыл помещение белым дымом, а из окон и дверей нахлынули люди.       Застигнуть членов мафии, а также перебить всех без разбору можно лишь в случае, если первым убить их главу. И благодаря Пак Чимину это удалось сделать гораздо легче, ибо подобрался к Мин Юнги так близко, вошёл в такое доверие, что даже подчинённые его не подозревали ни в чём.       Члены клана Чон зашли в чёрных масках, благодаря которым газ не попадал в глаза и дыхательные пути; по приказу своего господина убивали всех без какой-либо пощады. Неважно, кто принадлежал мафии, а кто просто оказался здесь в качестве гостя или работника — жизни лишали всех и каждого; разница была лишь в том, что кто-то пал от пули, а кто-то от лезвия. Чон Чонгук стоял у входа с катаной в руках, наблюдая «геноцид» клана Мин. Крики, мольбы, стрельба и море крови, окрасившее белую вечеринку, не вызывали на лице никаких эмоций. Он облокотился спиной о проём и снял защитную маску, так как газ прекратил своё действие; закурил сигарету, будто смотрит фильм жанра экшн. Не впервой видеть убийства, не впервой убивать самому. Он с лёгкостью, даже не выпуская изо рта сигареты, замахнулся клинком, чтобы прикончить очередного альфу в белом вечернем костюме.       За окном ещё солнце, а день уже успел превратиться в полнейшую тьму. Чонгук прошёл вперёд, усаживаясь за оставшийся чистым стул. Шумная «музыка» на фоне постепенно начинала стихать.       Ким Сокджин, после того, как проник в здание, сразу же направился в уборную, где, как было известно, находился Ким Тэхён. Он с лёгкостью прикончил задыхающихся от кашля охранников в коридоре. Пока те держались за глотки, пытаясь унять раздирание в пищеводе и трахее, пока глаза не могли избавиться от слёз и открыться, он их убил любимым ножом. В дверь уборной он не стучался. Стрельнул пару раз по замку и «сим-сим» открылся. Ким Тэхён стоял возле раковины, смотрел куда-то в руки. Кран был включён; и он, видимо, не слышал выстрелов, раз стоял без движений, не заметив присутствия кого-то постороннего.       Без кольца. Запах молодого омеги покрыл уборную своим букетом. Сокджин ожидающе смотрел на тэхёнову спину и отражение в зеркале, на лице которого спустя пару секунд появилась ухмылка, переросшая в счастливую улыбку.       — Ким Тэхён, — позвал Джин, снимая чёрную маску.       Тэхён вздрогнул от неожиданности и развернулся. Разноцветные глаза бегали по старшему, будто увидел призрака. Джин бросил взгляд на его правую руку. Пальцы сжимали пластмассовую палочку, которую омегам долго узнавать не надо. Две яркие красные полоски показывали свою чёткость получше, чем разрешение в четыре тысячи пикселей; а вот выражение лица Ким Тэхёна застыло, словно интернет остановился. Из ступора его вывели звуки выстрелов за открытой дверью. Тэ сжал положительный тест на беременность в руках, страх заставил обнять живот.       — Джин хён, он здесь? Послушай, я… — лихорадочно взмолился Тэхён.       — Мне поступил приказ, Ким Тэхён, — Сокджин резко схватил младшего за шею и прижал к кабинке туалета, закрывая рукой рот.       Он достал свой длинный платок, насильно засунул Тэхёну скомканный плотный комок в рот, а затем сдёрнул свой кожаный ремень, чтобы поместить между зубов и не дать младшему возможности говорить. Тэ старательно сопротивлялся, плакал, но это уже было неважно. Неважно и то, что он хотел что-то сказать с кляпом во рту. Джин схватил его за руки и велел следовать тихо, но Тэхён лишь упал на колени, потянув и джинову руку, крепко держащую запястья, и прижал к животу. Слёзы текли с глаз ручьями, а нечленораздельные мычания просили, наверняка, пощады. Джин проигнорировал, ибо чёртов предатель должен быть казнён. Чонгук ждёт, поэтому Джин поднял омегу и потащил к выходу.       Тэхён трясся. Под сердцем его ребёнок, которого даже защитить не может, вокруг слышны устрашающие глухие звуки. Он сопротивлялся всем телом. Ногами пытался удержаться за дверь, но руки Сокджина сдавливали всё крепче, дёргая вперёд; Тэ пытался сесть на пол, упасть в коридоре, но это не сработало. Джин только связал его руки верёвкой, достав из кармана куртки, и потащил за волосы, словно никому ненужную куклу. Ким отбивался, как мог, но его дрожащее тело волокли по полу мимо трупов охранников; собственный белый наряд впитывал густые красные лужи, и от этого только становилось ещё страшнее. Тэхёну нельзя туда, нельзя. Инстинкты пытались спасти себя и ребёнка под сердцем, но тщетно. Попытки что-то сказать превращались в жалостный писк, а крики тонули в холодном игноре.       Тэхён зажмурил глаза, не желая видеть дорогу из трупов; а когда открыл, оказался в главном зале. Джин поставил его на ноги, поднимая за волосы, как за нити, держащие марионетку. Страх сменился ужасом. Красивая музыка, которая играла до того, как он отлучился в уборную, теперь казалась далёким прошлым; гости, радостно празднующие свадьбу, лежали на полу; а белые наряды, столы и декорации сменили цвет на красный. Стало тихо. Ни громких выстрелов, ни душераздирающих голосов, ни прежнего смеха, ни плача, сменившего его — ничего, лишь гробовая тишина и её же глубокое эхо. Холодный ужас ударил прямо в сердце и душу. Почему никого нет? Почему выключили музыку? Почему тостов больше не слышно? Тэхён судорожно дышал, а затем собственный беззвучный плач разразился в теле слишком сильно.       В шоковом состоянии он не заметил людей в чёрных одеждах, не услышал знакомых запахов, но вдруг раздался любимый голос:       — На колени, Ким Тэхён, твой Бог пожаловал.       Тэхёна облили ледяной обжигающей водой, ошпарили кипятком, когда голова повернулась, и перед ним на единственном чистом белом стуле сидел Чон Чонгук. На какое-то мгновение возникло тепло и спокойствие. Он здесь, он рядом, он защитит от кого-то, кто устроил здесь кровавую бойню. Чонгук пришёл спасти Тэхёна. Тэ смотрел на своего альфу в поисках тепла, но во тьме отражался лишь холод.       — Намджун, — кивнул глава Чон, пронизывая Тэхёна взглядом насквозь, будто лезвием.       Удар. Раздалась дикая боль в ногах, сзади. Тэхён упал на колени; и эта боль, от которой жар объял всё тело, не прекращалась. Лишь увеличилась, когда рука Джина тянула за волосы и не давала ему опуститься на пол полностью. Коленные чашечки, кажется, выбило от такого резкого падения. Тэхён сжимался от боли, но вторая рука Джина держала за челюсть, направляя лицо к своему главе. Запах дерева махагони заставил протрезветь и открыть глаза. Чонгук спасёт Тэхёна. Чонгук не даст кому-то причинить Тэхёну вред. Но Чонгук смотрел на своего омегу так, будто он для него ничего не значит. Гук поднялся со стула и сцепил руки с катаной сзади. Сегодня был тёплый день, но этот ледяной холод в его лице заставлял сердце Тэ сжиматься в точку, а глаза продолжали попытки искать кого-то в этом «безлюдном» помещении. И только сейчас разум начал понимать — все здесь, и все мертвы.       Глаза закрылись в скорби. Слёзы текли в тихой истерике, но язык не мог шевельнуться, чтобы сказать даже слово. «Чонгук, Любовь моя, пожалуйста» раздалось каким-то очередным мычанием, оставляя слова под самодельным кляпом. В ответ безразличие. Почему сердцу так больно? Почему душа так стонет? Почему Чонгук держит так Тэхёна? С каждой секундой продолжительного молчания что-то оглушающе трескалось в груди, в ушах, в горле, в глазах, словно груда посуды падала из-за землетрясения. Тэ заметил и других, стоящих рядом, кроме Сокджина и Чонгука: Ким Намджун стоял с окровавленным мачете в руках, Пак Чимин злорадно улыбался, покручивая в руках пистолет, а Чон Хосок гордо встал позади своего брата со своей катаной на плече.       — Ты так удивлён меня видеть, Вселенная моя? — оскал Чонгука будто пощёчина по лицу. В голосе нет ничего, кроме насмешки. — Я думал, что мы договорились встретиться сегодня. С днём рождения, кстати.       Тэхён отчаянно закрыл глаза. Чонгук и правда здесь, не мерещится. Правда он.       — Неудачно приехал? — продолжил Чонгук, отчего мокрые ресницы Тэ поднялись. — Невовремя? Запах Мин Юнги даже не успел стереться с твоей кожи.       Тэхён посмотрел в сторону. До сих пор запах кедра слышался среди остальных. Глаза почему-то продолжали поиски среди ковра трупов. Юнги? Тан? Ушик? Кто-нибудь? Голос Чхве Ушика послышался позади, а затем насильно оказался перед Тэ. Это заставило тело сжиматься вновь, вторым, третьим, четвёртым слоем страха, но возникло и инстинктивное облегчение: друг жив. Намджун поставил Ушика перед собой, сдавливая рот своей рукой, чтобы не вякал. Молодой омега тихо рыдал, уже давно не сопротивлялся, но смотрел на Тэхёна с какой-то надеждой остаться в живых. Белый шёлковый костюм был разодран и окрашен красным; от цветочного венка в волосах, который подарил один из гостей, пригласившего его на свидание, остались только лента да стебли; а в лице до сих пор таилась надежда.       Ким Намджун прежде сохранил Ушику жизнь лишь по одной причине — сообщник предателя должен умереть на глазах у Тэхёна. Широкое лезвие мачете пронзило со спины насквозь, вылезая из живота вперёд. И разве Джун остановился? Оружие Монстра с отвратительным звуком двигалось вверх, разрывая органы брюшины, рёберных костей, кожи, бездыханной груди и дёргающейся шеи. Тэхён закричал в агонии, хотел отвернуться, но Джин не давал этого сделать, заставлял смотреть, как альфа превращает лучшего друга в разделанную тушу, кровь из артерий которой фонтаном брызжет в стороны, попадая прямо на лицо Тэхёна. Тело омеги уже изуродовано, уже упало, уже лишилось души, но Намджун продолжал втыкать свой мачете в его шёлковый наряд. Конечности Тэхёна ослабли, хотелось стошнить рефлекторно, душа будто сама подверглась истязанию, но кто-то разве слышал? Тэхёновы мольбы, плач, крики никому не важны. Ни одному из живых.       — Почему ты плачешь, Ким Тэхён? — спросил Пак Чимин с торжествующей улыбкой. Глаза его превращались в полумесяцы даже сейчас. — Не видел, как убивают?       — Детка, — поцокал Чонгук, — к сожалению, Вселенная моя пропустил многое, пока отлучался в уборную. Раньше его походы в туалет стоили кучу денег, а теперь ставки сменились на жизни.       Пак Чимин встал перед Тэхёном и поправил упавшие на лоб пару прядей волос, вырвавшихся из рук Джина. Омега, бывший некогда другом, наклонился ниже, заглядывая в плачущие глаза. Схватил за подбородок и повернул к груде трупов, за которым виднелись руки темнокожего помощника главы Мин.       — Там лежит Мин Юнги. Я прострелил его голову, — посмеялся Чимин, а затем прошептал уже на ухо с полным презрением: — Я надеюсь, что Чонгук заставит тебя пройти ад, в котором ты и останешься, Тэхён, за то, что спал с моим Юнги.       Чимин оттолкнул голову предателя назад и отошёл в сторону, продолжая злорадно улыбаться. Тэхён смотрел на него, на лица всех, и они улыбались, насмехались. Те, кто буквально несколько дней назад были семьёй, те, кого считал родными, не повели и пальцем, убив перед этим всех до последнего омеги. Не хотелось представлять, как сотни людей лишились жизни всего лишь из-за Тэхёна. Из-за него чьи-то дети не встретят сегодня дома родителей, чьи-то супруги не увидят сегодня мужей, чьи-то отцы получат только уведомление о том, что необходимо опознать тела своих сыновей в морге.       Тэхён сжатыми верёвками руками схватился за живот, который неприятной толчковой болью отозвался в ответ. Он тщательно старался выдохнуть свой дикий ужас, свою дрожь, свою боль. Под его сердцем билось маленькое сердечко, и буквально несколько минут назад тест подтвердил беременность. Как сохранить жизнь своему ребёнку? Как спасти маленькое зёрнышко, которое даже ещё нельзя назвать человеком? Тэхён ещё даже не успел сходить на УЗИ; не успел установить точный срок, которые современные технологии могут высчитать чуть ли не до минут; не успел ощутить радость; единственное, что сейчас хоть как-то заставляло не сойти с ума — нужно оставаться спокойным, нельзя нервничать, но не получалось утихомирить тремор рук, не получалось унять судорожное биение сердца, не получалось защитить маленького Тэгука; и от этого только ещё больше наворачивались слёзы. «Я плохой папа», — Тэхён обнял низ живота, как мог, спрятал за щитом из слабых рук, но больше ничего не мог сделать, даже успокоиться, чтобы боль в животе от стресса не заставляла страдать собственное живое растущее зёрнышко.       — Привяжи его, Намджун, — раздался приказ, отданный всё ещё любимым голосом.       Руки Тэхёна оторвали от живота и, подняв над его головой, потащили за верёвку по полу. Его бросили навзничь на пол и резко разрезали путы на запястьях и развели их в стороны, приковав к двум металлическим шестам, изначально предназначенного для эротичных танцев красивых омег. Тэ отчаянно дёргал ногами, отчего белые туфли слетели с ног, но никто и бровью не повёл. Страх сковывал тело всё больше, а разум разделился на две части. Одна пыталась оставаться спокойной ради спасения ребёнка, а вторая тряслась в конвульсиях от страха, что сейчас и Тэхёна искромсают катаной. «Это больно», — мысль ужасала, когда перед глазами стоял Чонгук, а в его руках отсвечивал обнажённый клинок.       Чонгук ведь не убьёт Тэхёна? Чонгук обещал, клялся, что никогда не поднимет руку, что не причинит Тэхёну вред. Чонгук не станет. Нет. Но Чонгук не реагировал, когда его омега молил в стонах, когда железными цепями сковывали бордовые от верёвок нежные запястья — он достал Dunhill и закурил так, будто только закончил свою тренировку. Глава Чон выдохнул сигаретный дым и молча кивнул. Был прав когда-то: его подчинённые понимают без слов. Намджун обошёл пленника и встал над ним, прямо перед ногами, а затем беспощадно наступил на голени так сильно, что хруст прошёлся в тишине. По очереди. Нижние конечности перестали брыкаться, как рыбки, вытащенные из водоёма и оставленные надолго на суше, перестали чувствовать что-либо, кроме дикой пульсации, боли и жжения.       Тэхён кричал на весь зал, зубы сжимали ткань и кожаный ремень во рту, ногти вдавливались в ладони, оставляя раны, но Чонгуку было всё равно. Как курил свою сигарету, так и продолжал, и на лице его какое-то удовлетворение читалось невооружённым глазом. Неужели Чон Чонгук позволил Намджуну это сделать? Неужели так похож на Хосока? Неужели чужими руками делает грязную работу, на которую собственных рук жалко или не хватает духу? Джун продолжал пинать ноги, покрытые кровью, но Чонгук не торопился его останавливать. Так почему же сердце, полное глупой любви к Чонгуку, до сих пор скулило о помощи?.. «Чонгук!» — взывал Тэхён, но альфа не слышал. Ему всё равно. По-настоящему всё равно. Молча наблюдал, как и остальные, спокойно сбрасывая пепел прямо на своего омегу.       Джун закончил дробить ноги предателя и отошёл в сторону; а Чонгук сел на корточки, рассматривая разноцветные полные отчаяния глаза, волосы, спутавшиеся от хватки Сокджина, бронзовую кожу в брызгах крови, белый костюм из перламутровых пайеток, окрашенный в красное. Горящий окурок был потушен о белый цветок, торчащий из нагрудного кармана омеги.       — Предатели должны гореть в огне. Я предупреждал тебя, что убью собственными руками, — озвучил Чонгук. Костяшками пальцев погладил родинку на носу, а затем подушечками заботливо вытер слёзы на щеках.       Во взгляде альфы больше не было любви. Лишь ненависть, направленная на одного человека. Поцокивал и скалился, пока касался нежной кожи на лице. Тэхён смотрел в его глаза, и почему-то до сих пор звал его хотя бы взглядом. Но он не слышал, не видел, будто это вовсе не Чонгук. Он больше не тот Чонгук, который зацеловывал каждый пальчик на ногах, лелеял каждую мозоль, лишь бы на теле омеги не было ранок и крови, делал всё, лишь бы слёзы не появлялись на этом лице. Он больше не тот Чонгук.       — Твой Бог заставит тебя пройти все круги ада, Вселенная моя.       Чон отвернулся так, словно ставил точку. И эта точка была поставлена и для него самого, и для Тэхёна, потому что взгляд его был предназначен Хосоку, и озвученный приказ, пока вставал, стал для Тэхёна хуже, чем все убийства, совершённые альфой сегодня:       — Начинайте.       Казалось, что хуже быть не может ничего, казалось, что Чонгук уже заставил пройти через ад, казалось, что просто убьёт, как и обещал, но кругов у ада предостаточно. И самое худшее, что когда-либо мог сделать Любовь и Бог, это, как оказалось, отдать приказ своему брату.       Хосоку стоило только подойти, как Тэ захотелось променять его мерзкую ухмылку и запах апельсина на любые пытки. Тэхён повернул голову и взглянул на своего альфу, а тот лишь уселся на стул, продолжая опустошать пачку сигарет. Судорожный взгляд вернулся к Хосоку — тот снимал свой пиджак, расстёгивая верхние пуговицы рубашки, а бляшка на ремне открыла доступ к язычку молнии.       — Разденьте, — послышался голос главы Чон. — Меняешь меня на одного, значит меняешь на всех.       Тэхён дёргался, пытаясь освободить руки, но металл цепей только больше въедался в запястья; мычал в мокрый от слюны тканевый кляп; пытался челюстью сдвинуть ремень, сжимающий язык и зубы, но без толку. Почему именно Хосок? Почему Чонгук выбрал именно его? Даже при виде трупов и изрубленного тела Чхве Ушика не было таких позывов блевать. Тэхёна уже стошнило на рефлексе, но будто кляп его кто-то снимет… Всё вышедшее из глотки вернулось обратно, и это было не самое худшее. Хуже, что руки Хосока добрались до него. Альфы клана, а именно люди Чона старшего содрали костюм с такой силой, что пайетки царапали кожу не меньше, чем ножи. Хосок же раздвинул «немые» ноги омеги и сел слишком близко, надрачивая свой член. Тэхён не бросал свои попытки освободиться и звать Чонгука на помощь, но с каждой секундой оставшаяся на втором дыхании вера в то, что спасение придёт, разлеталась в щепки. Даже молящий взгляд, брошенный Сокджину, который сегодня видел в руках Тэ тест на беременность, остался без внимания.       «Пожалуйста, Чонгук, — в истерике кричал Тэхён, — не надо, пожалуйста! Не с Тэгуком, прошу, не с ним!»       На себя стало всё равно, когда рука Хосока прошлась по коже от тэхёновой шеи до паха; на себя стало всё равно, когда его пальцы не смогли поднять омежий член и продвинулись к заднице; на себя стало всё равно, когда даже смазка не вырабатывалась от желания соития. Хосок с самым мерзким выражением лица, которое Тэхёну не показывалось даже тогда, в отеле, смазывал правую ладонь своей слюной, а после пытался пальцами раскрыть сжатые в камень мышцы. Последние инстинкты бились в потерявших всякую надежду на свет в этой жизни попытках не дать Чон Хосоку поиметь беременного Тэхёна. Чон старший торсом, покрытым татуировками, нагнулся к груди Тэ и приблизился к отвёрнутому и сморщенному от отвращения лицу.       — Я всё равно трахну тебя по самый желудок, Ким Тэхён. Так что лучше расслабься и получай удовольствие перед смертью, — прошептал он, натягивая уже ничего не чувствующие волосы.       «Я сдохну, но даже призраком приду и разорву твоё тело на части, Чон Хосок», — молча произнёс Тэхён, а тело его всё так же продолжало бить цепи на руках о мраморный пол.       Хосок вдохнул запах с шеи, без кольца, ударил своей головой Тэхёна в лоб, отчего концентрация внимания Тэ с защиты своей промежности сместилась на возникшую боль во лбу и затылке, поэтому стоящий колом член альфы без промедления вошёл в омегу насильно. Ким Тэхён заорал так, что капилляры в глазах лопнули от давления. Правая рука смогла выдернуть руку из цепи и хотела снять хотя бы дурацкий кляп изо рта, но израненное запястье было схвачено Като, помощником Хосока.       Вселенная разрушилась в пыль. Смотреть на Чонгука, который молча курил, сидя на стуле с поднятым к груди коленом, и наблюдал с таким холодным лицом, было больнее всего. Не то, что люди клана Чон, включая близких, но и охранники, помощники, все, кому Чонгук запрещал даже краем глаза видеть обнажённую из-за декольте грудь Тэхёна, лицезрели голого запахом и телом Тэ, а то, что Чонгук так безразлично за этим наблюдал.       — За разбитое сердце моего брата, Ким Тэхён, я вытрясу из тебя всю душу, как и обещал, — шепнул Хосок на ухо.       Обещал. Вытрясал. Вытрахивал всю душу в такой песок, что её не собрать никогда. Уже и слёзы перестали капать, сердце перестало биться в тахикардии, тело перестало сопротивляться. Бесполезно. Ресницы закрылись, а щека уткнулась в пол, подпрыгивая от движений. На себя всё равно, пусть Тэхён стал шлюхой. Пусть мерзкие руки и член Чон Хосока долбят его, но хотелось умереть поскорее, лишь бы этот жалкий поганый член чонгукова брата не касался маленького сердца, что билось или уже не билось под тэхёновым. Что хуже, Тэхён уже не знал. Желать смерти своему ребёнку от любимого альфы, чтобы не стал причастен к насилию, или молить его остаться в живых, потому что он желанный? Ведь стоило Тэхёну увидеть две полоски, стоило осознать, что подарит Чонгуку наследника, стоило осознать, что станет папой, пусть и в молодом возрасте, на лице появилась улыбка, счастливая улыбка. Но после этот рай превратился в ад.       Нет, Тэхён не будет кричать от боли под Чон Хосоком, не будет стонать, лишь бы не дать ему ещё больше повода наслаждаться. Сжимал губы на ремне лишь бы не кричать. Хосок устанет, кончит и настанет конец: Тэхёна убьют, и тогда этот день перестанет быть таким долгим.       Чон Хосок не останавливался, наслаждался моментом, которым одарил его собственный брат, запрещавший касаться тела своего омеги. От трения спины о пол у Тэ уже кровь появилась, но это не было причиной, чтобы остановиться. Кончил лишь тогда, когда Тэхён не мог сдерживать стон от боли, и пусть это был не стон наслаждения, нет, но Хосок излил свою сперму и вытащил член, разодрав кожу в кровь.       Тэхён не поворачивался. Не будет смотреть ни на Хосока, ни на Чонгука. Нет. Лучше принять смерть от клинка, от пистолета, да хоть от чьих-то рук, ломающих шею, главное, поскорее. Но разве кто-то даст ему свободу? Разве Чонгук не обещал круги ада в множественном числе? Хосок поднял опущенные брюки и встал, отдав приказ своим людям, стоящим сзади, продолжить. Ким Тэхёна будто вновь кинули куда-то в пропасть. Он всё-таки посмотрел на Чонгука, и вспомнился кошмар, который снился. Дракон скинул его в бездну, а Тэхён летел вниз так долго, что время казалось вечностью. И сейчас реальность была ещё хуже. Почему слёзы вновь льются? Почему душа, разбитая вдребезги и так, продолжает ломаться? Почему разбитое сердце продолжает трескаться? Разве песок может стать ещё мельче?       Сколько их было, Тэхён считать не хотел, их похоть видеть не хотел, не хотел смотреть на лица кончающих альф. Закрыть глаза и отвернуться — единственное утешение, но Чонгук озвучил:       — Смотри и помни лицо каждого, кто тебя трахает. Пусть эти лица станут твоим кошмаром даже в царстве мёртвых. Тридцать и одна бутылка, как и я и обещал тебе когда-то, Вселенная моя.       Как холоден этот голос, продолжающий жестоко и мучительно издеваться над Тэхёном… Сокджину пришлось сесть над головой младшего и держать его, чтобы не отворачивался. Тэ заглянул в его глаза, но Джин мог отвернуться, мог избавить себя от нежелательного контакта взглядом, а вот Тэхён не имел такой привилегии. Приходилось смотреть, как люди Хосока уничтожают его тело и терпеть эти круги ада, обещанные Чонгуком.       «Прости меня, зёрнышко моё, — повторял Тэхён непрестанно, пока лица перед ним сменялись, — прости, что не могу защитить нас».       Почему Сокджин не сказал? Почему промолчал? Почему Чонгук не позволил и слова сказать? Даже осужденным на смертную казнь дают право на последнее слово, так почему же своему омеге, которому клялся в любви, не дал такого права? Даже Ято Накамура удостоился такой чести. А ведь Чонгук обещал, что ни один альфа в этой жизни и пальцем не коснётся Тэхёна. В итоге отдал не только Хосоку, но и остальным, в итоге превратил в жалкую потасканную шлюху, которая уже не в состоянии даже слюну глотать. Густые ручейки текли из-под кляпа.       Тэхён чувствовал себя умершим. Душа больше не очнётся, сердце не соберётся, а тело не восстановится. Разноцветные глаза, казалось, превратились в пластмассу, а ноги исчезли, даже фантомные. Бездыханное тело лежало, и Тэ опустошённым взглядом смотрел на трахающих его альф. Тридцать один человек, включая Чон Хосока. Почему-то в мыслях уже не осталось страданий. Мозг пытался думать о чём-то другом. Тридцать один — столько напитков Чонгук принёс когда-то в шутку; тридцать один — число сортов мороженого Baskin-robbins; тридцать один день в декабре; тридцать один раз Тэхён стал шлюхой. И если когда-то кто-то спросит, что общего между ним и мороженым, Тэхён ответит: «тридцать один». Можно ведь ему пошутить, правда? Раз шутит и где-то внутри смеётся от этого, это значит, что в душе осталось ещё что-то живое, или наоборот, — душа сгнила, раз чувство юмора потеряло границы? Зато, когда встретится с Ушиком на том свете, сможет похвастаться своим победным числом. Можно же пошутить…       С Тэхёна сняли кляп, но он подобно слону из притчи, не смог бы вымолвить и слова. Слон, с детства прикованный к колышку, настолько привык к тому, что невозможно освободиться, что став взрослым, не стал пытаться сбежать, даже когда поводок сняли. Так и Тэхён. Столько бесконечных мучительных часов ему не давали говорить, что мозг просто не в состоянии больше пытаться. Однако, освободили руки от цепей и рот от кляпа не потому что Чонгук собирался с ним говорить, а потому что круги ада ещё не закончены.       — Этот лживый рот должен познать вкус измены, — очередной приказ главы Чон и немедленное исполнение.       Чон Хосок сменил место Джина на себя. Уже всё равно. В очередной раз. Чон старший ответственно сидел на коленях и засовывал свой член в тэхёнов рот. Всё же Тэхён ошибался. Не совсем уж и всё равно. Слёзы отчаяния стекали по лицу, голова прыгала от вдалбливания в пол, а глотка истерически начала мычать, теперь уже не в кляп, а в член, когда Хосок засунул ствол по самые яйца и не давал дышать. Такой будет смерть? От нехватки воздуха из-за орального траха, из-за которого рвотные позывы шли непрекращающимся каскадом? Но нет, Чон старший вытащил свою плоть изо рта, и Тэхён начал кашлять вместе со слюной, лёгкими судорожно ловя воздух. Инстинкт самосохранения, оказывается, ещё не сдался.       Тэхён не успел надышаться. Чон Хосок лишь сел удобнее, чтобы продолжить. Раньше казалось, что оральный секс прекрасен. Делать минет Чонгуку было сладко, его член был приятным на вкус, а запах дерева махагони прекрасно заходил в нос; но, оказывается, член бывает отвратным. И лучше задохнуться, чем чувствовать запах апельсина. Головка зашла в глотку, раздвигая гланды, и солёная сперма заливалась прямо внутрь. Тэхён давился, не желая глотать эту тошнотворную густую жидкость, которая выходила изо рта и стекала по подбородку и шее, попадала в глаза и уши. Не оставалось ничего другого, кроме как проглотить это всё вместе с собственной кровью.       Так долго. Почему этот день длился так долго? Солнце уже практически село, и природный свет в помещении сменился искусственным, но эти часы были бесконечными. Это закончится. Всё когда-нибудь заканчивается.       Адское время спустя Чон Чонгук поднялся и встал над омегой. Круги ада наконец закончены? Ким Сокджин, Ким Намджун, Пак Чимин и Чон Хосок стояли за своим главой и смотрели сверху вниз на истерзанное полуживое тело в луже из собственной крови и чужой спермы. Даже запаха Тэхёна не осталось. Вот так его можно стереть даже без кольца. Всего-то достаточно тридцать одного альфы для этого.       Чонгук держал зажигалку, Тэхён почувствовал запах керосина. Люди вокруг обливали всё горючим. Тэхён лежал на спине, не скованный цепями, но двигаться уже не мог. Ноги сломаны, руки обессилены настолько, что даже трястись уже не могли, а душа… Да кому в этом мире есть дело до тэхёновой души? Кому он нужен? Он один в этом мире, а человек, которого любил больше жизни…       Тэхён любил так сильно, что Чонгук стал целым богом; любил так сильно, что даже сейчас, даже сейчас сердце звало его. Если Чонгук остановится, если прекратит издеваться, то Тэхён простит его. Если скажет, что это просто наказание, но поднимет на руки и омоет тело от грязи, поцелует израненную кожу и подарит заботу, Тэхён простит его. Но Чонгук уже заковал своё сердце в металлическом гробу и не услышит своего омегу. Бог больше не слышит молитв.       — Оставьте меня, — велел Чонгук своему клану.       Тэхён посмотрел на их упивающиеся больным наслаждением улыбки, и они ушли, оставляя Чонгука со своим омегой наедине. Только Нобу ждал у выхода, так как не оставит шефа без защиты.       Чон сел на корточки и достал из кармана гербовое кольцо, которое принадлежало его папе, но должное перейти к Тэхёну.       — Ты умрёшь моим, не его, — сказал Чонгук, взяв в руки пальцы Тэхёна.       Омега отвернулся и сжал пальцы в кулак. Нет. Он не наденет это кольцо после всего, что Чонгук сделал. Не наденет. Пусть лучше отрубит руку, но дракон не приземлится на безымянном пальце.       — Посмотри на меня, Вселенная моя.       Тэ мотал головой, а слёзы вновь себя явили, сотрясая тело мелкой дрожью. Резал, Чонгук резал по ушам тем ласковым и любимым, что грело раньше душу.       — Я сказал, посмотри на меня! — Чон яростно схватил окровавленный подбородок и повернул к себе насильно, заглядывая во всё ещё несмотря ни на что красивые глаза. — Луна моя, Космос мой, Вселенная моя, — звучало насмешкой над всем святым, что было вложено в эту любимую фразу, — я обещал, что надену на тебя это кольцо, и я надену.       Тэхён сжал руку сильнее из последних сил, мотал головой в знак протеста, но Чонгуку это было неважно. Он раскрыл сопротивляющиеся пальцы и натянул на безымянный палец символ своего клана. А чтобы не смог его сбросить, поднёс зажигалку к коже и начал плавить, используя плоть вместо клея. Оказывается, инстинкты находят силы, даже когда их нет. Омега кричал, брыкался от боли, но без толку, как и раньше. Чонгук жёстко опустил колено на тэхёнов локоть, лишая возможности контролировать кисть. Победно посмеивался, когда получил то, что хотел.       — Ты знаешь, у меня есть личная традиция. Хотя это касается лишь важных людей мира мафии, — Чонгук бросил окольцованную руку на землю и вернул взгляд на Тэ. Катана со звонким звуком поднялась в его руках. Говорил так, будто ведёт обычный разговор: — На определённых людях, которых я убиваю лично, я ставлю метку. Печать. Когда полицейские видят её, они знают, что это я, поэтому эти тела подлежат немедленному сожжению. Полицейских ты не увидишь сегодня даже мёртвым, но вот с огнём встретишься лично. Я ведь сказал когда-то, не играй с огнём, Тэхён. Я им дышу, а вот ты сгоришь заживо и станешь пеплом.       Тэхён смотрел на катану, которая своим остриём уткнулась в плечо. Чонгук начал двигать им, словно ножичком по земле, делая какие-то полосы или рисунок. Боль неприятная и зудящая, но это ничто в сравнении со всем, что испытал Тэхён. Автор поставил свой автограф довольно быстро, затем спрятал свой меч в ножны, поднялся и перешагнул через тело.       Он развернулся и бросил зажигалку — огонь вспыхнул моментально, расползаясь по горючему. Тэхён плакал, почувствовав жар вокруг, и откуда был ещё голос, чтобы кричать, неизвестно. Но тело больше не могло ни двигаться, ни сопротивляться. Тэхён обессилено поднял левую руку, на которой перстень клана Чон, ещё горячий, восседал на пальце, и положил на свой живот, поглаживая мёртвое или живое зёрнышко. Больше нет сил терпеть эту боль. Пусть Тэхён превратится в пепел… Он закрывал глаза в надежде, что умрёт вместе с Тэгуком поскорее, в надежде, что сможет не чувствовать эту тьму в своём сердце. В надежде. И последнее, что видел, это спина Чон Чонгука, исчезающая за огнём. Любовь и Бог оставил его сгорать заживо.       — Прощай, Вселенная моя. Бог отдал тебя дьяволу.