Bad habits

Когда после вызова Изуку возвращается в агентство, к его столу не пробиться. Изуку привстает на цыпочки, стараясь увидеть, что там происходит. Урарака, заметив его, громко хлопает в ладоши: — Разойдитесь! Дайте ему пройти! На его рабочем месте лежит роскошный букет из двадцати пяти ярко-красных роз. Изуку немедленно становится такого же цвета и даже не пытается выглядеть непринужденно. — Готов спорить, это та дамочка, которой ты спас собачку, — смеется Киришима, вспоминая инцидент на прошлой неделе, когда Деку успел в последний момент выхватить породистого щенка в бриллиантовом ошейнике из-под колес грузовика. Изуку смущенно взъерошивает рукой свои волосы на затылке: — Да, наверное, ты прав. Больше некому. Розы пахнут сногсшибательно. Изуку внимательно осматривает букет и упаковочную бумагу, но ни пометок, ни записок на них нет. Он отдает их Урараке, у которой уже с час чешутся руки, чтобы поставить цветы в воду. В груди Изуку ощущает странный зуд, похожий на счастье и возбуждение одновременно. Конечно, это та дамочка. Или кто-то еще, кому он смог помочь. Но почему, почему ему так хочется сейчас достать телефон и удостовериться в этом? Наверное потому, что это даже в голове звучит неправдоподобно. Каччан не отправил бы ему цветы. Не с чего. Их отношения начинаются и заканчиваются сугубо на сессиях. Они никогда не виделись и не общались в реальной жизни. Это не может быть Каччан. Это точно какая-то ошибка. Скорее всего букет был для Урараки или для какой-нибудь другой девушки. Просто курьер не так понял. Но эти рациональные мысли вообще никак не помогают Изуку перестать дурацки улыбаться и периодически любоваться букетом в углу офиса.

***

Их первая встреча случилась два месяца назад, когда Изуку уже всерьез начал задумываться о смене профессии. Инцидент в Осаке на тот момент уже три недели оставался главным поводом для громких газетных заголовков. Причины оставались невыясненными, но в одно прекрасное утро один из крупнейших небоскребов дрогнул и медленно начал оседать. События этой спасательной операции потом будут разбирать на всех каналах в разных ток-шоу и интервью с про-героями, занимающими верхние строчки рейтинга, но в каждом из них будет сделан акцент на трагической смерти пятерых человек, застрявших в лифте на одном из верхних этажей. Изуку прогонял свои действия в голове много раз и каждый раз приходил к выводу, что можно было бы сделать по-другому. Дождаться Урараку. Вывести людей из лифта на площадку и попытаться удержать монолитный бетон над их головами до прихода помощи. Вытащить их через крышу лифта по одному. Но в тот момент он думал, что нужно торопиться. Думал, что у него нет времени. Просто выдернуть заблокированный лифт на крышу было, по его расчетам, безопаснее, чем крутиться внутри оседающего небоскреба. Но дно этой металлической коробки почему-то не выдержало, разорвалось в клочья при рывке, и люди ухнули вниз на сто тридцать два этажа. Потом были долгие разборы ситуации в Геройском управлении, в агентстве, в полиции. Изуку везде полностью признавал свою вину. Его временно отстранили от участия в сложных операциях, от схваток со злодеями, а также назначили посещение кружка психологической помощи. Наверное, зря. На этих встречах в кругу вроде бы таких же пострадавших или провинившихся, Изуку чувствовал себя чужим. Миловидная тетушка в круглых очках ничем не могла ему помочь. Герой спасает людей с улыбкой на лице. Как Изуку теперь мог улыбаться, если он мог кого-то не спасти? Всемогущий бы так не оплошал. Изуку не мог набраться смелости смотреть в глаза Жирножвачу, возглавлявшему агентство, не мог общаться с друзьями. Его сон стал прерывистым, рваным, не приносящим облегчения. Каждую ночь Изуку просыпался от характерного скрежета металла и глухих криков доносящихся из шахты лифта. Он приходил в агентство незаметный и тихий как тень, писал отчеты, возился с документами, даже не переодеваясь в геройский костюм и уползал домой поздно вечером, когда делать было уже совсем нечего. И на кружках психологической помощи все больше молчал, чем делился. После очередных посиделок, как Изуку мысленно окрестил эти собрания, к нему подошел Каминари, с которым они были знакомы еще по школе. Он обычно тоже ничего не рассказывал, просто сидел со скучающим видом, видимо, отбывая какое-то наказание. — Мидория, ты что-то совсем расклеился. Тебе нужна профессиональная помощь, — Каминари заговорщически протянул ему серебристую карточку. — Обычно это стоит кучу денег, но у меня сердце разрывается на тебя смотреть. — Что это? — Изуку безучастно уставился на дорогую не то визитку, не то открытку. — Просто сходи в следующую среду. Кацуки быстро тебя починит. Изуку сомневался. Но карточку не выбросил. Она пролежала у него в бумажнике несколько дней прежде, чем он все-таки собрался с духом. Или окончательно его растерял после назойливых репортеров, подстерегавших его возле дома. Как он ни пытался обойтись без комментариев, он не мог не слышать их вопросов, в очередной раз отбрасывавших его в тот проклятый день. Отель Золотой Дракон был известен своей закрытой атмосферой, баснословными ценами и полной невозможностью забронировать номер меньше, чем за полгода вперед. Изуку не особо понимал, что он вообще там забыл. Но Каминари по телефону задорно дал короткие инструкции и уверил, что Изуку там точно ждут, поэтому Изуку неуверенно подошел на ресепшн. — Здравствуйте, — он немного запнулся, когда хостесс подняла на него внимательный, радушный взгляд, какого он вряд ли заслуживал. — Мне… в общем, вот. Он отдал ей карточку, и ее изящные пальцы с длинными ногтями тут же приняли пригласительный с большой благодарностью: — Добро пожаловать. Номер 671, вас ожидают. Изуку не нравилось, как она с ним разговаривала: ласково, услужливо. Она, наверное, просто не знала, что он натворил. Изуку сомневался, но все-таки вошел в номер. Здесь было уютно. Номер был достаточно просторным, чтобы вместить в себя зону спальни с кроватью и зону гостиной с двумя креслами и журнальным столиком. Свет был немного приглушен, но Изуку сразу нашел взглядом того, кто его ожидал. Кацуки. Не нужно было думать, чтобы понять, что именно он был здесь хозяином. Это читалось в том, как он сидел в кресле, закинув ногу на ногу, вздернув подбородок. Он смотрел на Изуку сверху вниз внимательным, насмешливым взглядом. Та часть Изуку, которая была отаку, мгновенно подчеркнула сходство с про-героем Динамитом: штаны карго цвета хаки, ботинки, черная борцовка с перекрещенными на груди красными линиями. И тут же нашла отличия: все-таки не хаки, слишком темные, ботинки высоковаты, линии на борцовке не красные, а бордовые. Маска не черная, а с едва заметным красным кантом. Но сходство все равно было поразительным: черты лица, волосы, усмешка. В жизни Изуку с Динамитом не сталкивался еще ни разу, но за последний год проиграл ему дважды, уступив место в ТОП-100 геройского рейтинга. Нужно было что-то сказать. Хоть что-нибудь. Кацуки жестом указал на кресло напротив себя, и Изуку послушно сел. Что дальше? Добрый вечер? Здравствуйте? Помогите? Он будет выглядеть глупо, а перед Кацуки выглядеть глупо почему-то не хотелось. Но Изуку уже был здесь, в самом дурацком положении, и, что толку скрывать, в полном отчаянии. — Мне сказали, вы чините людей, — вспомнил он слова Каминари. — Какая глупость. Я ломаю людей. А потом собираю заново. Голос Кацуки был грубым, но в нем было столько уверенности и напора, что Изуку внутренне потерял равновесие. Этот человек знал, о чем говорил. Наверняка знал, что делал. И, наверное, знал лучше Изуку, что следует делать. И Изуку сдался: — Да, пожалуйста. Сломайте это… То, что не дает мне жить, как раньше. Из-за чего я не могу спать по ночам. Он не лгал. Антидепрессанты ему мало помогали. Усмешка Кацуки стала шире: — Ты по адресу. Изуку открыл было рот, чтобы представиться, но ему не дали такой возможности: — Здесь будут действовать три правила. Во-первых, никаких реальных имен. Выдумай себе что-нибудь. Изуку беспомощно пошарил взглядом по сторонам. но в голову ничего не шло. На требовательный взгляд Кацуки он растерянно развел руками: — Деку? — Бесполезный? Нормально так у тебя с самооценкой, — фыркнул Кацуки. Наверное да. Раньше это означало «все смогу». — Во-вторых, все, что здесь происходит, происходит только по твоему согласию. Полному и безоговорочному. Выбери какое-нибудь слово, которое ты точно не забудешь, чтобы остановить сессию, если для тебя будет слишком. Изуку невольно вздрогнул. Он, кажется, где-то слышал о чем-то подобном. Но размышлять времени не было, и он ляпнул первое, что пришло в голову: — Всемогущий? — Ты еще и фанат. Совсем хорошо, — Кацуки осуждающе покачал головой. — Ладно. Твой выбор. И третье. Ты можешь воспользоваться стоп-словом только, когда происходящее будет слишком даже для того, что ты натворил. Хуже, чем то, что снится тебе в кошмарах. Перед глазами Изуку снова мелькнула черная, бесконечная шахта лифта и в ушах раздался скрежет металла. Он невольно зажмурился и вздрогнул всем телом. — Хорошо, — его голос прозвучал совсем глухо. — Я согласен. — Наши встречи конфиденциальны, — подытожил Кацуки. — Сегодняшняя у тебя уже оплачена, так что ни о чем не беспокойся. Здесь меня зовут Кацуки. Ты можешь сокращать, чтобы звучало, будто мы давно знакомы, если хочешь. Мне без разницы. Изуку почему-то тут же переделал: — Каччан? Если бы они были знакомы с Кацуки с детства, то так было бы логично. Кацуки пожал плечами, словно говоря «как пожелаешь». Наверное, для него это действительно не имело значения. Кацуки взял с журнального столика пару низких бокалов, протянул один Изуку, и тот в очередной раз удивился собственной рассеянности — до этого момента он их вообще не видел. Кажется, такие назывались роксами. Квадратный, грубый бокал приятно холодил руки. — За знакомство, — Кацуки звякнул боком своего бокала о бокал Изуку, не дожидаясь, пока тот соберется с мыслями. Изуку не ответил. Он чувствовал, что залип. Глаза у Кацуки были приятного красного цвета, насколько вообще возможно, чтобы такой агрессивный цвет был приятным. Изуку не глядя отхлебнул из бокала и чуть не закашлялся: крепкий алкоголь обжег ему губы и язык. Потом взял себя в руки и допил содержимое до дна. Наверное, это был виски, а может, что-то другое цвета яблочного сока. Изуку не пил со времен школьного выпускного и в алкоголе разбирался слабо. — Деку, — Изуку моргнул и сосредоточился на Кацуки. — Раздевайся. Пальцы сами нащупали край футболки. И хотя Изуку должен был остановиться и подумать, его тело почему-то вообще не думало. Футболку и легкие брюки он повесил на спинку кресла даже не глядя, просто на ощупь. Изуку держался взглядом за Кацуки. Это сложно было объяснить, но Кацуки тоже словно держал его. Зрительный контакт был практически осязаем, словно торс Изуку вмиг оплели невесомые, крепкие веревки и не позволяли ни пошатнуться, ни, тем более, упасть. Мягкий ворс ковра уютно облизал босые ступни Изуку. Он оставался в нижнем белье, но снял бы и его не задумываясь, если бы Кацуки только приказал. Кацуки пока не приказывал. Это было странно. Сердце Изуку тревожно стучало о грудину, и под кожей завелись редкие, острые искры напряжения, но в голове упорно гулял знойный ветер, разгоняя все здравые мысли. Ладони Кацуки легли ему сзади на плечи, скользнули вниз по рукам, вернулись и изучающе прошлись по спине. Изуку невольно напрягся, когда они скользнули ниже по бедрам, но повиновался, когда большие пальцы Кацуки нажали на подколенные ямки. Теперь он стоял перед высокой кроватью на коленях, положив ладони на белые простыни, тонко пахнувшие мокрым мелом и сиренью. При желании Изуку мог бы положить на них голову и было бы удобно. Пальцы Кацуки ощущались шершавыми, кожа на подушечках была загрубевшей. Они двигались неторопливо и, наверное, предсказуемо и однозначно были сильными. Кацуки легко придавал телу Изуку желаемую форму: наклон корпуса, положение ног, он менял их как считал нужным, а Изуку пытался понять собственные ощущения. Рационально он не должен был быть здесь. От прикосновений Кацуки под кожей предательски растекался жар, одновременно похожий и не похожий на тот, что охватывает тело при массаже. В них не было ничего пошлого, но тепло постепенно начало стекаться к паху, и Изуку было от этого немного неудобно. Широкая ладонь Кацуки прошлась по его шее, ощутимо огладила по волосам против линии роста, пальцы чуть сжали волосы Изуку, заставив сбиться с дыхания. Изуку закрыл глаза, отдаваясь ощущениям. Ему безумно нравилось ощущать как рука Кацуки то массирует его голову, то хватает его волосы в кулак и тянет, практически не причиняя боли. В этом было что-то, лишающее его воли, отключающее от мира. Одновременно Изуку чувствовал, как по плечам и спине невесомо гуляет то ли кисточка, то ли какая-то бахрома, и это было откровенно приятно. Наверное, это все-таки было больше похоже на бахрому из длинных, мягких и широких лент из чего-то плотного и тяжелого. Изуку попытался посмотреть через плечо, что там происходит, но Кацуки ловким движением запястья удержал его за волосы: — Не торопись, Деку. Изуку послушно закрыл глаза и облизнул отчего-то пересохшие губы. Бахрома продолжила гулять по его коже, но с каждым прикосновением она становилась все тяжелее и крепче. Согретое лаской тело принимало эти чуть грубые ласки с благодарностью, и Изуку почему-то надеялся, что Кацуки это не заметит. А потом пришла боль. Сначала будто случайная, чуть покусывающая кожу, она нарастала с каждым прикосновением тонких лент, а сами касания становились все более отрывистыми и жесткими. Это не было чем-то нестерпимым, но в жизни боли полагалось все-таки избегать. Изуку чуть поерзал, не зная, как поступить. — Третье правило, Деку. Изуку вздрогнул и прикусил губу. Нет, сейчас не было хуже. Сейчас было нормально. Ленты россыпью разбегались по его телу, равномерно окутывая все нарастающей болью. Тело горело, в трусах стало тесно, а Изуку никак не мог понять происходящее с ним. Он был словно в трансе: удары десятков лент, а это уже определенно были удары, методично рассыпались по его телу в каком-то затейливом, но очень понятном ритме. Правое плечо, спина, левое бедро, правый бок, левое предплечье, потом на плечо, потом снова на спину и поясницу до правого бедра, не оставляя сомнений, куда придется следующая вспышка быстрой, хрустящей искрами боли. Без перерыва, без пауз, через ровные промежутки времени, словно ровная винтовая лестница в небо. Еще. Все сильнее и сильнее, словно рассекая что-то под кожей, под мышцами, где-то глубоко внутри, где Изуку еще никогда ничего не ощущал. Он поймал себя на стонах в какой-то момент, и они показались ему слишком довольными, хотя Изуку был уверен, что стонал от боли. Его боксеры были мокрыми спереди, и кровь прилила к щекам тут же, стоило ему ощутить это. Изуку не понял, в какой момент сорвал голос. Кажется, он просто потерял контроль, провалившись в раскрывшуюся перед ним вечность, и, когда все лимиты, правила остались за границей поглотивших его пламени и боли, дал себе волю. Он забыл, что можно остановиться. Все осталось где-то позади, и оборачиваться не было смысла. Он не запомнил, как был окончательно раздет, откуда на руках Кацуки появились тонкие латексные перчатки, но собственное возбуждение, распиравшее тело не хуже полного покрытия «один за всех» он прочувствовал каждой клеточкой. Изуку на миг показалось, что сердце не выдержит, когда к невероятно ловкой мастурбации добавилась стимуляция простаты. У него был секс еще в старшей школе, но их подростковые ласки нельзя было сравнить с этой профессиональной игрой опытного дирижера. Изуку мог сколько угодно думать, что знает свои эрогенные зоны — Кацуки делал все так, как Изуку сам никогда не попробовал бы, но устоять перед этим было невозможно. Наверное, во время оргазма Изуку и сорвал голос. Потому что в тот раз это было настолько ярко и наизнанку, что уши заложило от крика, а перед глазами молочной пеленой разорвалась новая вселенная. В ту ночь Изуку, наконец, спал без кошмаров, раскинувшись на прохладном, невероятно приятном на ощупь постельном белье с фирменным знаком отеля. Даже проснулся в той же позе, в которой уснул. И был очень удивлен, когда вертясь перед зеркалом в ванной не обнаружил никаких следов вчерашнего. В номере в принципе не было ничего, что свидетельствовало бы о присутствии Кацуки, и только серебряная карточка на журнальном столике невероятным образом поднимала настроение.