Пути колдуна неисповедимы

Странно проснуться в месте, где случилась катастрофа. Ещё страннее делать вид, будто жизнь идёт своим чередом. Нелепо понимать, что для большинства не случилось ровным счётом ничего. Неприятно не знать, чего ждать от завтрашнего дня. Балор держался в тени за колонной у входа. Собрание началось уже минут двадцать назад, но он не спешил. Напротив – оттягивал момент входа, как только мог. Совершенно искренне Балор не понимал, что там можно обсуждать. Из раза в раз люди в зале часами делали вид, что продумывают новые ходы. Только для того, чтобы в конце многозначительно развести руками в стороны и выразительно посмотреть на Балора. «Только один выход остался. Ты согласишься?» Не вывозил Балор. Совсем. Его чуть ли не выворачивало в этих стенах от убойной концентрации лицемерия и страха. Ему хотелось кричать: примите свою участь. Но разве кто-то поймёт? Люди слышат только то, что им хотелось бы услышать. А у Балора никогда не возникало желания угодить кому-либо – пока это не было в его интересах, разумеется. «Они все с ума сошли», — мысленно выдохнул Балор. Всё это наивное, ребяческое. Упрямое. Они не закончат заседать, пока он не зайдёт. Делать вид будут до тех пор, пока не станет приличным задать вопрос. В последнее время, всё, что делают люди вокруг него – это вид. Дверь открылась легко и без скрипа. Голоса затихли лишь на секунду, и непосвящённый человек и не понял бы, что только что тема разговора плавно перетекла из одной в другую. Так школьницы шушукаются о предметах воздыхания, как отчаянные колдуны о Балоре. Это льстило, но накладывало определённые обязанности. Удостоив нового председателя Совета Романа одним кивком и уделив прочим членам достаточно невнимания, Балор прошёл мимо большинства стульев и сел на единственный свободный. По левую руку от Данилы. На плече у Бесобоя почти тихо сопел Шмыг, но Балор знал точно: этот никогда не пропустит ни слова. Очередная игра в поддавки с людьми, в которой бесёнок притворяется бестолковой спящей крысой. — Тяжело быть звездой? — не открывая глаз усмехнулся Шмыг. — О тебе ещё не говорили, на удивление. — ...оказали сопротивление. Всю семью – под конвой. Павел, с тебя дознание. Чтоб к завтрашнему утру у меня на столе лежал допрос этих ублюдков и полное досье на каждого. Каж-до-го, понял? Балор поморщился, подпирая щёку ладонью. Стрельнул глазами в сторону Шмыга и Данилы, едва заметно вопросительно кивая головой. Кто попал в немилость Совета сегодня? — Семья лекаря с верхних водопадов, — процедил сквозь зубы Данила. — В подвале прятали одного из зачинщиков взрывов. Мать, отец и трое малолетних. Все под стражей за укрытие преступника. И как он только терпит это со своей безоговорочной привязанностью к людям? Как может сидеть и наблюдать? Быть может, пошёл на сделку с совестью, памятуя о взрывах? Балор не знал, но всей поверхностью кожи чувствовал исходящую от Данилы угрозу. А напротив – видел стыдливо прячущего в записи глаза Очередько. Следующим мог оказаться любой: вот что они все чувствовали. В ночь фестиваля группа людей попыталась уничтожить здание Совета. Прошли незначительные бои, мелкие стычки, из которых колдуны вышли победителями. Замок был повреждён лишь слегка: обвалились старые деревянные укрепления, обуглились местами камни – не более того. Зато долго горел расположенный вокруг лес. Неугомонное пламя от взрывов неустанно трещало в ветвях, не желаю потухать. Люди едва ли выходили из домов из-за отвратительного запаха гари, разлившегося смолой по воздуху. Только осенние дожди смогли угомонить огонь спустя почти месяц. Совет, разумеется, постановил найти и изловить преступников. В ходе боёв погиб действующий председатель, и колдуны боялись. Откровенно, на грани первобытного ужаса. Все эти годы они держали неофициально власть, принимая важнейшие решения. А теперь их держали в страхе обычные люди. И бояться стоило, ведь горожане, не участвующие в заговоре поддержали бунтарей. Негласно, недоговаривая, пряча преступников в подвале. В лицах колдунов читалось: они чувствуют приближение конца. Они теряют контроль абсолютно над всем, что у них всё ещё было под контролем. — Балор, у нас нет времени на твои игры, — раздался ехидный голос Романа. — Ты уже давно один из нас, и это твой долг – сделать то, что лучше для общества. — Ушлёпок, — едва заметно прошептал Шмыг, приоткрывая глаз на Балора. Взгляд ему не понравился – цепкий, злой. «Ты один из нас, а не них. Не забывай». Ему не нужно было об этом лишний раз напоминать. — Я ещё думаю, как это можно провернуть, — туманно произнёс Балор. — Даже не знаю. Ответ так близко, но совершенно не представляю, как это сделать. — Ты можешь проникать в Двуречье. Отправиться в мир демонов не должно быть проблемой. — Но это проблема, — пожал плечами Балор. — Насколько я знаю, вы никогда не были там. И на деле всё не так просто, как вам кажется. Разумеется, он врал. Но помогать людям? Стать посредником в переговорах между колдунами и демонами, просить о помощи? Да чёрта с два. Никто и ничего не был им обязан. А уж тем более никто бы не стал делиться магией, которую нечисть и так восстанавливала по крупицам. Не умеют люди быть благодарными. Не умеют просить по-человечески. Им – помогать? Рядом недовольно шептались. Никто не хотел даже рассмотреть иные пути: ну, к примеру, договориться с недовольным народом. Власть опьяняет до дрожи и бессильной ярости. Балор никогда не давал определённого «да» или «нет», всегда «вероятно» и «возможно». Пока он даёт этим тупицам хотя бы часть надежды – его не тронут, с ним будут считаться. Потому что знают: принудить не получится. — Как там Яна поживает? — более спокойно проговорил Роман. Ничего примирительного или компромиссного в голосе – угроза в подчёркнутом имени. — Понятия не имею. Сделайте запрос в Сестринство, если интересно, — совершенно фальшиво-искренне удивился Балор смене темы. — Может, и сделаем. Попросим девочку помочь. Как думаешь, согласится? Шантажировать Балора раньше не пытались – и хорошо делали. Наверняка они уже не раз за закрытыми дверями шёпотом обсуждали, как можно потыкать беса в слабые места. Скрытно, разумеется, никаких прямых угроз. «И всё-таки никогда не стоит недооценивать человеческую глупость», — подумал Балор. Он открыто поднял глаза на председателя, всем своим видом демонстрируя недоумение и раздражение. — Если господин председатель считает, что девчонка, только пару месяцев занимающаяся магией, способна что-то сделать – пожалуйста. Если моей компетенции вам не хватает, — голос сочился ядовитой оскорблённостью. — Можете ещё ребёнка попросить отправиться в ад, вдруг найдёт неординарное решение. — Значит, сделаем запрос, — угрюмо буркнул Роман. Это было поражение. Молодой председатель ещё не умел прятать эмоции, вот и сейчас выдал признание проигрыша недовольно сморщенным лбом. Никакого запроса не будет. Надавить на Балора через Яну не получится, – а для иных вариантов она и не нужна им. — Чёрный Пёс готов присоединиться к погружению, — подал голос Данила. Он звенел от едва сдерживаемой ярости. «Интересно», заключил Балор, ловя заёбанный взгляд Шмыга. Зря, конечно, Бесобой подаётся на такие явные провокации. Спаситель всего человечества хренов. — Что ж, жду результатов, — резюмировал Роман. Он встал, тем самым подавая сигнал: заседание окончено. — Обо всех изменениях докладывать немедленно. У нас слишком мало времени. «У вас в принципе не осталось времени», лениво подумал Балор, сожалея только о том, что так бездарно потратил своё.

***

Долгое время Яна не могла отдышаться. Всё тело слегка потряхивало в тянущей слабости. Кожа ещё горела под иллюзорными поцелуями и прикосновения, лоб покрыла мелкая испарина. Яна подавила стон разочарования, прячась за одеялом. Не хватало ещё соседок разбудить. Ей и так казалось, будто абсолютно все вокруг в курсе, кто и в каких обстоятельствах ей снится. Во сне у Балора дьявольски игривая улыбка и мягкие губы, смеющиеся и одновременно влюблённые глаза. Он появляется в голове и мыслях Яны слишком, до неприличного часто, заставляя просыпаться от почти болезненной чувствительности. Яна чувствовала себя беспомощной, но не могла перестать представлять, как всё могло закончиться в тот вечер. Балор был слишком близким в её снах, но она знала – это лишь её фантазии. Нечего было обманываться и по-детски надеяться, что Яна могла изменить Балора и пробудить что-то в его бесовской душе. Если она вообще есть. Ему не было смысла ей врать, а тот факт, что за полгода он ни разу не появился лично – ни в реальности, ни во снах – говорил о многом. Балор мог банально забыть о ней и том, что она что-то значила без постоянной подпитки Яниной влюблённостью. Это было больно, но это было честно. Её предупреждали. Только об одном Яна жалела. Она так и не сказала Балору, что действительно что-то чувствует к нему. Почему-то это было важно: самостоятельно произнести словами через рот. Не подтверждать, но и не отрицать чужие слова – будто проявление слабости и страха. Возможно, если бы она это сделала, то сейчас было бы проще забыть. Незакрытый гештальт был незаживающей корочкой на язве, сочащейся гниющими чувствами при малейшем касании. Её тихонько тряхнули через одеяло за плечо, вынуждая Яну высунуть недовольные стыдливые глаза наружу. Темно – хоть глаз выколи, но проходит секунда, и пламя свечи выдёргивает из тени возбуждённое лицо Софы. Она едва прятала волнение за растрёпанной чёлкой и продолжала трясти Яну, даже когда увидела её глаза. — Ты обещала пойти со мной! — свистяще прошептала Софа. Длинные блестящие волосы туго завязаны в две косы, на плечах – тёплый свитер, на бедре висит сумка с атрибутикой ясновидящей. Яна могла бы поставить на то, что подруга даже не ложилась спать. — Я помню, — сипло буркнула Яна. — Кинь пальто, пожалуйста. Иначе я не вылезу из-под одеяла. В конце концов, считала Яна, обувая ботинки на босу ногу, вряд ли Соне хватит усидчивости и терпения долго стоять на холоде ночью. Ведь так? Верно? Ни черта подобного. Яна плотно куталась в форменное пальто и то и дело грозилась заснуть и свалиться в снег вслед за поваленным бревном, на котором мёрзла уже час или полтора. Конец марта всё-таки не май месяц, и ветер успел порядочно подморозить выглядывающие из-под полы пальто голые красные щиколотки. Софа сосредоточенно разложила вокруг себя карты, камни и нечто отдалённо напоминающее органы животным. Яна не всматривалась, но запах стоял... специфичный. Спрашивать, долго ли им ещё сидеть, смысла не было: большая вероятность, что Софа, одурманенная курениями, её попросту не расслышала бы её в бубнеже голосов в голове. А ведь уже действительно март. Без пяти минут апрель, можно сказать – если забыть о собачьем холоде и тонкой корке льда на земле. Удивительно, как она и не заметила. Первые недели в Сестринстве тянулись вязкой смолой, пока Яна отсчитывала дни на обратной стороне учебной тетради. Почти добровольное заключение: сама просилась в ученицы Насте. Перед глазами стояло лицо ведьмы, окутанное кровавым облаком волос. «Игры заканчиваются, девочка. Если хочешь стать мастерицей своего дела – будь готова положить жизнь на алтарь обучения». Снег припорошил алые пряди, но те просочились дурно пахнущей кровью на каменном полу здания Совета. Перепонки натянули отголоски взрывов, крики боли и хруст заломанных запястий. Липкими вязкими каплями лёг на лицо и тело страх, сковал движение конечностей и возможность мыслить. Что будет дальше? Но Яна – не у дела. От тебя нет прока, так потрать время, чтобы стать сильнее. Атласный кушак платья посвящённой поднялся багряным знаменем по осеннему ветру. Всем и никому сестра – слова из клятвы, молитвы или же выдуманные самой Яной застревают в горле. Ничья, уже больше полугода ничья и нигде. — Яна, здесь кто-то есть, — громкий шёпот Софы оборвал дремоту, выдёргивая Яну обратно в холодный лес. — Да, замечательно, — буркнула Яна, пряча нос в воротнике пальто. — Скажи своим сущностям, чтобы они поторопились с ответами. Почему голос Софы встревоженный, а не привычно возбуждённо-радостный? — Нет, здесь кто-то есть! Я чувствую присутствие чужого! Яна еле разлепила глаза, в панике оглядывая лесную опушку. На земле копошилась Софа, красными пальцами собирающая по снегу карты и крысиные хвосты. Лес молчал, не предвещая появления врага. Однако Соня не из тех, кто начнёт переживать из-за ерунды: если почувствовала что-то, значит, стоит прислушаться. — Иди сюда, — шепнула Яна, медленно поднимаясь с бревна в сторону подруги. — Успокойся. Я перенесу нас. Применение порталов в Сестринстве не запрещалось, но и не приветствовалось: всегда есть шанс получить по шапке от тех, кто почувствует переход. Малы ещё с пространством так грубо взаимодействовать. Яна молилась всем ветрам, чтобы их никто не заметил – ни Сёстры постарше, ни чужой. Пространство вокруг размягчилось, стекло горячей патокой по рукам, падая каплями голых деревьев и кусочками острых звёзд на землю. Софа вцепилась в Янин рукав, бегло нашёптывая только ей одной понятные молитвы ясновидения. Ночь открыла перед ними врата прохода, мигнув полумесяцем через дверной глазок. Первой прошла Соня, которая удивилась, как стало легко. Небо захлопнулось за ней, а Соня так и не могла понять: когда это Яна успела убрать руку? *** Яне хотелось улыбаться, даже несмотря на то, что она едва ли чувствовала пальцы рук, ног и кончик носа. Честно, она не собиралась бросать Софу, просто что-то сильно-сильно радостно защемило в груди. Покалывание на кончиках пальцах, предвкушение долгожданной встречи. Ветра нашептали Яне, в какую сторону идти. Иголки елей безжалостно хлестали по щекам, снег залетал за ворот пальто, март выжигал красным румянец. Яна брела по полумраку леса, пока не уткнулась носом прямо в отблескивающий серебром пиджак. — А я уже думал, не найду тебя, — выдохнул Балор облачко пара ей в макушку, увлекая в объятья. — Тьма, хули у вас так холодно-то? — Ты напугал мою подругу, — фыркнула Яна, беззастенчиво пряча пальцы под лацканами его пиджака, ещё хранящего тепло. — Так ей и надо. Ненавижу, когда у меня в голове рыскают без спроса, птичка моя, — ядовито ответил Балор. Яна смутилась: всё-таки действительно заметил. Она избегала смотреть ему в глаза, убеждая себя, что ей хватает просто касаться его. Больше всего на свете Яне бы хотелось почувствовать губы Балора, удостовериться: такие ли они мягкие, какими она запомнила их? Или это была только иллюзия, навеянная тоской? — Что ты тут делаешь? — деланно фыркнула Яна. Вообще-то, у неё есть право злиться: семь месяцев не давал о себе знать, а тут вдруг появился ночным кошмаром посреди страшного леса. — Мозги себе отморозила, что ли. Насколько я понимаю, уже давно полночь. Забыла? — Сегодня какой-то особенный день? Кто-то умер? — Кто-то родился. Не тупи, Ян, — Балор многозначительно покачал головой и наклонился к Яне, почти невесомо целуя в щёку. До уха донёсся бархатный шёпот. — Или заигрываешь? С днём рождения, бестолочь. — Сам бестолочь, — язык будто вырвали из полости рта, собственный голос показался скулежом. — Признался, соскучился? Вот и выдумываешь причины? — Безумно, — закатил глаза Балор и с упрёком поднял Янин подбородок так, чтобы она не смогла отвести взгляд. — Не слышу восторга от именниницы. — Очень смешно, Балор. У меня день рождения в сентябре. — Ну? — Сейчас март. Очень долго Балор недоумённо смотрел на неё, будто ища подвоха. Наконец он в замешательстве покрутил головой: погода действительно не напоминала начало осени – не в их широтах, по крайней мере. Балор вернул взгляд на Яну, явно не понимая, что ответить на столь обескураживающее заявление. — Я абсолютно уверен, что сейчас сентябрь, — настороженно выговорил он. — Тебя забрали месяц назад. — Это было семь месяцев назад, — прошептала Яна. — Я здесь больше полугода. — Охуеть. Из-под ног будто выбили почву, в ушах зазвенело. И только руки Балора держали твёрдо, не позволяя упасть вслед за снегом. — Кем я стану? — медленно проговорила Яна, судорожно пытаясь сложить два и два. Расчёты вели к нулю. — Прости? — Когда вернусь. Куда я вернусь? К людям, от которых меня отделяет так много времени? Это же уже буду не я. — Мне кажется, ты слегка преувеличиваешь, — осторожно проговорил Балор. — Многие люди отправляются на обучение в другие страны, и в этом ничего страшного. — С возможностью общаться, оставаться в одном временном промежутке! — в голосе Яны проскочили истеричные нотки. — Сколько лет пройдёт, прежде чем я вернусь? Год, три, семь? Я забуду всех, постарею, а мир останется тем же. Я пропущу всю жизнь. — Ты хочешь уйти? — Не... не знаю. Это же будет значить, что я так ничему и не научусь. Яна не знала, как объяснить этот страх перед будущим. Пожалуй, если бы время в Сестринстве пролетало быстрее, чем во всём остальном мире, было бы куда хуже. Было что-то неописуемо отталкивающе в то, что она вернётся домой и больше никогда не посмотрит на родной город глазами двадцатилетней. Что никто не увидит, как она взрослеет и меняется. Горько было бы забыть близких и то, какое значение они имели для Яны, забыть, ради чего и кого она начала этот путь. — Потом… не сейчас. Мне нужно обсудить это с Настей, — глухо проговорила наконец Яна. — Ты надолго? — Получается, могу хоть весь день торчать тут. Но тогда мы замёрзнем нахер. Может, мне стоит вернуться, когда у вас потеплеет? Через недельку? — Можешь вообще не возвращаться, — огрызнулась Яна, резко отстраняясь от Балора. Он смотрел насмешливо: очевидно же, что это шутка. Ни разу не смешно: Яну разделяет с ним больше полугода, а он даже не заметил. Она всегда будет чуть сильнее скучать. Казалось, между ними медленно надрывается земля, грозясь превратиться в пропасть. Балору всегда будет чуть сильнее всё равно. — Не могу уйти по крайней мере до тех пор, пока не отдам тебе подарок, — Балор состроил виноватую мину, впрочем, тут же сменил выражение лица на снисходительно смешливое. Зашуршала ткань пиджака, и вскоре Балор извлёк из кармана свёрток вощёной бумаги чуть больше размера ладони. — Зря тащил что ли? Держи, чудо. Недоверчиво Яна забрала протянутый свёрток, заранее готовая к любой подставе – с Балора станется обратить всё в тупую шутку. На несколько секнд задержала дыхание, разворачивая бумагу, отмечая холодный матовый отблеск. — Нож? Необычно, — осторожно улыбнулась Яна. В руки лёг серый костяной клинок, обёрнутый у основания жгутовым шнуром. Балор покачал головой, будто предугадывая незаданный вопрос. — Чтобы никто не мог тебя тронуть безнаказанным. Магия – это, конечно, здорово, но иногда вернее старый добрый удар в горло. И чтобы тебе не приходилось ждать спасения от кого-то другого. Яна не была уверена, что Балор расслышал её надрывную благодарность. С ножом она разберётся позже, куда важнее – вложенные смысл и забота. Куда важнее то, что он вспомнил и пришёл. Куда важнее то расстояние, что медленно росло между ними. Куда важнее в расплывшемся от подкативших слёз мире найти холодные губы, выражая коротким поцелуем всё то, что не посмела бы произнести. С этим всем она разберётся позже, а сейчас куда важнее поймать тот самый отрезок времени, в котором им посчастливилось совпасть. Балор обхватил её лицо руками, глубже увлекая в поцелуй. Хотя бы в день рождения Яне позволяется быть несмышлённой и поддатливой собственным желаниям – по крайней мере до тех пор, пока Балор позволяет ей это. Где-то на краю сознания Яну грызла совесть: она же в наглую пользовалась тем, как Балор отзеркаливает её. Только так ли это важно, если бес и сам трепетно поглаживает пальцами её лицо, тяжело и загнанно выдыхает в губы? — Я скучала, — отрывисто пробормотала Яна, прикрывая глаза в томной неге. Отчаянно билось сердце в груди. Балор забавно фыркнул, влажно касаясь напоследок губами уголка её рта. — Мы что-нибудь придумаем, — прохрипел он, отрываясь от Яны. На плечи будто только сейчас лёг толстый слой мартовского снега, погребая по самые уши. — В другой раз. Тебе пора уходить. Похожи, эти карги пустили поисковый заговор. «Ты же вернёшься?» повисло прохладной пустотой между ними. Яна только коротко кивнула, не смея задать вопрос: не хотела слышать ответа и потом считать дни. Она спрятала в рукаве пальто нож, рассудив, что лучше не выдавать раньше времени все козыри. Снег с верхушек елей растаял, согнулись под тяжестью нахлынувшей воды. Опустевшую опушку смыло потоком дождя, и Яна открыла глаза перед крохотными избами Сестринства. Она остановилась отдышаться, смахнуть с плеч следы портала. Со стороны послышались шаги, и Яна обернулась на звук, мгновенно различая в темноте алый шлейф волос. — Мы можем поговорить? — перебила Яна незаданный вопрос. Взгляд Настя было невозможно прочитать: то ли осуждение, то ли жалость, то ли что-то абсолютно необъяснимое. Она недовольно поджала губы и развернулась в сторону домиков, побуждая последовать за ней. Всё тело горело, и оставалось надеяться, что назавтра Яна не сляжет с температурой.