Bad habits

Когда Изуку просыпается на следующий день, он долго не может понять, семь чего показывают настенные часы. Неужели вечера? Он распахивает шторы и убеждается, что солнце уже клонится к горизонту, отблескивая багрянцем в башнях небоскребов. Изуку широко зевает и садится обратно на постель. Его четкая дисциплина вставать примерно в одно и то же время дала сбой, но ему почему-то совсем за это не стыдно. Он проводит подушечками пальцев по своим бицепсам, по плечам и ключицам. Они немного болят, но кожа уже выглядит светлой и невредимой. Изуку улыбается и откидывается на постель. Вчера его в очередной раз сорвало с катушек, когда он наконец-таки осознал, что несмотря на всю боль, остался цел. Только на правом запястье была чуть стерта кожа, но он этого даже не заметил. Видимо, он так дергался в наручах, что сам себя травмировал. Изуку поднимает правую руку и рассматривает ее в золотом солнечном свете. Никаких следов. Кацуки вчера придирчиво намазал смесью Детрината-Форте-М с анестетиком все, что только болело, предупредив, что на утро чувствовать последствия Изуку все равно будет. Кнут есть кнут, и, несмотря на то, что Кацуки использовал самую щадящую версию с мягким, размочаленным хвостом, ударный стресс все равно остался. Изуку бредет до умывальника, где задумчиво рассматривает свое отражение в зеркале. Он ожидает увидеть опухшее от слез и долгого сна лицо, но, к своему удивлению, выглядит абсолютно выспавшимся, хоть и немного помятым. Вчера он долго не мог успокоиться. Даже связно говорить так и не начал. Бормотал какой-то бред, который теперь сам не мог вспомнить. Зато Изуку помнит, как уснул рядом с Кацуки, вцепившись в его руку, как утопающий в спасительную соломинку. Вообще руки у Кацуки крепкие, сильные, и мышцы под кожей гуляют узлами, как у тех, у кого эти мышцы реально и много работают. Изуку вспоминает это чувство и невольно вздрагивает. Это ощущение неподдельной мощи его бесконечно заводит. Ополоснув лицо холодной водой, он возвращается в комнату. На журнальном столике стоит большой стакан с протеиновым коктейлем и новая записка. «Приведи себя в порядок и спускайся. Шмотки на столе. Хочу тобой похвастаться сегодня». Изуку перечитывает несколько раз, не понимая, ему пора радоваться или беспокоиться. Что значит похвастаться? Они снова пойдут в то место, похожее на бар? Публичный секс? Изуку неожиданно краснеет, ловя себя на мысли, что а почему бы и нет? Эти две сессии Кацуки ограничился мастурбацией и, как бы охрененно Изуку ни ощущал себя после, ему хотелось большего. Наскоро помывшись и перекусив, Изуку в халате спускается по винтовой лестнице и замирает, рассматривая тот набор, что ему полагается надеть. Ушастая кошачья маска с кляпом, закрывающая все, кроме глаз. Черные рукава, достаточные, чтобы спрятать шрамы на его руках, и такие же черные чулки из матовой тянущейся ткани. Анальные шарики, заканчивающиеся длинным кошачьим хвостом. Изуку невольно закрывает рот ладонью. И Кацуки хочет, чтобы кто-то еще увидел его в этом? Если рассуждать логически, то вряд ли кто-то сможет узнать Изуку — маска в этом наборе не просто так. Но черт возьми! Изуку сгорает от стыда еще только натягивая чулки. Они ощущаются очень тесными и пошлыми, но сидят хорошо. С маской приходится повозиться, чтобы застегнуть ее под затылком. Кляп неудобный, большой, и Изуку мучается, привыкая сглатывать слюну в таком положении. С анальными шариками он в принципе имеет дело в первый раз в жизни, и жалеет, что нельзя сейчас взять телефон и найти хотя бы инструкцию, если не обучающее видео. Он крутится на диване, стараясь найти наиболее удобную позу, в конце концов выбирая что-то похожее на дог-стайл. Первые три шарика входят легко, четвертый уже ощутимо растягивает мышцы, и Изуку приходится осторожно потянуть его наружу, чтобы немного раскрыть себя пальцами. Это ощущение наполненности и легкого давления на простату однозначно возбуждает. Чувствительные мышцы ануса и вовсе пронзает искрами удовольствия, когда Изуку постепенно проталкивает в себя пятый гладкий шарик. Последний шестой дается ему с легкой болью, но внутри ощущается нормально, и Изуку решает просто оставить как есть, не растягивая кольцо мышц дополнительно. К тому же так он может быть уверен, что тяжелый кошачий хвост не вытянет игрушку наружу раньше времени. Рукава оказываются самой простой деталью его костюма. Под ними на столе, правда, обнаруживается еще один небольшой непрозрачный пакет, в котором лежит чёрный ошейник со стразами и белая табличка на шнурке с надписью «собственность Кацуки». Уже под пакетом лежит вторая записка. «Жду у барной стойки». Изуку мгновенно вспоминает ощущения бара, в котором они тогда были, и невольно обхватывает свой твердый член ладонью. Идти в этом через толпу людей, искать Кацуки — это слишком греховно и слишком горячо. Изуку насилу заставляет себя прекратить дрочку. Да, одной мысли о предстоящем достаточно, чтобы выкрутить его желание на максимум, но он хочет оргазма в руках Кацуки. А Кацуки ждет. Поэтому Изуку поспешно защелкивает ошейник, вешает себе на шею белую табличку и, окончательно смутившись, открывает темную лакированную дверь. Порог он помнит скорей инстинктивно. Бар, а это действительно он, встречает Изуку гомоном голосов и запахом алкоголя. Здесь людно, и, наверное, это понятно — все-таки пятница. Играет негромкая музыка, поэтому его появление не сразу замечают. Изуку старается не смотреть на посетителей. Он знает, что публика здесь специфичная и, наверняка, готова к таким зрелищам, но все равно очень боится привлечь к себе внимание. Барная стойка как назло в другом конце бара под освещенной софитами сценой, где пока ничего не происходит. — Ух нихуя ж себе, какая киса! — доносится из-за ближайшего стола, и Изуку прибавляет шаг. — Иди — поглажу! Из-за кляпа он не может ответить. На возглас оборачиваются другие посетители. Большинство здесь в масках, видимо, конфиденциальности ради. Изуку не всматривается — он никого не хочет узнать даже случайно. Какой-то мужчина преграждает ему путь. Изуку буквально просачивается мимо, но тот успевает поймать его за хвост. Тело прошивает смесью боли и удовольствия, ноги немеют. Изуку перехватывает его руку и пытается освободиться. — Да не бойся ты, я нежно, — смеется мужчина, не выпуская хвоста. — Ой, не, пусть идет, — бросает его спутник из-за столика. — На бирку посмотри. Мужчина присматривается к табличке и разочарованно вздыхает. Он молча отворачивается и возвращается к выпивке. Надпись «Собственность Кацуки» работает безотказно. Стоит ее показать, и любые домогательства прекращаются, но, к моменту, когда Изуку добирается до барной стойки, он уже измацан и издерган десятком чужих рук. Бармен в кипенно белой рубашке замечает его практически сразу и подзывает к себе: — Залезай, котик, — он хлопает по тонкой подушке на барной стойке. — Сейчас хозяина позову. На него пялятся. Черт, его здесь слишком хорошо видно. Это ощущение, что он весь напоказ, странным образом возбуждает Изуку. Ему хочется исчезнуть из-под этих оценивающих, похотливых взглядов, но он не может никуда уйти. «Хочу тобой похвастаться». Изуку тяжело сглатывает, устраивается на подушке по кошачьи, полубоком, выставив хвост напоказ. Он старается выглядеть изящно и привлекательно, чтобы Кацуки действительно мог им хвастаться, когда вернется. Пока он ждет, он невольно осматривается по сторонам. За барной стойкой не очень людно, в основном все посетители за столиками, сидят на удобных диванах или широких деревянных скамьях. Таких песиков-котиков, как он сам, Изуку замечает еще штук десять и невольно сравнивает себя с ними. Конечно, дело вкуса, но он, наверное, выглядит грубовато. Чьи-то неприятные, сухие пальцы проходятся по ноге Изуку от пальцев до щиколотки, и он невольно отдергивает ногу. — Собственность Кацуки, значит? — усмехается высокий темноволосый парень, чье лицо наполовину закрыто белой медицинской маской. — Не продаешься? Изуку выразительно поднимает плечи и мотает головой. Парень прищуривается, отчего мешки под его глазами кажутся совсем темными, садится на стул рядом, заказывает джин-тоник и бросает Изуку короткое: — Посмотрим. — За собой посмотри, дерьма кусок! Изуку воодушевленно оборачивается на голос и едва не подскакивает на месте от радости, когда на стуле перед ним собственнически устраивается Кацуки. Он придирчиво осматривает Изуку сверху до низу, короткими движениями заставляет сначала развернуться, потом сесть перед ним, широко разведя ноги. Их сосед откровенно пялится, и Изуку не по себе от такого внимания. Кацуки плевать, он демонстративно натягивает перчатки и грубо проверяет положение секс-игрушки, словно разметавшегося перед ним плюшевого хвоста недостаточно. Изуку давится собственным стоном. Бармен подает высокий бокал с пивом, и Кацуки вручает его в руки Изуку. Стекло почти ледяное и держать его слишком холодно. Кацуки взглядом приказывает не шевелиться, а сам гладит внутреннюю часть бедер Изуку тыльной стороной ладони. Каждый раз он все ближе к промежности, отчего член Изуку напрягается и возвращается в боевую готовность. Изуку отдал бы все за возможность двинуть бедрами ему навстречу. Но его положение на барной стойке неустойчиво, бокал полон, и вряд ли Кацуки будет доволен, если Изуку разольет его пиво. Поэтому Изуку замирает, позволяя себе сдавленно скулить, когда пальцы Кацуки задевают его мошонку. — Это тот же? — Интересуется подошедший мужчина в деловом костюме. Его лица не видно, оно спрятано за белой керамической маской, но Изуку кажется знакомым его голос. Кацуки кивает, не удостаивая его взглядом. — Двадцать пять? — Пятьдесят, — коротко отвечает Кацуки, явно не собираясь вдаваться в объяснения. — Минут через пять буду, — мужчина бросает на Изуку непонятный взгляд, который из-за маски не различить. Изуку смотрит на Кацуки, искренне надеясь, что речь не идет ни о чем большем, чем он позволял окружающим в прошлый их визит. Кацуки ему не отвечает. Неподалеку освобождается столик, и Кацуки жестом приказывает перебираться туда. Изуку умудряется спрыгнуть со стойки почти не расплескав пиво, чем вызывает одобрительные возгласы наблюдающих. И снова место Изуку на столе. Коленям твердо и больно, когда Кацуки приказывает ему стоять на четвереньках. Возвращается тот, в деловом костюме, и Кацуки убирает пятьдесят долларов в карман своих карго. Изуку старается не шевелиться, пока чужие руки гостят на его теле. Он смотрит на Кацуки, ожидая его одобрения, но взгляд Кацуки прикован к покупателю. У того свой фетиш — его руки требовательно гуляют по груди Изуку, пощипывая, выкручивая соски, и Изуку вздрагивает всем телом от этих ласк. — Кацуки, дай погладить! — откуда-то сбоку возникает девушка с розовыми волосами в таком же розовом облегающем костюме, и Кацуки, забрав очередной полтинник, пропускает ее разрешающим жестом. — Блин, реально котик! Ее нежные на ощупь руки гладят шею, спину Изуку, проходятся по ягодицам и игриво крутят хвост. Изуку невольно подается назад, чтобы сохранить положение шариков внутри. Она громко смеется, заметив эту уловку, и продолжает аккуратно играть с его хвостом. Кацуки снова принимает деньги от кого-то, кого Изуку не успевает заметить, и чья-то влажная ладонь обхватывает член Изуку, ощупывает, обнажает головку, проводит большим пальцем по уздечке, заставляя стонать в голос. Изуку плавится от извращенного удовольствия, от стыда и болезненного удовлетворения общим вниманием, но где-то в груди неприятно саднит. Кацуки не смотрит на него. Может, он и занят контролем, но Изуку нужна его поддержка. Нужно, чтобы он дал хоть какую-нибудь эмоцию. Хоть что-нибудь. Изуку не выдерживает, чуть подается вправо, надеясь поймать взгляд. Кацуки уворачивается. Он улыбается, надменно, насмешливо, Изуку видит, как он бросает короткие реплики окружающим их людям словно кости с императорского стола, но он никак не ощущает его причастности. И это заставляет его дрожать изнутри уже не от ласк. — Эй, Кацуки, а, может, за тысячу? — уже знакомый с барной стойки голос врывается в сознание Изуку, и его охватывает какой-то непонятный ужас, когда Кацуки, лениво прищурившись, кивает в ответ. Изуку оборачивается через плечо, и видит того самого темноволосого парня, заказывавшего джин-тоник. Сейчас на него падает свет со сцены, и видно, как его синие глаза мерцают в полумраке. Остро и хищно. Он собственнически кладет руки на бедра Изуку и подтаскивает к краю стола. Грубо наматывает плюшевый хвост на кулак и останавливается, пойманный приказом Кацуки: — Помедленнее, блядь! — Ха, да он у тебя неженка, — противно размазывает слова темноволосый, но все же вытягивает секс-игрушку постепенно. Изуку в отчаянье скребет пальцами по столу. Эти проклятые шарики выходят из него с каким-то пошлым, чавкающим звуком, прокатываются по мышцам так плотно и стыдно, что по члену пробегают мелкие предоргазменные волны, а Изуку вдруг не хочет этих ощущений. Он выразительно мотает головой, но Кацуки вдруг придвигается ближе, ловит его за затылок и жестко шепчет на ухо: — Третье правило, Деку. Происходящее должно быть хуже чем то, что снится тебе в кошмарах. Хуже чем то, что ты натворил. И пока Изуку пытается думать об этом, подлавливает его руки и помогает темноволосому уложить его на спину на столе. Изуку вдруг не может думать. Не может вспоминать тот неожиданно блеклый, уже порядком посеревший день, не может сосредоточиться на виде камеры следственного комитета. Не может заглушить предвкушающие перешептывания скрежетом металла. Его спутанные, бесполезные мысли здесь, напротив расстегивающего ширинку чужака, которому он вовсе не хочет принадлежать ни одной проклятой минуты. Кляп кошмарно мешает. Изуку откидывает голову назад, туда, где гладкие из-за перчаток руки Кацуки крепко удерживают его запястья, не позволяя вырваться. Изуку, наконец, встречает взгляд Кацуки. Холодный и твердый, не дающий ему никакой опоры. Изуку бесполезно дергает челюстью, но ничего кроме стона издать не получается. Чужие тонкие пальцы неприятно толкаются в анус. Изуку сжимает кляп зубами и со всей возможной решительностью мысленно посылает Кацуки неожиданно всплывшее в голове слово. «Всемогущий». Черт возьми, «Всемогущий»! Кацуки резко дергает Изуку за запястья, подтягивая к себе. На недоуменный возглас темноволосого он только выкладывает купюры на стол: — Сделка отменяется. Не обращая внимания на возмущенный гул, он хватает Изуку за ошейник и выводит из бара. Темная дверь захлопывается за ними, и Изуку слышит, как Кацуки защелкивает внутренний замок. Он быстро расстегивает и стаскивает с Изуку маску, прижимает его спиной к шершавой стене: — Почему? Изуку отвечает быстрее, чем сам того ожидает: — Я не вещь. Я знаю, что должен доверять тебе, но я… я не могу их принять… не могу спать с ними… Не хочу... — И не должен, — с каким-то невероятным удовлетворением произносит Кацуки и запечатывает губы Изуку поцелуем. Изуку впадает в ступор на несколько секунд, но, когда Кацуки требовательно проводит языком по его зубам, яростно отвечает. Он вдруг понимает, что сделал все правильно, и это окрыляет. Его ладони устремляются вверх по телу Кацуки, ощупывая, прикасаясь, и он пьянеет от такой вседозволенности. Кацуки отвечает куда более жадными, собственническими ласками, осыпая шею Изуку то ли укусами, то ли поцелуями, стаскивает к чертям мешающий ему ошейник, и Изуку стонет в голос, когда его зубы прихватывают чувствительную кожу. Они добираются до комнаты словно дорвавшиеся до секса подростки: раздеваясь на ходу, торопливо ласкаясь и забывая разорвать поцелуй, чтобы пройти через дверь. Изуку упивается этой возможностью трогать, гладить, в конце концов видеть Кацуки без одежды. Его ведет от того, как хорошо сложена его фигура, от того, как перекатываются мышцы под кожей, от ощущения их рельефа. Оказывается, переспать с Кацуки и дать ему профессионально себя трахнуть вообще разные вещи. И Изуку уверен, что сейчас это именно переспать. То, как требовательно Кацуки прикусывает кожу на его плече, как торопливо раскрывает, скорее просто убеждаясь, что Изуку готов его принять, как забывает или, что обжигает надеждой, в принципе не собирается использовать презерватив — все это разгоняет кровь в жилах Изуку до зеленых искр по телу. Сукно бильярда идеально греет спину. Изуку широко разводит ноги, позволяя Кацуки войти одним плавным движением, и подмахивает навстречу. Горячо. Жарко. Обжигающе. Кацуки ловит его губы, подхватывает под затылок, под спину, прижимает к себе. Его движения рваные, быстрые, а Изуку ничего другого и не надо. Он выгибается навстречу, скрещивает ноги на пояснице Кацуки и скользит ногтями по острым лопаткам. Этот оргазм не имеет ничего общего с лестницей в небо. Он быстрый, яркий и наполняет Изуку непонятным счастьем, когда Кацуки с животным рычанием вздрагивает всем телом, наполняя его спермой. Изуку широко улыбается, хватая воздух ртом, и снова тянется за поцелуем.