***
Геройский рейтинг всегда проходил в два этапа: сначала публиковали основной список в журнале Pro-Hero, а ТОП-10 оглашали уже на церемонии награждения через неделю. Изуку весь извелся в ожидании. Во-первых, его раздирало любопытство узнать, как поменяются позиции в этом полугодии. Во-вторых, помимо ТОП-10 на сцену приглашали еще и про-героев с исключительными достижениями, и его «прорыв сезона» однозначно был исключительным. Еще при встрече Урарака с Иидой надавали ему кучу советов, как вести себя с прессой, как лучше держаться, пока Шото, задумчиво гоняя оливку по бокалу зубочисткой, недоумевал, для чего вообще такие сложности. А еще Изуку очень нервничает потому, что Кацуки на церемонии не будет. Он скомкал и выбросил пригласительный сразу, как обнаружил его в прихожей у зеркала. — Ненавижу эти сборища. Ходить, всем руки жать, улыбаться этим мудакам. Нахуй надо, — мотивировал он свой отказ, заметив ошарашенный взгляд Изуку. Утром перед церемонией Изуку ощущает себя плохо. Его почти тошнит от волнения, потому что если ему вдруг дадут слово, а Урарака всю неделю утверждает, что обязательно дадут, он вряд ли сможет сказать что-нибудь вдохновляющее. Церемония должна начаться в девять вечера, и в половину седьмого Изуку обнаруживает, что его геройский костюм как назло не в лучшем виде: на прошлой неделе его подпалили местами, а он так и не нашел времени отправить его на ремонт, замотавшись между сменами. Он, конечно, чистый, но выглядит явно не так, чтобы щеголять в нем под софитами. — Ты чего опять мечешься? Изуку едва не подпрыгивает на месте. У Кацуки нет привычки говорить «я дома» по возвращении, и он регулярно умудряется напугать Изуку своим внезапным появлением. — Все хорошо, — неуверенно отзывается Изуку, опасаясь признаться, что он собирается на церемонию награждения. Он слишком хорошо помнит, как Кацуки отреагировал на его внезапный подъем в рейтинге, и старается не поднимать тему. — Так и знал, что ты еще дома и ни хрена не готов к выходу, — Кацуки разувается и идет к гардеробу, распахивает его и достает что-то с верхней полки. — Держи, Деку. Изуку принимает из его рук прозрачный пакет с чем-то очень знакомым на вид. Он поспешно разворачивает его, шурша полиэтиленом, и обнаруживает точную копию своего геройского костюма. Ткань немного другая, может, на тон темнее, и ощущается более плотно. Кацуки наблюдает за ним с нескрываемым удовольствием: — Сказал твоей подружке докинуть туда асбестового волокна, а то ты скоро сгоришь на работе, — он явно намекает на Хатсуме, которая после окончания академии вне конкурса получила работу в агентстве поддержки, и Изуку с благодарностью прижимает костюм к груди: — Ты знал, да? — Ты сам без умолку пиздишь о работе. Не сложно было догадаться, — Изуку смотрит на него с таким искренним восторгом, что Кацуки неловко хмыкает и немного смущается. — Все, харэ. Пошли, приведу тебя в порядок. — В смысле? Он уже успел забежать в душ, даже волосы еще не просохли. Технически Изуку в полном порядке. Кацуки явно считает иначе. Он заносит в ванную стул, усаживает на него Изуку спиной к ванной, включает теплую воду: — Ты же не собираешься на церемонию таким взъерошенным? У тебя вечно какой-то пиздец на башке. Изуку краснеет кончиками ушей, но послушно откидывается на спинку стула. Влажный воздух комнаты наполняется каким-то шелково-цветочным ароматом, и Изуку с удовольствием отдается во власть ласкающих его волосы пальцев Кацуки. Он до сих пор не знает, что сказать, а что говорить не стоит, поэтому просто подчиняется и старается наблюдать за Кацуки сквозь прищуренные ресницы. Меняется запах, меняются и ощущения. То шелковое нечто пенилось и шуршало, а новое средство ощущается каким-то тяжелым, густым и пахнет свежескошенным лугом. Принюхавшись, Изуку различает лимонные ноты. Тщательно промассировав волосы Изуку, Кацуки заглядывает ему в лицо и улыбается. Изуку очень нравится эта его улыбка, расслабленная и открытая, без тени хищности, которая не раз заставляла Изуку более аккуратно подбирать слова или готовиться к эмоциональному взрыву. Кацуки смывает средство, укутывает его волосы полотенцем, разворачивает лицом к зеркалу. — Знаешь, в чем твоя проблема, Деку? — Изуку качает головой. — Ты относишься к себе, как к какому-то дешевому инструменту. Вообще не ценишь. Изуку это заявление возмущает до глубины души, и он торопится обернуться, но Кацуки не позволяет. — Каччан, я не согласен. — Ага, — Кацуки снимает с его головы полотенце, вешает на крючок и прохладные капли холодят шею и плечи Изуку. — Ты свою расческу видел? Ею же, наверняка, еще динозавров чесали. Изуку хочет возразить, но не может вспомнить, когда он действительно ею обзавелся. Это обычный металлический гребень, которому годы ничего не смогли сделать. А раз он до сих пор был в порядке, то зачем было его менять? Кацуки открывает настенный шкафчик у зеркала, и Изуку видит на второй полке целый арсенал из многорядной расчески с зубчиками разной длины, какой-то щетки с жестким длинным ворсом, каких-то напонятных брызгалок и баллончиков. — Это все твое же, да? — недоверчиво спрашивает он. Кацуки усмехается себе под нос: — Мое здесь, — он указывает на третью полку, которая наполовину пуста. — Я купил это еще в понедельник, но ты сюда явно не заглядывал. Видимо, ты в ванной только зубы чистишь. Изуку не знает, как реагировать на это замечание. То ли позанудничать, что еще он здесь моется, то ли поинтересоваться, а что еще он, по мнению Кацуки, должен здесь делать. Кацуки привычно натягивает перчатки — Изуку уже привык к этому жесту — берет расческу и принимается разбирать влажные кудри Изуку. Эти ощущения приятны и размеренны. Изуку опускает плечи, стараясь дать Кацуки больше свободного пространства и старается не думать о времени. Ему кажется, что сейчас это займет вечность, и он наверняка опоздает, но такие моменты с Кацуки бесценны, и Изуку ловит себя на мысли, что даже если он пропустит церемонию, то и черт бы с ней. Он наслаждается тем, как невесомо, но в то же время настойчиво зубчики расчески массируют кожу головы, как скользят по волосам, не причиняя боли. У самого Изуку обычно нет столько времени, чтобы заниматься своей прической, поэтому он наскоро продирает спутавшиеся волосы гребнем и мчится дальше. Фен тоже не его история, максимум зимой, когда выйти с мокрой головой на улицу означает схватить простуду. Поток горячего воздуха на излете щекочет ему нос, и Изуку трет его тыльной стороной ладони. Но больше всего Изуку нравится наблюдать за Кацуки. За тем, как обычно резкий, требовательный взгляд постепенно становится просто внимательным, исчезает его вечный прищур, а на губах блуждает неуловимая, но такая теплая улыбка. Изуку хочется откинуть голову назад и напроситься на поцелуй. Но он боится спугнуть магию момента и просто рассматривает отражение. Он так сосредотачивается на этом, что не сразу откликается, когда Кацуки спрашивает его о чем-то. И только поймав его требовательный взгляд в отражении, Изуку приходит в себя: — Каччан? Прости, я задумался. — Да, я так и понял. Готово, говорю. Изуку, наконец, смотрит на себя в зеркале. Смотрит и не сразу узнает. Вроде бы это он, но его прическа выглядит так гладко и ухоженно, что он невольно тянется к ней ладонью. Вроде бы это почти то же самое, что он делает сам, но волосы больше не торчат в разные стороны, а послушно лежат так, как их уложили щетка и фен. На ощупь они тоже куда приятнее, чем были до. Кацуки не скрывает улыбки, наблюдая, как Изуку очень осторожно ощупывает свою голову. — Каччан, ты волшебник! Кацуки пожимает плечами и фыркает, не принимая похвалу: — Это базовый навык, задрот. Все, пиздуй одеваться, я такси вызову. — Каччан, — Изуку оборачивается, ловит его запястье и прижимается к нему щекой. — Поехали вместе, а? Пожалуйста. Ему безумно хочется быть там с Кацуки. Безумно хочется ощущать его поддержку, его уверенность, такие же как сейчас, когда он стоял за спиной Изуку. Он хочет чувствовать этот заботливый взгляд, дающий ему силы и устойчивость. Он искренне верит, что справится, если только Кацуки будет там, в зале. Рядом. Кацуки слегка похлопывает Изуку по плечу: — Я уже выкинул пригласительный. Давай, не ссы. Изуку нехотя отпускает его и идет одеваться в костюм. Он старается утешаться тем, что Кацуки провозился с ним невесть сколько времени и, наверное, это достаточное выражение привязанности. Если Каччану так не хочется идти на церемонию, то со стороны Изуку как минимум невежливо давить на него и упрашивать. Он берет телефон, чтобы отправить Урараке сообщение, что, скорее всего опоздает, и обнаруживает на часах всего лишь пятнадцать минут восьмого. — Каччан, — зовет Изуку. — Я доеду на автобусе. Времени еще много. — Ебанись ты, — отзывается Кацуки с кухни, откуда вдруг пахнет чем-то вкусным. — Такси. Изуку вздыхает и сдается. — Иди жрать. Там одни закуски будут. Конечно, это не назвать прям ужином, но вчерашняя пицца тоже ничего. Накануне ни у Кацуки, ни у Изуку не было даже физических сил готовить, поэтому они обошлись доставкой и с голодухи заказали столько, что осталось на сегодня. Да и на завтра, видимо, тоже. Такси приезжает без пятнадцати восемь. Изуку уже на пороге квартиры, когда у Кацуки звонит телефон. Наскоро ответив на прощальный поцелуй, Кацуки берет трубку: — Скоро буду, — и тут же отключается. Изуку замирает на месте, ожидая каких-то пояснений, но Кацуки делает вид, что не замечает этого ожидания. Он еще раз, уже основательно целует Изуку в губы, и хлопает по плечу: — Пиздуй. Опоздаешь.***
В холле оперного театра, ставшего в этот раз резиденцией церемонии награждения ТОП-десятки рейтинга героев, было прохладно и свежо. То ли это достигалось мощными кондиционерами, то ли высокими потолками, но это было как нельзя кстати. В самом зале было немного душно, и Изуку теперь с удовольствием вдыхает воздух, наполненный ароматом духов и мрамора. Он проходит в зону, свободную от репортеров, и с облегчением отпивает шампанское из изящного бокала, протянутого ему Ураракой. — Я так рада за тебя, Деку, — она поднимает свой бокал и звонко чокается им с Изуку. — Еще раз поздравляю. — Спасибо… — Еще раз скажу, что ты потрясающе выглядишь, — Урарака открыто любуется его прической. — Просто шикарно. Она смотрит так, словно хотела бы прикоснуться, но не решается спросить разрешения. Изуку наклоняется было к ней, как на его шевелюру бесцеремонно опускается чья-то пятерня. Очако чуть взвизгивает. — Какой ты сегодня красивый! — он узнает по голосу Хатсуме Мэй и оборачивается с улыбкой. — И костюмчик мой как хорошо сидит! Болтовня увлекает. Внезапно с Изуку поговорить хотят все, и он очень рад этому вниманию. Он улыбается, отвечает на рукопожатия, учтиво пьет по глотку шампанского за каждый предлагаемый тост. Каждый раз он хочет достать смартфон и позвонить или, хотя бы, отправить сообщение Кацуки, но каждый раз находится кто-то, с кем нужно перекинуться парой фраз. Изуку интересно, смотрел ли Кацуки трансляцию, видел ли, как Изуку справился и что он вообще об этом думает, хотя звонить ему с этими вопросами, конечно, боязно. — А где Бакуго? — невзначай спрашивает Тодороки, когда никого рядом нет. — Он не захотел прийти, — почему-то виновато улыбается Изуку. — Я не смог его уговорить. — Ну я бы тоже не пошел, — признается Тодороки. — Но у нас в агентстве была разнарядка быть в любом случае. Изуку понимающе кивает головой. Внутренние правила у всех разные. И если Жирножвач сразу дал им карт-бланш «хотите ходите, хотите не ходите», то у Старателя явно был другой подход. Изуку вдруг задается вопросом, а как с этим было у БэстДжинса, под началом которого сейчас работает Кацуки. Вообще команду героя номер три можно было сразу найти в толпе по джинсам, прическам и поведению. Если команда Старателя равномерно расползлась по залу, общаясь с друзьями и коллегами, то команда БэстДжинса держалась особняком, практически не вступая в разговоры. На вид дисциплина царила железная. Изуку невольно улыбается, вспоминая вообще неподходящее этому духу поведение Кацуки на миссиях и в жизни. Туда хорошо вписался бы Иида или сам Изуку, способный соблюдать установленные правила. — Эй, ребята! Смотрите! — возле них из ниоткуда материализуется Хагакуре, которую можно обнаружить только по перчаткам, держащим смартфон. Тодороки и Изуку одновременно наклоняются к ней, заглядывая в экран. Там идет прямая трансляция по одному из круглосуточных новостных каналов, внизу мигает ярко-красная полоса «срочные новости». Хагакуре поднимает звук на максимум, чтобы им было слышно, и окружающие оборачиваются на этот шум. — …мы наблюдаем погоню в реальном времени. Это дерзкое преступление произошло в 22.15. Предположительно грабители захватили около трехсот миллионов йен и теперь пытаются скрыться. Съемка с вертолета выхватывает стремительно летящий по шоссе грузовик, отчаянно виляющий из ряда в ряд. — На месте преступления была слышна стрельба, но пострадавших нет. Очевидцы сообщают, что преследование ведут профессиональные герои Динамит и Целлофан… Камера, наконец, берет в кадр характерные взрывы, разрывающие темноту, и Изуку вздрагивает всем телом. Кацуки был без костюма, в той же черной борцовке с черепом, в которой был дома. Видимо, куда бы он не собирался, он не планировал сегодня геройствовать. Хотя… Изуку украдкой оглядывается по сторонам. Здесь нет ни Киришимы, еще вчера жаловавшегося на простуду, ни Каминари, ни Мины. — …видимо, грабители рассчитывали на то, что все про-герои сегодня будут на церемонии награждения… Останавливается! Грузовик останавливается! Грузовик действительно тормозит, его разворачивает на ходу. Шин на передних колесах уже практически нет, и он искрит стирающимися дисками по асфальту. — Да это же причуда Мины, — чуть слышно бормочет Хагакуре. Кислота. Действительно было похоже, что шины ею просто разъело. Двери грузовика распахиваются, и двое грабителей в черном выбегают на дорогу. В их руках оружие, издали не видно, но похоже на пулеметы, и они тут же открывают огонь на поражение. Но их сопротивление бесполезно: лента Целлофана опутывает одного из них, и он, беспомощно барахтаясь, падает на землю. Второй же вдруг стремительно увеличивается в размерах, но трансформацию завершить не успевает, как теряет сознание и грузно оседает на асфальт, застигнутый мощным прицельным взрывом Динамита. — Да, это добавит им очков на старте нового сезона, — добродушно смеется Жирножвач, уже с минуту заглядывающий через плечо Изуку. — Хорошо сработали! Изуку отрывает глаза от экрана и вертит головой по сторонам. Трансляцию в смартфонах смотрят все, никто не остался безучастным. И теперь по залу шумом расползается обсуждение. Изуку поспешно извиняется и бросается прочь из зала, на ходу доставая мобильный. Он видел, что все уже закончилось и теперь хочет как можно скорее удостовериться, что у Кацуки все хорошо. На выходе из зала он почти сталкивается с БэстДжинсом, холодно разговаривающим по телефону. Он слышит только последнюю его реплику: — Оставь эти оправдания. Ты отстранен до конца месяца, — и не придает этому никакого значения. Изуку сворачивает в ближайший коридор, останавливается за мраморной колонной, украшенной барельефами, и набирает номер. Он слушает долгие гудки минуту, вторую, но Кацуки так и не берет трубку. Поддаваясь собственному волнению, Изуку набирает номер Киришимы. Его не показали в новостях, но по логике он же должен был там быть? Киришима отвечает только на третий раз. — Каччан с тобой? — без обиняков спрашивает Изуку. — Пока да. Эй, Бакуго, это Деку, — но в трубке только удаляющаяся ругань, и Киришима возвращается с ответом. — Кажется, не сегодня, друг. Я попробую вернуть его домой к утру, ладно? — Подождите меня, я сейчас приеду, — просит его Изуку. — Извини, чувак, тут проблемы…. Баку-бро! Блин, Бакуго, перестань! Вернись, блин! Извини, Деку, не сейчас! В трубке раздаются короткие гудки, и Изуку не знает, что делать дальше. Он пробует позвонить еще раз, но бесполезно. Телефон Кацуки теперь и вовсе отключен. Изуку возвращается домой, даже не попрощавшись с друзьями, и не находит себе места до рассвета. Потом сон берет свое, а, когда он просыпается около полудня, Кацуки спит рядом. От него пахнет паленым сахаром, густым табачным дымом, крепким алкоголем и еще чем-то очень знакомым, что Изуку не может уловить. Его вещи валяются на полу вместе с обувью, и Изуку накрывает его простыней, чтобы не дать замерзнуть. Он мгновенно замечает аккуратные белые пластыри на плечах и шее, и заметную ссадину справа на нижней челюсти. У Изуку много вопросов, но он откладывает их на потом и идет на кухню, заваривать чай и заказывать что-нибудь антипохмельное, вроде острого куриного супа. Сегодня у него как назло ночная смена, и он уходит, так и не дождавшись, пока Кацуки проснется. По возвращении Кацуки встречает его привычным скучающим взглядом и делает вид, что ничего не произошло. Когда Изуку начинает задавать вопросы, он отмахивается, натягивает кроссовки и молча уходит в агентство.***
На центральной площади людно. Осень уже заявляет свои права на этот город, и листья деревьев начинают отсвечивать золотом в еще теплых лучах солнца. Но ветер, тонко пахнущий севером и морем, уже крадется по улицам, ластится к рукам прохожих и норовит забраться за шиворот. Изуку поправляет ветровку, садится на радиальный парапет мраморного фонтана и принимается ждать. На часах почти половина восьмого, а это значит, что до конца смены остается не больше сорока минут. Он крепко сжимает смартфон пальцами, но удерживает себя от того, чтобы отправить Кацуки сообщение или позвонить. Изуку не привык мучаться вопросами без ответов. Ему нужно хоть что-то, что прояснит ситуацию. Что-то, что расставит все точки над «i». Всего за два дня, прошедших с церемонии награждения, по геройскому сообществу расползлись разные слухи. В новостях обсуждали дерзкий налет и профессиональную работу команды молодых героев. Киришима в агентстве рассказал увлекательную историю, как его позвали выпить в компании старых друзей, а потом закрутилось. И вообще, не выйди Каминари покурить, они бы и сами ничего бы не узнали о происшествии. Но параллельно с этими хорошими новостями в геройской среде ползли и неприятные слухи, в которые Изуку отчаянно не хотел верить. Репортеры просто осадили агентство Жирножвача и таки добились интервью. К обеду в интернете появились ролики со всеми участниками происшествия. Со всеми, кроме Кацуки. Кучка репортеров и сейчас скучает у входа в трехэтажное старинное здание, в котором уже несколько лет обитает команда БэстДжинса. Наверняка, днем их было больше, но сейчас остаются только самые стойкие. Но и они расходятся около восьми, когда им делает, наверное, уже двадцатое замечание охранник. Изуку продолжает ждать. Он должен удостовериться, что все в порядке. Кацуки, которого он знает, никогда бы так не поступил. Никогда бы не поставил собственную выгоду выше правил. Не стал бы рисковать гражданскими. Хотя, если быть честным перед самим собой Изуку вдруг понимает, что он совсем мало знает Кацуки. Они мало работали вместе. Три месяца совместной жизни это три месяца восторга и, внезапно, три месяца, в которых Изуку без умолку болтает о своей работе и увлечениях, а Кацуки не делится ничем из своих будней. Из своего прошлого. И Изуку вдруг становится страшно. Кацуки выходит только в половине десятого, когда рыжие фонари затапливают своим теплым светом всю площадь. Изуку вскакивает с места, невольно морщится — за время ожидания мышцы ощутимо затекли — и направляется к Кацуки. Они почти сталкиваются у поворота на ближайшую улицу, и Кацуки не скрывает недовольства: — Какого хера ты здесь делаешь? — чуть слышно шипит он сквозь зубы и едва заметным кивком указывает на следующий поворот. — Там. А сам сворачивает тут же, быстрым шагом отрываясь от Изуку. Тому не остается ничего, кроме как следовать указаниям. Изуку едва доходит до указанной улицы, как ему навстречу выезжает серо-красная машина популярного каршерингового сервиса и, приветственно моргнув аварийкой, распахивает переднюю дверь. Изуку послушно забирается на пассажирское сидение, и Кацуки тут же прибавляет скорость. — Каччан? — не выдерживает Изуку через минут десять, когда позади остались и площадь, и центральная развязка, и скоростная магистраль, и дорога теперь лежит сквозь спокойный спальный район. — Что «Каччан»? — раздраженно отзывается Кацуки, а потом вдруг сбрасывает скорость и паркуется на ближайшее свободное место, завернув на него так, что шины свистят по асфальту. — Что, блядь, «Каччан»? Изуку заставляет себя выдержать его яростный взгляд. В машине странно пахнет чем-то терпким, похожим на запах дешевого ароматизатора, а еще пахнет мылом, и волосы Кацуки почему-то мокрые и как-то чрезмерно взъерошены, словно он специально начесывал их, пока они не встали дыбом. — Ты злишься на меня? — Нет, — огрызается Кацуки. — То есть ты злишься на кого-то еще? Кацуки закатывает глаза и откидывается на сиденье. Он сидит неподвижно несколько секунд, прежде чем ответить: — У меня был долгий день. Так тебя устроит? Изуку не устраивает. Он хочет знать. Хочет понимать. Хочет помочь, в конце концов, если у Кацуки вдруг возникли какие-то проблемы: — Я беспокоюсь, Каччан. Ты ничего мне не сказал. Ты не брал трубку, когда я звонил… Это правда до последнего слова. Изуку представить не мог, что там случилось, и поэтому его воображение подкидывало ему картину одну другой хуже. Настолько плохие, что он бы не решился описать их вслух. — А я должен был? Деку, я, что, обещал отчитываться за каждый шаг, а? — Я волновался! — чуть повышает голос Изуку, надеясь донести мысль. — Не надо отчитываться, но, хотя бы, дай мне знать, что с тобой происходит! — А со мной что-то происходит, ха? — Кацуки возвращается к нему смешливым взглядом, и Изуку снова видит его презрительную ухмылку. Очень знакомую еще с сессий. Еще с того времени, когда между ними не промелькнула искра. — Да. Ты вернулся в воскресенье весь в ссадинах, и ты был пьян. Это не похоже на тебя, Каччан. — Вот только не надо говорить так, будто ты моя совесть. Я хотел напиться — я напился. В чем проблема? Изуку на мгновение теряет дар речи от напора и жесткости, сквозящих в голосе Кацуки. Их диалог странный. Вопросы вроде у Изуку, а получается, что задает их Кацуки. И его вопросы неприятные. Они отталкивают Изуку, обозначают какое-то стремительно растущее расстояние между ними, и Изуку вдруг становится страшно. Что если сейчас Кацуки просто выйдет из машины, хлопнув дверью, и уйдет? — Каччан, — наверное, сейчас будет лучше заткнуться и попробовать поговорить в другой раз. — Прости меня. Изуку осторожно наклоняется к его плечу и прислоняется лбом. Он ждет, что Кацуки отстранится, но он не двигается. — Каччан, я не хотел тебя расстраивать, — Кацуки чуть слышно фыркает, но не перебивает. — Но я, правда, очень беспокоился. Ты ведь мог пострадать там. — Я каждый день могу пострадать, Деку. Будешь каждый день беспокоиться? — Кацуки произносит это тихо и четко. Изуку кивает: — Да. Наверное это нормально, когда любишь кого-то. Он очень ждет, что Кацуки переспросит. «А ты кого-то любишь?» или «А ты меня, что ли, любишь?». Спросит пусть с легкой издевкой, но Изуку от души ответит, что да, именно его. И конфликт будет исчерпан, потому что Кацуки усмехнется и ответит «и я тебя, Деку». И это будет неловким, но первым признанием. Но Кацуки молчит. Лишь через минуту он поворачивает голову, коротко целует Изуку в макушку и устало вздыхает: — Поехали домой, Деку. Дорога стелется перед ними графитовым шелком, и фонари мелькают размеренным желтым пульсом по обе его стороны. Кацуки без единого слова высаживает Изуку возле жилого комплекса, а сам отгоняет машину на парковку. Они поднимаются в квартиру своим привычным путем: из разных частей здания, до разных этажей, и встречаются уже на кухне. Изуку старается не показывать, но его ощутимо потряхивает, и он разливает воду, которую пытается налить в стакан. Нужно скорее вытереть эту лужу, но у него почему-то нет никаких сил взять тряпку с соседнего стола. Он обессиленно смотрит на то, как она растекается по искусственному камню столешницы, и просто ждет, когда Кацуки заметит ее и, ругаясь, примется за уборку. Он слышит шаги за спиной и невольно ссутуливается. На душе скребутся кошки, и даже дышать почему-то больно. — Деку. Теплые руки Кацуки вдруг обнимают его за талию, а губы почти невесомо касаются плеча. Изуку замирает, прислушиваясь к происходящему. Кацуки сильнее прижимает его к себе, и Изуку устало закрывает глаза, стараясь просто впитать это мгновение. Сердце Кацуки ощущается между лопаток, и его размеренный, уверенный ритм возвращает мир Изуку в стабильное состояние. Кацуки потирается щекой о его шею, о подбородок, тянется к губам. Поцелуй получается горьким и целомудренным, и Изуку крепче зажмуривается, потому что свет потолочный лампы вдруг слишком яркий и от него болят глаза. — Хочешь завтра на свиданку? — они не выбирались никуда уже с месяц. Изуку пожимает плечами, но все же чуть кивает. — Сгоняем в горы или еще куда-нибудь. Заберу тебя завтра. Хочешь, захвачу чего-нибудь пожрать по пути? — Изуку мотает головой и жмурится еще сильнее. — Эй, ну не раскисай, Деку. Бля… Кацуки хватает его за плечи, разворачивает лицом к себе и крепко обнимает двумя руками. — Бля, Деку, — он словно не может подобрать слов, но в его голосе Изуку вдруг слышит беспокойство и нотки чего-то, похожего на раскаяние. — Бля… — Каччан, скажи, что это неправда. Что вы не знали про этот налёт, — Изуку озвучивает мучившие его слухи. Даже если прошло еще слишком мало времени для глубокой взаимной привязанности, ему нужно знать, что он строит эти чувства с человеком, который не обманывает его ожидания. — Что это было не ради рейтинга. — Твою мать, Деку, и ты туда же, — искренне возмущается Кацуки. — Мы бухали. Просто бухали, понимаешь? Этот дебил Денки пошел курить, услышал стрельбу. Мы, что, должны были забить на это? Изуку качает головой и утыкается лицом в шею Кацуки. От этих слов легче, намного легче, и Изуку вздыхает полной грудью. — Деку, — Кацуки ловит его подбородок пальцами и поднимает его голову. Изуку послушно открывает глаза, чтобы встретить любимый спокойный взгляд, в котором есть решение всех проблем. — Доверяй мне, Деку. Больше всего на свете Изуку хочется последовать этому совету, отпустить ситуацию и позволить Кацуки самому решать, что сейчас будет правильным. Но это было уместно раньше, на сессиях, когда Изуку бежал от самого себя и ни за что не хотел бы найтись. А теперь он всем сердцем жаждет быть здесь. И ощущать все через призму своих желаний и чувств. — Я доверяю, Каччан, — выдыхает он в губы Кацуки. — Но, пожалуйста, скажи честно. Ты сам мне доверяешь? Кацуки усмехается в ответ с какой-то неуловимой нежностью, которая очень греет душу Изуку: — Я с тобой живу. Чего еще тебе надо? Наверное, это в его стиле, отвечать именно так, и Изуку с облегчением отдается в глубокий, медленный поцелуй, от которого кружится голова и внутри разгораются зеленые искры.