Что посеешь

Топот множества ног и голоса на лестнице Сережа слышит еще сквозь сон. Как странно: никогда столько народу на второй этаж не поднималось. Куда идут? Тут только спальни да библиотека. Он нехотя разлепляет глаза. Снаружи темень, голоса приближаются. Отчетливо слышен пьяный говор хозяина, вторящий тому незнакомый голос и смех кого-то из гостей. Как бы то ни было, Сережа выдыхает с облегчением: зачем бы Альберту Адамычу ни понадобилось тащить дорогих гостей на второй этаж, к себе в спальню тот явно его сейчас не потребует. Можно закрыть глаза и попытаться отрешиться от шума, снова уснуть. Звуки приближаются, беспокойство разгоняет сердце. Сережа слишком поздно понимает, что в части коридора, куда направились гости, кроме его спальни ничего нет. Дверь отворяется издевательски медленно, впуская голоса и смех. Сережа подскакивает на кровати, отползает к изголовью и натягивает одеяло до носа. «Как вы смеете заходить сюда?» — хочется крикнуть ему, но язык будто прилип к небу. Уши сами собой прижимаются к голове. Он уверен, что это какая-то нелепая ошибка, хозяин допился и перепутал двери, не иначе. Однако внутри от ужаса Сережа вопит перепуганной свиньей. — Лисенок, — хриплый голос хозяина перекрывает шум от гостей, по одному просачивающихся в спальню, и собственный шум в ушах. — Иди ко мне. В глазах расплывается от выступивших слез, в ушах стучит. Тело подчиняется прежде, чем Сережа успеет прийти в себя. Кто-то зажигает свечи, пока он на ватных ногах плетется к Альберту Адамычу. В комнате, помимо него и хозяина, трое. Двое незнакомых альф и омега с черными косами, которого Сережа заприметил вчерашним вечером. Он подходит и тесно прижимается к Альберту Адамычу, голые ноги под длинной рубахой печет от чужих взглядов. — Суженый мой, — немеющими губами выговаривает Сережа, — зачем ты привел сюда наших дорогих гостей? Хозяин вопроса будто не слышит, притискивает его рукой за талию и оборачивается на блондинистого альфу по левое плечо. — Ну что я говорил, Гена? — изрекает самодовольно. — Да-а уж, — Гена скользит по Сереже расфокусированным взглядом, — пожалуй, есть в этом смысл. Как щенки подрастут, тоже возьму себе кого-нибудь из крепостных. Помещение взрывается мерзким похабным хохотом. Сережа дрожит, прижимает уши, старается успокоиться. Ну, в самом же деле, не сделают они того, о чем нет-нет да и думается под сальными взглядами? В объятиях Альберта Адамыча хочется скрыться еще сильнее, плотнее. Хозяйские руки — единственное, что защищает сейчас от чужих альф. — Раздевайся, — бросает второй альфа с густыми черными усами. Сережа вздрагивает и ощетинивается, но, видимо, обращаются не к нему. Он изумленно смотрит, как стоящий чуть поодаль омега спокойно развязывает пояс на своем странном сарафане. Ткань легко спадает на пол, струясь по ногам. Под ней ни рубахи, ни исподнего. Ни даже хвоста, которым можно бы было прикрыться. В изумлении Сережа забывает даже про страх: на ногах омеги в теплом пламени свеч золотятся цветочные узоры. Меж сосков блестит цепочка, совершенно непонятно как закрепленная, а бедра и таз обвязаны какими-то причудливыми ремешками, сходящимися на треугольной ткани, прикрывающей срам. Сережа внимательнее приглядывается к золотым узорам и замечает под ними множество шрамов. Горло схватывает ужасом. Что произошло с этим человеком? — Альберт, ты уверен? — спрашивает усатый. — Все же Алтана я брал для утех, а твой лис… — Пустяки, — фыркает хозяин и слегка встряхивает Сережу за плечо. — Он бесполезный, потомства от него не дождешься. Так пусть хоть так отрабатывает. Раздевайся, Сереженька. Сережа замирает. Это наверняка дурной сон, не может же такого быть на самом деле? Он ведь ничего не сделал — не за что его наказывать, не за что позволять посторонним смотреть на него нагого. Если только… В голове проносится мысль, от которой дыхание перехватывает, словно под водой: «Он знает, что я сбегал к реке. И про Олега наверняка знает!». — Сережа, — рычит хозяин и хватает его за щеки, разворачивая к себе лицом, — ты слышал, что я сказал? Сережа торопливо кивает, насколько позволяют сжимающие в тисках пальцы. Хозяин отпускает, он трясущимися руками стягивает рубаху, путается в горле и остается, как обратился. Прикрывается хвостом и дрожит осиновым листом. — Что-то пугливый он у тебя, — пьяно вздыхает усатый. — Алтан, иди, помоги лисенку расслабиться. Проносится мысль, что Алтан — очень странное имя, и тут же исчезает. Тот подходит близко и берет за руку почти невесомо — не чета хозяйским грубым ладоням. Тянет в сторону кровати. Хозяин подталкивает, и Сереже ничего не остается, кроме как пойти следом. — Что насчет бесполезности, — тянет где-то позади усатый, — попробуй на течку-другую связать и запереть. После этого рожают как миленькие. Что отвечает хозяин, Сережа уже не слышит, потому что уши снова закладывает. Алтан утягивает его на разворошенную постель. Он сжимает зубы, не позволяя себе зарычать. Хочется защитить единственное место, про которое он знал — здесь не тронут. Тут можно было спокойно спать или вдоволь наплакаться, и ни разу хозяин не брал его на этой кровати, ни разу даже в спальню не заходил. От Алтана не пахнет алкоголем, но раскосые глаза смотрят будто сквозь. Сережа с ужасом осознает — тот вообще ничем не пахнет. Он не противится, по велению легких касаний ложится на матрас лицом вниз. Позволяет себе прикрыть хвостом промежность, хотя знает — хозяин этого не любит. Но при других альфах находиться в таком положении стыдно и страшно. Неужели тот хочет взять его прилюдно? Снова, как тогда, с Вадиком? Следующая мысль заставляет сердце пропустить удар. Сережа вспоминает, как Альберт Адамыч угрожал, что Вадик будет вторым. И еще привязать к столбу, если он не будет слушаться. Что, если хозяин в самом деле прознал о побеге и решил отдать его своим друзьям? Он слышит, как топчутся у изножья кровати альфы и иррационально ждет, что хвост сгребут в кулак, а его самого насадят на член. Сережа зажмуривается и молится только об одном: чтобы первым был хозяин. После, в привычной неспособности соображать с членом внутри, будет легче. Сережа дергается, когда вместо привычной грубости прохладные ладони легко ложатся на его плечи. — Тиш-ше, — шипит Алтан, склонившись к его уху. — Хорош-шо, — выговаривает тот медленно, практически по слогам. У Сережи не осталось сил, чтобы удивляться странному говору. — А ничего так, — раздается позади, но он не может понять, кто это сказал. — Где взял? — С востока привезли, — отвечает усатый, пока Алтан мягкими поглаживаниями спускается все ниже и ниже по спине замершего Сережи. — Жаль только, хвоста нет. Зато язык — вы бы видели! Перед глазами мутно от выступивших слез. С ним пока не сделали ничего плохого, но ожидание неизвестного едва выносимо. Алтан тем временем добирается до его задницы и трет у основания хвоста. По спине прокатываются мурашки, а хвост приподнимается сам собой. Алтан осторожно отводит хвост в сторону. Сережа утыкается лицом в матрас и зажмуривается. Главное, не противиться, не злить хозяина. И не шуметь, чтобы вся усадьба не узнала, как он позволяет с собой обращаться. Чужая ладонь скользит меж ягодиц к отверстию и замирает, слегка надавливая. Сережа не успевает подготовиться, несмотря на то, что Алтан вставляет пальцы медленно и осторожно. Он подается навстречу не то по привычке, не то потому, что это действительно хорошо, не больно. Щеки заливает жаром, и он застывает на месте. Алтан толкается в него прохладными пальцами, мысль о том, что на него смотрят в четыре пары глаз, отходит на задний план: тело распадается в привычной неге. Алтан оттягивает Сережину ягодицу в сторону, продолжая двигать рукой. Он понимает, что тот демонстрирует собравшимся альфам, как трахает его пальцами, понимает, что это стыдно, но сделать ничего не может: мысли заволокло жгучим желанием, а тело ему больше не принадлежит. Оставшиеся силы Сережа бросает на то, чтобы не начать стонать и подмахивать. — Прекрасные создания, — вздыхают позади, — и как мало им надо! Вставил под хвост — все, счастье! — Так это сейчас, — хмыкает хозяин. — Ты бы видел, как брыкался на утро после свадьбы! Альфы смеются, и Сережа даже приходит в себя ненадолго: настолько яростно в нем всколыхивается ненависть. — Мой тоже поначалу брыкался, — усмехается, видимо, Гена, — а сейчас ничего, третий выводок носит. Попробуй связать, говорю тебе — сработает. — Тш-ш, — шипит Алтан, берет за плечо и заставляет развернуться на спину. Вынимает пальцы, позволяя расслабленно выдохнуть, и подползает ближе, устроившись прямо верхом на Сереже. Он слишком поздно понимает, что Алтан задумал целоваться. Когда рот почти накрывают чужие губы, Сережа упрямо отворачивает голову. Хозяин редко целует его, а после поцелуя с Олегом это кажется чем-то совсем интимным. С Алтаном не хочется. Вместо того, чтобы проявить настойчивость, тот встает на колени, возвышаясь над ним, и рассеянно улыбается. По плечам рассыпаны множество кос с золотыми украшениями, бордовые глаза с поволокой блуждают по Сережиному лицу. Алтан красив, этого он отрицать не может. Но есть в том что-то неясно пугающее, за что никак не уцепиться. Сережа приглядывается к цепочке, и понимает, что она прикреплена к небольшим колечкам, вдетым прямо в соски. Он сглатывает: такого никто, на его памяти, не делал. Как Алтан будет кормить своих детей и что, если хозяин захочет сделать с ним так же? Сможет ли он воспротивиться? Плавным движением Алтан стекает вниз, проезжается холодом цепочки по Сережиной груди, прячет голову в изгиб его шеи и подставляется уже раздевшимся альфам. Сережа старается поймать хозяйский взгляд, но тот не обращает на него внимания, без смущения разглядывая подставленную промежность. — Что это у него? — хмурится Альберт Адамыч. Сережа прикрывает глаза, чтобы не видеть чужого возбуждения. У усатого член побольше хозяйского, и он совсем не хотел об этом знать. Он старается отвлечься, почувствовать хоть какой-то запах, исходящий от Алтана, но не ощущает ничего, кроме пота и запаха волос, впитавших морозную улицу. — О, это интересная штука, — отвечает усатый. — Вставляют, чтоб поменьше думали, пока везут. Алтан-то у меня с характером, вот я и не стал вынимать. Да, змейка? — Да, господин, — незамедлительно отзывается Алтан, оторвавшись от Сережиной шеи. Затем снова лезет целоваться, но уже жестче, настойчивей, чем прежде. Он сдается, потому что Альберт Адамыч хмурит брови, и позволяет втянуть себя в поцелуй. Снова прикрывает глаза. Чуть не отшатывается и прикусывает чужую губу, потому что язык у Алтана странный: излишне длинный, раздвоенный на конце. Тот не реагирует, облизывает изнутри, лезет Сереже прямиком в горло. — Альберт, уступаю, как хозяину дома, — говорит усатый. — Алтан отрывисто мычит в поцелуй, рядом с их головами на кровать падает что-то тяжелое. — Прошу. Алтан наконец отрывается от него. Сережа быстро отворачивается, вытирает рот ладонью и упирается взглядом в брошенный рядом предмет. Вещь похожа на вырезанный из дерева не очень большой член. На деревянном члене влага, и одновременно с тем, как Сережа понимает, откуда тот взялся и почему Алтан был таким потерянным все это время, хозяин забирается на постель. Сережа едва успевает отодвинуть хвост, чтобы на него не встали коленом, и чувствует укол ревности, когда Альберт Адамыч пристраивается к Алтану сзади. Ловит мельком взгляд раскосых глаз — теперь более осмысленный, обреченный, — и отворачивается. Алтан стонет, когда хозяин толкается в первый раз. Того протаскивает немного вперед по Сережиной груди на каждом толчке, и он берет того за плечи, чтобы удержать на месте. Гена с усатым стоят по бокам и безотрывно наблюдают. Сережа поверить не может, что вообще оказался в такой ситуации. Все кажется нереальным. Не могут ведь они в самом деле делать такое? Нет ни единой причины вытворять подобное. Шлепки плоти о плоть не дают забыть, что это не сон. Алтан разнузданно стонет, практически лежа на нем и принимая член Сережиного суженого. Он точно может сказать, что тот притворяется. Алтан не возбужден, его пальцы крепко впиваются в постель по обе стороны от Сережи. От того совсем, ни капли не пахнет даже сейчас. Сережа отчетливо различает запахи возбужденных альф, чувствует, как пахнет его собственная смазка на пальцах Алтана. И больше ничего. Хозяин ускоряется. Сереже хочется закрыть уши и сжаться в комок, отползти прочь. — Можешь повязать, — говорит усатый. Те с Геной пожирают их с Алтаном глазами, но сами не лезут. — Еще чего, — усмехается хозяин, — я замужний человек! — С этими словами Альберт Адамыч хватает Алтана за предплечья, натягивает на себя, заставляя подняться на колени. Сережа видит чумазые дорожки слез на красивом лице и отводит взгляд. Хозяин не доводит дело до конца, сгружает Алтана сбоку и дважды хлопает по колену. Сережа сразу выныривает из странного транса, позволившего ему валяться под Алтаном почти без мыслей и чувств, и бросается к хозяину. Его позвали, значит он нужен, значит его не отдадут гостям на потеху. Сережа обнимает Альберта Адамыча поперек корпуса, крепко прижимается к вздымающейся груди и впервые чувствует, как нужен ему этот человек. — Свет очей моих, — шепчет, стараясь унять дрожь в голосе, — ненаглядный мой… Альберт Адамыч садится на край кровати, подтаскивая его за собой. Сережа краем глаза видит, как усатый с Геной раскладывают Алтана. Он не мешкает, усаживается на хозяйский член и двигается вниз-вверх, стараясь не позволить себе растечься. «Нельзя-нельзя-нельзя», — стучит в голове. Он не хочет, чтобы с ним было так же, как с Алтаном. Усатый дерет того в бешеном темпе, уложив на себя. Воздух вокруг заполнен запахами возбужденных альф, тихим порыкиванием усатого и стонами Алтана. Сережа ластится к хозяину, насаживается на член, тихо постанывает тому на ухо. Берет руку, умостившуюся у него на талии, вкладывает в нее хвост. Когда хозяин сжимает хвост у основания, вместо привычного раздражения Сережа чувствует одну лишь благодарность. Пускай держит, и держит крепко, потому что Гена то и дело зыркает на него, облизывает голодным взглядом. Когда хозяин изливается в него, Сереже становится совсем спокойно. Семя привычно натягивает живот. Теперь он может посидеть на узле, и никто точно его не тронет. Он наваливается на Альберта Адамыча и хочет отвернуться, чтобы не смотреть на Алтана, но хозяин не позволяет, ухватив за подбородок. Усатый тянет за цепочку, Алтан хнычет и ложится на того полностью. — Давай, — дает тот отмашку, и Гена подходит почти вплотную. Даже через туман в голове Сережа понимает: происходит что-то странное. Усатый все еще внутри, а Гена пристраивается к Алтану сзади. «Не получится», — отстраненно думает он. — Пожалуйста, господин, — с явным трудом выговаривает Алтан, — пожалуйста, не надо. — Заткнись, — рычит усатый. Гена с явным трудом толкается в заполненное отверстие. Алтан вскрикивает, подается вперед, старается уйти от проникновения, но усатый тянет того обратно за цепочку. — Нет, господин, пожалуйста, — мольба сменяется воем, когда Гена все же проталкивает член внутрь. Алтан дергается, удерживаемый с двух сторон, говорит что-то очень быстро и сбивчиво. Сначала Сереже кажется, что тот городит околесицу, но вскоре он понимает — это незнакомый язык. Усатый обхватывает голову Алтана руками, зажимает тому рот. Оба Альфы толкаются в несчастного в сумасшедшем темпе, Алтан мычит и рвется прочь, но не может вывернуться. Сережу так сильно трясет со страху, что тумана в голове как ни бывало, хотя узел все еще распирает нутро. — Нравится? — спрашивает хозяин хриплым шепотом. Сереже хочется сказать «нет», но изо рта вырывается лишь непонятный обрывистый звук. Ничего более мерзкого и страшного, чем это, он и представить не может. — Не трясись, тебя я подготовлю получше, — говорит хозяин и впихивает к узлу палец. Сережа глотает скулеж. Это больно, но разве сравнится с тем, что делают сейчас те двое? — Не делай со мной такого, — вылавливает Сережа. — Я же твой, твой… Ты мой единственный, любимый мой, пожалуйста, умоляю тебя, — бормочет он безостановочно. Хозяин лишь негромко смеется. Этот смех сотрясает все Сережино тело. Алтан в объятиях тех двоих обмякает и висит безвольной куклой — наверное, лишился чувств. Альфы будто не замечают — продолжают вдалбливаться с двух сторон, довольно сопя и порыкивая. В Сереже не осталось места для злости, сочувствия и жалости. Его целиком затопил страх. — Не отдавай меня им, не отдавай, — как в бреду повторяет он, мертвой хваткой вцепившись в чужие плечи. С ужасом чувствует, как узел начинает уменьшаться. Из него постепенно выливается семя и щекотной струйкой стекает по внутренней стороне бедра. Хозяин заталкивает в него пальцы — два, а может и три, — и Сережа благодарен тому настолько, что готов расцеловать. Вообще на что угодно готов, лишь бы остаться так, лишь бы животные, которые потихоньку перекладывают бесчувственного Алтана на постель, не приближались к нему. Хозяин разводит пальцы в стороны, растягивая края его отверстия. На глаза наворачиваются слезы. — Лисенка мне не порвите, — хозяин брезгливо машет головой на Алтана, валяющегося лицом вниз. Сережа в ужасе видит кровь между ягодицами. — С твоим буду поосторожнее, — усмехается усатый и тянет к Сереже свои лапы. Убирает прядь волос от лица по-издевательски нежно. Он крепче вцепляется в хозяина и понимает: отбиться не выйдет. Он однажды уже попробовал и сделал только хуже. Хозяин снимает его с члена, несмотря на то, что Сережа незаметно сопротивляется. Он чувствует руки, ползущие по бокам, утягивающие назад, стаскивающие с хозяйских коленей. — Я беременный! — сдавленно выпаливает он первое, что пришло в голову. Прикусывает язык и смотрит, как расширяются глаза Альберта Адамыча. — Что? Уверен? — спрашивает тот очень серьезно, будто даже трезво. — Да, — Сережа сопровождает вранье отчаянными кивками. — Я… Я завтра сказать хотел, не думал отвлекать от гостей… — Во-от, — тянет хозяин задумчиво. — Вот! — выбрасывает с торжеством. — А я тебе говорил! — Альберт Адамыч трясет пальцем в направлении кого-то из гостей и улыбается. — Ты мой умница! — говорит тот уже Сереже, а затем обнимает его крепко и порывисто. Чужие руки соскальзывают с плеч. — Эх, не вовремя, — усмехается усатый. — Но поздравляю тебя, Альберт! — Замечательная новость! — вторит Гена. — Что ж, это надо отметить! Сережа какое-то время заключен в хозяйских объятиях. Альберт Адамыч не позволяет гостям и пальцем его тронуть. Гена приносит вино. Пока гости заняты распитием и весело обмениваются с хозяином историями о своих щенятах, он отползает к изголовью, кутается в одеяло и чувствует себя абсолютно пустым. Бесстрастно отмечает, что Алтан дышит. Думает, что ему конец, когда ложь будет раскрыта. Немного саднит горло. Хозяин периодически вспоминает о нем, сажает рядом, гладит по голове, бокам, животу. Это не вызывает ни радости, ни злости — Сереже все равно. Алтан очухивается нескоро. Морщась, подхватывает деревянный член, от которого Сережа постарался отползти подальше, и слазит с кровати. Тот растерял всю свою холодную прелесть — выглядит побитым и поникшим. Гена дремлет, развалившись в кресле, а вот хозяин с усатым гостем продолжают весело надираться прямо на Сережином матрасе. — Ну наконец-то, — ворчит усатый, заприметив Алтана. — Господин, — выдавливает тот сипло. Затем встает перед усатым, вручает тому член, разворачивается и наклоняется. Сережа резко прячет голову в колени. Его затапливает презрением. Если бы Алтан был умнее, с тем бы такого не делали. Сережа сворачивается в комок и накрывается одеялом с головой. Так он может не видеть, что делают с Алтаном, но от звуков становится тошно. Немного поразмыслив, Сережа решает, что тот ему неприятен куда больше, чем все остальные в спальне. Он не находит в себе злости на хозяина и гостей, но вот Алтан… Если бы Алтана не было, если бы усатый приехал один, Альберт Адамыч вообще никого бы к нему не повел. «Поделом», — зло думает Сережа.