Пути колдуна неисповедимы

Наутро Яна проснулась с ощущением, будто едва ли успела закрыть глаза на пару секунд. По подоконнику глухо капал дождь, и больше всего на свете ей хотелось бы провести весь день под одеялом с чаем. Погода как бы шепчет: все хищники сидят по пещерам, вот и ты сиди. Хотя Яна едва ли могла бы отнести себя к хищникам, и то – с очень большой натяжкой. На ходу застёгивая пуговицы рубашки и расправляя складки на юбке клетчатого сарафана, Яна уныло прошагала в ванную. Из-за нежданного дождя поломалась какая-то жутко мудрёная система нагрева, и пришлось умываться ужасно неприятной ледяной водой. Она колола уши и лицо, затекала мелкими каплями под рукава и воротник, каждый раз заставляя резко поёжиться. «Ну этого ещё не хватало!» подумала Яна и кинула неодобрительный взгляд собственному такому неаккуратному отражению, у которого ещё и волосы успели отрасти уже ниже ушей. Раздалось тихое, но весьма чёткое и некультурное слово: капля зубной пасты умудрилась попасть прямо на ткань сарафана. К собственному раздражению, Яна не успевала переодеться: нужно было как можно быстрее оказаться на работе. Весь город по поводу окончания лета стоял на ушах. Вовсю шла подготовка к Заключительной неделе, на которой горожане начинали первые приготовления перед заморозками: до зимы ещё далеко, но кто знает, какие планы будут у матушки-природы. Собирался первый урожай, совершались вылазки по грибы за маслятами, груздями и рыжиками, проверялись дома на наличие недостатков ремонта. Люди старались как можно больше времени проводить на улице, вылавливая из прохладных дождливых дней тёплые влажные вечера для прогулки или последнего погружения в быстрые воды озера. По окончании Недели должен был состояться масштабный (ну, по меркам довольно тихого городка) Августовский фестиваль – любимый праздник горожан, на котором можно было наесться до отвала яблочными пирогами, сходить на карусели, послушать старые сказки и проводить лето фейерверками. Собственно, никакой праздник абсолютно невозможен без роскошного стола. Жители города заполонили пекарню Настеньки, стараясь первыми ухватить ароматную буханку заварного хлеба с сухофруктами и орехами или сдобу в виде колоска с сахарной посыпкой. Они едва успевали отдать заказ на один яблочный пирог, как тут же получали ещё на три. Пекари под конец дня сами начинали напоминать вишню или яблоки цветом щёк и рук. Яна принялась яростно оттирать полотенцем пятно, но вскоре бросила это дело, посчитав его достаточно бессмысленным. Она даже боялась представить, что будет твориться в пекарне чуть больше, чем через неделю. Размышляя о том, как много дел ждёт её сегодня, Яна поспешно спустилась по лестнице и мечтательно вдохнула запахи с первого этажа. На столе уже расположился эмалированный кофейник, от которого тянуло терпкой корицей, блюдо с подрумянившимися тостами и глазуньей, аккуратная маслёнка и вспотевший от прохлады молочник. В животе протестующе зажурчали киты: сначала завтрак, а потом работа! На фоне тихо и совершенно бессвязно шумело радио. Мама, рассеянно кивнувшая на «доброе утро» дочери, венчиком взбивала в миске что-то, судя по запаху, шоколадное. От газеты, которая практически полностью скрыла своего читателя, оторвался дедушка и тепло улыбнулся Яне. Перед ним стояла полупустая чашка с кофе и укушенный лишь один раз тост. Черты его лица вновь ужесточились тенью, и у Яны сложилось стойкое ощущение, что дедушка не ложился спать после их разговора. — Удалось сегодня уснуть? — ненавязчиво поинтересовался он. Яна лишь кивнула: слишком была увлечена попыткой осторожного переноса яичницы на хлеб. Она с детства ненавидела эти яичные сопли, и говорила об этом, наверное, раз сто. Вот бы хоть раз её кто услышал. — Прожуй нормально. Спешишь, будто кто-то гонится за тобой, — проговорила мама, бросая укоризненный взгляд. — Это что, пятно на сарафане? — Гонится. Я спешу на работу, — виновато отозвалась Яна и украдкой прикрыла грудь, согнувшись над тарелкой. — Нет, это невозможно, — мама так настойчиво и быстро принялась орудовать венчиком, будто представляя что могла бы также взбить и исправить мозги дочери. — Ты что за ерундой занимаешься? Ты вообще чему-то учиться собираешься? Примерно раз или два в день мама вспоминала, что её дочь обязана стать почётной гражданкой общества и отправиться на учёбу. В зависимости от погоды, положения звёзд на небе и ещё боги знают каких обстоятельств мама относилась к решению дочери совершенно в разном ключе. То говорила об этом вполне спокойно, соглашаясь с тем, что нельзя просто с разбегу выбрать дело по душе, а то будто бы напрочь забывала, о чём говорила ещё несколько часов назад, злясь и расстраиваясь, что из Яны ничего путного не выходит. — Мы говорили об этом в субботу, — устало сказала Яна. Она успела поймать насмешливый взгляд дедушки и тут же опустила глаза в тарелку. От яичницы и разговора хотелось вытошнить желудок. — Все твои ровесники уже где-то да устроились. Только ты сидишь неприкаянная, не знаешь, что хочешь делать. А как же ты узнаешь, если только и бываешь, что дома да на работе? — мама погрозила венчиком в сторону Яны. — Не стыдно? Взрослая девушка, в твои годы уже пора строить жизнь, а не в ясли эти играть. — Мам, ты много времени проработала преподавательницей музыки? — Яна чувствовала, как закипает внутри. «Это всё её нереализованные мечты, я не обязана им следовать», повторяла она себе каждый раз, стараясь быть очень понимающей и сочувствующей дочерью. Порой у неё даже получалось. — Я бы, может, и проработала, если бы не пришлось с тобой возиться! — мама недовольно поджала губы. — Юлия Пантелеевна – чудесная женщина, она готова взять тебя в ученицы. Тебе же даже делать ничего не потребуется: проживёшь у неё этот год, будешь помогать, она тебя познакомит с азами ботаники и траволечения. Ты же любила гулять по лесу. — В одиннадцать лет! — возмутилась Яна. — Мам, речь раньше шла о том, что я сама выберу, чем хочу заниматься. А оказывается, ты уже и договорилась с кем-то? Ещё и уехать мне? Хочешь так от меня избавиться – скажи прямо, не надо мне этих твоих самопожертвований во имя моего блестящего будущего. Это, Яна, конечно зря сказала. Не зря дедушка любовно называл её воробушком: тем самым, которого в пословице можно поймать, в отличие от слова. — Ты как с матерью разговариваешь! Упрямая, ленивая – совсем как твой отец. Если бы мне в мои годы предложили гарантированно хорошую работу, я бы плакала от счастья! Но нет, нам ничего не нравится. Может, ты вообще всю жизнь проведёшь в песочнице своей, а? Будешь девочкой на побегушках по всему городу развозить плюшки до старости? — В свои годы ты не послушала моего очень ценного мнения и убежала из дома, чтобы выйти замуж за какого-то, прощу прощения, идиота, — плавно вклинился в разговор дедушка, не отрываясь от чтения. Он не перебивал, не повышал голос. Казалось, будто изначально принимал участие в разговоре. Мама смутилась, но умолкать явно не собиралась. Но её перебили. — Арина, человека нужно ставить в известность о своих планах, прежде чем договариваться. Яна, а тебе не стоит никакого труда съездить на пару дней проведать эту чудесную благодетельную женщину и посмотреть, подходит ли тебе этот вариант. Дедушка строго посмотрел на женщин сквозь толстые стёкла очков, и всем мгновенно стало неуютно. Мама снова поджала губы и отвернулась, продолжая хлопотать с готовкой. Вот тебе и магия утра. Яна оставила на тарелке мгновенно ставший невкусным тост и сложила посуду в раковине. По пути захватив пакет с обедом и любимый синий макинтош, Яна выскочила прямо под мерзко моросящий дождик. Настроение смыло холодными каплями по гравийным дорожкам. У ног тут же завился мокрый и голодный Барсик. Яне стало его жалко: давно надо было забрать кота под крышу, в тепло. Впрочем, что-то подсказывало ей, что Барсик – душа свободная и гордая, и такие выходки не оценит. Да и дедушка недолюбливал любую живность. Яна уныло почесала кота за ухом, оставила ему отварную рыбу из обеда (всё равно она не очень её любила) и решила до работы дойти пешком. Хотелось прояснить голову и оказаться как можно дальше от дома. Яна прекрасно всё понимала: от неё ждут успехов и стабильной работы, чтобы она могла обеспечить жизнь себе и старшим. И, быть может, садоводство – это не так уж и уныло, и действительно было ей когда-то интересно, вот только больше всего на свете Яне не любила, когда решения принимали за неё. Она давно заметила, что решения – её главная слабость. К своим девятнадцати годам Яна совершенно не умела выбирать и впадала в лёгкую панику, даже когда надо было решить, чем же позавтракать – а что уж говорить о таких пугающих вещах, как выбор Дела Всей Жизни? Иронично, но при этом Яна становилась невероятно упрямой, когда кто-то пытался сделать выбор за неё. Это касалось даже ежедневных мелочей и порой жутко отравляло жизнь Яны. Она очень боялась быть похожей на отца, хотя не могла сказать, что запомнила его каким-то плохим человеком. По мнению маленькой Яны, папа был самым чудесным на свете, вот только ужасным занятым. По мнению мамы, он был безалаберным дураком, который никогда не мог взять на себя ответственность и остался капризным ребёнком даже после рождения собственного. Мама, конечно же, убедилась, что дочь услышала это мнение и запомнила на всю жизнь. Самой же Яне было жаль папу. Они виделись чуть меньше полугода назад, перед самым окончанием учебного года, и тогда стало совершенно понятно: папа просто никогда не был готов ко взрослой жизни, и он старался как мог, вот только никогда не умел принимать хороших решений. А мама требовала от него мгновенного взросления. «Конечно, и папа хорош!» вздыхала Яна, быстро-быстро шлёпая ботинками по мелким лужам. Ушёл к какой-то Нине, примерно через год стал видеть дочь крайне редко, а уж помощи в трудную минуту от него тем более никто не ждал. Яна не знала, на чью сторону вставать, но постоянно старалась посмотреть на эту ситуацию так, будто бы она их подруга и не должна никого осуждать. Всё-таки они её родители, и всегда из кожи вон лезли ради неё. Но некоторые жертвы Яна никак не могла понять и принять. Променять только-только начавшую поддаваться магию на сорняки и жуков? Уехать в какую-то глушь, и больше никогда не увидеть Балора? Яна представила себя степенной благородной девицей, которая вышивает костюмчики для птичек в саду, разговаривает с душистыми акациями и каждый вечер обсуждает сплетни за чашкой чая с такими же напыщенными девицами. А потом выходит замуж за местного рыбака и стабильно рожает ему большеглазых мальчиков и девочек раз в год. Яну аж всю передёрнуло. Нет, ей определённо не хочется даже посмотреть и попробовать! — Бред, — буркнула себе под нос Яна, яростно шагая по городской плитке. — Да я лучше Балора с его вечно закатанными глазами и ядовитыми шутками терпеть буду! Хоть всю жизнь. Через минуту размышлений Яна была вынуждена признаться самой себе, что вся жизнь – это слишком долго, а вместе с Балором – так вообще целая вечность. Она почти забежала в пекарню через чёрный вход, спасаясь от влаги и дурных мыслей. Яна скинула плащ на вешалку и взглядом обежала кухню, попутно оценивая ситуацию. Пекари успели ухватить бесценные минуты отдыха перед открытием и весело поедали чуть подгоревшие с одного бока рулеты. Они явно пребывали в приподнятом настроении и даже не кинули в сторону Яны надменного взгляда вместо приветствия. Ещё большее удивление её ожидало на столике в подсобке – ещё один забракованный рулет, заботливо накрытый сверху салфеткой. Яна с глупой смущённой улыбкой выглянула поблагодарить поварят, но те успели убежать за работу. А работы хватало на всех с головой и дальше. Быстро проглотив булочку, Яна нацепила поверх сарафана фартук и побежала принимать утреннюю доставку продуктов. На кухне стоял густой пар от печей и тяжёлый запах ванили, порой слышались то шкворчание горячего масла, то взволнованные переклички пекарей. Яна мысленно порадовалась тому, что может провести лишние несколько минут на улице, пока высоченный парень с короткими волосами разгружает пакеты с мукой. Однако она то и дело оглядывалась внутрь: вдруг Балор придёт отдавать обещанные книжки, а Яна его упустит? С другой стороны, наверняка уважающие себя колдуны спят до обеда, или же не спят вовсе – как её дедушка, например. Впрочем, Балора вряд ли можно было назвать уважающим хоть кого-то, а уж тем более – себя. Прошёл первый, а затем и второй, и третий час работы, а Балор всё не появлялся. Яне помогало отвлечься лишь то, что дел было много, и все были самые важные и срочные, и ещё – слегка насмешливый взгляд Настеньки, будто она догадывалась о чём-то. Яна бы не удивилась от слова совсем. Всё больше ей начинало казаться, что абсолютно все вокруг знают всё-всё про всех на свете – или по меньшей мере про всех жителей города. Настя же прятала свои догадки за изящной полуулыбкой и прищуренными лисьими глазами. От этого становилось жутко неуютно, и Яна старалась как можно реже попадать в поле зрения начальницы. Каждый раз керамические колокольчики над дверью звенели, будто дёргая Яну за ниточки марионетки. Она уже и устала обращать внимание на их звон, раздающийся примерно каждые пять-десять минут. Устала – но не могла не вскидывать голову на каждого входящего. Порой возникало ощущение, что приходят в пекарню отнюдь не только за выпечкой. Яна готова была поспорить, что большинство молодых и не очень людей порой совершенно бесцельно толпились у витрин, любуясь Настенькой. Та была и не против, даже наоборот: в конце концов люди закупали товар, зачастую даже в гораздо большем количестве, чем планировали. Зависть – грех, но Яна то и дело ловила себя на том, что отводит глаза от играющей тонкими пальцами с гранатовым ожерельем и снисходительно улыбающейся очередному покупателю Настеньки. Правда, кому уж точно Яна не завидовала, так это преданным поклонникам начальницы. Она позволяла с собой флиртовать, с удовольствием ходила на вечерние прогулки, плавно перетекающие в ночные, но никогда не задерживалась рядом с кем-то дольше, чем на неделю. Это поражало – во всех смыслах. «Наверное, когда-то её сильно обидели», думала Яна, проходясь по списку запланированной на завтра доставки. Плавная мелодия прозвучала в этот раз ниже, глубже и настигла Яну убегающей на кухню, но она успела разглядеть знакомую невысокую фигуру в тёмном пальто с вышивкой лазурных звёзд на рукавах. С улицы донёсся свежий запах грозы. Яна уже собиралась развернуться к выходу и подойти к Балору, когда её остановила твёрдая рука Насти, схватившая за локоть. — Иди проверь, не испортился ли крем, крошка. А то с этих балаболов станется думать, будто покупатель не заметит разницы. Яна почему-то вся раскраснелась, и виной тому, конечно же, был неумолимый пар от печей. Пока она мучительно пыталась придумать отмазку или хотя бы возмутиться, что, вообще-то это не её работа, Настя настойчиво подтолкнула Яну ладонью в спину по направлению к кухне. Внутри всё кипело от негодования и тревоги. — Или, если что-то не нравится, можешь отправиться доставлять заказы – пешком, раз забыла велосипед, — отрезала Настя и развернулась к посетителям. Пришлось позорно капитулировать. Ещё несколько часов назад Яна настойчиво боролась за свободу своих действий, а сейчас – просто не могла придумать ни одной причины, почему ей нужно было остаться в зале. Она, наверное, не могла прямо сказать начальнице, что должна забрать что-то у Балора: судя по тому, каким ночью тоном колдун отзывался о Настеньке, они друг друга не жаловали. А может, у ведьм с демонами какие-то особые отношения, или все волшебники в принципе недолюбливают нечисть. Яне всё время казалось, что ей не стоит распространяться о своей связи с Балором – ни родным, ни даже едва знакомым людям. Она была уверена: Настя что-то знает, но какие выводы сделала – непонятно. И что собирается делать после того, как так настойчиво выгнала в кухню. Именно из упрямства и любопытства Яна выполнила требование лишь наполовину. На треть. На четверть. Ладно, вообще практически не выполнила. Она постояла рядом с пекарями минутку, окинула беглым взглядом миску сливочно-сырного крема (в своё оправдание Яна могла точно сказать, что там не плавала плесень, и вообще выглядел он довольно бодро) и ловко выскользнула в предбанник между кухней и залом. Пришлось стоять в неудобной позе под дверью, извернувшись между коробками и мешками. Оттуда мало что было слышно, но зато Яна могла хотя бы частично увидеть, с какими выражениями лиц беседуют Балор с Настей. Раздался приглушённый грудной смешок. — …Ну знаешь ли, как говорится, осенний дождь гноит. Так что, доставите? — Тебе почта тут что ли? Приготовим, а там уж забирай и сам отправляй хоть на другой конец планеты. — Курьер-то у вас есть. У меня дел – не представляешь, больше всех на свете. — Конечно, самый важный и нужный, как бы мир без тебя держался… С антресоли точно по волшебству на Яну мягко, но чувствительно свалился небольшой мешочек – прямо на темечко. Та от неожиданности ойкнула, и сделала это чуть громче, чем полагается прячущимся разведчикам. Голоса не замолкли, не отвлеклись, но Яна прикрыла рот ладошкой и попятилась в сторону кухни от греха подальше. Она успела заметить конверт в руках Балора. Очень просто притвориться занятой делом, когда нужно что-то скрыть. Яна уставилась в стеллаж с ящиками фруктов и крепко задумалась о том, что успела услышать из разговора. Действительно ли у Балора есть хоть какие-то дела? Кому он что-то собрался отправлять? Неужели так решил тайно передать посылку самой Яне? Все вопросы вылетели из головы в открывшуюся дверь. Зашла Настя, читая что-то с бумажного листа. — Так, бестолковки мои! Пряники мятные на доставку, пятьсот. Желательно к завтра приготовить, — бодро сказала она, убирая бумагу в карман. А затем поманила Яну кивком головы в предбанник. — Давно надо было разобрать этот бардак. Ни пройти, ни проехать, ни подслушать. Согласна? — задумчиво и совершенно без обидняков проговорила Настя и закинула выпавший мешочек обратно на полку. Яна не успела что-то ответить в своё оправдание, как её перебили. — В твои-то годы начинать водиться с бесом. Ещё и с Балором. Не могла найти кавалера получше? — Он просто хороший знакомый. — Коне-е-ечно. И что же он попросил за это хорошее знакомство? — Ничего. Ничего он не просил, — Яна аж растерялась от сладко-грозного тона Насти. — Нечисть никогда не делает чего-то за просто так. Особенно, когда дело касается юных ведьм. Не моё дело, но я бы советовала тебе быть крайне осторожной с ним. Если не выдвинул никаких условий, значит, потребует что-то в будущем. Не доверяй ему. А лучше вообще забудь и оборви все связи. — Я и не доверяю, — ответила Яна. И это была почти полная правда – по крайней мере, так думала сама Яна. Настя молча посмотрела на неё и раздражённо вздохнула, пробурчав себе под нос «Действительно, не моё дело». Она запустила руку в карман фартука, доставая оттуда слегка помятый конверт. Подержала в пальцах, придирчиво осмотрела и лишь после этого протянула мгновенно вспыхнувшей от волнения Яне. — Полагаю, за этим он и приходил. Это тебе. Только попробуй открыть здесь – тут явно колдовство какое-то. И иди проверь крем наконец. А то правда отправлю под дождь развозить заказы. А ну кыш! Остаток рабочего дня Яна провела, бегая по всей пекарне и переделала, казалось бы, все дела, что вообще были. Конверт расположился за пазухой и жёг кожу нетерпением. Потому Яна и старалась отвлечься работой: иначе руки так и чесались открыть послание и узнать, что же там такого. Тайный шифр? Карта с местностью, где находятся книги? Заклинание, которое поможет перенести их в её дом незаметно, а то и вовсе по воздуху прямо в окно спальни? Под конец смены усталость настолько сморила Яну, что она совсем забыла о конверте. Дождь прекратился, оставив после себя лишь запах пыли и лужи на дороге. Потушив лампы в зале, Яна выскользнула из пекарни и бессильно отправилась домой. Там сон коварно поймал её в свои объятья и сморил всё ещё одетую и обутую Яну, стоило ей коснуться кровати. Она подняла глаза от пустой чашки. По кухне расплылся серый туман, оседая на мебели многолетним слоем пыли. Напротив Яны за столом сидел папа, сцепив перед собой руки в замок. Он смотрел куда-то в сторону, по направлению к выходу. Лицо казалось незнакомым, смазанным – потёкшим, как воск на догорающей свече. Яна неловко поёрзала на стуле, однако очень быстро выяснила, что ограничена в собственных действиях. Руки остались лежать на столе, а ноги по-прежнему свисали со стула, не доставая до пола. — Почему ты ушёл? — Яна выдохнула слова на ветер. Они падали хлопьями пепла на папины волосы, старя его на несколько лет. — Я? — папа будто посмотрел на Яну сквозь дымку. В его голосе звучала искреннее удивление, будто он услышал самую невероятную вещь на свете. — Никуда же не уходил. И правда. Почему Яне вообще казалось, что папы рядом нет? Он сидел напротив, рассуждал вслух будничным тоном, как надо будет сходить за мятными пряниками к завтраку, а потом на почту. Со двора вернулась мама, весело растрепала Яне волосы и наклонилась к папе. Наверняка собиралась чмокнуть мужа в щёку, но Яна об этом могла лишь догадываться. У мамы тоже было затянутое туманом лицо, и оно как бы сливалось с папиным в одно большое грозовое облако. Яна не могла узнать ни одной черты: они все казались до одури знакомыми и столь сильно же чужими. Прозвучала какая-то невероятно забавная шутка, и Яна рассмеялась, хотя совершенно не услышала, о чём шла речь. Она хотела заправить мешающиеся волосы за уши, но не смогла поднять отяжелевшую руку. Мама и папа уже обсуждали будущий отпуск, в который обязательно возьмут Яну, хотя ей и придётся пропустить начало учебного года. Яна готовно закивала, хотя была уверена, что не может пошевелить ни единым мускулом в теле. «Наверное, так ощущают себя куклы-марионетки», подумала Яна. С другой стороны, ей и двигаться-то никуда не надо: чуть позже они с папой соберутся в пекарню, возьмут буханку зернового хлеба и несколько пряников. Только Яна позабыла, какие им были нужны: абрикосовые? Шоколадные? Яна уже открыла рот, чтобы уточнить у папы, но умудрилась неловко моргнуть. В полумраке едва ли пробивался сквозь слой времени единственный серый луч, падающий на алтарь впереди. Яна сидела на холодной каменной плите, напоминающей по форме церковную скамью. Она огляделась: вокруг выныривали из темноты очертания других скамеек, раскиданных по комнате в хаотичном порядке. По выцветшей плитке на полу плёлся замысловатым узором разлом, раскинулся мелкими трещинами по всей поверхности. На скамейке было жутко неудобно. Яна поспешила встать, к тому же чувствовала: ей нужно подойти туда, где светит луч. Глаза привыкали к темноте, и Яна поняла, что находится в заброшенной церкви. Она по привычке коснулась ожерелья на шее, но это не принесло обыкновенного успокоения. Сердце тяжело билось загнанной птичкой в грудной клетке, и Яне казалось пару раз, что оно и вовсе остановилось. Она старалась шагать твёрдо, уверенно, но делала это чересчур медленно. Шаги не отдавались эхом, а может, их просто заглушал слой пыли. Чем ближе Яна подходила к кафедре пред алтарём, тем яснее понимала, кто её ждёт. Яна сначала и не узнала Балора: обычно прекрасное лицо покрывала сетка трещин, словно продолжающихся от плитки. Глаза-стёклышки тускло смотрели сквозь, не останавливаясь на чём-то одном. Балор стоял за кафедрой в чёрном, наглухо закрытом костюме с длинными, расшитыми голубыми нитками рукавами. Вся его фигура будто поглощала свет, падающий на сгорбленные плечи в попытке объятий. Яна как завороженная смотрела за плывущими вокруг изуродованного лица точками звёзд. Взгляд у Балора наконец стал осмысленным. Он протянул Яне руку, помогая взобраться на пьедестал. Кожа у него была ни холодной, ни тёплой: всё равно что трогать песок. Только сейчас Яна заметила у основания кафедры крохотную пустую клетку. Балор нетерпеливо развернул её лицом к алтарю, где среди одежд святых спряталась дверца. Она едва ли достигала метра в высоту, и не имела ни дверцы, ни скважины. Балор совершенно бесшумно ступил сзади, заправляя Яне прядь волос за ухо. Уже привычные покалывания от его прикосновений здесь были чуть ли не единственными источниками чувств, а потому ощущались особенно остро и ярко. — Надо постараться открыть, куколка, — прошелестел безжизненный голос. Пальцы ласково скользнули по затылку, обжигая кожу касаниями. — Будешь хорошей девочкой? Яна больше всего на свете ненавидела быть хорошей девочкой. Однако подействовало то ли какое-то колдовство, то ли любопытство, съедающее изнутри. Что она может открыть? Что-то важное? Тайное? Запретное? Яна протянула руку к двери, но остановилась буквально в миллиметре от неё. — Ну? — в мёртвый голос вплелись нотки раздражения. Что-то обожгло шею похлеще приятных прикосновений. Осознание, обидное почти до слёз. — Я не могу, — просто ответила Яна, бессильно опуская руку. Она едва не рухнула в призрачные объятья. — А кто может, если не ты? — зашипел Балор, разворачивая Яну к себе лицом. Лицо у него окончательно разламывалось на керамические осколки, и из проломов красивой древней статуи на Яну смотрела сама тьма. Она хотела закричать, но получилось лишь зажмуриться. Ноги подкосились, роняя Яну на плиту, где ей суждено было разбить голову. Яна проснулась и поняла, что она даже не ворочалась во сне. Только сердце истошно колотилось от страха, и на глазах навернулись непрошенные слёзы.