***
— Каччан, я скачал твое интервью! — с гордостью помахивая смартфоном встречает его Изуку. Кацуки презрительно кривится и пододвигает к себе меню. Они договорились выбраться поужинать и, к удивлению Изуку, Кацуки выбрал достаточно популярный ресторан, предупредив в смс-ке — «без вольностей». Изуку здесь нравится: большой выбор в меню, легкая, ненавязчивая музыка и, наконец-то, ощущение, что они не встречаются накануне постапокалипсиса, когда вокруг пусто и никого вообще нет. Сам Изуку уже сделал заказ, и пока Кацуки придирчиво перелистывает одну страницу за другой, еще раз включает видео. Короткий ролик был посвящен спасению похищенной два года назад женщины. Йомата Аой было двадцать три, когда неизвестный напал на нее по дороге домой и с тех пор о ней никто ничего не слышал. В полиции это дело повисло как глухарь, в котором не было ни улик, ни зацепок. Но через два года мучений и сексуального рабства Аой удалось выйти на связь. Ее похититель неоднократно упоминал, что имеет хорошие связи в полиции. Это было неправдой, но именно поэтому Аой позвонила в геройское агентство БестДжинса. Для нее это было рискованным шагом. Возможно, девушка очень волновалась, а возможно за два года получила тяжелую психологическую травму, но мужество покинуло ее, стоило ей взять в руки украденный у похитителя телефон. Она не смогла сообщить ни место, где находилась, ни собственного имени. Ничего кроме «помогите, меня похитили». Но профессионалам из агентства БэстДжинса этого было достаточно. Команда про-героев была на месте через десять минут. Преступник не успел ни замести следов, ни навредить Аой, В завершении сюжета шло очень короткое интервью с Кацуки, которое Изуку пересмотрел уже четыре раза и с удовольствием смотрит снова. — Скажите, как вы поняли, что это был настоящий, а не ложный вызов? В нем ведь не было никаких данных? — Это было очевидно. Прическа Кацуки на видео была непривычной, очень гладкой и официальной, но вид у него был вызывающий. — Вас считают героем боевого типа, но, должна признаться, вы потрясающе справились с такой сложной ситуацией. Как вам это удалось? — Я перфекционист. Мне без разницы, что я буду делать. Я буду лучшим, — в этот момент Кацуки перевел взгляд в камеру, и Изуку в очередной раз прошибает током под кожей от того, как победоносно и гордо он выглядит. — Выруби это дерьмо, — коротко бросает Кацуки, откладывая меню в сторону. — Аппетит отбивает. — Блин, Каччан, но ты же здесь такой крутой! — с искренним восторгом восклицает Изуку, откладывая смартфон в сторону. — Жаль, что последние два месяца про тебя так мало в сводках. Я раньше не успевал собирать все заметки, но теперь у меня есть такое сокровище! Знаешь, ты безумно фотогеничный! Ты так хорошо смотришься в кадре, вот на всех видео просто потрясающе! — Завались, — Кацуки рукой подзывает официантку, быстро делает заказ и возвращается к Изуку усталым взглядом. — Ты все еще уверен, Деку? Изуку не сразу понимает, о чем идет речь. Он недоуменно хлопает ресницами, и Кацуки вынужден ему подсказать: — Ты просил «быть настоящим». Ты все еще этого хочешь? Таким тоном обычно говорят о чем-то несбыточном, о чем и просить смысла нет. Изуку гонит от себя это ощущение и отвечает с максимальной уверенностью, на какую способен: — Конечно. Кацуки только вздыхает: — Тогда закажи себе что-нибудь покрепче. — Зачем? — Изуку послушно придвигает к себе барное меню, оставшееся на столике. — Мне вытрахали весь мозг с этим интервью. И с этим спасением тоже. Я хочу отдохнуть, — Кацуки переводит взгляд на свой смартфон, звякнувший входящим сообщением, и берет его в руку, чтобы ответить. Изуку улыбается своей самой надежной и радостной улыбкой, с которой обычно отправляется на миссии: — Без проблем.***
Коктейль с ромом действует на Изуку странно, смешивает мысли в какой-то перламутровый калейдоскоп и приглушает лишние чувства. Поэтому до конца ужина ему спокойно, а в такси и вовсе легко, потому что Кацуки, заказавший себе порцию джина, нарушает свои собственные правила и лезет целоваться. Это, наверное, их лучшая совместная поездка, потому что за квартал до места назначения Изуку приходится заново застегивать свою рубашку, а его шея и ключицы горят от укусов и засосов, которые наверняка и послезавтра придется замазывать тональным кремом. Правда, потом осторожность Кацуки снова включается, и они выходят у разных входов ЖК и возвращаются в квартиру привычными маршрутами. Изуку заходит домой первым и тут же мчится в душ. Ему нужно пятнадцать минут, чтобы помыться и подготовиться, и хорошо, что никто не видит, как он использует «полное покрытие» для ускорения. Кацуки встречает его еще одним бокалом неизвестно откуда взявшегося рома, и Изуку насилу вливает в себя половину, закусывая шоколадкой. Пить его чистым то еще испытание, потому что несмотря на сладкие нотки карамели и фруктов, вкус у него жгучий и тяжелый, словно жидкий мазут. Изуку не выдерживает и оставляет полупустой бокал на прикроватной тумбочке. Он чувствует, как алкоголь ударяет в голову, и пытается остаться относительно трезвым. В душе шумит вода, монотонно и уютно, и Изуку ловит себя на мысли, что было бы экономичнее мыться вместе. Это было бы быстрее и, чего скрывать, эротичнее. Нужно будет обязательно предложить Кацуки заняться сексом в душе — эта фантазия выглядит очень реальной, и член Изуку отзывчиво твердеет, пока он представляет себе как прозрачные струи облизывают рельефную фигуру Кацуки. Изуку уступает этому миражу, обхватывает пальцами ствол и принимается медленно дрочить, приводя себя в боевую готовность. К возвращению Кацуки Изуку чувствует себя и возбужденным, и пьяным, и для него это в новинку. Кацуки залпом опрокидывает в себя остатки рома, прижимается к губам Изуку. Этот поцелуй с подвохом: ром плещется во рту Кацуки, и Изуку отчаянно сопротивляется ему языком. Полумрак комнаты размазывается полосами эффекта Допплера, и, несмотря на то, что Изуку так и не сделал глотка, вернув ром Кацуки, в ушах становится гулко. Единственный включенный бра в изголовье кровати освещает дьявольски красные глаза Кацуки, какую-то выжидающую ухмылку, обнаженный ряд белых зубов, и Изуку невольно отмечает, что таким он видит его впервые. Изуку жалеет, что между ними нет одежды — так они потратили бы хоть немного времени на то, чтобы от нее избавиться, а теперь вся страсть Кацуки обрушивается на него грубой, тяжелой волной. Изуку шалеет от частых поцелуев, половина из которых больше похожа на укусы, теряется от требовательных прикосновений, когда теплые ладони Кацуки проходятся по его шее, рукам, спине. Кацуки повсюду. Мгновение назад он отобрал у Изуку воздух глубоким поцелуем, от которого ноют уголки рта, а сейчас его губы уже скользят по внутренней стороне бедра. Только что его пальцы жадно мяли задницу Изуку, а теперь они пощипывают соски, добиваясь стонов удовольствия. Изуку пытается отвечать, пытается угнаться за ритмом, но бесполезно. — Связать бы тебя к чертовой матери, — шепчет ему на ухо Кацуки, заводя запястья над головой и крепко прижимая к подушке. — Но тогда ты не сможешь съебать. Изуку возмущенно дергает головой, чувствуя, что из этого захвата можно выбраться только включив причуду. Он ловит губы Кацуки, скорей кусает, чем целует, искренне злясь на его слова. Он никуда не собирается уходить. Может, его разум сейчас ограничен алкоголем, но Изуку не может представить ничего, что могло бы его остановить. Он плавится в наслаждении и желает только одного — сгореть в нем без остатка. Даже если Кацуки решит действительно поджечь его — плевать. Секунда перерыва на перчатки и смазку. Изуку глубоко вдыхает, пользуясь передышкой, чуть отползает к изголовью, широко разводит ноги и приподнимает бедра. Ему чертовски нравится, как сейчас смотрит на него Кацуки: хищно, с каким-то непонятным вызовом, который Изуку отважно принимает. Будь, что будет. Кацуки не слишком церемонится, проталкивая в Изуку сразу два пальца. Его движения сразу становятся широкими, растягивающими, и Изуку, чуть шипя, подается ему навстречу. Наверное, не будь он пьян, было бы больно — должно быть чисто логически, но ощущения смазанные, словно они не могут пробиться сквозь густой туман алкоголя. Наоборот, хочется больше. Чтобы вот на максимум, наизнанку. Хоть двумя пальцами, хоть горстью. Изуку забывает испугаться этому желанию, просто насаживается на пальцы Кацуки, выгибаясь в пояснице и ловя случайные нажатия на простату, от которых по телу пробегает электрический ток. На тумбочке начинает вибрировать мобильник Кацуки, но тот не обращает на него никакого внимания. Просто проходится поцелуями по тазовым косточкам Изуку, покусывает в такт движениям руки треугольник волос и облизывает головку давно твердого члена. Изуку стонет, наслаждаясь звуком собственного голоса. Он упирается плечами в изголовье кровати и с удовольствием отвечает стонами на изощренные ласки. Кто бы мог подумать, что легкие покусывания у основания ствола могут быть настолько приятными? Когда Кацуки вроде бы грубо и торопливо вылизывает мошонку, Изуку теряет смысл думать. Зачем? Зачем вообще о чем-то размышлять, когда оргазм кипит между тремя точками простаты, яичек и чувствительной головки, каждая из которых получает сейчас столько стимуляции, что никаких игрушек не надо? Изуку вздрагивает бедрами в такт ласкам и привычно ощущает, как пальцы на ногах поджимаются, нащупывая знакомую, уже исхоженную лестницу в небо. Он собирается спросить у Кацуки разрешения, хотя бы предупредить его, что он близко, как сквозь собственное распаленное дыхание вдруг слышит шорох открывающейся в их спальню двери. Изуку вздрагивает всем телом, распахивает глаза. Ему нужно несколько секунд, чтобы осознать происходящее. В их спальне чужой. Замедлившееся от рома зрение выхватывает его какими-то деталями, складывающимися в знакомую картину. Крепкие, невероятно широкие плечи, шрам на правом боку, оставшийся еще с прошлогодней миссии, красные, зачесанные вверх волосы. Изуку предпочел бы бредить сейчас, чем наяву узнать Киришиму. Он открывает рот, но не может найти ни слова, которое вырвалось бы сейчас из его горла. Кацуки, не оборачиваясь, встречает его коротким, приглашающим жестом, не отвлекаясь от минета, и Изуку прошибает холодным потом. Перед его глазами встает их последняя сессия, когда Кацуки почти позволил кому-то еще овладеть им. Что если и тогда ему действительно хотелось это сделать? «Не понравится — уйдешь молча». И что теперь делать Изуку? Срочно отпихивать Кацуки и выбираться из постели? Напряжение пропитывает мышцы колючей проволокой. Единственное, что удерживает Изуку неподвижным это так и не сменившие темпа ласки Кацуки. Время замедляется, размазывается. Киришима обнажен, а значит находится в их доме не минуту и не две. Как Изуку мог не услышать его появления? Изуку готов умолять Кацуки передумать. Отложить. Хотя бы поговорить для начала. Изуку не готов быть еще с кем-то. Пульс теряет разумный ритм, колючая проволока напряжения скручивается в пружину. А потом мир перестает существовать. Разбивается вдребезги и рушится мелкими осколками, когда Киришима отработанным движением проводит пальцами между лопаток Кацуки к крестцу, и тот отвечает, прогибаясь в пояснице. Киришима берет тюбик смазки, размазывает лубрикант по своему члену, и в два плавных движения входит в Кацуки сзади. Изуку давится протестующим возгласом. По телу Кацуки пробегает заметная дрожь, он выпускает изо рта член Изуку и громко стонет, прикрыв глаза. В этом стоне столько каких-то чувств, которых у Кацуки никогда не звучало, что Изуку цепенеет и больше не может пошевелиться. Киришима начинает медленно двигаться, и Кацуки вцепляется в Изуку умоляющим, беспомощным взглядом: — Деку? Происходящее противоестественно. Неправильно. Наверное, это написано на лице Изуку, потому что в уголках губ Кацуки появляется складка горечи. Он берет руку Изуку и осторожно притягивает ее к своей щеке, чуть трется ею о его пальцы. — Изуку? В его дрожащем от желания голосе столько отчаяния, что Изуку сдается. Он запускает пальцы во влажные волосы Кацуки, наклоняет его голову к своему паху, позволяя продолжить. Кацуки благодарно пропускает его член в горло и больше не сдерживает стонов. Этот секс странный, разрывающий нервы Изуку в мелкие клочья, потому что то, что он видит, и то, что он чувствует, не должно происходить в реальном мире. Ласки Кацуки вроде бы знакомые и чувственные, но Изуку больше не ощущает их как нечто образцовое. Кацуки сбивается с ритма, его руки и губы движутся не синхронно, словно его собственные ощущения не дают ему сосредоточиться. Изуку старается не смотреть на Киришиму, но его фрикции он чувствует через Кацуки, и их темп явно быстрее и жестче. Мысленно попросив прощения у Кацуки и себя завтрашнего, Изуку рукой останавливает его и начинает двигаться сам. Ему очень хочется не совпадать с Киришимой, действовать в противофазу, забирая инициативу на себя, потому что это, черт возьми, его Кацуки. Получается практически сразу, и Изуку с каким-то болезненным наслаждением ощущает, как Кацуки растерянно замирает, явно не понимая, как ему быть. Изуку успокаивающе поглаживает его по щеке, по волосам и двигается медленно, с оттяжкой, стараясь прочувствовать каждый сантиметр, потому что горло Кацуки вибрирует от стонов, и Изуку нереально нравится это ощущение. Вообще стоны Кацуки это нечто, потому что во время их секса он всегда сдержан, сосредоточен на удовольствии Изуку и максимум, что можно от него услышать, так это распаленное дыхание и выдох в голос через нос во время оргазма. Изуку хочется ощущать их, и он старается входить именно в тот момент, когда Кацуки всем телом вздрагивает от особенно глубоких фрикций Киришимы. Наверное, это и приводит его к оргазму. Изуку почти стыдно, когда он не дает Кацуки отстраниться, но он все равно изливается в несколько быстрых движений, с наслаждением ощущая, как сжимается горло Кацуки, принимая его семя. Изуку еще приходит в себя из послеоргазменного оцепенения, когда Киришима тянет Кацуки за плечо, заставляя подняться и выпрямиться, стоя на коленях. Кацуки держится за Изуку каким-то беспомощным, умоляющим взглядом, и Изуку невольно подается следом. Член Кацуки твердый и сочится смазкой, его стоны прерывистые, и Изуку физически хочется быть с ним рядом. Он поднимается следом, ловит губы Кацуки, перепачканные спермой, в поцелуй и окончательно пьянеет, потому что нельзя оставаться трезвым, ощущая рваные стоны Кацуки в своей голове. Он скользит руками по телу Кацуки, исследуя, заново узнавая, находя новые эрогенные зоны. Пальцы Изуку останавливаются на затвердевших сосках Кацуки и долго ласкают их, то поглаживая, то выкручивая и теребя, и громкость выходит на новый уровень. Изуку бы в жизни не подумал, что Кацуки может быть настолько ярким. И Изуку хочет слышать его еще громче. Он прокрадывается по торсу Кацуки вниз, к паху и принимается ласкать губами его подрагивающий от удовольствия член. Не сказать, что Изуку профи. Не сказать, что у него хорошо получается. Но он очень старается доставить Кацуки удовольствие, а потому действует как по инструкции, то обсасывая головку, то пропуская его член в рот до середины, то дразнясь и ласкаясь языком. Он очень не уверен, что его собственный организм сделает исключение для этого раза, а потому ждет, когда предэякулят станет терпким и горьковатым на вкус. Изуку видит пальцы Киришимы, крепко стискивающие бедра Кацуки, не позволяя сбежать, чувствует все ускоряющийся ритм, из-за которого стоны Кацуки все протяжнее и выше. Наконец, во рту все вяжет, и Изуку поспешно сглатывает, одновременно принимая член Кацуки на всю длину. В горле образуется спазм, желудок затягивается узлом, но Изуку может выдержать так несколько фрикций. Но сегодня этого достаточно: Кацуки, пойманный между двух огней, вздрагивает всем телом и изливается с криком. В комнате на миг становится громко и светло, и воздух наполняется запахом паленой патоки. Изуку поднимает взгляд и видит, как Киришима держит еще потрескивающие взрывами ладони Кацуки в своих, защищенных максимальным упрочнением. По ним расползаются мелкие трещины, но силы Кацуки уже иссякли и он обессиленно повисает в руках Киришимы. Изуку насилу сглатывает сперму, горьковатую и пряную от рома, и в свою очередь подхватывает Кацуки под плечи. Кацуки в этот момент взапой целуется с Киришимой, а, потом, улегшись на постель, тянется к Изуку. Изуку отвечает. Он чувствует себя околдованным, опутанным какими-то магическими путами, потому что оторваться от Кацуки, льнущего к нему всем телом, просто невозможно. И Изуку остается рядом, пока он не засыпает. Хотя ждать долго не приходится — Кацуки отключается через минуты три-четыре, когда Киришимы уже нет в спальне, а Изуку методично поглаживает его руки, мокрые от нитроглицерина. Дождавшись, пока его дыхание станет глубоким и размеренным, Изуку ускользает следом.