does it bother anyone else, that someone else has your name

Его крылья вспыхивают ярко-оранжевым костром, прожирающим его до костей. К ногам падают клочки обгоревших до прожжено-серого белых перьев и стекает липкая горячая кровь. Его Ад — у него в голове. Он никогда от него не сбежит. Он никогда не соберет себя по осколкам. Сколько бы он ни пытался обмотать их клейкой лентой или облить клеем по всей поверхности, они треснут и рассыплются заново. Он улыбается, и кривое зеркало внутри него искажает его лицо до жуткой полубезумной гримасы. Сон обрывается резко и неожиданно, он просыпается чуть ли не с криком. Он знает, что видел. Знает и задыхается. Хотел бы он никогда не знать, человека, чьи плавящиеся кости ощущал своими, хотел бы забыть всю прошлую жизнь, словно ночной кошмар. К сожалению, он хотел слишком многого. — Акира-нии-сан! — Кто, нахрен, такой «Акира-нии-сан»? -… — А. Ну да. Доброе утро, Урю. Акира ожидал тихого забитого мальчика, задавленного отцовским авторитетом, боящегося открыть рот не на руках у любимой матери или в обществе не менее любимого деда. «Тихий забитый мальчик» лез под руки, тыкал в брата любимыми примерами фэнтези, звал «поиграть в эльфов», обороняясь наскоро отломанными ветками — непременно уже сухими и отмирающими — вместо мечей и иногда даже умудрялся показать Рюкену язык, хоть и из-за спины матери или брата. «Тихий забитый мальчик» улыбался ему солнечной улыбкой, клал голову на плечо с очаровательным смущением, старался провести с ним возможный максимум времени и говорил-говорил-говорил — потому что Акира слушал, Акире нравилось слушать, улавливать смену интонации и скорости, когда братик попадал в поток мыслей и вряд ли мог бы остановиться, не высказав все. «Тихий забитый мальчик» лип к нему плющом, вился вокруг и следовал за ним по пятам. С того дня, как он стал частью семьи Исида, прошло два года. Два долгих года, за которые он пытался не сойти с ума и влезть в такое количество сомнительных времяпрепровождений, которое позволял доживающий последние мгновения социальный ресурс. То есть, в одно. К огромному неудовольствию Рюкена, которого Акира вынужден был со скрипом именовать «отцом», Урю втянул его в их с дедом тренировки, в ходе которых Рокуши заимел персональный крест квинси и стремление сбить больше змеев за раз, чем новообретенный братишка. Разумеется, ни с первого, ни с десятого, ни даже с тридцать восьмого раза у него не вышло выполнить стандартный ритуал поражения Пустых от начала до конца: он решительно не понимал, как накапливать рейши, а пространные объяснения Урю, мол, просто сделай, ему не особо помогали, как и куда более длительные и обоснованные рассуждения Сокена. Но хуже всего были кошмары. Они мучили Акиру чуть ли не ежедневно, и каждые полгода он видел в них «старых знакомых» из прошлой жизни, чувствовал их боль, бежал от их страха и боролся за их жизни. Они были хуже всех, потому что подсознательно он знал, что стал объектом их преследования лишь потому, что сам не мог отпустить их, не готов был расстаться с ними навечно. Глубоко внутри он хотел, чтобы они оставались рядом, пусть даже так. Тем более, что просыпаясь, он мог отделаться лишь испугом без физических повреждений. Те же, что приходили чуть ли не каждую ночь и заставляли убегать от чудовищ или вести бессмысленные беседы с незнакомыми стариками, которые выпадали из головы с наступлением утра, оканчивались обычно весьма плачевно. Просыпаться в синяках и ссадинах превратилось в привычку, стало обычной рутиной, и Акира уже почти даже не удивлялся, находя на себе новый порез. Отвратительно было то, что они болели. И сколько бы он ни пытался отвоевать у настроек Системы право не расплачиваться за то, чего даже не помнил, ничего не выходило. Сегодня, как и в подавляющем большинстве случаев он несколько раз за ночь просыпался от адской боли в мышцах икр, как будто их крайне сосредоточенно рвали на части или закручивали в чересчур тугую «косичку». Ни одного объяснения этому поразительному феномену у него все еще не было и быть, наверное, не должно было. Должна была быть возможность хотя бы не выть в подушку с пять минут, боясь шевельнуться, чтобы не вызвать очередную вспышку ужасной боли. Но ее тоже не было. «Открыть физические настройки, » — обреченно отдает Акира мысленный приказ в тысячный, наверное, раз за последние два года. Запрос некорректен. «Подавись», ага. «Открыть настройки болевого порога.» Запрос некорректен. Ладно. Хорошо. Допустим. «Как изменить-» Нет, «Как повысить болевой порог?» Данное действие невозможно. «Причина?» Изменения базовых настроек невозможны. Высокие технологии, говорили они. Быть андроидом здорово, говорили они. Ага, очень здорово, когда у тебя второй год масштабный полет кукухи и ежедневное давление на чувствительность нервных окончаний. Учитывая его «базовые» — подавись, ИИ, — боязнь малейшей боли и неспособность обращаться с собственными эмоциями, удивительно, как он еще в состоянии здороваться с братом по утрам, не забывая своего имени. Минуточку, он же только что именно это и сделал. Акира никогда не был особенно хорош в готовке, поэтому просто сидит на высоком табурете, наблюдая, как Урю увлеченно вертится вокруг дедушки — он довольно быстро привык звать Сокена именно так — и подсовывает ему ингредиенты, пока тот монотонно помешивает что-то в большой кастрюле, и довольно болтает ногами. Лгать он не будет, роль ребенка, от которого ничего не зависит и ничего особенного не ждут, далась ему довольно легко. Было бы, конечно, еще проще, если бы он мог стереть воспоминания о том, что по сути он не совсем беспомощный мальчик. Бесполезный и не годный ни что — да, не знающий фактически ничего — нет. Знал он, к его огромному сожалению, очень и очень много для подростка с амнезией. И, к собственному ужасу, пока еще имел возможность хотя бы попытаться что-нибудь изменить и даже пространство для маневра. Сам для себя Акира так и не решил, относится ли к рьяным поборникам прав изначального сюжета, отстаивающим высшую волю его создателя, или, напротив, к тем, кто готов разрушить логику повествования, потому что так карта легла. С одной стороны, он не мог быть полностью уверен, изменится ли сценарий исключительно в рамках данной конкретной версии вселенной, допускающей его в ней присутствие, или он превратился в своего рода постоянную переменную, от значения которой теперь зависит очень и очень многое. С другой, а какое ему до этого, собственно, дело? Он ведь здесь, окружающая действительность лично для него стала объективной реальностью, так почему бы не постараться повлиять на развитие сюжета самым благоприятным для себя нелюбимого образом? Хотя бы потому, что в этом случае он перестанет быть предсказуемым. Хотя бы потому, что в таком случае Акира потеряет преимущество сбежать от опасности в самый подходящий момент. Хотя бы потому, что неизвестность пугает. В то же время прямо перед ним стоят те, ради кого он мог бы, как минимум, попытаться. Возможно, он просто субъективен, возможно, ему просто нравится быть любимым внуком, возможно, он намеренно игнорирует тот факт, что отцом Сокен был хреновым — дедушкой и учителем он ему нравится. Возможно, он просто избирателен и хочет, чтобы они с Канаэ остались живы, ради Урю, потому что знает, что их смерти его бы сломали. Что он для этого делал? Абсолютное ничерта. Что он мог для этого сделать, если за два года тренировок ни разу не выпустил ни одной стрелы? Все то же самое. И снова он сталкивается лицом к лицу с проблемой несоответствия наполеоновских амбиций суровой реальности. И тем не менее он неожиданно отчетливо понимает, что не чувствует абсолютной индифферентности к происходящему, осознает, что хочет находиться в чужих жизнях, хочет чем-то заниматься и чего-то добиться. Казалось бы, он все еще человек, ему все еще нужно прилагать усилия для выживания, он все еще обязан думать о том, как собирается зарабатывать деньги в будущем. Казалось бы, в его новой стране обитания ситуация с образованием в разы жестче, чем та, что была в прошлой жизни. Но несоответствие возраста тела его фактическому и знание языка, как базовая настройка аватара, пока играли на руку и давали больше времени на принятие решения, в каком направлении двигаться дальше. И если в прошлой жизни Акира выбирал его исходя из того, где потребуется наименьшее количество усилий, наплевав на свои интересы, сейчас у него была возможность поступить по-другому. Тем более, что в прошлом мире затраченных времени и энергии в итоге потребовалось абсолютно столько же, а удовольствия от процесса и результата он получал минимальное, если вообще получал. Опыт жизни с родителем с аналогичным рюкеновскому характером у него имелся, пусть и крайне отрицательный с точки зрения ментального состояния. Но если он собирался принять участие в сюжетных событиях — а он уже успел пересмотреть свое решение о категорическом невмешательстве за прошедшие два года — стоило сосредоточиться на развитии необходимых для этого навыков, пусть это и требовало игнорировать некоторые раздражители. К счастью, подобный опыт у него тоже был. Проще всего было прятаться на свету — плодить вместо лжи фальшивую искренность, зарабатывая ей благосклонное дозволение продолжать. Акира жил так последние… во сколько там он умер? Четырнадцать? Восемнадцать? Двадцать? Черт его знает, суть не менялась из года в год: просто придумай вранье, которое понравится им, которое будет настолько приторно сладким, настолько точно попадающим в их ожидания, что им не захочется видеть правду. Акира не называл их как-то иначе, когда был еще Дарком-фальшивкой или и вовсе до этого — просто «они» с тем самым нажимом, все объясняющим. Его чудовища с человеческим лицами, монстров в которых видел он сам. Прятаться на свету было просто. Но только когда игра стоила свеч, когда от него ждали этой игры. Рюкен не ждал ничего. Он не сказал бы ни слова, скройся Акира во тьме полностью, и на нем не сработала тактика фальшивого дружелюбия и улыбок на камеру где-то за кадром. Рюкен смотрел так, словно тоже уже все знал, словно притворство было номером бесполезным. Только теперь еще и бессмысленным и ненужным. Акира натолкнулся на его безразличие к играм на полном ходу, ударился в него лбом и ошалел: не этого он ожидал, не это планировал, не к этому был готов. Картина мира трещала по швам, и он путался в трещинах, проваливаясь в них по колено. Кем его хочет видеть Рюкен? Канаэ? Урю? Сокен? Кем ему нужно быть? Как ему быть кем-то, кем он быть не умеет? Что ему теперь делать? Как подстроиться? Как играть в семью с тем, кому игры не интересны? Он стоит посреди незнакомой улицы в полной растерянности. Как он сюда попал? Кто он? Что он здесь делает? Ни на один из этих вопросов он не способен ответить, он даже не помнит своего имени. Он вообще ничего не помнит. Помнит только то, что явно не был мелким мальчишкой, но теперь именно им почему-то и стал. Поднимает руку на пробу, машет в воздухе раскрытой ладошкой и ловит себя на чувстве почти первобытного ужаса, растекающемся по всему телу из какого-то клубка эмоций, взявшегося из ниоткуда. А потом он медленно вспоминает. Он уже мертв. И должен бежать. Как можно дальше и как можно быстрее, иначе оно найдет его и сожрет. Откопать в сумбурных нагромождениях памяти, что за «оно», не успевает, да это больше и не нужно — из-за угла ближайшего дома высовывается жуткая смердящая морда чудовища, будто бы залитого то ли воском, то ли гипсом. Скорее, последнее. Монстр угрожающе дышит и предвкушающе урчит, и он чувствует, как подламываются ноги от страха. В голове не осталось ни одной мысли, кроме панически бьющегося о стенки черепной коробки позыва бежать. И он бежит. Неловко вскакивае, кажется, разрывая мышцы в ноге, но ему так плевать прямо сейчас. Прямо сейчас ему нужно бежать, бежать, бежать, бежатьбежатьбежать. Подальше от чудовища, которое нацелилось на его душу — его мотивы он почему-то прекрасно понимает, словно это один из законов существования вселенной, всем известная аксиома. Ему нужно дышать. И ни на секунду не останавливаться. Чудовище в костяной маске нагоняет, оно все ближе и почти выдыхает свой смрад ему в лопатки, оно наслаждается погоней и уже знает, что в ней победит. Он делает последний рывок, окончательно разрывая мышечную ткань, неожиданно четко осознавая, что у него ее и вовсе быть не должно, поднимается над попавшейся на пути крышей на пару сантиметров и тут же на нее падает, придавленный массивной лапой, напоминающей птичью. Цепь, тянущаяся от крепления у на груди опасно натягивается, напоминая, что он слишком далеко от закрепленного за ним участка. А вместе с тем и то, что возможности покинуть его не предполагалось. Выходит, он был просто кормом для монстра. Но так сильно хотел жить. Палочки со стуком выпадают у Акиры из рук под недовольным взглядом Рюкена. «Отца» — мысленно исправляется он и поднимает приборы, опустив голову. Что он там говорил о том, что не запоминает кошмары? Стоило откусить себе язык сразу же. Сегодня, к его радости, выходной, и он может провести его с пользой для своих сверхъестественных способностей и социальной жизни, проще говоря, исчезнуть в лесу в обществе дорогого братишки, которому, кажется, его общество особого дискомфорта не доставляло и даже напротив, вполне нравилось. Поначалу они, конечно, не очень хорошо взаимодействовали просто потому, что оба не имели понятия, как именно это делать, из-за не сильно большого списка людей, с которыми выходили за рамки деловых отношений уровня «привет — что задали? — дай списать — пока». Учитывая, что на момент первой встречи мальчики еще не учились, у них не было привилегии с этого и начать, зато мнимая амнезия одного из них пришлась как нельзя кстати и позволила отталкиваться от ролей слушателя и рассказчика. В итоге что-то пошло совершенно не так, и Акира даже не знает, что именно привело к тому, что они резко перешли на уровень «я за тебя умру раньше, чем ты сделаешь то же самое ради меня». Он даже не удивился, когда его изначальные ожидания и представление о том, каким ребенком был Урю, осыпались прахом и вместо нерешительного замкнутого заучки, трогательно прижимающего к себе книжки, он получил того же заучку, но с бонусом в виде стремительно повышающихся активности и разговорчивости в обществе дорогих для него людей, которым он всецело доверял, в которое Рокуши, слава всему не очень святому, входил. И из которого рисковал остаться единственным. Звание худшей части тренировок по праву принадлежало упражнениям на укрепление корпуса и вестибулярного аппарата. Проще говоря, тем, в которых Акиры требовалось отрываться от земли и оказываться в воздухе без опоры. Первое время это имело практическую ценность, т. к. развивало контроль пласта рейши, собираемого им рефлексивно, стоило ощутить полет и то, как внутренности леденеют, ухая вниз. Стоило представить, что он упадет, и незримая платформа формировалась сама собой, ненавязчиво пихая под локоть, намекая опереться и довериться. Сначала Сокен им гордился, уверенный, что лук он из частиц свернет так же быстро, спутав панику внука с мнимой гениальностью. А потом до него дошло, что Акира попросту не умеет перебарывать страх и управлять собственным телом, не стоя на твердой поверхности двумя ногами, и Урю получил бонусные полномочия по выведению брата из равновесия. Их содержание, впрочем, довольно быстро пришлось корректировать, когда после первого столкновения с площадки из рейши Акира не стал собирать новую, чуть не пропахал лицом землю и был пойман дедом в последний момент, с очень честными глазами оправдавшись тем, что «ему же вроде бы запретили». Пришлось проводить разъяснительную беседу, уточняя, что вредить любимому внуку никто не планировал, а от него ожидалось не слепое подчинение в ущерб себе, а развитие умений держаться в воздухе без панического ужаса хотя бы в форме намеков. До конца план выполнен так и не был, но со временем Акира смог приучиться собирать в кучку расползающиеся вместе с морозцем мысли и думать в процессе страха, фокусируясь не на том, что он висит в пустоте и имеет все шансы удариться о ближайшие объекты, а на необходимости перегруппироваться для смягчения удара. До грациозной ловкости Урю, спокойно скачущего по веткам деревьев ему все еще было далеко, но он хотя бы выдрессировал сам себя до рефлекторного безразличия на лице и прямой до хруста осанки, пока он вдоль веток вышагивал, как часовой, мысленно уговаривая себя переместиться на каждую следующую. Каждый раз, когда перед ним не было ничего, кроме падения, становилось страшно. Поэтому довольно быстро Акира научился не только думать, но и просчитывать максимально возможное число последствий и выстраивать алгоритм предотвращения каждого. Контроль над ситуацией придавал уверенности, а уверенность — сил. Он сидел на стволе поваленного дерева, болтая ногами, и смотрел, как сосредоточенно брат выцеливал мелкую живность в ветках. Живым существам, если это были не Пустые его стрелы не вредили, максимум, легонько покалывали в месте попадания и, возможно, пугали несчастных жертв. Пока самым напуганным был Акира, потому что «несчастные жертвы» выбирали путь отступления через занятый им ствол, и ему приходилось уворачиваться от шуганной фауны каждую шестую минуту и не вопить при этом — в противном случае на него крайне обиженно шикали. — Слушай, а я точно тебе тут не мешаю? — В каком смысле? — Акира мстительно фыркнул из-за его спины, покосившись на то, как он пробурчал вопрос куда-то себе в плечо, попытавшись одновременно повернуться лицом к собеседнику, то есть к нему, и не упускать из вида следующую цель, сосредоточившись на удерживаемой стреле. На самом деле смешного в этом было мало: неосторожное обращение с рейши могло привести к серьезным последствиям, в том числе повреждениям некого мелкого Исиды, виноват в коих будет его брат-тиран, бухтящий ему под руку, то есть, опять же Акира. — В смысле, не отвлекаю ли я тебя от… ну… существования.? Я имею в виду, у меня никогда не было сиблингов-ровесников, с которыми нам было бы интересно друг с другом, поэтому я хочу проводить с тобой как можно больше времени. Но если для тебя это выглядит, как нарушение личного пространства и монополизация твоего внимания, и они тебя раздражают, пожалуйста, скажи мне об этом — я прекращу тебя доставать. — Нии-сан. Нам шесть лет, какая «монополизация»? — ладно, возможно, он слегка перегнул с терминологией, но Урю же все равно понял. Монополизация и монополизация, чего бубнить-то? — Ты тему-то не меняй. У меня же на самом деле с личными границами все плохо. — Ну и что? Мне все нравится. Если не понравится, ты поймешь. — Или ты мне об этом скажешь. — Или я тебе об этом скажу. Акира довольно кивнул, спрыгнул со ствола, по дороге чуть не наступив на ошалевшую не меньше него самого белку, и потянулся. Как бы ему ни нравилась роль приглашенной звезды, ему все еще необходимо было — да он и сам хотел — тренироваться. Или хотя бы пытаться. Ни на что особенно не надеясь, он дернул запястьем, высвобождая цепочку с крестом, который, кстати, по неизвестной причине выглядел точной копией кулона Грея Фуллбастера, чем вводил его в абсолютный ступор. Поднял голову вверх, выбирая свою первую жертву и сосредоточился на пухлой крысе, лениво свесившей хвост с ближайшей ветки и, видимо, мирно спящей. Извини, несчастное существо, но ему нужна статичная цель. Если бы он мог в тебя не стрелять, он бы и не стрелял. На самом деле победой было бы, если бы он хоть куда-то смог выстрелить. Напрягается, пытаясь почувствовать составляющие окружающее пространство частицы, но безуспешно — воздух все такой же неосязаемый, а больше под пальцами ничего нет. — Мальчики, я же могу ненадолго оставить вас в одиночестве? — Акира почти подскакивает, вспомнив, что мирно обретавшийся под деревцем сенсей только казался спящим, а на самом деле вполне себе бодрствовал. Урю бросает на него короткий взгляд и энергично кивает. Рокуши надеется, он осознает, что они остаются под его ответственность, потому что сам он собака дикая и бесконтрольная. Впрочем, именно поэтому выбора у Исиды нет. Пожимает плечами и тоже кивает, провожая взглядом стариковскую спину, а затем возвращается к попыткам найти и собрать рейши в окружающем пространстве. Черт бы побрал сенены с их драматичным напряжением. Два года уже напрягается — куда драматичнее. Такими темпами он превратится в комический элемент, что в его планы не входит. Что там Сокен говорил про рейрёку? Расслабиться и отпустить? Послушно расслабляется, выдыхая через рот, словно спущенный шарик, и для верности закрывая глаза. Нужно почувствовать нити духовных сил, вьющиеся вокруг и уходящие вверх единым пучком, нужно ощутить их такими реальными, чтобы можно было протянуть руку и пощупать — Акира готов поспорить, на ощупь, как шелк, мягкий, легкий, текучий сбегающий из-под пальцев слитной шуршащей струйкой. Сосредоточиться. Медленно отпустить и вытянуть воображаемую ладонь в просящем жесте. Представить, как на ней собирается, сворачивается в спиральный шар голубоватая материя… Короче, он создает Расенган. Доступен основной квест: Начинающий Арчер 2.0 Поразите свою первую цель. Награды за выполнение: вариативное повышение уровня статов, разблокирование ветви талантов Наказание за провал: конец Игры Да что ж у Системы за приколы такие с этим «концом Игры»? Это ему так вселенная мстит за любовь к шуткам про суицид — ладно, хорошо, не только шуткам, но шутки про шутки тоже являются шутками — или это и есть шутка про суицид? Он же тут вроде по крысам стреляет, куда столько пафоса? Еще и основной квест, ого, ничего себе. Лучше бы руководство по управлению духовными силами выдали, честное слово. Так, сосредоточиться, нащупать шелковые ленты… — Нии-сан, — голос Урю почему-то слышится приглушенным, словно сквозь вату или толщу воды, хотя ни того, ни другого у него в ушах не было и быть не должно было. — Акира! Вместо духовной силы вокруг пляшет яркое слепящее пламя, и он стоит в его центре. Огонь жадно лижет стены помещения, сползается к нему рыжеватыми струйками, набрасывается жадно и неумолимо, опаляет лицо, сжигая кожу за раз, забиваясь в легкие и выжирая изнутри. Что удивительно, он совсем не чувствует боли — лишь всепоглощающий жар и звенящий треск в ушах, из которых течет теплая жидкость, наверное, кровь. Запах лилий обволакивает, оплетает, заползая в поры, забиваясь в нос густой патокой, а над головой медленно догорает ярко-алое закатное солнце. Ему не нужно смотреть под ноги, чтобы знать, что он увидит сворачивающиеся в огне тонкие лепестки сотен цветков ликориса. Из груди знакомо торчит крепление массивной стальной цепи, которую почему-то не может поглотить пламя и лишь злобно скалится на нее тысячами мелких зубов. Он хватается за нее, как за последнюю стремительно ускользающую прямо из рук надежду, накидывает на себя в несколько слоев, пытаясь отогнать огонь от того, что еще осталось от его тела, кашляет гарью и дымом, сплевывая себе под ноги кровью и желчью, и туда же падает, не удержав равновесия. Где-то над головой слышится заунывный голодный вой. «Страх — это суперспособность, » — говорил Двенадцатый Доктор. В целом, он, конечно, был прав, но Акира бы с радостью с ним поспорил. Ведь прямо сейчас ему чертовски страшно, а в минуты испуга он застывает на месте несуразной восковой фигурой и даже дышать ему удается с трудом. Прямо сейчас он в ужасе, и кислород приходится насильно вталкивать в легкие — иначе он потеряет сознание прямо на месте. Урю нерешительно топчется сбоку, придерживая за плечо, и он осознает себя лежащим буквально на нем и траве. Крыса, в которую он собирался стрелять, позорно ретировалась. Или это просто обман зрения и последствия короткого приступа паники. — Рю-чан! Рю-чан, что случилось? Я заснул? Стоя? Что я- — голос надламывается, в голове все еще сумбур, и Акира сам не знает, о чем пытался спросить. Наверное, ему просто нужно было зацепиться за звучание хотя бы своего голоса, чтобы вернуться в реальность. — Все хорошо, нии-сан, все уже хорошо, — шепчет он с такой же растерянно-отчаянной интонацией и сжимает его ладонь. — Я не знаю, что произошло, ты просто выпустил слишком много духовной силы. То есть, я говорил, что ее у тебя много, и я имел в виду именно это. Много. Духовной силы. Ага. Минуточку. Минуточку. А у кого еще было много духовной силы? У Ичиго. И что делали ближайшие Пустые? Черт возьми, да весь сюжет начался с того, что охотящийся за ним Пустой по чистой случайности напоролся на его семью. Много у Акиры рейрёку, ага, спасибо, конечно, но не от всего сердца. — Мы в заднице, Рю-чан. В полной. Словно в ответ на его реплику они слышат душераздирающий скрежещущий звук, будто кто-то провел тупым ножом по стеклу. Или когтями. Большими такими. Пустой, например. Твою мать. Кажется, квест относился не к крысе. Из головы как-то разом вышибает все мысли, и Акира в состоянии осознать только необходимость немедленного тактического отступления. Куда и каким образом — понятия не имеет. Но умирать сейчас, да еще и в обществе одного из немаловажных героев, по совместительству его любимого младшего брата, как-то решительно не хотелось. — Нии-сан, это..? — Именно. Бежим. Далеко они, впрочем, так и не убежали — Акира, будучи магнитом невезения, зацепился за первый попавшийся корень, проехался носом по земле и застрял ногой в чьей-то норе. Урю, к сожалению, был очень сострадательным мальчиком и не стал бы спасаться в одиночестве, стратегически бросив его в роли наживки. А жаль. Других вариантов он не видел. Да господи ты боже мой, можно ему хоть раз по-человечески сдохнуть?! Не впадай в панику, Акира, не впадай в панику. Тебе нужна способность связно мыслить, чтобы побеспокоить Систему требованием спасти ваши жопы немедленно. Пустой приближался медленно, походкой победителя, уже почуяв, что жертва обездвижена и напугана, пока Рокуши безуспешно дергал ногой в попытке выдернуть ее из норы или хотя бы ботинка. Монстр напоминал отвратительную смесь уши-они*, цучигумо* и микоши-нюдо*: массивное коровье тело на тонких ворсистых конечностях оканчивалось чудовищно длинной шеей с белой маской в виде бычьего черепа. Вот уж повезло так повезло. Мало того, что помрут, так их еще и сожрет насекомая пародия на греческие мифы. Акира вцепился в коленку руками, с силой дергая ее вверх, но и это не помогло. Будь он в состоянии говорить, наверное, завел бы стандартную шарманку на тему «Брось меня умирать и спасайся», так что, возможно, даже неплохо, что он не был в силах воспроизводить человеческую речь — умирать не хотелось. Пустой тем временем переместился совсем близко, Акира слышал, как он скрежещет обернутыми сероватым панцирем суставами в лапах и часто выдыхает зловонный воздух. В другой ситуации он бы, может, даже пошутил про корриду, но не сейчас, когда громадина в два человеческих роста нависала прямо над ним, а он почти терял сознание от страха за свою жалкую жизнь. Чудовище свернуло в спираль огромную шею и почти заинтересованно склонилось к земле… А потом совсем рядом с его маской пронеслось что-то тонкое и быстрое, и последнее, что Акира увидел прежде, чем все-таки заорать — длинный подол формы Урю. Твою мать. Как в замедленной съемке, он наблюдал, как тот выпускает подряд три стрелы, не попадая ни разу, как с его пальцев капает кровь, и он шатается от перенапряжения, а потом его сшибает с ног и сметает в сторону удар по голове паучьей лапой толщиной в его тело. Нужно что-то сделать. Прямо сейчас. Но он не герой. Он в жизни своей никого не спасал. Он не умеет контролировать рейши. Он не попадет. И еще тысячи «не», за которые он пытается ухватиться, как за оправдание. Снова. Только оправдывать больше нечего, смерти не нужен предлог. Акира в последний раз панически двигает голенью и откидывается на спину, закрывая глаза. Собственное бессилие, наверное, сгрызет его, пока не останутся одни кости, даже быстрее Пустого. Больше он ни на что не способен. Только ждать, когда его сожрут с особой жестокостью. В конце концов, он сам в этом виноват — не удержал реяцу, заманил монстра, еще и брата подставил. Из-за него Урю как минимум неделю в кровати проваляется. Или его сожрут следом за ним. Акира резко подскакивает. Он не способен защитить себя, он паникует в стрессовых ситуациях, но если он несет за кого-то ответственность, если от него кто-то зависит, если он знает, что чья-то безопасность полностью в его руках, и он может их защитить, уверенность рождается в нем сама. Заорать все еще хочется, когда нога выскальзывает, наконец, из проклятой норы, и ему даже удается вскочить, почти не шатаясь, только для того, чтобы обнаружить, что Урю отбросило к стволу ближайшего дерева, и он, видимо, потерял сознание. А еще по его лицу течет кровь, ему шесть, и он не должен сегодня погибнуть. Эта единственная мысль отпечатывается в голове призывом к действию, когда Акира оборачивается к Пустому, понимая, что настолько в своем отчаянии преисполнился, что ему уже даже больше не страшно. Он здесь умрет, и ему, в целом, уже наплевать. Выдохнуть, расслабиться, закрыть глаза, почувствовать ленты рейрёку, ощутить колебания подушечками пальцев. Пустой подходит вплотную. Шатнуться назад, не открывая глаз, продолжая касаться лент. Отпустить. Костяная маска в виде бычьего черепа склоняется к лицу, и ему не нужно этого видеть, чтобы ощутить выворачивающую тошноту и то, как дрожат коленки. Он не герой. Распознать частички рейши в окружающем пространстве, стать для них водоворотом, черной дырой, беспощадно их поглощающей, почувствовать в ладони слабый холодок, представить лук. Открывает глаза, чтобы встретиться ими с черными провалами глазниц Пустого и рухнуть вниз от удара волосатой паучьей лапой, вцепившись в качнувшийся на запястье крест. Представить лук. Квинси стреляют сердцем. Рука поднимается почти сама по себе — он не в том состоянии, чтобы думать — от нее расходится синее сияние, приобретающее форму арбалета, и остается только взмахнуть вдоль него свободной ладонью, вкладывая в паз синеватый же болт из духовных частиц и отпустить спусковой крючок. Тонкая линия стрелы вгрызается прямо между глаз чудовища в каких-то полутора метрах от его собственных, и его маска оглушительно трещит, сползая слоями с отвратительной головы. Пустой оглушительно воет и рассыпается, а Акира обессиленно заваливается вперед, еле отцепившись от приклада арбалета, и втыкается лбом в траву, где-то на периферии сознания вспоминая, что собирался блевать. Отец находит их спустя несколько минут, когда Урю уже пришел в себя и успел стереть с лица кровь — не без помощи сердобольного родственника, попытавшегося смахнуть разодранными подушечками багровые потеки, а в итоге только размазав их по чужому лбу, добавив к ним еще и своей крови — и растерянно крутил в руках безнадежно испорченные очки, слепо щурясь на катящееся за горизонт солнце. Они сидят спиной к дереву, и Акира уже в десятый раз с идиотской улыбкой до ушей восторженно напоминает, что, кажется, убил Пустого, периодически прерываясь на шипение и драматичное обсасывание убитых в кровь пальцев. Квест завершен: Начинающий Арчер 2.0 Поразите свою первую цель. Награды за выполнение: Ловкость +1, Интеллект +1. Разблокирована ветвь талантов: Способности квинси. — Я так понимаю, мне нет необходимости напоминать вам, что я предупреждал об опасности вашей деятельности, — раздается поблизости ледяной язвительный тон, и Урю пытается спрятать голову в плечи, Акира неосознанно повторяет его движения, дергаясь от нежелательных воспоминаний. — Вы оба меня разочаровали, — произносит «отец», и он поднимает глаза, чтобы скрыть страх за спором. — И долго вы намерены продолжать сидеть? Рюкен смотрит, брезгливо скривившись, на попытки Урю подняться, на то, как он отчаянно пытается не дрожать и стоять ровно, но все равно почти заваливается на брата, вцепляется в подставленную ладонь такими же убитыми напрочь пальцами, мажет по ней смешавшейся кровью, ее же снова развозя по лбу, пытаясь убрать налипшие пряди. Урю шесть. Он только что был готов за Акиру умереть, а теперь смотрит в землю под обвиняющим взглядом отца и кусает губы. Внутри расползается лавой: «Ты не лучше его. Ты никогда не станешь лучше его. Не смей смотреть на него с таким выражением.» А затем Акира самую глупую вещь в своей жизни — наставляет на него арбалет.