пленённые (captives)

Укол в нижнечелюстной сустав сбил его с ритма жевания. Ухо тут же отозвалось на боль, так что пришлось замереть и дать себе секунду передышки. Чёртова челюсть… Чёртовы зубы, которые он сжимает слишком сильно.       — Что ты думаешь, по поводу «зелёных беретов»? Пак снова сидел напротив него. До сих пор хотелось коснуться настолько, что немного дрожали пальцы. Бэкхён уверял себя в том, что дрожь от усталости, хотя сумка была не такая уж и забитая. Часть вещей осталась на базе, потому что он пожертвовал их сироте Джонни. Парню было всего восемнадцать, у него была сменка, камуфляж, но гражданские вещи тоже были необходимы. Бэк встретил его в Америке, тот всё ещё проходил курс молодого бойца. Так, ладно, пальцы. Нет, Пак. Точнее, береты. Да, береты.       — О чём Вы, сэр? — вопросил Бэкхён, прекрасно зная ответ.       — О силах специального назначения. Раз ты намерен подписать полный контракт, то стоит подумать над обучением более серьёзно. Какая-то школа снайперов в Джорджии не сделает из тебя первоклассного солдата, способного защищать других и спасать себя. «Вот же, блять, дерьмо, мистер Пак, блять», — бессвязно подумал Бэкхён, равнодушно глядя в чужие глаза, напряженно глядящие на него. Обязательно ли было делать отсылку на девиз? К чёрту. Бэкхён в любом случае обязан оказаться на территории, которая поглотила Чондэ. «Обучение отбросит меня как минимум на год от Афгана», — продумывает он, — «Вы хотите только этого, мистер Пак».       — Не на восемь лет, — возразил Бэк.       — Шесть лет от восьми не намного отличаются.       — Вам кажется, сэр.       — Нет. Пак снова прав — Бэкхён это знает, но он должен быть в горячей точке. Прямо сейчас, на гражданке, он ощущает невероятную жажду оказаться там, но только стопы становятся на асфальт аэродрома — ему хочется обратно в часть, а может даже и в Америку. Капитан Уолкер был бы доволен, если бы он променял затею краткосрочного обучения на долгосрочный план по совершенствованию навыков. Командир роты даже не пытался на него повлиять после того сокращенного курса в Джорджии. Возможно, понял, что Бэк целеустремлённый парень. Или подумал, что он полный дурень и потому отстал от него. Впрочем, постоянное «Отжаться пятьдесят раз, рядовой Бён!» невозможно определить, как «оставили в покое». Отжимания в полной экипировке поднимают фантомные боли по всему телу.       — О чём идёт речь, сэр? — всё же уточнил парень, опуская взгляд на тарелку. — «Зеленые береты», я имею в виду.       — Отборные подразделения, предназначенные для ведения партизанской войны и организации специальных операций. Отборные, значит…       — Чем занимаются?       — Всем, — коротко ответил Пак. — От ведения боевых действий до борьбы с наркоторговлей. У них большой диапазон возможностей.       — И разумеется туда трудно попасть.       — Но ты ведь хочешь этого, разве нет?       — Я должен вернуться обратно.       — Нет, Бэкхён. Интересно, сейчас он воспринимает его как соседского ребёнка или как парня, который прошёл не полную боевую подготовку?.. Вероятно, первое. Иначе бы он позволил себя обнять при встрече. То, что сам Бэк не полез с прикосновениями, значения для него не имеет. Чёрт, здесь появляется слишком много ненужных мыслей. Бэкхён не хочет думать и что-то решать — ему нужен приказ и график выезда на патруль. Ему нужны цели, задачи. Ему нужно научиться заново дышать и жить. «Хватит жевать сопли, Бэк».       — Что Вы пытаете сделать, мистер Пак?       — У тебя глаза спасателя, Бэкхён, — парень поднял удивлённый взгляд и тут же потушил в себе эмоции. — Не убийцы, а человека, который будет спасать. Их девиз — угнетённых освободить, вот и будешь освобождать. Миротворческие миссии, поисково-спасательные операции — вот работа для тебя. Ты не боец, Бэкхён, ты не воин. Позади Пака прошла мама. Улыбнулась. Быстро вытерла руку о фартук и на ходу погладила пробегающего Чондэ по голове. В духовке готовился черничный пирог. Вот она открыла крышку, вытащила противень и проткнула взбитую верхушку зубочисткой — готово. Бэкхён проводил взглядом каждое её действие и с наслаждением вдохнул померещившийся запах выпечки. Максимальная готовность. Приятный вкус заиграл на языке, несмотря на то, что от спагетти завязало желудок. Парень перевёл взгляд на Пака, который хмуро, настороженно наблюдал за ним, и опустил взгляд на тарелку. Видеть кладбище не хотелось, а слышать его — подавно.       — Слышите этот звук? — тихо поинтересовался Бён. — Так вбивают гвозди в крышку гроба — так звучало каждое Ваше слово, сэр.       — Послушай, я…       — Нет, — качнул головой Бэкхён, поднимая на мужчину уверенный взгляд. Тарелка словно сама отплыла от него, а руки сжались в кулаки вместе с дрожащей от сжатия вилкой. — При всём уважении, ничего не хочу слышать, сэр. Ничего не говорите, потому что я не буду слушать. Вы не знаете о чём говорите, так что даже не пытайтесь.       — Я просто хочу, чтобы ты вернулся домой. Бэкхён улыбнулся, выглядя при этом сконфуженным. Мистер Пак совершенно его не понимал — это не вызывало удивления. Безусловно, его боевой опыт никогда не сравнится с бёновским, даже если Бэк потратит на армию половину жизни. Но при всём этом он не видел… Во Вьетнаме тоже было трудно, но Бэкхён не знает, каково быть там, он знает, каково сталкиваться в лоб с радикально настроенным афганцем.       — Я знаю, что в Ваших глазах выгляжу как умалишённый, но так и есть, сэр, всё в порядке, Вам не нужно переживать об этом, — мягко улыбаясь, произнёс Бэкхён. — У меня нет дома, сэр, у меня нет семьи, я поспорил на семьсот долларов, что вступлю в армию, потерял там брата, своё тело и рассудок. Я изуродован изнутри и снаружи. Я вижу смысл жизни в чётком графике и военной обстановке. Мне некуда возвращаться, потому что даже в этом доме единственное место, на которое я могу рассчитывать, это стол скорби у окна в гостиной.       — Значит, вот какого ты обо мне мнения?       — Я люблю тебя, — шепнул Бэкхён, чуть склонившись к столу, — но это ничего не меняет. В этой жизни вообще мало что меняет такая хрень, как чувства. Мне здесь не место, моё место на базе, в Аф…       — В гробу, который буду хоронить я, потому что твой отец редкостный ублюдок? — процедил Пак. Им не договориться. Никогда. Возможно, мистер Пак сдвинет фоторамки немного в сторону, чтобы освободить место для его карточки?..       — Заранее благодарю Вас за то, что Вы возьмётесь за это дело. … рассвет здесь выглядит совсем иначе. Бэк замечает это, когда сидит на веранде, пытаясь отмахнуться от бредящего Мэтью. Солнце встаёт по-другому, по-другому светит, по-другому греет и обжигает. Точнее, здесь не жжёт. Здесь под ним тепло и уютно. Наверное, Пак думает о том же, когда ставит перед ним чашку чая. Подвинув плетёное кресло к небольшому столику, он молча садится рядом с ним. Бэкхён думает, что наверное удобно выглядеть так, словно проснулся несколько часов назад. Впрочем, возможно, он действительно давно проснулся… Спать в постели было приятно. За долгие годы ночёвки в той комнате, Бэк продавил матрас своим телом. По факту, эта комната практически принадлежала ему. До пятнадцати они ночевали в одной комнате с Чондэ. У него была широкая односпальная кровать, на который они хорошо помещались благодаря тому, что оба выглядели так, словно не доедают. Миссис Ким всегда цокала, глядя на них, и постоянно пыталась накормить их так, что Бэкхёну было плохо остаток дня. На кухню он старался заходить как можно реже — это была женская территория, опасная, неизведанная, но оттуда всегда пахло так вкусно и сладко, что набирался полный рот слюны. В его кошмарах тоже было много запахов. Бэк отчётливо помнил запах гниения и разложения. Ему всего два раза «повезло» побывать в санитарной группе, они прикрывали парней, пока те собирали трупы. Молодые считали это наказанием, порою командирам даже приходилось штрафбаты поднимать, чтобы те занимались этой работой… И только оказавшись в переделке, эти же самые молодые молча принимали задание и работали аккуратно. На месте вчерашнего друга — а сегодня трупа — мог оказаться любой. И вряд ли кому-то бы понравилось лежать в той богом забытой стране и быть сожранным животными. Всем хочется лежать дома в родной земле. Всем хотелось домой. На самом деле, как бы Бэк не отрицал, он считал дом Пака своим домом. И разумеется дело не в том, что он знает как тень ложится на пол или в том, что у него есть чувства к хозяину дома. Дело в том, что дом там, где ждут. Где ты кому-то нужен. Где о тебе помнят и желают, чтобы ты вернулся живым. Пак мог не любить его, как мужчину, но он наверняка не чувствовал себя обязанным матери Бэка или Чондэ. Он просто заботился о нём, потому что хотел этого. Другого варианта точно не было, потому что вряд ли у человека, который убивал, может быть моральный компас. Пак никогда не делал того, чего не хотел делать. И всё же, этого было недостаточно не только для Бэкхёна, но и для того, чтобы задержать его здесь и плюнуть на чёртов контракт, маячивший перед глазами-не-убийцы. Взгляд опустился к запястью. В браслете часов до сих пор виделись песчинки. Доставать их совсем не хотелось — служили напоминаем о том, что вернуться придётся. Или захочется. 05:32.       — Пробежку, сэр? — шепнул парень.       — Переодевайся. … Бэкхён не знает, как это случилось. Или знает. А может к чёрту всё это?.. Бэк вернулся в Америку более живым, более энергичным и здоровым, по сравнению с первым возвращением. Он сильно изменился, и его физическая форма тоже, что отметил Пак. Их прогулка заняла почти два часа, полтора из которых они просто бегали по парку, плавно входящему в лес. Ощущение соперничества появилось на обратной дороге, когда мистер Пак поддел его. Нужно было бежать, что есть сил. Доказать свою полную готовность, показать достигнутый уровень, и Бэкхён побежал так быстро, как только мог. То, что мужчина не отставал, даже не удивляло — у него была возможность подглядывать за чужими тренировками. Бывших военных не бывает. Они всегда поддерживают себя в форме. Начиная с шестнадцати это были лучшие моменты, когда он мог пялиться на мужчину, зная, что тот не отгонит его. Впрочем, таких случаев было мало, потому что Пак просыпался рано и тренировался, соответственно, тоже рано. А спать Бэк любил так же сильно, как и этого мужчину. Одна суть: что бежать изо всех сил, что наблюдать за чужими тренировками — сердце колотилось, словно сумасшедшее. Выброс адреналина, а ещё гормоны, кровь горячила тело, и рассудок медленно сдвигался с места. У мистера Пака тоже сбилось дыхание. Он тяжело дышал, когда они стояли около двери на веранду со стороны заднего двора. На него было так хорошо смотреть. Глаза готовы были сожрать человека напротив, и тело поддалось вперед, быстро наткнувшись на стену, выстроенную твёрдой мыслью «Хватит! Опомнись!». И он остановился. Вспомнил, кто он такой, кем является мужчина напротив и все те причины, по которым они до сих пор и никогда не смогут быть вместе. Как и в пятнадцать, как и в двадцать, мистер Пак смотрел на него хмуро, словно был уверен в том, что парень не двинется дальше. Ну вот, не двинулся, а хорошо ли это?.. Бэкхён почувствовал себя котом, которому прижали хвост. «Так тебе и надо, так тебе и надо…» В одно мгновение эмоции и ощущение энергичности будто обрубило. Бэк покачнулся, отступая назад, на необходимую норму, соблюдая дистанцию.       — Прошу прощение, сэр. Спасибо, что побыли со мной. Ничего не дожидаясь, он повернулся к открытой двери и уже ступив на веранду услышал:       — Не запирайся в ванной, парень.       — Я помню правила, сэр, — устало шепнул он. Хотелось подорваться на мине. За её неимением — провалиться сквозь землю. … на гражданке он не был всего полгода с тех пор, как уехал на базу после отпуска по болезни. Спина не болела, тело не тревожило, рассудок стоял на месте, но в банке на него обрушилось столько всего непонятного, что он вынужден был немедленно выйти наружу. Шум в ушах был очень сильным. Зубы против воли стиснулись. Бэк упёрся ладонью в стену здания и отошёл от входа, вжимаясь в стену. На улице, кажется, было ещё хуже: грохот автомобилей, редкие сигналы, громкие разговоры людей, где-то за углом играла музыка… Кровь пульсировала в голове, виски отбивали своеобразный ритм, но хуже всего была боль в ушах. Где-то там, внутри, что-то медленно сжимало нерв и постепенно отпускало, чтобы снова сжать, надавить, взорвать его голову. Это было так больно. Так больно. Так больно.       — Бэкхён? — мужчина поднимался к нему по ступенькам. Бэк это увидел, разлепив едва видящие глаза. Нужно было срочно остановить эту атаку. Не было сил больше терпеть кошмар. «Надо проснуться», — подумал Бэк, закрывая глаза и с размаха ударяя стену виском. Затем ещё раз и ещё, пока чужая ладонь не зафиксировала его череп, а правая половина лица не встретилась с жёсткой тканью джинсовой куртки.       — Это пройдёт. Сейчас пройдёт. Совсем скоро. Хотелось сказать нечто вроде «Нет» и «Господи», но он смог лишь замычать, безвольно опустив руку. Деньги с карты он так и не смог снять. … разумеется, Пак был прав. Вряд ли существовали вопросы, ответы на которые он не знал. У Бэкхёна не было повода усомниться в чужом мнении, однако прислушиваться к нему не желал. «Ты потеряешь себя», — говорит мужчина. «Будешь преследовать войну — жизнь пройдёт мимо», — утверждает он. «Нужно вовремя остановиться, Бэкхён, иначе война уничтожит в тебе человека и оставит только поствоенное стрессовое состояние, вместо молодого парня, которого я вижу». Бэкхён медленно опускает напряженные плечи и прикрывает глаза, продолжая полностью полагаться на остальные органы чувств. «Я ещё не был в горячих точках, чтобы можно было утверждать, словно у меня есть какие-то расстройства», — думает парень. — «В целом в Афганистане я пробыл всего ничего: жалкие шесть с небольшим месяцев, остальное время заняло КМБ, выезд на обучение и отпуск после плена». «Да, приходилось стрелять, была необходимость убивать, требовалось всегда быть в напряжении, испытывать проблемы с психикой, но я справлюсь», — уверен он. Так что Бэкхён говорит:       — Я увяз раньше, чем Вы об этом задумались, сэр. Во мне уже давно не осталось ничего от гражданского человека. Только благодаря Вам я в состоянии держать себя в руках.       — Молодые парни бегут оттуда при первой же возможности, а ты рвёшься туда так, словно тебя кнутом гонят.       — Я защищаю свою страну. Пак качает головой, доставая пачку сигарет из кармана:       — Ты разрушаешь себя ради страны, которая забудет о том, что ты сделал для неё, чем пожертвовал, что отдал, вырезал из себя. Тебе никто не скажет спасибо, Бэкхён. Ты должен поберечь себя.       — Это говорит мне человек, который…       — Да, — стреляет глазами Пак. — Сынок, я прошёл через огонь и воду, был уничтожен и взрощен на боли. Думаешь, в «морские котики» так легко было попасть? — тяжелая затяжка и мгновенное равновесие. — Нас с напарником позаимствовали для задания, вывезли в другой район. Мы сделали своё дело, а потом нас отключили от связи — просто бросили. Друга убили, я едва ноги унёс… У Бэка полный рот необъяснимой горечи. Слюна собирается, жжёт язык, и он побаивается её сглатывать. Вероятность того, что его ждёт тоже самое, крайне велика. Ничто не меняется даже спустя столько лет. Парень представляет, как вернётся домой инвалидом или конченным на голову солдатом, который никогда не уйдёт с поля боя. Будет ли он слышать звуки выстрелов? Часто ли станет заглядывать в пустые глазницы во время кошмаров? И сколько раз его будет выворачивать наизнанку после каждой раздробленной головы из-за пули, выпущенной из вражеской винтовки?..       — Наверное, я не патриот, сэр, — пожимает плечами Бэк, — я просто хочу вернуться туда, где… не ощущаю себя лишним, где знаю как приспособить себя к жизни и к чему я принадлежу.       — Это обман. Здесь ты найдёшь себя не хуже, чем там. У тебя будет обучение, будет работа, семья, дети, в конце концов. Бэкхён давится смешком и машет ладонью, мол, не распыляйтесь, сэр, и без того тошно.       — Моя мотивация: найти своё место. Я еду туда не убивать или мстить за кого-либо. Просто… так надо, сэр. Я чувствую, что должен вернуться.       — Ты всегда путался в своих чувствах, ребёнок, — тихо произнёс мистер Пак.       — Мои чувства никогда не были ошибкой, — отрезал Бэк. Горечь не утихает и как будто набирает обороты. Внутри всё стягивается в узел и хочется ударить себя в грудь, чтобы перенаправить ощущения на что-то другое. Парень проводит взглядом удаляющегося на задний двор мужчину и возвращается в дом. В свою комнату. Там он чувствует себя лучше. Улица на него плохо действует. Да. Точно. Всё дело в улице. Здесь даже спрятаться негде — ни одного укрытия. То, что матрица мыслей сама по себе выдаёт его состояние, Бэкхён не замечает. … безусловно, подготовка «зеленых беретов» была суровой и заманчивой. Это нельзя было воспринимать, как проверку себя. Если человек туда попадал, то остаться в строю мог только благодаря физическим и умственным показателям. По-другому не получится, а отправить их домой — в место дислокации войск — могли на любом из этапов.       — … марш-броски на скорость и выносливость, в спортивной форме и в полной боевой выкладке, тесты на плавание, тесты на упражнения, тесты на преодоление полосы препятствий. Ещё психологические тесты на выявление особенностей характера, на скорость адаптации и оценки изменяющейся ситуации. Кроме этого используются тесты на умственное развитие и уровень грамотности…       — Это ещё что? — нахмурился Бэкхён. Пак подал ему кружку и сел рядом, позволяя чужим коленям столкнуться с его бедром. Бэкхён не хотел отсаживаться, потому что он первый сел на диван, потому что он и так сидел в углу, потому что просто не хотел этого делать.       — Вероятно, решение различных логических и математических задач, написание диктантов и сочинений. Этот этап длится три недели и проводится на базе Форт-Брэгг.       — Каков устав? Жесткие правила? Он вообще не понимает, как так получилось, что они обсуждают вероятность того, что Бэкхён может оказаться там. Чёрт возьми, три дня назад он говорил Паку, что это невозможно и он поедет учиться в снайперскую школу, а теперь пьёт чай у камина и расспрашивает мужчину о подготовке личного состава сил специального назначения.       — Кандидатам запрещено отлучаться с базы, им не дают увольнительных, у них нет выходных. Прошедших курс зачисляют в курсанты войск спецназначения.       — Супер, — буркнул Бэк, опуская взгляд на чай. Позади них был включён светильник, но его было недостаточно для того, чтобы разглядеть напиток. А вдруг туда что-то упало? Или ему мерещится?.. Парень благоразумно упускает тот момент, когда пришлось буквально пить из какого-то непонятного грязного водоёма, потому что гуманитарному грузу пришёл каюк.       — Следующий этап длится пять-шесть месяцев. Он основной: курсанты проходят обучение по всем из четырёх специальностей, чтобы добиться взаимозаменяемости членов команды в боевых условиях. На этом этапе скучать не придётся: тебя ждёт практика и лекции по специальностям, тренировки по стрельбе, рукопашному бою, выживанию, прыжкам с парашютом и использованию аквалангов. Затем сдача зачётов, экзаменов и проводятся целевые учения, чтобы выявить уровень профпригодности. «Тебя ждёт», — мысленно фыркнул Бэк, приподняв уголок губ. Ну вот исключительно чтобы досадить, хотелось взбрыкнуться и сказать, что к чёрту всё, он никуда не поедет.       — А дальше?       — Примерно пять месяцев курса «специализация и языковая подготовка». Курсанты выбирают по собственному желанию одну из четырёх специальностей и изучают её углублённо, а ещё изучают язык, который может им пригодиться в будущей зоне ответственности: дари, пушту, узбекский.       — Пока я выучусь, война закончится.       — Это не война, а…       — Да-да, я помню, — усмехнулся Бэк. Пак вздохнул и немного сгорбился, глядя на кружку в своих руках.       — Я пробыл в армии достаточно времени, чтобы понять: подобные конфликты никогда не заканчиваются быстро. Ты ещё успеешь умереть, Бэкхён, — тихо произнёс мужчина, — я лишь хочу, чтобы это случилось как можно позже. А для этого должно быть исполнено два пункта: первый — оттащить тебя подальше от огня, и второй — предложить тебе научиться выживать, чтобы выполнять боевые задачи на максимально качественном уровне. Теперь это звучит несколько иначе. Возможно, теперь это многое меняет. По крайней мере, сейчас Бэкхёну легче воспринимать чужое намерение заставить его отсидеться где-то в стороне, пока бушующий пожар превратится в тлеющий.       — Хорошо, сэр, я Вас услышал. Нельзя забывать: то, что тлеет, не менее опасно, чем открытый мощный огонь. … денег, которые ему платили по контракту, хватило, чтобы купить два blackberry с гарнитурой для него и Пака. Когда парень вручил ему телефон, он надеялся, что у них будет возможность общаться не письмами, однако мужчина его разочаровал: это запрещено. Только редкие письма и звонки со стационарных телефонов не больше, чем на определённое количество минут. «Строгость — залог правильного воспитания хорошего солдата», — сказал мужчина. Значит, письма будут настоящими подарками. Вероятность того, что он снова зачитает каждый драгоценный лист до дыр, невероятно высока. Чёрт. Он хранит их до сих пор. Там, между вещами в сумке. Они замкнуты в пластиковом защитном пакете. Бэкхён видел, как ребята из отрядов высокого ранга собирались на задание и складывали свои вещи в такие маленькие пакеты: обручальные кольца, медальоны, фотографии… — что угодно. Стопка писем теперь была тем самым сокровищем, за которое можно было драться до смерти. Бэкхён сел на угол постели, повернувшись спиной к открытой двери, и достал одиннадцать писем. Двенадцатое отправлять было бессмысленно — оно бы всё равно не успело дойти до адресата. Разгладив уголок листа, Бэк слабо улыбнулся и прикрыл глаза, видя, как читал письма вместе с Чондэ. Разумеется, Пак писал только ему, ведь зачем писать соседскому мальчишке, когда есть сын?..       — Я не закрывал дверь, сэр, — сказал Бён, открывая глаза.       — Ты стал более внимательным, — сухо ответил Пак, всё ещё не проходя внутрь комнаты. Конечно же он одобрительно к этому относился, но эти интонации… — Ты притих, и я пришёл взглянуть на тебя.       — Вы не помешаете, если войдёте, сэр. Мистер Пак сел сзади, совсем рядом. Постель под его весом буквально прогнулась. Бэкхён знал: если сейчас он обернётся назад, то упрётся лбом в чужое плечо.       — А есть чему мешать? «И то верно — нечему».       — Вы выбросили мои письма, мистер Пак?       — Нет. Почему я должен выбрасывать их?       — Не знаю, сэр, — шепнул Бэк. — Я чувствую себя потерянным, потому что знаю, что никому не нужен. Иногда мне кажется, что я понимаю, почему Вы продолжаете возиться со мной. Но порою я будто осознаю, что мои догадки не верны.       — И что же мной руководит, если следовать твоим соображениям?       — По утрам я думаю, что это привычка, днём — необходимость, а вечером — нужда, — тихо произнёс Бэкхён. — Вечерами я был восприимчив больше всего. Мне жизненно важно было дать себе знать, что я кому-то нужен. Остаться одному в мире так страшно… Это очень страшно, сэр. Палец очертил границу листа и наконец коснулся букв. Завитки резкие, чёткие, быстрые. Бэкхёну хотелось думать, что мужчина спешил побыстрее написать ответ и поехать на почту. Отправить. Чтобы соседский мальчишка как можно скорее его получил.       — Я не знаю, как было во Вьетнаме, сэр, а Вы не знаете, как сейчас в Афганистане. И я тоже не знаю каково там, ведь в полной мере я так и не смог побывать ни в одной переделке. До сокращенного курса обучения я стрелял, но всё было мимо, на патрулях в этом не было нужды, на контроле территории, во время проведения разминирования участков этого тоже не требовалось. В основном я видел, как умирают ребята моего возраста, но стрелять в человека у меня не было нужды ещё ни разу. Если бы была — выстрелил бы. Нас не просят заниматься грязной работой, не просят защищать страну, не просят делать то, что обязаны делать высшие рангом отряды. Мы были в Афгане, но словно обошли его стороной, однако даже находясь поодаль от сражения я видел то, что не видели другие, не говоря о мотивационных роликах, которые называли информацией для ознакомления. Мы заходили в палатку, садились на стулья и наблюдали за тем, как женщину в парандже забивают камнями до смерти за что-то связанное с мужчинами или за то, что она обучала своих детей письму и математике. Простым основам, которые доступны цивилизованной части мира, — Бэкхён так и не прочёл ни одно из писем. Он вложил их обратно в пакет и закрыл его. — Потом обязательно были кадры, на которых кому-то отрезали голову. И я не понимал, почему зачастую клинок был затуплен. Видео выключалось, и приходило осознание того, что сердце колотится, в крови бушует ярость, а сжатая кепка в руке даже сквозь ткань оставила следы от ногтей на ладонях. На самом деле, Бэкхён не знает, зачем рассказывает всё это накануне оформления и отбытия. Просто в какой-то момент понимает, что рот никак не закрывается, а слова льются потоком, потому что рассказать хочется. Хочется поделиться. Очистить душу и голову от мыслей, которые тревожат его сознание. Бэкхён чувствует, что он устал настолько, что готов и вовсе не вставать с постели. Год, два, десять… может, к чёрту войну? Может, он не выдержит? Не сумеет? Не выстоит?..       — Бороться с ними бесполезно. Таков уклад их жизни. Нам этого не понять. Талибы убивают сам смысл жизни. Бэкхён чувствует, как двигается кровать, и понимает, что мужчина немного сдвинулся в его сторону. Он оборачивается на него и мысленно вздыхает от того, как близко к нему находится Пак. «Ты ведь не просто так всё время уменьшаешь дистанцию», — думает он. Он наклоняется к нему не торопясь. Старается не думать о том, что мужчина вот-вот отвернётся и выйдет из комнаты. Он не хочет извиняться за свои чувства. Пак опускает взгляд на его губы, и в этот момент они соприкасаются. Вот так просто. Так… странно. И Бэкхён бессвязно думает, что давным давно должен был перегореть, но не вышло, и это настолько прекрасно, что сердце сбивается с ритма и внутри всё начинает гореть, как от афганского солнца. Лишь спустя несколько секунд ответного, мягкого, неторопливого контакта парень осознает, что это ничего не значит. Голова будто становится на место. Бэкхён открывает глаза и медленно отстраняется, ощущая горячий выдох на своих губах. Мужчина опускает взгляд ниже, а потом отворачивает голову. Уголки бёновских губ слегка приподнимаются. Он так и сидит в неудобной позе, разглядывая чужой короткостриженый затылок. «Всё нормально, сэр. Всё хорошо», — думает Бэк, мягко улыбаясь тому, что получил. Пак молча выходит из комнаты. Бэкхён закрывает глаза. … на аэродроме душно, горячо, пыльно. Парень знает, что если пройдёт в ангары, его будут ждать новые командиры, а подписывать контракт придётся на неудобно низком столе. Пак практически не двигается, если не считать глаза, которые неотрывно исследуют территорию. Бэк знает, что это отголоски привычек. В детстве он часто забывал о том, что рядом кто-то сидит, ведь мужчина замирал так сильно и качественно, что порою приходилось сомневаться в показателях жизнедеятельности. Чёрт, о чём вообще речь? Чёртов аэродром. Бэкхён его ненавидит.       — Как только получу адрес, напишу ответ, — заверил мистер Пак. Бэкхён едва заметно приподнял уголок губ, ощущая, что мужчина так говорит, будто обязан. Вроде бы ничего не изменилось, но интонации, взгляды, движения стали отличаться от прежних. За двенадцать лет Бэкхён ещё никогда не ловил на себе столько долгих взглядов, сколько за последние несколько дней. По вечерам парень думал: «невероятно». По утрам: «невероятно наплевать». Пак перестал быть тем человеком, которого знал Бэкхён. Это сбивало с толку. Игнорировать было проще всего. Бороться — труднее, а от того превращалось в пытку. Впрочем, борьбы у Бэкхёна будет предостаточно в ближайшие лет пять или шесть. Он ещё думал — решал, будет ли писать письма мужчине. Безусловно, хотелось бы, но… пока он не найдёт объяснения происходящему, трудно будет написать первую букву. Парни со спортивными сумками и набитыми портфелями стали собираться в небольшие ряды. Навстречу им вышел, вероятно, офицерский состав, так что Бён вздохнул и повернулся к мужчине боком, чтобы попрощаться.       — Кто знает, когда мы увидимся, — слабо усмехнулся Бэкхён. «И вернусь ли я вообще?» — подумал он. — Спасибо, что проводили, сэр. Благодарю Вас за заботу. Минимум чувств. Так правильно. Для начала стоит осознать происходящее. Бэкхён повернулся к двери, нажал на ручку и взял сумку за лямки, готовясь выйти из машины. Чужая ладонь захватила его предплечье, когда он почти выбрался из автомобиля.       — Неважно сколько тебя не будет, — произнёс Пак, — просто возвращайся. … чувства всё ещё ничего не решают. Однако Бэкхён едет не в Форт-Беннинг , а в Форт-Брэгг, и капитан Уолкер одобрительно хлопает ладонью по плечу, намереваясь похлопотать за него на этапе составления списков. Он должен найти себе место. Своё место. И он найдёт.