***
Дождь. На берегу моря трое: два человека стояли в кимоно, а один альфа сидел и успокаивал собачонку, с переживанием наблюдающую за тренировкой. Тэхён защищался от учителя, однако и деревянный меч бьёт больно. Бан Шихёк не знал милосердия, всегда бил так, как если бы обучал альфу. Раньше, когда Тэ был моложе, учитель часто тренировал его, но обучал только карате, не разрешая никогда брать в руки меч, предназначенный для альф, был добрее, а сейчас беспощадно замахнулся и повалил омегу на мокрый песок. Тэхён снял с лица защитную сетчатую маску и разгневанно бросил в сторону. Карате — ничто в сравнении с искусством владения катаной. Каждый раз представлял лицо Чонгука вместо лица сенсея, и это мотивировало, но не получалось задеть его даже краем деревянного меча. — Ты слишком много думаешь, — протянул руку учитель и помог встать. — Я думаю, как защититься, — оправдался Тэ. — Ты не должен думать о защите. Доверь это мечу, он сделает всё сам, а тебе нужно сконцентрироваться на цели. — Я сконцентрирован, но я не уверен, что могу… — Вера, Тэхён. Когда ты уверен в своей победе, то не будешь колебаться. Знаешь, почему Чонгук так превосходен? Он никогда не сомневался в себе ни на секунду. Его меч подчиняется его абсолютной воле. Каждое движение должно быть уверенным. Верь в то, что ты способен победить его. — Потому что он альфа, — буркнул Тэхён и с обидой плюхнулся на песок. — И запах его — дерево. Он силён с рождения. Чёртовы гены дурацкой «десятки». — Твой запах уникален, Тэхён, — напомнил Шихёк. — Ты забыл кто ты? Ты первый и последний омега, которого я обучаю. Лишь ты сможешь победить Чонгука. Даже я больше не смогу этого сделать. — А Юнги? Он мог победить Чонгука? — Этого я не знаю. Они были лучшими моими учениками, но я запрещал им вступать в поединок, потому что они поубивали бы друг друга ещё на тренировке. Бан всегда знал их характеры, учитывая семьи, к которым они принадлежали. Можно было бы позволить двум мальчикам обучаться вместе, но эти двое слишком любили власть, чем всегда отличались от других. Даже в юном возрасте, когда им не было и десяти, смотрели на кровь так, будто это не топливо, поддерживающее жизнь человека, а просто краска. Ни малейшего страха в глазах, ни намёка на то, что способны терпеть чьё-то верховенство над собой, ни чувства пощады. Чонгук в шесть лет убил киллера, отправившего его отца на тот свет, а Юнги прикончил своего дядю, отца Ким Тана, за то, что тот посмел оскорбить его папу. Глава Мин только похвалил своего сына, признав, что наследник растёт достойным своей фамилии. Юнги и Чонгук всегда были другими, не похожими на своих сверстников, и да, запах дерева — одна из причин. Бан любил их обоих, однако сила, дарованная им природой, могла перерасти в слепую жестокость, границ которой альфы не видели, не ощущали. Именно поэтому он никогда не позволял им соприкасаться клинками. Вероятнее всего умрут оба, не позволив своему сопернику выжить. А вот Тэхён отличается. И дело даже не в том, что он — омега. В нём есть милосердие и способность рождать в людях доброту и любовь. И только такой человек способен победить Чон Чонгука в настоящем поединке. Бан Шихёк заставил Тэ подняться и продолжить тренировку, несмотря ни на что. Кости срослись, да, и даже ходить Тэхён мог, но иногда ноги болели — в особенности, когда погода портилась. Бан не жалел ученика, хоть и заботился о нём. Встреча с Чонгуком не будет милой, впрочем, как и с остальными, кто внесён в список омеги. Поэтому необходимо, чтобы он был готов ко всему. — Отец, могу я тренироваться с Тэхёном? — спросил Соджун. — Иди лучше почисти рыбу на обед, расселся тут, — махнул Бан в сторону дома. Тэхён вернул способность питаться не сразу, но из-за тренировок тело требовало поддержки. С каждым разом есть становилось всё легче, особенно когда Ёнтан сидел над душой, не отвлекаясь на собственную пищу, лишь бы знать, что Тэ не оставит и рисинки в своей маленькой чашке. Почему этот щенок так привязался к нему, Тэхён не знал, но со временем привык к тому, что Ёнтан даже спит рядом. С ним Тэ смеялся иногда, забывая о прошлом. — Лапу, Ёнтан, — демонстрировал Тэ Соджуну свои навыки тренера, пока все обедали. Шпиц послушно протянул лапку и гордо выпучил глазки, ожидая лакомства. Тэ радостно погладил его по шёрстке и поцеловал. — Он прям твой ребёнок. Только тебя слушается, — Соджун пожалел о своих словах сразу же: редко появляющаяся улыбка на лице омеги мгновенно испарилась. — Я начну разминку, — Тэхён прекратил трапезу и спустился вниз, в подвал. Сенсей пару раз ударил Соджуна за то, что напоминает Тэ о больном, но не успел прочитать лекцию, так как послышались звуки подъехавшей к дому машины и скрип колодок. Догадываться о том, кто приехал, не нужно было долго. Голос Чон Чонгука раздался прежде, чем Шихёк успел подняться со стола: — Сенсей, это я. Соджун тут же бросился в подвал, достал омежье кольцо и насильно надел на палец Тэхёну до того, как глава Чон вошёл в дом. Стоило только услышать этот голос, как руки Тэ начали трястись. Тело будто облили обжигающей водой. Он схватил катану Соджуна и хотел побежать наверх, увидеть Чонгука и убить там же, но Соджун схватил его за запястья прямо на лестнице, всеми силами не давая омеге пройти. Пришлось применить силу и закрыть его рот, лишь бы Тэ не показал своего присутствия, лишь бы не выдал себя и Бан Шихёка. Тэхён не готов к встрече с тем, кто убил его, клан Мин и самого Мин Юнги. Выдай Тэ себя сейчас — убьют всех, кто находится здесь. Тэхёну оставалось лишь слушать Чонгука, чувствовать его запах, проходящий сквозь открытую входную дверь над лестницей. — Зачем ты приехал, Чонгук? — Бан Шихёк неохотно пригласил гостя на кухню. — Вы не рады видеть меня? — Чонгук как ни в чём ни бывало начал рассматривать комнату. Кухня была маленькой; старый гарнитур стоило бы поменять ещё десятилетие или два назад, а низкий стол выкинуть и поставить нормальный, со стульями. Чонгук много лет хотел купить учителю новый дом в любой стране мира, но тот отказывался. Наверное, единственное, что ученики могли заставить своего сенсея принять в дар — это деньги. Всю жизнь они перечисляли ему на счёт огромные суммы, но Шихёк их практически не использовал. Чонгук обратил внимание не на скромные блюда за столом, а на три чашки с рисом, три пары палочек, три чаши для чая и запах шоколада. — Ваш сын дома, сенсей? — Чонгук уселся за столик без разрешения, на место, где ранее сидел Тэхён, и поднял взгляд, вдыхая ароматы. — Почему в вашем доме пахнет этими цветами? Бан Шихёк указал взглядом на вазу с букетом роз, фрезий и пионов. Затем он указал рукой на входную дверь. Мудрый учитель предполагал, что в один из дней Чонгук явится без приглашения, несмотря на то, что раньше всегда оповещал о своём прибытии. Потому что нарушил главный закон своего учителя. Бан прекрасно знал своего ученика, и когда Чонгук испытывал чувство вины — пусть в этом даже сам себе признаться не мог, — он всегда приходил на тренировки спонтанно. — Уходи из моего дома, Чонгук. Я тебя не ждал и видеть более не желаю. — С чего вы взяли, что это я убил Юнги? — Чонгук спокойно начал есть, будто ничего не случилось. — Ты нарушил правила, Чонгук. Кто, если не ты, убил Юнги? — Технически это не я в него стрелял, — наиграно приподнял уголки губ Чон. — Сенсей, сядьте. Я просто пришёл проведать вас. — Ты долгое время не навещал меня. Что тебе нужно? — Бан не собирался садиться и трапезничать со своим учеником, который пренебрёг единственным законом, и который распял молодого омегу, едва достигшего совершеннолетия. Но переживал он сейчас не об этом, а о Тэхёне, находящемся всего в нескольких метрах от Чонгука. Мальчик только недавно восстановился, начал хоть как-то жить, но приход альфы может вновь сломать его. — Я пришёл узнать, — продолжил Чон, — кого вы любили больше: меня или Юнги? Кто был лучше: я или Юнги? Кто был вам важнее: я или Юнги? Бан Шихёк указал на дверь во второй раз, но Чонгук уходить и не планировал. Бан тяжело вздохнул и посмотрел на Ёнтана, который прибежал из подвала, подобно злому волку, и начал лаять на гостя, а затем кусать за ноги, за что получил по морде и был схвачен за шкирку. Ёнтан продолжал попытки атаковать альфу даже в воздухе, но не получалось. Чонгук только презрительно рассмеялся. — Тебя пристрелить, щеночек? — во взгляде чёрных глаз смех сменился на ярость, ибо жалкий непрекращающийся писк раздражал. Питомец не знал пришедшего альфу, но трясущийся Тэхён, которого он полюбил и считал своим хозяином, дал понять, что тот, кого назвали Чонгуком, плохой. Однако Ёнтан сразу притих, почувствовав пронизывающий взгляд на себе, запах, покрывающий собственный, собачий. Он доверил защиту своего хозяина Бан Шихёку и теперь пытался выбраться из рук устрашающего человека. — Отпусти его, Чон Чонгук, — раздался голос, поднявшийся из подвала. — Соджун, твоя собака похожа на крысу с шерстью, — отпустил Чонгук животное и палочками вопросительно указал на чашу с рисом. — Кто третий? Сенсей, вы завели нового ученика? Насколько я знаю, вы больше никого не обучаете. — Ты моего отца не слышал? — Пак встал перед главой Чоном, яростно сжимая кулаки. — Вали из этого дома и больше здесь не появляйся. — А тебе-то я что сделал? — поднялся Чонгук, выдыхая своё недовольство прямо в нос альфы. — Пак Соджун, не тебе мне тыкать. Не забыл, благодаря кому ты куёшь свои мечи в Японии? Знай своё место, как и твоя мелкая псинка. — Чонгук! — вскричал Бан Шихёк, и тот повернулся. — Ты убил Мин Юнвона, моего ученика, убил его супруга, убил Мин Юнги, моего ученика, уничтожил весь клан и даже десятки обычных людей. Не смей приходить в этот дом, раз нарушил мои правила! — У меня не было времени брать у вас разрешение. Если бы вы знали причину, сенсей, вы бы… — То, что ты сделал, Чон Чонгук, не оправдает ни одна причина, — с отвращением хмыкнул Соджун, перебивая. — Вызвал бы ты Мин Юнги на поединок официально, проиграл бы. — У тебя ко мне что-то личное, Соджун? — непонимающе приподнял брови Чонгук. — Ты до сих пор не лишился языка лишь из-за моего уважения к сенсею, твоему отцу. Но знай своё место, ты мне не ровня. — Я вызываю тебя на поединок, Чон Чонгук, — Соджун решительно сделал шаг вперёд. Не было никакого желания стоять рядом с человеком, из-за которого Тэхён не мог подняться несколько месяцев — даже в туалет ползал, будто инвалид, — из-за которого Тэхён плакал так сильно, что терял голос; из-за которого до сих пор просыпается в холодном поту; из-за которого готов был покончить жизнь самоубийством и до сих хочет умереть, и лишь жажда мести которого держит в живых. Чонгук недовольно провёл языком по зубам и засмеялся. Альфа с таким слабым запахом, пусть и обучен Бан-сенсеем, никогда даже кончиком меча не коснётся Чон Чонгука. — Пак Соджун, — схватил его за нос Чон и с пренебрежительной жалостью откинул в стену, — я не стану убивать тебя, даже если сенсей даст добро на поединок. Я убил его любимого ученика, не лишать же мне его и сына! Он расстроится. — Уходи, Чонгук, — повторил Шихёк. Чонгук не стал настаивать на разговоре с учителем, отошёл к двери и достал пистолет. Розы, фрезии и пионы он не мог видеть с тех пор, как убил Тэхёна, поэтому выстрелил в вазу с букетом, источавшим ненавистный аромат. Цветы и осколки со звоном упали в раковину, смешиваясь с немытой посудой. Он расстроенно бросил взгляд на Бан Шихёка. Когда ехал, чтобы объясниться, почему уничтожил Юнги, то верил, что сенсей поймёт, ведь причина уважительна. Разве не Бан Шихёк учил тому, что предатели не достойны жизни? Однако он даже слышать ничего не хотел. — Не думал, что и вы выберете его, сенсей, — разочарованно усмехнулся Чон. — Все почему-то выбирают Юнги, не меня. Даже ваш сын на его стороне. — Я никогда не выбирал между вами, Чонгук. Вы мне как сыновья. И если бы ты видел дальше своей гордыни, ты бы не совершал ошибки, стоившей жизни сотни людей. — Не я совершил ошибку, а человек, который меня использовал и предал. Человек, которого я хотел познакомить с вами, на котором я хотел жениться и от которого хотел иметь детей. Поэтому не надо отрекаться от меня за то, что нарушил ваши правила! Я предупреждал Юнги когда-то. — Однажды ты ответишь за свой поступок, Чонгук. — Даже вам не отнять мою жизнь, учитель. Я давно превзошёл вас. — Не мне принадлежит твоя жизнь, Чонгук. — Моя жизнь принадлежит только мне. Единственный человек, кто может убить меня — это я. И даже небесному богу не под силу забрать меня на тот свет раньше предназначенного мне природой времени. Тэхён сидел на лестнице, прижавшись к стене. Больно слышать любимый голос — разбитое сердце билось о рёбра, пока тихо ждал, обещая Соджуну, что не станет высовываться. Омеге, которого Чонгук так легко убил, пока не под силу отомстить, и от этого тэхёновы пальцы вдавливались в рукоять соджунова меча. Ёнтан боялся незваного гостя, спрятался в ногах Тэ, но Тэхён чувствовал не только дрожь щенка, но и свою. Убить Чонгука он сможет лишь тогда, когда коленки перестанут трястись; когда тело перестанет каждый раз помнить себя в роли жертвы; когда сны перестанут рисовать того Чонгука, которого любил; когда эмоции на лице перестанут течь жалкими слезами; когда будет держать в руках свою собственную катану. Тэхёну нужно стать сильнее, гораздо сильнее, если хочет убить Чонгука.***
…Отбиваться от Хосока не так легко. Было легко избавиться от его людей, но от брата Чонгука и не ожидалось чего-то другого. Чон Хосока не зря ведь боятся — не зря многие говорят, что старший сын должен был стать главой. Он прекрасно демонстрирует свою силу. Удар катаной, и Тэхён отпрыгивает назад, вытирая кровавый след на боку. Пальцы сжимают место под левым ребром, и брови невольно хмурятся. Чона это заставляет облизнуться: омежка мил, возбуждает даже сейчас. Непреднамеренный тэхёнов короткий стон вливается в уши, заставляя судорожно желать вновь поиметь его, как когда-то. Но теперь не на глазах у своего брата и главы, из-за которого не было возможности показать своё истинное удовольствие. Зато сейчас можно. Глаза похотливо опускаются на порванную мечом футболку— хочется увидеть повзрослевшее за два года тело полностью обнажённым. Голый торс в крови сжимается под похотливым взглядом. — Тэхён, может быть, мне сказать Чонгуку, что убил тебя, но оставить тебя в живых? — скалится Чон. — Спрячу тебя где-нибудь в клетке, буду приходить повидаться. Один. Тэхён окровавленной рукой поднимает меч, пронзая взглядом альфу. Хосоку он пообещал когда-то, что разорвёт на части. Это он и планирует сделать, несмотря на рану. И пусть хосоков разум будет заполнен своей похотью, это Тэ только на руку. — Надо было рассказать Чонгуку, что ты сделал руками Ли Тэмина. Не нужно было бы терпеть твою мерзкую рожу, — Тэхён замечает отсутствие мизинца на руке Хосока, и только сейчас вспомнилось, что его не было и тридцатого декабря. — Кстати, ты лишился пальца из-за меня? Чонгук, наверное, поставил тебя на колени и заставил отрубить себе палец за то, что посмел высказаться обо мне? Хосок гневается. Крылья носа раздуваются: унижение, которое пришлось пройти из-за шлюхи, и кого брат в итоге сжёг заживо. Хосок подозревал Тэхёна во лжи, что тот был засланным шпионом, но не подумал бы, что Мин Юнги стоял за ним. От этого чувствовал своё поражение. Какой-то малолетка смог подобраться так близко, что даже Чон Хосок потерял бдительность! — Жаль было лишиться пальца из-за шлюшки, — цедит Хосок, так же играя на нервах у Тэхёна. — Групповушки из тридцати альф у тебя раньше не было? Я удивлён. Я слышал, что Юнги как-то закрылся в комнате борделя с десятками омег. Тебя там, случайно, не было? — Твой член, Хосок, не способен удовлетворить даже одного омегу. Им приходится имитировать. Ты так завидуешь Мин Юнги? Чон Хосока это задело. Он продолжает нападать. Тэхён отбивается, и пока Чон с надутым эго пытается доказать, что он альфа, Тэ с разворота проводит по его спине лезвием, возвращаясь в стойку: присед на широко расставленных ногах, кисти держат рукоять у лица, правый локоть приподнят выше плеча, а острие смотрит на противника, так же как и разноцветные глаза. Хосок изгибается назад и вскрикивает, но злится только больше, поэтому продолжает нападать: такой царапиной его не опустить в горизонтальное положение. Тэхён чувствует, что победил, по крайней мере, уверенности в том, что он убьёт Хосока и отрежет его член за то, что сделал, становится всё больше. Учитель был прав: нельзя сомневаться. Необходимо видеть цель и верить в свою победу. Да Тэхёну и терять нечего! Собственная жизнь давно утратила какой-либо смысл, кроме мести. Чон Хосок достаёт пистолет и целится — Тэхёну приходится отпрыгнуть в сторону, сделать кувырок, чтобы откатиться за валяющихся в огне людей. Казалось, мафиози до безумия уважают традиции, если начинают поединок на катанах, но Хосок не следует правилам: идёт по направлению к омеге и опустошает свой магазин. Тэхён роняет клинок и сжимается от боли. Пуля вошла в мышцу бедра; и он ползёт к пистолету, который лежит возле одного из тел. Локтями передвигается по сожжённой траве, вспотел от жара огня, всё ещё не потухшего на некоторых телах и земле, боль от жжения из-за ранения отражается на лице, но он не сдаётся. Хосок бросает опустошённый пистолет и тянет Тэхёна за ногу, к пространству без пламени; омега брыкается, пытается оттолкнуть от себя, кричит, когда на рану давят рукой, пытается подняться и драться; но Хосок садится на него и хватает за запястья, переводя дыхание. — Я же говорил, тебе меня не одолеть, — хвалится альфа. Тэхён плюёт ему в лицо и с отвращением говорит: — Ты — жалкое отребье, всего лишь облегчаешь возможность убить тебя, — приподнимает подбородок. Хосок открывает глаза после плевка, скалится: строптивый мальчик всегда умеет угрожать, когда загнан в угол. Но этот возомнивший себя равным омега хоть и научился управляться с мечом, никогда не сможет сопротивляться альфе, под которым находится, особенно безоружный. Чон опускает голову к его лицу и вдыхает запах с губ. Такой сладкий, что всё меньше желания убить его. Хочется просто посадить его на цепь в своём доме и сделать рабом для утех. — Ну и что ты сделаешь? Спину ты мне поцарапал, но это твой максимум, Ким Тэхён. Плюй мне в лицо сколько хочешь, я использую твою слюну как смазку. — Я всего лишь хотел, чтобы ты был полностью обезоружен, Чон Хосок, — улыбается Тэхён, игнорируя зловоние апельсина на своих губах. — Теперь ты не сможешь защититься от него. — От кого? — насмехается Хосок. — Здесь нет никого, кто мог бы защитить тебя. — Фас, Шуга! — зовёт громко Тэхён, со свистом. Хосок поднимает голову: яростный рык раздаётся на холме. Белый тигр, появившийся из ниоткуда, прыгает вперёд, стоит лишь услышать своё имя. Чон отпрыгивает, падает, пытается доползти до оружия, но ему это не удаётся. Клыки хищника хватают за ногу и тащат к себе, отчего альфа кричит, пытаясь бороться с диким животным, что разорвёт его тело. Тэхён поднимается на ноги и опирается на меч, глядя на это зрелище. Послушный, умный, с самого детства привыкший к командам Юнги, белоснежный мощный красавец мстит за своего хозяина. Он оборачивается к тиграм с оранжевым окрасом, которые ожидающе расхаживают в клетках, будто ждут разрешения. Люди Хосока, которые ещё не успели умереть, но обездвижены из-за огня, поразившего всё тело, с диким ужасом наблюдают, как белый тигр отрывает Чон Хосоку конечности. — Сожрите их, — Тэхён даёт знак тиграм и указывает на ползущие к выходу, в крови и ожогах тела, и хищники без промедления вылетают из незакрытых клеток. Тэхён садится на землю, и победные слёзы заставляют его трястись. Видеть их, выживших после сожжения, а затем кричащих под когтями и клыками тигров приятно, но больше всего приятно то, как сопротивляется Хосок. Белый тигр медленно с ним разделывается. Отрывает сначала одну ногу, затем вторую, и альфа всё ещё пытается добраться до пистолета, но тщетно. Полосатый хищник вырывает одну руку, а затем вторую, и Тэхён наблюдает за этим так же, как и Хосок слушал вопли омеги. — Шуга, член его оторви прежде, чем он сдохнет, — велит Тэхён. — Не ешь, фу. Это мерзкое мясо тебя недостойно. Тигр слушается и, оторвав достоинство альфы, выплёвывает, а затем грозно рычит прямо в лицо Хосока. — Я сожгу тебя, Тэх… — последнее, что успевает сказать Чон Хосок перед тем, как клыки раздирают лицо в клочья. — Пепел не горит, Чон Хосок. Тэхён закрывает глаза, и приходит некое успокоение. Со всеми, кто когда-то разорвал его тело и душу на части, покончено. Со всеми, кто насиловал его, пока он кричал и пытался сопротивляться, покончено. Тридцать один — столько людей сожрали тигры Мин Юнги. Пусть так помнит история. Пусть так и говорят в своих кругах мафиози, когда полиция разнесёт всем, что Чон Хосока и его людей растерзали хищники, оставив лишь кости. И пусть говорят о том, что от Нефритового дракона остался только член. Жалкий, нетронутый даже белым тигром член. Крики прекращаются. Осталось лишь рычание полосатых животных, которые послушно вернулись в свои клетки. Шуга садится перед Тэхёном и опускает массивную морду к его ногам, тихо порыкивая в скорби. Тэхён поглаживает его по шерсти за ухом. — Ты скучаешь по своему хозяину, — Тэхён прижимается к огромной голове, уткнувшись в закрытые глаза. Хищный кот с тоской урчит, будто ответил на риторический вопрос. — Мне жаль, Шуга, но Юнги убили. Он не придёт к тебе больше. Спасибо, что защитил меня. Тигр смотрит на портрет Мин Юнги, который семья, ухаживающая за заповедником, повесила возле дома в виде длинного постера. Всем, кто приходил сюда раньше, показывали человека, спонсировавшего спасение редких исчезающих видов. Глава Мин растил Шугу с самого его рождения, наверное, поэтому животное считает его своим родителем. Тэхёну тяжело смотреть на скорбящего тигра — он сам плачет. Он рукой вытирает кровь Хосока с пасти хищника, а затем вычёркивает предпоследнее имя в своём списке. — Минус четыре, — выдыхает он и показывает фотографию Шуге. Животное облизывает руки Тэ, очищая от крови; и серо-голубые глаза смотрят на лицо незнакомого ему альфы, улыбающееся на фото рядом Тэхёном, будто понимает всё, что ему говорят. — Его я убью следующим. Но как мне найти его? Хосок так и не сказал, где он. Шуга подпрыгивает и бежит к остаткам Чон Хосока, рыская мордой в оставленных вещах. Тэхён улыбается: Мин Юнги твердил, что Шуга не просто какой-то тигр, говорил, что это умнейшее создание, способное понимать получше, чем многие люди, и был прав. Шуга возвращается к Тэ с телефоном в пасти. — Ты — гений, — чешет его по шерсти Тэхён. Руки поднимают окровавленный смартфон и снимают с блокировки так же легко, как когда-то сокджинов. Эти люди не меняли свои пароли много лет, а Тэхёну когда-то хватило одного взгляда, чтобы запомнить то, как они их вводили. Сокджин использовал дату рождения Намджуна, а вот Чон Хосок был проще. Все цифры — нули. Вряд ли когда-то им нужно было переживать за то, что телефон попадёт в чужие руки, в особенности после того, как на место Накамуры поставили своего «пса». Даже органы власти не способны взять верх над мафией. «Брат мой, ты прикончил мою шлюху?», — приходит сообщение от Чонгука. «Разве я когда-нибудь подводил тебя? Где ты? Я привезу тебе голову Ким Тэхёна», — отправляет Тэхён. «Отлично. Я в Токио. Привези мне его голову в дом с одуванчиковым полем. Сожгу и похороню его там, чтобы не возрождался». «Вас понял, мой Господин». Тэхёну больше не нужно искать Чонгука; четверых он смог убить за четыре дня, остался последний. Человек, которого любил настолько, что готов был умереть ради него, сидя на коленях перед Юнги и моля о прощении за то, что связался с главой Чон. Человек, который был Любовью и Богом. Человек, который в итоге раздавил тело, душу и сердце. Предстоит тяжёлый поединок. И дело даже не в поединке на мечах, дело в том, что с Чонгуком вновь придётся встретиться. Видеть его, дышать его запахом, забирать его жизнь. На какое-то мгновение, когда он велел в сообщении привезти Тэхёна к одуванчиковому полю, на котором танцевали когда-то, на котором занимались любовью, сердце даёт слабину. Почему больная любовь до сих прорывается даже сквозь ненависть? На мгновение появляется сомнение в том, что он сможет убить Чонгука. Поднимется ли рука? Тэхён потряс головой. Нет, подобным мыслям нельзя появляться в голове. Чонгука он не простит никогда, даже когда убьёт. Эти безразличные глаза, которые смотрели, как Тэхёна насилуют десятки альф, не сомневались. Так почему Тэхён позволяет себе сомнение? Он исторгает Чонгука из своей головы и поднимается, чтобы зайти в домик и привести себя в порядок, оставляя Шугу скорбеть по своему хозяину. Пак Соджун писал все эти дни, предлагал помощь и ранее, но это не его месть. Даже если Тэхён не справится и умрёт, право на возмездие принадлежит лишь ему. Если не сумеет — такова судьба, так он отвечал Соджуну. Но тот всё равно приехал, прибежал, и это было глупо. Тэхён знает, что альфа влюблён в него, но никогда не сможет ответить взаимностью, даже если достигнет своей цели. Сердце принадлежит Чонгуку, умерло от его рук, и больше не способно вдохнуть любовь кого-то другого. Дурацкое чувство до сих пор идёт за руку с ненавистью, и наверное, любовь и ненависть говорят на одном языке, подобно боли и наслаждению, о которых говорил Чонгук. Пак Соджун и не думал, что влюбится в Тэхёна. Когда Бан Шихёк привёл омегу к себе, он не знал о Тэ ничего, кроме того, что тот состоял в отношениях с главой Чон и был жестоко им убит. Тэхён красивый настолько, что его можно назвать совершенством, однако в нём было не только это. В первые дни и недели было жаль его; слышать слёзы боли было тяжело, но время спустя, когда Тэхён более или менее восстановился, стало привычкой наблюдать за ним, в особенности после того, как он встал на ноги. Он был смелым, храбрым, никогда не пренебрегал тем образом жизни, которым жил Бан Шихёк, хотя казалось, что мальчик, привыкший жить в роскоши с Чонгуком, будет избалованным. Тэ был упрямым, как горный баран, но благодаря этому — удивительно настойчивым. Каждый день тренировался до тех пор, пока тело просто отказывалось продолжать. Соджун и не заметил, как стал садиться и смотреть на него, разглядывать неповторимые разноцветные глаза, редкую улыбку, от которой в груди появлялись и радость, и печаль одновременно. Насколько же глуп был Чон Чонгук, раз потерял его! И насколько же был благословенным, если Тэхён любит его даже после всего, что альфа сделал. Соджун знал об этом, потому что когда сидел в подвале дома, наблюдал, как он спит, пребывая в блаженных снах — после которых просыпался в поту, осознавая, что это просто сон — он произносил имя Чонгука, звал его, называя «Любовь моя и Бог мой». Ухаживать за омегой Соджун даже не пытался, ведь знал, что ему откажут. Но он верил, что Тэхён примет его любовь когда-нибудь, когда раны будут залечены, когда пройдёт достаточно времени, когда он осуществит свою месть. За Тэхёна можно и умереть, если понадобится — Соджун готов отдать свою жизнь без сомнений. Интересно узнать его историю, как он жил до встречи с Чонгуком; почему он был связан с одним из самых могущественных кланов, который теперь стал лишь воспоминанием; почему так легко проник в частный заповедник, полный хищных зверей; почему отец взял в ученики единственного омегу за свою жизнь, и что особенного в нём помимо необычных глаз и запаха? — Почему тигры тебя не тронули? — спрашивает Соджун, пока обрабатывает рану на ноге Тэ. — Я их кормил когда-то. Они меня помнят, — отвечает Тэхён и отворачивается. — Тебе не стоило приезжать. — Ты ужасно обработал раны, Тэхён, инфекцию можешь занести, — Соджун заканчивает с ногой и животом, а затем принимается снимать бинты с плеча, под которым сочится кровь. Взгляд падает на вырезанный лезвием клинка шрам в виде двух латинских букв «JK», автограф, оставленный Чонгуком. Видеть обнажённое тело омеги не впервой, часто помогал отцу, когда ухаживал за ним, но сейчас почему-то всё по-другому, хоть с тех пор прошло довольно много времени. Приходится отвести смущённый взгляд, чтобы это не казалось неловким. Хотя важно это лишь ему, Тэхёну абсолютно всё равно. — Тэхён, я могу пойти с тобой, когда ты встретишься с ним, — предлагает Соджун. — Он убьёт тебя, если увидит возле меня. — Ты давно перестал быть для него кем-то. Ему всё равно. — Соджун, он убьёт даже своих людей, если они неправильно на меня посмотрят. — Он заставил своего брата тебя насиловать, — Пак решает напомнить об этом. — Ты не понимаешь. Они делали это, потому что он дал приказ. Но если я приведу тебя сам, если кто-то позволит себе сделать что-то без его разрешения, он убьёт и тебя, и их. — Ты сейчас его оправдываешь? — соджуновы брови в непонимании поднимаются вверх. — Я не оправдываю его. Я пытаюсь тебя защитить. Ты не должен умирать из-за меня. Мне хватило того, что весь клан Мин погиб только из-за меня, что мой лучший друг умер из-за меня. — Тэхён, ради тебя я… — Я тебе говорил, что никого в этой жизни я не полюблю, — обрывает Тэ. — Ты для меня просто хороший друг. Поэтому вернись к сенсею или в Японию, где ты делаешь свои мечи. Пожалуйста. — Я знаю. Мы можем хотя бы в Токио полететь вместе? Я всего лишь хочу убедиться в том, что твои раны заживут к завтрашнему дню. Тэхён сдаётся. Почему бы и нет? Пусть Соджун поедет с ним, раз так хочет. Организовать частный самолёт довольно легко, достаточно написать сообщение с телефона Хосока и дать указание на то, чтобы доставили двух людей в Токио, без проверки документов. У Тэхёна их давно нет, так что добраться до столицы Японии на обычном самолёте было бы проблематично. Нужно было бы ехать в старую квартиру Чхве Ушика и искать там свой старый паспорт, но вряд ли он там остался. Соджун хоть и знает, что у отца на счету лежат немаленькие суммы от мафиози, никогда не просил денег на подобную роскошь, так что лететь в частном самолёте удаётся впервые; и видеть, как Тэхён так спокойно на это реагирует, всё-таки странно. Шампанское и еда, которую подают чуть ли не на золотом подносе, не удивляет омегу; а это всё стоит дороже, чем вся одежда, которой когда-либо владел Соджун. — Ты раньше так жил? — спрашивает Соджун, развалившись в широком кожаном кресле, каких нет даже в бизнес-классе. — Я бы тоже влюбился в мафиози и терпел его характер, если бы меня так кормили. — Я не терпел его характер. Я его любил, — Тэхён делает глоток игристого алкоголя и смотрит на фотографию в своих руках. — Деньги были не при чём. — Отец сказал, что ты необычный человек. Почему? Ты тоже родился в богатой семье? — Соджун пробует всё, раз появилась такая возможность. — Наслаждайся жизнью, Тэхён. Завтра можешь умереть. Посмотри, даже это мясо, наверное, какой-нибудь выдержки, как шампанское. Тэхён приподнимает уголки губ. Соджун всегда умеет находить удивительное в простых вещах. Иногда всплывали мысли: а что было бы, если Тэ не познакомился с Чонгуком? Возможно, он бы когда-то встретил Соджуна и влюбился в него, хотя это маловероятно. — Не потому что я родился в богатой семье, а просто потому что родился, — отвечает Тэ и указывает на своё лицо. — Посмотри на мои глаза, на мой запах. В этом мире нет таких, как я. Родители говорили, что я уродец, но когда повзрослел, то хотели хорошо выдать замуж, потому что запах мой после первой течки стал привлекателен, да и лицо тоже. Хотели, чтобы, как они говорили, я сделал хоть что-то полезное, раз родился. — Но ты встретил Чон Чонгука. — Я планировал погулять до совершеннолетия, потому что мне дали свободу. Я договорился, что поживу спокойно, а затем выйду замуж после своего совершеннолетия, как все и хотели, но… встретил Чонгука, — Тэхён с грустью улыбается, продолжая разглядывать фотографию, сделанную в фотобудке: он прижимается к плечу альфы, которого затащил туда, чтобы позлить Ким Сухёна. — Не думал, что эта фотография останется. — Отец забрал твой кошелёк, чтобы документы сохранить, а ты выкинул всё, кроме фотографии, — вздыхает Соджун. — Почему ты не сбежал с ним, а вернулся в клан Мин? — Чонгука бы убили. Я боялся, поэтому вернулся к Юнги и просил оставить его в покое. Тридцатого декабря собирался поехать к Чонгуку, рассказать ему о ребёнке. Перед самой свадьбой Ким Тана я рассказал Юнги, что забеременел от Чонгука, говорил, что не собираюсь выходить замуж, как он требовал. Он, когда узнал о беременности, обещал, что отпустит меня к Чонгуку, — с горьким сожалением тихо улыбнулся Тэхён, — я думал, что моя жизнь наконец станет счастливой и спокойной, но… Всё пошло не по плану. — Так ты правда не знал его, когда только познакомился? Или всё-таки… — Я не знал. Видимо, моя судьба такая — жить в окружении мафиози. — Как ты планируешь победить Чонгука? Ты вступал с ним в поединок когда-нибудь? — Он учил меня держать свой меч. У него есть дурацкая привычка…***
…После проведённой вместе с Тэхёном течки Чонгук не мог сконцентрироваться на работе. Пусть и наслаждался целых три дня своим омегой, но слушать своих подчинённых не хотелось. Он вернулся домой довольно рано. Тэхён с Чимином сидели на раскиданных по полу подушках и обсуждали свои дела, а Чонгук уселся за стол в гостиной, прерывая омежьи сплетни. Оба подняли взгляды, будто злые коты, у которых отобрали игрушку. Омеги делились подробностями своей личной жизни, и присутствие альфы сейчас было некстати. — Меня обсуждаете? — подмигнул Чонгук. — За моей спиной? — Вообще-то не тебя, — скорчил рожицу Чимин и указал на дверь. — Хён, иди работай, мне надо обсудить кое-что с моим другом. — Детка, ты должен быть в Пекине сегодня. Давай двигай. И так ничем не занимался всю неделю. — Я тебе аудио отправлю, — бросил Пак Тэхёну и вынужденно убежал из дома. — Ты же сказал, что до утра тебя не будет, — прищурился Тэ, пока Гук будто прирученный пёсик приластился к нему, превращаясь в домашнего питомца. — Хочешь, научу тебя владению мечом? Мой меч никому не дано использовать, но тебе можно. Тэхён сразу же возбуждённо вскочил с пола. Разумеется, он хотел поднять в руки катану! Подобное разрешено только альфам и некоторым омегам, кто мог называться мафиози, и предложение весьма радовало — Чонгук даст ему держать в руках катану. Тэ довольно протянул руку, и Нобу подал клинок с улыбкой на лице. Помощника Чонгук отпустил сразу же, а вот своего «ученика» повёл в святая святых — зал для тренировок. Подобный он делал в каждом доме, в котором жил. У отца его была традиция постоянно менять место проживания, поэтому Чонгук стал придерживаться такого же правила. Дом менял он раз в полгода. Меньше вероятности, что кто-то посмеет напасть на него, пока спит. Хотя из-за Тэхёна и одуванчикового поля хотелось остаться в этом доме подольше, несмотря на то, что пришло время сменить место обитания. Зал для тренировок был сделан в стиле японского минимализма. Татами, боксёрские груши, необходимые полки с экипировкой и столик с водой. Большего не требовалось. Тэхён сменил одежду на каратеги быстрее скорости света и довольно ждал, когда Гук соизволит вступить на татами первым. — Вселенная моя, нужно поклониться, это ритуал, — дракон на спине сделал поклон, а затем ступил на татами и обнажил свой клинок. Тэхён послушно повторил и встал перед Гуком. Чонгук притянул Тэ к себе спиной и обнял сзади. Схватил нежные руки своими и передал рукоять клинка. Объяснял, как правильно нужно держать его, рассказывал о том, что такое катана, которая превращается в продолжение руки, стоит слиться с ней, будто в орудии убийства есть душа. Было довольно интересно слушать Гука, когда он такой увлечённый. Чонгук начал показывать стойку, присед, и Тэхён всё повторял, желая поскорее научиться. — У тебя есть коронный приём? — любопытствовал Тэ. — У всех есть. У меня есть дурная привычка. Отойди, — Чонгук присел и замахнулся назад. Отточенный годами, безупречный замах за спину, который Чонгук демонстрировал и раньше. — Сенсей иногда ругал меня, что я слишком часто пользуюсь ударом назад, но не мог оспорить, что им я всегда наношу победный удар. Никто не ожидает, что со спины кто-то его повалит. — А почему дурная? Чонгук улыбнулся и передал меч Тэхёну. — Потому что глаза спереди. Можно не увидеть, что происходит сзади. Хотя никто не сможет среагировать так быстро. Если я развернулся спиной к человеку, значит его судьба предрешена. Попробуй, Вселенная моя. Этот приём я придумал сам. Даже мой сенсей не мог его повторить с такой же скоростью. Тэхён провёл много времени в анализе того, как Чонгук орудует мечом. И сейчас, когда до долгожданной встречи с самым любимым и самым ненавистным во всей вселенной человеком осталось всего несколько часов, он делает уверенный глоток шампанского, поданного в самолёте. Ибо наконец-то готов встретиться лицом к лицу с Чон Чонгуком.***
Одуванчиковое поле. Чонгук не выходил на террасу за все два года, не приезжал в этот дом. Он не изменил здесь ничего. Вещи Тэхёна до сих пор висят в гардеробной; даже те два бриллианта, которые Чонгук подарил ему когда-то, хранятся в шкатулках. Не было никакого желания возвращаться сюда, где каждый сантиметр пропитан Тэхёном. После тридцатого декабря Чонгук не приблизился даже к воротам дома, что раньше грел душу. Сейчас он стоит на террасе и смотрит на поле. Поле из одуванчиков уже покрылось воздушными головками, и отцвели они в срок, к началу июня — который в этом году довольно прохладен, — а не аномально, к июлю, как это было два года назад. Именно с этим местом связано слишком многое, отчего глупое воскресшее сердце напоминает о себе; именно здесь Чонгук хотел осесть, построить семью и дать жизнь наследникам, которым мечтал передать все свои гены, кроме глаз: хотелось, чтобы глаза были похожи на тэхёновы. Но планам на жизнь не было дано сбыться, ибо Тэхён оказался коварным предателем. Чонгук бегло осматривает поле и возвращается внутрь. Он не рассказывал своим близким о том, что этот дом он так и не продал, даже брату. Знает об этом только Нобу и парочка докторов. Охрана всегда остаётся где-нибудь на трассе, чтобы даже случайно не донесла кому-то тайну, которую Чонгук хранит последние два года. Тридцатого декабря, когда бросил зажигалку, воспламенившую разлитый керосин, Чон Чонгук шёл к выходу и не оборачивался ни на плач Тэхёна, ни на его тело, ни на огонь, пожирающий вокруг лежащие трупы. Он остановился возле Мин Юнги, который лежал на полу с пулей в голове. Казалось довольно странным, что брат по учителю не истёк кровью, как другие, но смотреть на чёртового мёртвого придурка было приятно. Рука Чонгука сжимала катану, а взгляд пробивал лежащего на земле насквозь. «Я не оплатил тебе долг, Мин Юнги», — пролетело в чонгуковых мыслях. Быть должным Чонгук не любил, но у Юнги не было детей, чтобы можно было вернуть долг им. Да и смерть его стала слишком лёгкой для того, кого Чонгук ненавидел. Другого выхода не было. В любом другом случае Чонгук бы проявил уважение к традициям, мог бы вызвать его на поединок, а затем отрубить все пальцы на миновских ногах и руках, отрезать нос, язык и губы за то, что прикасался к Тэхёну этими частями тела, за то что назвал Тэхёна своей Вселенной, за то, что вновь позарился на чужое. Но враг умер. Чонгук хотел уйти, однако рука Юнги дёрнулась, хватая его за ногу. Чон удивлённо опустил взгляд на тело, чья рука после рефлекса упала на землю. «Эта тварина выжила после пули в голову?!». Чон усмехнулся самому себе. Всё-таки этот Юнги живучий, как таракан; надоедливый, как заноза в заднице; неистребляемый, как вши у дворовой собаки. Чонгук кивнул Нобу и указал на чёрный выход. — Отвези его в клинику, пусть посмотрят. Но сделай так, чтобы ни один человек не узнал о нём, даже они, — указал он на главный вход, где-то за которым ждали близкие Чонгука. — Ты понял? Нобу не нужно повторять дважды. Он принялся за дело довольно быстро, так как времени мало. Раз Чонгук решил оставить главу Мин в живых, значит надо сделать всё, чтобы доставить тело аккуратно, ибо пуля, застрявшая где-то в мозгу или черепе, не должна сдвинуться и на миллиметр. Чонгук стоит над телом, лежащим на медицинской койке. Во рту и носу трубки, иглы торчат из вен на руках, волосы отросли настолько, что длинными прядями лежат на подушке, а запах ничуть не «исхудал» в отличии от тела. Аромат кедрового дерева слышен ярко, разносится из-за ветра, приходится закрывать окна, чтобы он не привлёк внимания кого-нибудь ненароком заблудившегося в лесу. Мин Юнги находится в коме уже два года, пребывая в длительном блаженном сне. Он выжил после пули, вошедшей в мозг, но не прошедшей сквозь череп, а застрявшей внутри. Благодаря сильному организму, Мин пережил сложную операцию по извлечению инородного тела, но в сознание он не может прийти до сих пор. Почему Чонгук позволил Юнги жить, он и сам не знает. Возможно, потому что до сих пор не выплатил долг, а возможно, потому что хочет посмотреть в глаза и спросить, почему глава Мин назвал Тэхёна своей Вселенной. А иногда представляется, как убьёт Юнги лично, когда тот проснётся. Для мира Мин Юнги не существует. Его знают как погибшего в пожаре. Это событие, произошедшее тридцатого декабря, назвали в СМИ «призрачная свадьба» из-за отсутствия останков после того, как всё помещение сгорело, остались лишь клинки и некоторые украшения, которым посчастливилось пережить пламя. Чонгук, разумеется, постарался, чтобы всё списали на несчастный случай из-за утечки газа, но название дню, в котором погибли сотни людей, всё-таки дали. — Каково тебе превратиться в жалкий овощ, брат мой по учителю? — то ли спрашивает, то ли утверждает Чонгук. Тот, кого называли Белым тигром, единственный человек из всей «десятки», которого глава Чон действительно уважал, сейчас — беспомощное тело, не способное даже в туалет сходить самостоятельно. В ответ раздаются лишь звуки аппаратов, оповещающих о биении сердца. Чонгук опускается к лицу альфы, скалится, а затем уведомляет: — Послезавтра всё, что тебе принадлежало, я заберу себе так же, как ты когда-то забрал у меня Тэхёна. Я его убил, кстати, во второй раз. Мин Юнги никак не реагирует. Иногда Чонгук думал отключить аппаратуру, искусственно поддерживающую жизнь, но решил, что либо дождётся его пробуждения, либо же его кончины. Чонгук не жаждет с ним «разговаривать», да и беседа с ним — это просто монолог, но мысли о Тэхёне не дают покоя в голове. Да, Хосок отписался, что убил его, но внутри таится некое сожаление. Стоило ли увидеться с ним? Раз Тэхён выжил даже после того, как Чонгук лично его поджёг, не значит ли это, что стоило взглянуть на самое красивое на свете лицо, что он видел, вдохнуть ещё раз самый удивительный аромат, что он слышал? Сердце почему-то ноет в груди, не давая покоя разуму. Самое лучшее лекарство от думок — тренировка. Чонгук сменяет одежду на чёрное кимоно с символом золотого дракона на спине и выходит на одуванчиковое поле. Июнь когда-то был волшебным месяцем. Появление Тэхёна в его жизни было подобно чуду, казалось, что ангел спустился с небес прямо в руки. Сейчас эти дурацкие одуванчики не взлетают от порывов ветра — его даже нет. Полный штиль, будто цветы ждут чего-то или кого-то. Солнце над деревьями постепенно опускается к горизонту, и погода довольно приятна, не жарко. Деревья с пышными кронами спокойны так же, как и одуванчики, но Чонгук не может похвастаться тем же. Ураган в его мыслях не прекращается с тех самых пор, как увидел Тэхёна на видео в кабинете Намджуна. Прежде, чем начать тренировку, хочется сесть и помедитировать. Возможно, гармония природы успокоит душевную бурю. Чонгук садится в позу лотоса, кладёт перед собой меч и закрывает глаза. Глубокий вдох — глубокий выдох. Наступает тишина. Да, Чонгук правильно поступил — что два года назад, что вчера. Каким бы ни был красивым и милым Тэхён, какими бы сильными ни были чувства к нему — всё было ложью. Предательская Вселенная растоптала их любовь первой, нагло лгала и заслужила смерти. Чонгук правильно поступил. Удивляет, конечно, что омега, не имеющий опыта, смог убить Сокджина, Намджуна и Чимина, но Чонгуку не так уж и сложно пережить потерю близких ему друзей: наверное, каждый мафиози подсознательно готов к тому, что может лишиться не только своей жизни, но и приближённых. Где-то отдалённо слышится до боли сладкий, любимый и ненавистный одновременно запах букета. Роза, фрезия и пион щекочут ноздри, без промедления попадая прямо в клетки кожи. Видимо, Чонгук настолько погрузился в медитацию, что даже аромат кажется слишком реалистичным. — Чон Чонгук! — раздаётся громкий милый сердцу голос. Чонгук открывает глаза, а между деревьями стоит он. Ким Тэхён. Слишком настоящий, чтобы списать на галлюцинацию. Взъерошенные волосы, кончиками скатывающиеся по бровям, оставляющие центр лба открытым; выраженные черты лица, будто скульптор работал над каждой целую вечность; аккуратные розовые губы, не пухлые, но и не тонкие; ровный носик, родинка на котором всегда заставляла улыбаться; и глаза… те самые разноцветные глаза, заглядывающие прямо в душу — серебряная Луна и фиолетовый Космос, которые посадили самого Бога по имени Чон Чонгук на колени. Тэхён одет в белоснежное одеяние, предназначенное только для тех, кто владеет искусством владения японским мечом. Монцуки-кимоно заправлено в широкие штаны хакама; хаори красуется поверх кимоно; нет чёрного оби, показывающего достижения в спорте, а лишь тот, что сочетается с одеждой, как и положено мастерам владения мечом. В руке длинная катана без какого-либо герба, спрятанная в «безымянные» ножны, а на ногах — японские сандалии гэта, похожие на те, которые надевал Бан-сенсей. Узнать меч, сделанный учителем, Чонгуку не стоит ничего, даже когда лезвие не обнажено. Почерк учителя виден в каждом изгибе совершенной рукояти — шедевр, созданный Бан Шихёком и его предками, не спутать ни с каким другим, и даже приёмный сын его не способен повторить такую работу. За каждый клинок, выкованный мастерами семьи Бан, Чонгук отдал бы любую заявленную цену. Таких осталось немного. Меч Мин Юнги Чонгук забрал себе, сохранив как реликвию, но тот, что держит в руках Тэхён, настолько же прекрасен, как и собственный. Если Тэхён явился сюда, это значит лишь одно — Хосок мёртв. Два чувства смешались воедино: первое — скорбь от потери последнего из оставшихся в живых близких, единственного брата; второе — гордость за «своего» омегу, ведь убить четырёх самых лучших людей главы Чон не удавалось прежде никому. Чонгук смотрит на Тэхёна, пока тот снимает гэта и босиком приближается к нему. Взгляд наполнен уверенностью, отсутствует в нём любовь, лишь ненависть, а в выражении лица нет ни улыбки, ни каких-либо намёков на страх. Холод любви и жар ненависти заполняют Луну и Космос. Тэхён и не думал, что видеть Чонгука не так тяжело, как казалось. Альфа прекрасен, нисколько не изменился за два года. Идеальный. То же чёрное кимоно с хаори, которые так шли ему, та же катана с золотым драконом, те же волосы, зачёсанные назад, и пирсинг, почему-то не портящий образ Чонгука, ни как главы мафиозного клана, ни как успешного бизнесмена. И, разумеется, запах дерева махагони, в котором раньше хотелось раствориться. Тэхён подходит к Чонгуку ближе, а тот медленно поднимается на ноги — по лицу альфы даже не сказать, что он удивлён видеть «дважды убитого» омегу. Тэхёнов меч выходит от ножен, покорно демонстрируя свою безупречную форму. Пальцы сжимают рукоять, готовясь к соприкосновению с противником. Нет смысла торопиться. Тэ знает, что Чонгук слишком уважает традиции, поэтому не станет использовать пистолет или звать Нобу. Когда два клинка готовы к встрече, ничто другое не имеет права стать препятствием. — Я вызываю тебя на поединок, Чон Чонгук, — холодно произносит Тэхён, заглядывая в глубокую тьму глаз. — Сенсей дал мне разрешение. Чонгук держит катану закрытой и опущенной к ноге, даже не раскрывая. Его смешит подобный вызов. Пусть целая Вселенная стоит перед ним, но предложить вступить в настоящий поединок не дано кому-то из простого люда. Пусть Бан-сенсей выковал меч, даже дал разрешение, пусть омега выжил и убил лучших людей Чонгука — равный поединок предложить главе Чон могут лишь избранные. И дело даже не в том, что Ким Тэхён омега. — Мне ты не ровня, Ким Тэхён. — Ты уничтожил весь клан Мин, а значит, единственный, кто из представителей его остался в живых — это я, — спокойным голосом объясняет Тэхён, указывая на незамеченный Чонгуком вышитый герб Белого тигра на хаори. — Именем клана Мин, Чон Чонгук, я вызываю тебя на поединок, и ты не можешь отказаться. Чонгук ухмыляется заявлению. Тэхён лично приписал себя к «вражескому» клану. Да, Чон Чонгук не имеет права отказаться, раз Бан Шихёк дал своё добро. Развернуться и уйти от вызова — позор, однако прикончить омегу несложно, да и слышать голос, до сих пор влияющий на ритм сердца, разуму не хочется. Защитная реакция жаждет лишь одного — заткнуть рот, из которого ложь льётся чистой родниковой водой. Чонгук отдал Вселенную дьяволу, и раз даже родной брат не смог убить омегу, то придётся самолично вернуть Тэхёна в ад. Клинок, испивший за своё существование океан крови, как хищник обнажается из намордника, а значит это — Чонгук принял вызов. Тэхён поднимает катану к груди и принимает стойку для защиты. — Так ты был той третьей чашей риса в доме сенсея? — осознаёт Чон, и не знает, что испытывает. В день, когда решил наведаться к сенсею, мог увидеть Тэхёна, мог вдохнуть живой запах, хотя убил бы моментально. Однако, сразу же вспоминается Соджун, который слишком уж рьяно выказывал своё презрение, будто его задели лично. Ревность бродит в крови, не желая представлять альфу рядом с пусть и предателем, но принадлежащему Чонгуку омегой. — Ты не зря зовёшься главой, Чонгук. Даже Хосоку было сложно поверить в то, что Бан Шихёк был моим учителем, — говорит Тэхён. — Так ты пришёл не один, — с неким разочарованием произносит Чонгук и переводит взгляд на дерево, за которым слышится запах шоколада. Тэхён оборачивается и видит Пак Соджуна, который ушёл ещё в аэропорту и обещал не следить за ним. Это самый наитупейший поступок, совершённый Соджуном! Пусть его мотивы чисты, но Чонгук не потерпит «чужака» рядом с Тэхёном. И неважно, что он отдал свою Вселенную на растерзание брату; неважно, что сжёг заживо; неважно, что любовь превратилась в ненависть. Тэхён сам прекрасно понимает, что в отношения между Чонгуком и Тэхёном не вправе лезть никто, какими бы они ни были. Чонгук достаёт пистолет из-за пояса, в секунду снимает с предохранителя и направляет на альфу. Некто потревожил долгожданную встречу, пришёл с Тэхёном, и нужно просто ликвидировать его, чтобы не мешал. — Зачем ты пришёл, Соджун? — спрашивает Тэхён, даже не реагируя на пистолет, проходящий над собственным плечом. Пак хочет сделать шаг, но тэхёнов голос останавливает его: — Уйди, пожалуйста. — Тэхён, я защищу тебя, — Соджун смотрит то на него, то на Чонгука, доставая пистолет, подобранный в заповеднике. — Не стреляй в него, — поворачивается Тэхён к «своему» альфе. — Сенсей потерял двух своих любимых учеников, включая тебя. Не лишай его и сына. Чонгук выдыхает свой гнев, ревность и негодование, но этот голос, как и прежде, способен влиять на решения. Нужно было закрыть этот рот до того, как он начал говорить, а теперь уже поздно. Бархатный ручеёк ласкает перепонки и заставляет опустить оружие. Тем не менее Нобу выходит из дома сразу же. Помощник знает своего шефа, и никогда бы не влез без разрешения в его разговор со своим омегой, даже если Чонгук решит вступить с ним в бой, а вот избавиться от ненужных гостей — необходимо. Тэхён молящим взглядом просит Пак Соджуна не лезть не в своё дело, просит уйти, ибо потеря последнего друга из-за своих неудавшихся отношений стала бы очередным камнем в груди. — Ты познал милосердие Бога, Пак Соджун, будь благодарен и не мешайся под ногами, — провожает словами Чонгук, когда Соджун опускает пистолет и добровольно идёт за Нобу. — Тэхён, я буду рядом. Если… — Уйди! — повышает тон голоса Тэхён. Лучше это сделает он, чем Чонгук. Чон не поворачивается на силуэт уводимого с поля Пака. Глаза прикованы к единственному, кого видят глаза. Разумеется, в голове всплывают всяческие мысли, от которых в венах закипает кровь. Всё равно, что омега был мёртв, пусть был шлюхой, променявшей на Юнги, но он умер с перстнем клана Чон на своём пальце, от которого на коже его до сих пор остался шрам в виде кольца. Даже плечо должно до сих пор иметь автограф, выгравированный Чонгуком. — Ревновать меня после того, что ты со мной сделал, Любовь моя и Бог мой, лицемерно, не считаешь? — на риторический вопрос Чонгук выдаёт без промедления: — Ты спал с ним? — А что? Убьёшь его? Почему же тогда не убил своего брата за то, что он прикоснулся ко мне? Разве ты не клялся, что между мной и Хосоком всегда выберешь меня? — Я предупреждал тебя, Вселенная моя, что за предательство убью своими руками. Так ты спал с Пак Соджуном? — В чём смысл говорить «нет», если ты не поверишь? — Тэхён наблюдает, как Гук принимает стойку. Когда-то, когда Тэхён впервые дрался с ним, желая похвастаться своими навыками в карате, Чонгук только защищался, не сделав ни единого атакующего удара. На тренировках он показывал приёмы и учил Тэ чему-то новому, но и тогда не нападал, однако сегодня поединок будет равным. — С кем тогда ты проводил течку эти два года? — как ни в чём не бывало интересуется Чонгук, не имея сил бороться с ревностью. Тэхён невольно вздрагивает. С того самого дня, когда потерял своего ребёнка, когда пережил слишком тяжёлое для себя время, организм «закрылся» и стал бесплодным. Течка больше не приходит. Это не мешает жить, наоборот, стало легче, ведь не нужно каждые два месяца страдать в муках и вспоминать последние три дня течки с Чонгуком, когда забеременел. Заводить альфу и детей Тэхён точно не планирует, однако какой-то омежий инстинкт сожалеет о том, что не может полноценно зваться омегой. Отвечать на раздражающие вопросы Чонгука нет желания. Видеть его не так сложно, как казалось, а вот слушать то, что давит на раны, становится всё труднее. Поэтому Тэхён готовит меч и говорит: — Нападай, Чонгук. Чонгук ухмыляется. Рука крутит клинок на все триста шестьдесят градусов, а затем пальцы медленно поднимают его в положение готовности. Два противоположных цвета кимоно отражаются друг в друге похожими движениями, ступни медленно перемещаются в траве по невидимому кругу, изучая соперника и ожидая атаки. Чонгук играючи делает короткий рывок телом вперёд с целью проверить реакцию, спугнуть Тэ, но тот не реагирует должным вздрагиванием, отходом назад — крепко стоит на ногах. — Твои инстинкты стали работать гораздо лучше, — оглашает Чон. Тэхён не отвечает. Чонгук осуществляет первую атаку: катана плавно, уверенно летит вперёд, но противоположное лезвие встречает без колебаний. Оглушающий звук раздаётся эхом, и Чонгук издаёт смешок: Вселенная действительно владеет мечом. Без слов. Без слов «говорят» два металла, озвучивая все обиды, злость, ненависть; только ровное дыхание обладателей слышно на фоне. Если бы Тэхёну кто-то сказал раньше, что катана красноречивее любых слов, он бы постарался овладеть ею быстрее. Учитель был прав. Клинок защищает сам. Чонгук наступает, заставляет Тэ пятиться назад — силой давит на два трущихся друг о друга лезвия, и Тэхён опускается на одно колено, сдерживая атаку. Гук больше не улыбается, нет. Вполне серьёзно раздувает крылья носа, ибо дуэль настоящая. Тэхён на мгновение ослабляет защиту, левая рука опускается к земле и пальцами загребает кусок земли вместе с цветами, кидает в лицо Чонгука — тому приходится отступить, очистить глаза и лицо от одуванчиков и песка. Рефлексы работают быстро. И вот вновь оба стоят ровно: цель прописана в глазах слишком чётко. Бой продолжается. Тэхён не успевает думать. Инстинкты работают, два одеяния кружатся в «танце» на одуванчиковом поле, и тучи, словно услышали о «бале», на который приглашены лишь двое. Небо покрывается серым одеялом, пряча за собой опускающееся солнце, а дождь начинает своё явление короткой «демо-версий» в виде мелких капель, стукающихся о металл. Ливень бьёт с ярким звуком, который раньше действовал как успокоительное. Сейчас будто становится неким триггером. Почему-то эмоции и чувства с его приходом хлещут из груди. Тэ тревожно дышит, когда оба останавливают свои атаки, и он уже точно не знает, на лице текут слёзы или это просто дождь. — Как ты мог так поступить со мной, Любовь моя? — дрожит тэхёнов голос. Всё-таки капли на лице — слёзы. — Даже осужденным на смертную казнь дают право на последнее слово. Так почему же меня ты даже не выслушал? Чонгук опускает меч и выпрямляется. Нет, эти слёзы не вызовут чувство вины, эти манипуляции не подействуют, не заставят ослабнуть, тем не менее правду он, разумеется, скажет. — Я бы не смог убить тебя, если бы ты назвал меня по имени. А ложь я более слышать не хотел. Как и сейчас. Чонгук не желает позволить себе сомневаться. Пора заканчивать поединок. Чем больше его омега незаконно пребывает в этом мире, тем слабее становятся руки. Он делает резкий, едва уловимый глазом разворот в приседе, поворачивается спиной и совершает свой безукоризненный приём. Убить Тэхёна, несмотря в его прекрасные лживые глаза, — лучший выход. Замах назад. Однако лезвие не появляется в поле зрения, закончив свой путь. Чон разворачивается, чувствуя сопротивление, и видит действительно нереальную картину: Тэхён держится рукой за металл, и кровь сочится из его ладони. Никому в этой жизни не удавалось остановить его приём, а это удивляет настолько, что глава Чон застигнут врасплох. Тэхён пользуется случаем, отталкивает Чонгука его же мечом; обезоруживает его, делает серию быстрых атак ногами, руками, рукоятью своего клинка. Гук пятится назад, защищаясь локтями, но всё-таки оказывается не по собственной воле лежащим на спине. Головой падает прямиком на ковёр из одуванчиков, заставляя воздушные зонтики взлететь со всех сторон. Тэ садится на его живот, хватает пальцами шею, а второй рукой держит катану над лицом. Чон Чонгук больше не сопротивляется. Бесстрашно ждёт действий, даже если ждёт его смерть. Тело Тэхёна трясётся от напряжения. Одно движение, и цель будет достигнута. Одно движение, и он отомстит. Одно движение, и он убьёт Чонгука. Так почему же рука не может этого сделать? Разум твердит: «Сделай это!», но глупое разбитое вдребезги сердце шепчет: «Любовь моя и Бог мой…». Внутренняя борьба отражается в теле вибрацией, вены повылезали из самых глубин, багрово-красное лицо выдыхает свою возникшую слабость. Брови отчаянно сжимаются, и Тэхён неистово вскрикивает. Почему? Почему после всего, что Чонгук совершил, почему, когда есть, возможно, один единственный шанс убить его, Тэхён не может этого сделать? Капли дождя стекают по скулам вместе со слезами, падая на подбородок Гука. Ветер бушует, посвистывая в дуэте с громким шелестом листвы. — Я не могу… — Тэхён говорит тихо, а затем с полным отчаянием кричит куда-то: — Я не могу! Он бросает катану на землю и смотрит Гуку в глаза. Сделал всё, что мог, но глупое, глупое, глупое сердце никогда не позволит себе убить Чонгука, несмотря на то, что Чонгук смог это сделать. Нет, никогда не простит, никогда. Но окажись Тэхён в этой ситуации снова, кажется, что меч остановится в том же положении, не имея никаких сил довести дело до конца. Пусть Чонгук убьёт его теперь. Сопротивляться Тэхён не будет. Ибо смысла больше нет для жизни. Месть была топливом, а сейчас не осталось ничего. Чонгук так и лежит, смотрит на Тэхёна, чувствует его тело на себе, разноцветный запах, и руки тянутся коснуться. Он медленно, боясь, что решительность избавиться от предателя испарится, опускает пальцы на бёдра Тэ. Даже сквозь одежду, чувствуется, что исхудавшие. — Не прикасайся ко мне! — хочет подняться Тэ, но Чонгук не даёт этого сделать. — Почему ты предал меня? Почему ты выбрал его? Почему ты лгал? — голос Чонгука впервые дрожит. В груди огонь поднимается к горлу и встаёт комом. Никогда не плакал с тех пор, как отца убили, но почему-то сейчас хочется, но не станет. — Я никогда не предавал тебя, Чонгук. У нас должен был быть ребёнок. Я хотел сказать тебе. Я должен был приехать и сказать тебе об этом, но ты… Тэхён не может сдерживаться. Плечи дергаются в истерике, и спокойно говорить не получается. Это больно! Больно вспоминать, больно видеть Чонгука и говорить ему об этом. — Что? — Чонгук в недоумении хмурит брови, а сердце начинает колотиться слишком быстро. — Когда ты заставил своего брата насиловать меня, я носил под сердцем твоего ребёнка. Нашего Тэгука. Чонгук с сожалением закрывает глаза. Пусть Тэхён предатель, пусть выбрал другого, пусть был шпионом, киллером или кем-то ещё, но чувство вины бьёт под дых. Почему-то даже на секунду не задумывался о том, что Тэхён мог забеременеть, несмотря на проведённую вместе течку. Был жесток к своему омеге, заставил пройти ад, но если бы знал о ребёнке, если бы знал… — Ты должен был дать мне сказать хоть слово! Хоть одно! — Тэхён бьёт его по груди обессилено. Удар за ударом, и Чонгук его не останавливает. Он совершил не просто ошибку, он убил своё собственное дитя. Наступает тишина, молчание. Будто нет больше смысла горевать о ребёнке. Уже нет на это сил. Тэхён так и сидит на Гуке, словно дальше нет продолжения. Ливень охлаждает истерику, а изо рта выходит пар. Чон смотрит в разноцветные глаза виновато, с печалью в сердце, но ненависть никуда не ушла. — Если ты был беременный, почему тогда выбрал его?! Я видел тебя с Мин Юнги лично! И ни за что не поверю, что тебя держали насильно… — Я никого не выбирал, никогда не изменял тебе. Я любил только тебя, жил одним тобой. Всё, что я делал когда-либо, было только ради тебя. Ветер врывается в дом и распахивает окна. Тэхён невольно поднимает голову, и какой-то тонкий шлейф кедрового запаха слышится отдалённо. Ток проходит по телу, и Тэ резко встаёт, поднимая свой меч, бежит к источнику аромата, позабыв обо всём. Мозг не думает, ноги несутся сами, сквозь гостиную, мимо коридоров, к закрытой двойной двери. Он раскрывает её, и кедровый аромат ярко кружит вокруг обладателя. Мин Юнги лежит на койке. Живой, невредимый. Тэхён бросается к его руке и судорожно целует холодные пальцы. Прижимает к щеке и чувствует тепло. Настоящее, давно позабытое, дышащее. Почему он не умер? Почему лежит здесь? Как? В голове возникает куча вопросов, но главное не это. — Ты жив… — слёзы какого-то счастья, впервые возникшего за все два года, увлажняют руки альфы вместе с поцелуями. — Родной мой, милый мой, любимый Юнги, ты жив… Чонгук стоит в проёме, скрестив руки. Усмехается. Видеть Тэхёна улыбку и то, как он трепетно целует чужие руки — чёртового Мин Юнги — неприятно, а это омега делает так нагло, будто Чона здесь нет. — Ты и сейчас будешь клясться, что кроме меня никого не любил? — выдавливает он из себя с презрением. — Как смеешь ты на моих глазах… — Разумеется, я люблю Юнги, — поворачивает Тэ лицо, прижимаясь к холодной, расслабленной во сне кисти руки. — Но он, наверное, единственный альфа в этом мире, Чонгук, ревновать к которому не было никакого смысла. Тэхён возвращает взгляд на лежащего без сознания главу, трепетно поглаживает шрам от пули на лбу и с грустной улыбкой произносит: — Мин Юнги — мой родной брат. Чонгук теряется. Это невозможно… — Этого быть не может, — шепчет он потрясённо, — в наших семьях не рождаются омеги. — Не рождаются, но я родился.