Пути колдуна неисповедимы

Вязкая тяжёлая слюна плевком отправлена в сторону металлических прутьев. Света не хватает даже на то, чтобы рассмотреть собственные руки, но Балор и без него знает, что слюна – в крови. Из него так много вытекло её за эти два дня, что он всё ещё поражался – и откуда только в людях столько? Балор сплёвывал кровь на пол, брызгал ею из носа на нападающего, на ногтях засохла чужая кровь: однажды ему удалось чудом каким-то освободить руку и расцарапать щёку мудаку; она застилала глаза бессильной яростью, булькала во рту вместе со словами протеста, но почему-то всё не кончалась. Молчаливый выпад Балора никто не оценил, и ему даже обидно стало. В сказках и книжках можно поторговаться с тюремщиком, выпросить свободу, да хотя бы попиздеть. Или – в самом удачном случае – обезвредить, выбраться. Совет не держал охранников, им и не требовалось: магия, хоть и совсем слабая, сдерживала Балора, подкошенного избиением и извечными допросами. Он не мог даже выйти из мира людей в тень: каждый раз, когда пытался сосредоточиться, его немедленно тошнило прямо под ноги Очередько. Тот лишь мерзко кривился и выходил из камеры, понимая, что уже ничего не добьётся от беса в предобморочном состоянии. Отпечатки ладоней Очередько всегда оставались на решётке кровавым следом, исчезающим в полумраке. Тишина и ожидание убивали сильнее, чем пытался Павел. Всегда одни и те же вопросы, на которые у Совета уже были ответы. В первый же день Очередько помахал перед лицом Балора картонной папкой, в которой, по его словам, собрана вся жизнь – все жизни – беса, каждый его шаг и вздох. Балор тогда спросил, отчего такой интерес у Пашки: не влюбился ли? Ответ убил: Очередько коротко, но внушительно вмазал Балору по лицу. Как кот лапой, аккуратист ебаный: одними костяшками, едва коснувшись. Он вообще будто бы брезговал касаться Балора, даже когда бил: всегда работал в перчатках, немедленно вытирал руки от крови и постоянно хмурил лицо. Сначала Балору казалось, что Очередько – ебучий ублюдок, которому доставляет удовольствие пиздить людей. Потом понял: исполнительный. Всегда десять раз спросит, прежде чем приложит плечом к стене. И ни разу не обратился по имени, всегда называл то колдуном, то хуеплётом, то всеми синонимами нечисти. Ключ к жестокости лежал на поверхности, и на это поверхности был Балор и само его существование. Его спрашивали о Яне – будто он мог что-то о ней сказать. Её имя отзывалось во рту горечью и разочарованием, а затем прикусывалось на губе. Надо было бежать, пока была возможность. Надо было не спасать её, а уходить. С каждым ударом в солнечное сплетение, с каждый рваным вдохом Балор жалел о каждой секунде, проведённой рядом с Яной. Хотя понимал: винить надо только себя и своё упрямое желание найти, что от него скрывал дед ебучий. Всё могло бы быть иначе в пабе. Павел мог бы продержаться дольше, и не стал бы отталкивать Балора от Яны в глупой упрямой попытке задержать обоих. Мелочь, а неприятно: если бы Очередько не успел хотя бы на пару секунд, Яна бы не отцепила руки. Но это всё – если бы да кабы. Если бы Балор ушёл от Яны, когда они только переместились в «Лапу». Если бы дал ей умереть той ночью. Если бы не стал помогать в первую очередь. Но это всё уже случилось, и винить тут некого – только себя. Люди могут скоротать время за сном, а Балор не умел спать. Изредка мог разве что задремать, и то – ненадолго, больше задуматься. Нечисть не спит, не может позволить себе такой человечности; нечисть всегда бдит, потому что людям снятся кошмары, но что может присниться самим кошмарам? В поисках хоть какого-то занятия Балор всё время думал, злился на Очередько, на Совет, на Яну, на её деда, проще говоря – на весь мир и на всю эту систему, которая жевала Балора в своих зубах ровно с момента его призыва. В первый день, как только Павел приволок Балора до здания Совета и закинул в камеру для допроса, ему вменяли главную роль в заговоре. Задержанный Балор завербовал ещё_не_задержанную Яну с целью мести достопочтенному старикану, раскрыл ей некий страшный секрет, и её руками деда пришил. Балор на такую версию презрительно фыркнул и спросил, что же за великую тайну раскрыл г-же Яне Константиновне. Оказалось, что у Павла нет доступа к этой информации, за что он молча и уязвлённо ударил Балора по бокам – чтоб не умничал. После обеда того дня оказалось, что Очередько попал в затруднённое положение. Начальство выдвинуло новую версию: зачинщица – Яна, она приворожила, а затем совратила Балора и использовала в своих корыстных целях. Довольно быстро и Балор, и сам Павел поняли, что Балор – нужная для Совета фигура, и просто так обвинить его нельзя. Но он был в руках следствия, а Яна – неизвестно где, и непонятно, жива ли вообще. Каждый раз Очередько удивлял Балора своими и чужими версиями, меняя их так же часто, как и окровавленные перчатки. — Я не верю, что это Яна замышляла убийство, — тихо произнёс Очередько, пока Балора тошнило после ударов в живот прямо ему на сапоги. — Всё-таки она человек. Женщина. Всем известно, что женщины слабы до чертей. Вот ты её и подговорил. В своё время Балор утаил одну важную деталь от Яны, точнее – опять-таки – она об этом просто не спросила. Балор не умел колдовать. Ему и не положено: он бес, у него своя природа магии, не как у ведьм, и уж тем более – не как у колдунов. Обучать – пожалуйста, а вот пользоваться самому – только с амулетами. Магия бесов – бесплотная, неощутимая, иная, одним словом. У Балора отобрали все подвески, кольца и серьги, обобрали до нитки. Даже любимый лазурный со звёздами пиджак забрали. Балор слишком много полагался на артефакты и почти забыл, как пользоваться тем, что дано ему было при сотворении. Уже три дня Балора спрашивали о Яне и только так он понимал, что её всё ещё не поймали. Он пытался связаться с ней, надеялся, что Яна сама отыщет его – безуспешно. Впрочем, Балор бы тоже бросил её, если бы у него была возможность. Он бы и себя бросил, если бы мог. Дёргающийся свет окинул камеру, выхватил из темноты свежий плевок кровью. Балор поднял прищуренные в непривычке глаза: к нему приближалась фигура с факелом в руках. Грубым быстрым движением Балора поставили на ноги и вынесли наружу, провели через несколько лестничных пролётов и дверей и в конце концов усадили на холодный каменный стул в незнакомой комнате. — К тебе пришли, сволочь. Вежливо себя веди. Захлопнулась дверь, оставив за собой единственный признак окружающего мира: одинокую свечу на столе прямо перед Балором. Он так долго вглядывался в пламя, что даже пропустил момент, когда комната залилась почти ослепительным светом, и не услышал, что напротив кто-то сел. Совсем знакомый, а оттого невозможно болезненный вздох разрезал тишину. — Не думала, что смогу тебя ненавидеть ещё сильнее, чем раньше, — надломленным голосом произнесла Яна. — Кто же знал, что ты вновь разрушишь мою жизнь и семью. Спорить с Яной – себе дороже. Балор бы отмахнулся от неё, да не смог: магия прочно удерживала кисти рук, оттягивала их вниз, к каменному полу. Он бы ответил ей, что вообще здесь не причём, и гниёт в этой камере вместо неё. Да они вдвоём должны здесь гнить, раз на то пошло! Не кто-то один из них – оба. Предательница. Балор усиленно заморгал, пытаясь привыкнуть к свету и лучше рассмотреть Яну. Её лицо расплывалось перед глазами, но постепенно приобрело целостность и чёткость. Балор даже разочарованно вздохнул, посетовав в первую очередь на себя. Напротив в тени, опустив голову и плечи, сидела Арина. Да и откуда бы здесь взяться Яне? Да и почему вообще ожидал её здесь увидеть? Удивительно, как раньше Балор даже и не думал о том, чтобы сравнивать дочь и мать. Он всегда смотрел на Яну и видел только её, не подмечая, насколько они на самом деле схожи. У Арины был тот же разрез глаз, тот же изгиб бровей и даже те же опущенные уголки тонких губ. И что-то в её голосе, в той скрытой печали в тоне – всё напоминало Яну, особенно сейчас. Но чем больше Балор всматривался, тем больше понимал, что перед ним не та. — Иди нахуй, — просвистел Балор, закрывая глаза. Чувствовал, что путного разговора не получится. С Ариной всегда так. Арина закашлялась горьким смехом, от которого мгновенно стало неуютно. Захотелось смотреть на неё в упор, чтобы не упускать из виду опасность, не пропустить удар. Балор позволил себе взглянуть на Арину из-под век. Сгорбленная птичья фигура почти лежала на столе. — Забавно. Они разрешили мне поговорить с тобой, потому что отчего-то решили, что ты мне что-то расскажешь. Что я что-то значу для тебя. Забавно, да? Забавно. Балор почти не помнил её, но мгновенно почувствовал раздражение – слышал, что такое бывает, когда встречаешь старого знакомого, а он всё ещё несёт какой-то бред. Над ним тут измываются, а Арина всё об одном – о себе. — Яна где? — перебил её Балор, со злорадным удовольствием подмечая, как Арина сжала губы. — А тебя только она и интересует. Всех вокруг. — А тебя, значит, собственная дочь не интересует? Если бы Арина могла дотянуться – влепила бы Балору пощёчину. Это читалось в её сжатых кулаках и резком наклоне вперёд. Вместо этого она с вызовом вскинула голову и в отчаянии посмотрела на Балора. — Ты знаешь? — шёпотом, воровато оглядываясь, прошипела Арина. — Где Яна? Понятия не имею. Они каждый день спрашивают об этом. Тебе придётся попытаться лучше, если обещала им что-то. Бессмысленный разговор. Балор со скукой осмотрел свои руки: давно он не видел себя при нормальном свете. Да и не подметил особых изменений за три дня: Павел очень аккуратно старался не оставлять следов на теле, хотя и не особо умел это делать. Но не в этом сейчас дело. Надо было использовать Арину и её больную привязанность. Не может же он просто сдаться? — Как ты мог не знать? — не замечая паузы продолжила Арина. — Зачем ты её иначе прибрал к рукам? Мы столько сил и времени убили, чтобы вы никогда не пересеклись, чтобы Яна росла нормальным человеком. А потом появился ты и вытащил из неё всю эту мерзость. — Арин, ты сдурела? Какая ещё мерзость? — раздражённо перебил её Балор. — Папа рассказал мне всё, когда узнал, что ты был на её дне рождения. Я-то не понимала, почему он был против нашего общения, думала это из-за Кости. А потом я поняла, что это из-за того, что ты с ней сделал. — Ничего я с ней не делал. Ты можешь конкретнее говорить, а не бросаться какими-то абстрактными обвинениями? — Папа сказал, что ты хочешь её забрать, потому что считаешь, что она принадлежит тебе. — Хуйня какая-то. Яна сама пришла ко мне и попросила обучать её, несколько дней донимала, она мне даром не сдалась. — Я знаю, что ты врёшь. Ты не мог не знать! — взвизгнула Арина. — Всё время рыскал по дому, искал что-то, вынюхивал. Если бы только я тогда знала, что тебе нужна Яна, тварь... — Я не Яну искал, а... — Балор запнулся, поздно понимая, что может выдать себя и свои мотивы. — Надеюсь, ты доволен. Заполучил её и превратил в собственную игрушку. В чудовище. Наверное, ещё в детстве начал ею манипулировать, да? Поэтому у нас с Костей всё шло неправильно. Из-за вас двоих. Ты так сильно ненавидел отца, что решил испортить жизнь всей нашей семье. Медленный вдох. Медленный выдох. Вдох... она всё ещё нужна Балору. Если обижена – значит, всё ещё небезразлична. И о нём волнуется больше, чем о собственной дочери. Забавно. Он попытался напрячь мозги, вылавливая из памяти все возможные и невозможные куски их встреч. Оставалось надеяться, что человеческая память ещё хуже бесовской, и у него получится ей наврать. — Прости меня, — Балор обессиленно опустил плечи, не в силах посмотреть на Арину. — Это было неправильно. Знаешь, я до этого момента даже не понимал, насколько вы похожи. И почему меня так к ней тянет. Из-за тебя, получается? Арина замолчала, не понимая, что ей говорить и тем более – думать. Решившись, Балор поднял на неё взгляд, поймал загнанный, испуганный блеск в зрачках и слегка сощурился. Помнил о том, что любое колдовство сейчас может ебануть по нему лютой отдачей. — Думай, что хочешь, — сказал Балор, не нарушая зрительного контакта. Он представил, как медленно тянется руками к её лбу, потихоньку ползёт пальцами по столу, сокращая между ними расстояние. — Да, я ошибся. Но во всём этом я не виноват, даже если всё кажется иначе. А ведь могло бы сложиться совсем по-другому. Ещё тогда, помнишь, Ариш? Если за ними и следили, то не поняли, что происходит: Арина замолчала всего на несколько секунд, а затем тихо захныкала, закрывая лицо руками. Балору понадобилось совсем немного времени и пары фантомных касаний, чтобы забрать у Арины её безумную боль и глупую ревность. Вот это – точно неправильно. Зато злобной больной нечистью называют его. Даже несмотря на полный отказ от практики колдовства, Арина оставалась ведьмой, а значит, имела какие-то силы в запасе. До них Балор и тянулся, и на его удивление, мать оказалась куда слабее дочери. Даже в эмоциональном плане: сразу поверила всего паре фраз и жестам, которые абсолютно ничего не значили для самого Балора. Он не помнил Арину, как и всю большую часть того времени. Балору было плевать на неё: даже Яна вызывала хотя бы раздражение, вечное желание закатить глаза и минимальный интерес своей непредсказуемостью. — Что ты знаешь обо мне? Как это связано с твоей дочерью? — едва слышно прошептал Балор, посылая невербальный приказ. И Арина была готова ответить – видел по её глазам, но Совет почувствовал что-то неладное. Дверь распахнулась, и ничего не понимающую женщину под руки вывели вон. Забавно: она так и не смогла выудить из Балора информацию и потому больше никому не была нужна. Балору же, наверное, стоило бы поблагодарить её за данную силу. Он почти чувствовал, как ухмылка сама собой возникает на лице; стоит ему только закрыть глаза, и колдовство само послушно ляжет ему в руки. — И не жалко тебе её? — прозвучал над головой голос Очередько. — Меня бы кто пожалел. — Чертей не жалеют, — криво усмехнулся Павел, скручивая Балору руки за спиной. — От чертей избавляются. Или они избавятся от тебя. Как глубоко уважающий себя чёрт, Балор тут же принялся обдумывать план мести. Сначала он как следует стукнет Павлика ебалом в стену, затем ещё пару раз – так, чтобы его огромный уродливый нос картошкой свернулся набок. Да так, чтобы Паша дышать мог после только через распоротое горло. Но это всё – потом, после того, как Балор найдёт способ выбраться из вонючей камеры. Если его доведут туда, конечно. Все коридоры в старом крыле здания Совета совершенно одинаковые. Старые слабые колдуны всегда стремились подчеркнуть свой особый статус, и чем быстрее они умирали, тем больше страдали от отсутствия вкуса. Старая часть была выложена сплошь старым чёрным камнем, который зарос влажным мхом. Огня не хватало на полноценное отопление и освещение здания, пахло гнилью и плесенью. Правда, Балор вспомнил, как выглядит его собственный дом, особенно ванная, но мысленно решил, что он хотя бы, в отличие от некоторым личностей, не пытается казаться кем-то охуительным важным. Идентичные лестницы, одни и те же пролёты – Балор даже не сразу понял, что ведут его гораздо дольше, чем часом ранее. Вскоре он заметил немного иное расположение факелов; их будто становилось всё больше, пламя светило ярче, и даже можно было теперь разобрать дорогу под ногами. Наконец Павел остановился у железной двери без табличек и иных форм обозначения. Балор настороженно стиснул зубы. Если они решили его по-тихому убрать, то нихуя по-тихому у них не получится: у Балора великолепно поставленный визг и немного магии для побега если не в Дит, то хотя бы в Междуречье. Очередько не стал сам входить внутрь – втолкнул Балора в кабинет и был таков. Даже не хлопнул по больному плечу на прощание, как обычно делал перед тем, как запереть в камере. Балор зашипел, потирая затёкшие руки и хотел было оглядеться, да не успел. На пороге показался напарник Очередько. Балор помнил его ещё с задержания у Яны, эту махину под два метра ростом и почти лысой башкой. Вблизи он казался ещё внушительнее и стрёмнее. Такой прихлопнет ладонью один раз так, что потом и не встанешь. Балору сразу стало невероятно страшно, и именно поэтому он постарался сделать самое равнодушное и выёбистое лицо на свете. Мужчина удивлённо поглядел на него и устало сел за захламлённый стол: бардак ещё почище Яниного. За огромными стопками бумаг громилу видно было, по большому счёту, только за счёт его огромных форм. — Да что ты стоишь, как кот нашкодивший? — прервал тишину мужчина. — Вон стул, садись. Кофе будешь? Живым мертвецам кофе не предлагают, но Балор благоразумно отказался – мало ли, что подсыпят? Две ложки цианида при проблемах со сном и наполовину разбавить уксусной кислотой, чтобы почувствовать всё тепло напитка. Однако сесть – сел, хотя и закрадывались мысли, что теперь дверь дальше, и сбежать будет сложнее. — Меня Данила зовут, — представился кивком громила. — Поговорим? — Да мы уже вроде с Пашенькой поговорили, — оскалился Балор. Уже дня два или три не видел себя в зеркале, но мог представить, какое зрелище из себя представляет. Прекрасно чувствовал каждый синяк, скрытый под одеждой; разбитую опухшую губу; сухие красные глаза. Ненамеренно морщился каждый раз, когда поворачивал корпус в сторону и поднимал руку. — Я вижу, — Данила устало закрыл глаза, провёл рукой по помятому небритому лицу. — Нет, нормально поговорим. Без хуйни этой. — И с чего бы мне говорить что-то? Убивать Балора не собирались, по крайней мере, не сейчас. А потому он немного расслабился и сразу же обнаглел. Не факт, что ему поверят. Не факт, что не повернут слова против него самого. Выдавать всё, что есть на руках и языке – неразумно, даже если это правда. Тем более – если это правда. — Слушай, я хочу по-хорошему дело решить. Но и играть в кошки-мышки не привык. Так что или говори что-нибудь, или будешь делиться информацией по-иному. Крепкие, сжатые в кулаки руки громче любых слов разъясняли альтернативу разговору. Судя по жёсткой линии рта и нахмуренным бровям, Данила не привык долго уговаривать. Его беседа с виновным всегда короткая и действенная; до человека быстро доходит, если вопрос приходится в район почек. И Балор с ужасом следил за тем, как медленно разгибаются пальцы, быстро думая, что он может сказать и не выйти в истории крайним. — Мы уже третий день ищем Яну. Пусто. Нет даже следа портала. Мы даже не уверены, что она жива, — не дал ему высказаться Данила и медленно выдохнул. Балор ошарашенно глядел на Данилу, тот устало, но очень прямо смотрел в ответ. Удержался и решил первым дать какую-то информацию? А ведь заметно, как тяжело ему это давалось: над виском пульсировала жилка, рот становился всё жёстче. Балор так и не понял, что им двигало: страх или же тупая благодарность, что ему сохранили лицо и пару конечностей, но всё же осторожно пересказал события той ночи. Пришлось попутно постоянно сверять, что Совет мог проверить или понять, какие детали необходимы для логичного построения сюжета, а о чём можно было умолчать и не усугублять ситуацию. Например, не стал рассказывать о том, что нашёл труп старика ещё ночью. О том, что воздействовал на Яну и Арину, усыпляя их. И уж тем более не стал говорить о том, что случилось почти тридцать... семь? лет назад. Данила оказался отличным слушателем: не перебивал, даже не вклинивался в рассказ угуканьем, просто кивал, если Балору требовалось какое-то подтверждение того, что его правильно поняли. Часто и долго моргал: реально что ли трое суток не спал? Под конец истории Данила сидел с задумчивым лицом и будто бы даже не слушал, но всё равно продолжал кивать впопад. И Балору бы расслабиться, да вот только не нравился ему этот шкаф. Было в нём что-то неприятно непонятное. — Я только одного не понимаю, — недоверчиво уставился на Балора Данила, как только тот замолчал. — Не сходится что-то. Ты почему Яне помогаешь вообще? — Ну, знаешь. Возвышенный союз чёрта и ведьмы, вот это всё, — ляпнул Балор, как никогда кстати вспомнив, что там Яна буровила про происхождение колдунов. Он точно что-то и сам знал об этом, но успел позабыть. Или же посчитал в своё время неважным. — А-а, — немного смущённо протянул Данила. — Понимаю. Пространство отозвалось негромким хлопком. Балор вздрогнул и выпучил глаза на левое плечо Данилы, где из пустоты материализовалась крупная синяя крыса. Нет, не крыса. Уродливый толстый бесёнок с огромными ушами и пронырливым взглядом мелких глазок. — Мы нашли девочку. Точнее, то что от неё осталось. — Кто вы-то? Ты один летал там, — устало отозвался Данила, а затем встрепенулся. — Что значит «от неё осталось»?! Кажется, где-то в тени спрятался незаметный Пашка, который нанёс критический удар Балору в живот. Иначе как объяснить, что он на какое-то время совсем забыл, что надо дышать? — Ну, следы портала, — легко сдался бесёнок, помахивая тонким хвостом перед самым лицом Данилы. — Он открылся в районе Волнующегося озера. Ну, точнее, прям в воде. Глубину не замерял, уж звиняйте, не планирую помирать молодым. — Рядом с сушей портал? Шмыг, твою мать, почему из тебя клещами всё доставать надо? — Эу, брат, потише. Ладно. Ладно. Недалеко от берега острова Койо́. Но на суше я её следов не заметил, сам понимаешь – вода. Балор примерно представлял местоположение Койо́. Далеко. Пиздец далеко. Остров размерами всего в несколько километров посреди огромного океана, на девяносто процентов покрытый непроходимым лесом. Берег – песчаный скалистый пляж, где постоянно воет ветер. Излюбленное место местных для сбора диких ягод и ценной древесины. Добраться туда – отдельное приключение для тех, у кого есть лодка: мост на «большую землю» уже который год всё не могут построить. Никто там уже давно не живёт, в древности были точечные поселения, да все разбрелись. Поговаривали, там бродит последний леший, который охотится на горе-собирателей. Если Яна и сумела всплыть, то не нашла бы там помощи, и не факт, что смогла бы вновь открыть портал, чтобы вернуться. И будет чудом, если она жива. «И это после того, как я её спас? И терпел вот это всё? Ну уж нет, Янчик, только через мой труп. Если ты там сдохла, я сам тебя достану со дна и прибью», – мысленно разозлился Балор, считая вдохи и выдохи. — Ты слышал же? Что думаешь? — кивнул в сторону Балора Данила, обращаясь к Шмыгу. — Скользкий тип какой-то. Мутный. — Да все вы, черти драные, такие, — поморщился Данила. — По сути говори. — А по сути он нам ещё пригодится. Глянь, как побледнел весь, как о девочке услышал. Это Пашка его так, кстати? Ну даёт пацан. Короче, бери в пользование. Если что – двинешь разочек, как ты умеешь, не зря ж ты не просто Данька, а Данька Бесобой! Бесёнок говорил весело, будто анекдоты в кабаке травил. Вот только слышал Балор про Бесобоя. Все про него только и говорили в Дите несколько лет назад, целые легенды и байки травили, мол, от него живыми не уходят, только уползают на коленях, попутно подбирая собственные внутренности. А перед собой Балор видел не грозного убийцу, а откровенно заёбанного мужика, который рывком встал из-за стола. — Значит, берём служебный транспорт и едем на остров. Она могла у Пса скрыться, если он выпустит из леса. — Брюлики не забудь, пусть проверит заодно, — кивнул Шмыг, цепляясь коготками за капюшон Данилы. — А с этим чё делать? — Возьмите меня с собой, — уверенно отозвался Балор. — Сами ж сказали: пригожусь. Так я помогу вам. — Совет не даст разрешения, — отрезал Данила, но мельком глянул на плечо. — Когда ты Совет этот треклятый слушал, Дань? — поморщился Шмыг. — Приставь к нему Служебный транспорт, он его из рук не выпустит, будет охранять, как великую драгоценность. Данила помялся, но думал недолго: пожал плечами и схватил Балора в охапку, поднимая со стула. — Только пискни или дёрнись, и ты пожалеешь, что я так просто согласился. Балор и не думал произносить хоть слова, поэтому лишь осторожно кивнул. — Брат, только отведи его к себе помыться сначала. Невеста-то может и выдержит запах, а вот я окочурюсь обязательно. Благо, жил Данила недалеко, как понял Балор – где-то внутри здания Совета. Три часа на передышку: буквально Балору на привести себя в порядок, а Даниле – на поесть и подремать хотя бы полтора часа. Вели Балора грубо, закоулками, так, чтобы и мышь не заметила. — А можно вопрос? Служебный транспорт – это же Очередько? Почему так? — шёпотом поинтересовался Балор у Шмыга. — Потому что Пашка у нас всех вечно развозит. Самая важная его миссия, знаешь ли, — коротко хохотнул в ответ Шмыг. И смеялся, похрюкивая, до тех пор, пока Данила на него шикнул.