***
— Каччан, тебе нужно отдохнуть, — Изуку произносит это как можно уютнее, одновременно укрывая Кацуки теплым пледом. Накануне два дня подряд шел дождь, и сегодняшняя ночь выдалась неожиданно холодная и сырая. И сейчас, на утро, дома вовсе не так уютно, как они привыкли. Кацуки зевает в ответ и чуть слышно шепчет: — Не сейчас, Деку. Всего три месяца осталось. — Три месяца? Изуку знает, что обещал не задавать вопросов. Но это же просто разговор, верно? Если вдруг Кацуки не захочет, то он может просто не отвечать. — Ага, — Кацуки снова зевает, на этот раз так широко, что чуть не сворачивает челюсть. — Так что потерпи немного, ладно? — Ты думаешь, что я просто соскучился? — Изуку нежно целует его в висок, стараясь прикоснуться только внешней частью губ. — Я беспокоюсь за тебя. Работать вот так на износ ненормально. — Отъебись, пожалуйста, — Кацуки слегка тянет гласные. — Очень, блядь, прошу. — Отоспись сегодня, — Изуку гладит его по волосам, потирается носом об ухо, копируя самого Кацуки в невербальной манере уговаривать. — Один денечек. Снова звенит будильник на телефоне. Кацуки приподнимает уголки губ в усмешке, но не двигается. Изуку незаметно отодвигает трезвонящий гаджет под свою подушку, где он со временем замолкает, но трель тут же сменяется на более громкую мелодию входящего вызова. Кацуки одним взглядом требует вернуть мобильный, и Изуку, не скрывая, недовольного вздоха, достает его обратно. На экране странное имя «Енотоглазая». Кацуки отвечает сразу по громкой связи: — Че те надо? — А кто это у нас такой грубый с утра пораньше? — смеется приятный женский голос. — Не выспался, Бакуго? — Не трахался, — огрызается Кацуки, и Изуку почему-то стыдно вместо него. — Ну, с этим не помогу, тут справляйся сам, — Изуку наконец-то узнает Мину. — Мы собираемся в конце недели на горячие источники. На три дня. Так что давай, собирай вещи, Деку и скидывай мне тридцатку за номер. Брови Кацуки медленно ползут к переносице: — Я пас. — Не-не, ты в деле, — не принимает его отказа Мина. — Все уже скинулись. Кири забронил отдельный коттедж, так что никаких посторонних. Зато будет бассейн на первом этаже с зоной джакузи. У тебя, как обычно, своя комната с террасой. И паназиатская кухня от шеф-повара. — Блядь, вы слово «нет» когда-нибудь научитесь понимать? — ворчит Кацуки, но не сбрасывает вызов. Мина продолжает его увещевать: — Мы же банда, Баку-банда, без тебя не канает. Денки даже уговорил Джиро поехать, все, считай, в сборе. Изуку не знает, хочет ли он, чтобы Кацуки согласился. С одной стороны, это отдых, такой нужный ему сейчас. А с другой это три дня рядом с Киришимой. И непонятно, чем это может закончиться. Кацуки с легкой досадой поднимает взгляд к потолку, явно оценивая возможности: — Ладно. Заебали. — Очень рада это слышать, — бодро рапортует Мина. — Все, жду денег! И отключается. Кацуки потягивается и снова широко зевает: — Ну, ты слышал. Меняйся там с кем-нибудь. В пятницу утром рванем. Потом ловко выскальзывает из объятий Изуку, влажно поцеловав его щеку, поднимается на ноги и идет в душ. Изуку не спешит за ним. Наверное, это лучшее решение, но ему было бы приятнее, спроси Кацуки его мнения хотя бы взглядом. Но Кацуки не спросил.***
Их поездке не суждено состояться. Изуку осознает это в автобусе, в половине восьмого утра, когда едет в агентство на дневную смену. В транспорте прохладно, на максимуме работает кондиционер, и Изуку даже не снимает ветровку, чтобы не продуло спину. Он смотрит в окно, где мелькают здания, кафешки, офисы, и одновременно слушает ежеутренний подкаст с топовыми про-героями. При проезде под трехэтажной развязкой как обычно пропадает интернет, и, наверное, с минуту в его наушниках только тишина. Когда подкаст возвращается, там уже обсуждают другую тему. —…на самом деле это похвально, что молодежь можно увидеть не только на люксовых улицах, — Изуку узнает насмешливый голос Ястреба. — Это сейчас редкость. Но там нужен другой опыт, иначе все эти попытки будут заканчиваться плачевно. — Расскажите, а какой это опыт? — Ну, в трущобах нет злодеев. Есть обычные преступники, которые привыкли брать числом и хитростью. Так что без чутья и везения туда лучше не соваться. — Сейчас ведется активное разбирательство, было ли вообще это вмешательство правомочным. Ведь герои не должны вмешиваться в юридические дела граждан. — Ну, знаете, когда эти бумажные дела переходят на физический уровень, у нас, героев, не остается выбора, — смеется Ястреб. — Если бы мы сначала спрашивали «а точно ли пора вмешиваться», то у нас бы преступность была в десятки раз выше. Изуку согласен с ним в каждом слове. Обычно нет времени на долгие раздумья — сначала спасение, потом все остальное. Главное успеть понять, кому и какая нужна помощь. А уже потом разбираться, можно ли было этому человеку помогать. Он проваливается в эти мысли и почти не слушает разговор Ястреба с ведущей до тех пор, пока она не объявляет о завершении подкаста: — Спасибо, что обсудили с нами этот инцидент. Напоминаем, сегодня ночью про-герой Динамит, чей номер в рейтинге шестьдесят пять, предотвратил похищение ребенка в районе Кото. Подозреваемые в похищении оказали сопротивление и были задержаны. Они утверждают, что являются официальными представителями девочки, но сама она этого не подтверждает. Динамит в тяжелом состоянии был госпитализирован в Центральный геройский госпиталь. Полиция ведет расследование. Мир в глазах Изуку теряет скорость. Динамит… Кацуки… Кацуки не мог быть ранен при обычном задержании. Это же бред какой-то. И это произошло ночью. Но сейчас почти восемь, а на мобильном Изуку ни сообщения, ни пропущенного звонка, а значит, Кацуки не имел возможности дать ему знать. Изуку старается дышать спокойно, но в итоге просто сипло хватает воздух ртом, распугивая сидящих рядом пассажиров. Центральный госпиталь в другой стороне. Нужно выйти на следующей остановке, пересесть на метро и как можно быстрее добраться туда. Возможно, Кацуки сейчас нужна какая-то помощь. Хотя, тут уж Изуку себя обманывает — единственная помощь, которую он сможет там предоставить, это сидеть тихо и не отсвечивать, чтобы не мешать медикам делать свое дело. Не долго думая, он набирает номер госпиталя и запрашивает информацию по Кацуки. Естественно, ему ее не предоставляют: Изуку Мидория не указан в качестве доверенного контактного лица. Обычно таковыми указывают близких родственников — родителей, супругов, брата или сестру. У самого Изуку до сих пор указан Шото Тодороки. После ухода из жизни мамы некого было больше указывать. Кто указан доверенным лицом в личном деле Кацуки остается только догадываться. И Изуку все же принимает решение ехать в госпиталь. Там, предъявив лицензию героя, он наверняка сможет получить хоть какие-то ответы. На полпути его перехватывает звонок от Жирножвача, которому Изуку только что написал огромное сообщение с миллионом извинений, но которое оказывается бесполезно: — Деку, я все понимаю, но у нас много работы. Это похвально, что ты беспокоишься за друга, но полиции нужна наша помощь и все наши руки. Мы уже вызвали всех с выходных и отпусков. Ты нам нужен! Изуку стискивает зубы и снова меняет направление. Он уже почти на пороге своего офиса, когда его смартфон, наконец-то, звенит входящим сообщением. «Привет, Деку».***
Что госпиталь, что больница пахнут одинаково: чисто, хрустко, с нотками спирта. Изуку не любит здесь бывать — это напоминает о тех временах, когда он еще не умел контролировать причуду и постоянно себя ранил. Сегодня уже суббота, и ему наконец-то разрешили посетить Кацуки. Изуку ждет на этаже пока закончится плановый осмотр, и ему можно будет войти в палату. Он так торопился, что пришел немного раньше назначенного времени. Эти двое суток прошли каким-то непонятным, замызганным полотном. Это спасение все больше обрастало слухами и приобретало оттенки публичного скандала. БэстДжинс в интервью был сдержан, полиция воздерживалась от комментариев. Агентство Жирножвача привлекли к расследованию как наиболее компетентное в разработке преступных схем. И Изуку двое суток был среди тех, кто пытался разобраться в произошедшем. Получалось странно: какая-то женщина, проститутка — судя по документам и досье, обратилась к Динамиту во время его патрулирования с просьбой спасти ее только что похищенную дочь. Она смогла показать машину, на которой увезли девочку. Естественно, пять минут спустя автомобиль уже был остановлен, но вот события после были непонятны. Подозреваемые — прилично одетые мужчина и женщина лет сорока оказали сопротивление, при этом вовсе не опасаясь зацепить девочку, которой на вид было не больше семи. Когда в ход пошла причуда подозреваемого «Лезвия», Динамиту пришлось прикрыть ребенка собой. Несмотря на раны, ему удалось задержать обоих и доставить в ближайший полицейский участок, куда мать девочки по его указанию пришла добровольно. Малышка не пострадала. Но это была версия Кацуки, которую они узнали только к вечеру четверга. До тех пор на руках была только версия подозреваемых, по которой они долго разыскивали свою дочь, которую увела эта странная проститутка, и, найдя, собирались вернуть домой. При попытке Динамита отобрать ребенка, отец потерял контроль над причудой и случайно зацепил его. Все документы на малышку были у них с собой. В базе данных же у предполагаемой матери, спровоцировавшей всю эту ситуацию, не было детей. Дело осложнялось еще и тем, что девочка не говорила. Она смотрела на своих юридических родителей и плакала, а к вроде бы чужой женщине рвалась изо всех сил. Но даже это можно было подвергнуть сомнению: причуда девочки была похожа на причуду юридического отца, а причуда предполагаемой матери была «гипноз». Слабый, да, но, наверное, ребенку бы этого хватило? — Еще не пускают? — знакомый голос Киришимы выдергивает Изуку из раздумий. Он вздрагивает и, не скрывая напряжения в голосе, отвечает: — Еще нет. Изуку должно быть стыдно, но меньше всего на свете ему сейчас хочется заходить одновременно с Киришимой. Потому что тогда Изуку может увидеть в глазах Кацуки совсем не то, что ему хотелось бы. Или то, но не ему предназначенное. И к этому он вовсе не готов. Ему хочется охранять Кацуки от любых посягательств, физических или моральных. Это не самое зрелое и мудрое желание, но ничего поделать с собой Изуку не может. Киришима садится рядом с ним на обитую эко-кожей скамейку. Тишина неприятная, и Изуку нечем ее нарушить. Его пальцы напряженно мнут ручки крафтового пакета с фруктами, они предательски тихо шуршат, совсем недостаточно, чтобы заполнить этим шорохом пространство и вдохнуть в него тепло. — Ты не хочешь, чтобы я заходил к Бакуго, верно? — взгляд Киришимы прикован к двери двенадцатой палаты, что до сих пор закрыта. Изуку решает, что лучше не лгать: — Извини. Не хочу. Киришима кивает в ответ. Потом еще раз. И еще раз, словно забыв, что уже ответил этим жестом. Он поворачивается к Изуку и отдает небольшой белый пакет из плотного полиэтилена: — Баку-бро просил принести. Передай ему, пожалуйста, — Изуку принимает посылку. — Я пойду. Изуку провожает его взглядом и старается не злиться на себя. В этом принятии и понимании ситуации слишком много спокойствия. Неужели Киришима сам не переживает за Кацуки? Не хочет сам его увидеть и удостовериться, что тот идет на поправку? Изуку был готов за него сражаться, но сейчас кажется, будто бы и сражаться не с кем. Но в то же время что такого в этом пакете, что Кацуки не мог попросить принести Изуку? — Мидория Изуку, вы можете пройти в палату, — возвещает ему подошедшая медсестра в голубой форме, и Изуку поспешно пользуется этим разрешением. Кацуки выглядит лучше, чем ожидалось. На фотографиях места задержания машина подозреваемых была больше похожа на дуршлаг, и Изуку с содроганием думал о том, как Кацуки, в принципе, умудрился уберечь ребенка от лезвий, так легко раскромсавших железо и пластик. — Как ты, Каччан? — Изуку произносит это тихо, без ликующей радости, потому что Кацуки выглядит мрачным и раздраженным. — Просто ахуенно, — он поднимает руку, демонстрируя облегающие ее повязки. — Эти уроды собрались держать меня здесь неделю. Видите ли, «пятьдесят швов это не шутки». Хуютки, блядь. — Каччан, это же и правда не шутки, — Изуку ловит его ладонь своими кривыми пальцами. — Тебе нужно отлежаться. — У меня в понедельник международка, — ворчит Кацуки, но не вырывается. — Некогда валяться. На эту миссию у Кацуки уже дней десять чесались руки. Изуку случайно узнал об этом у Урараки, которую вместе с Кацуки и Тсую включили в команду Дракона Рюкио и Ястреба для работы с китайскими коллегами. Суть миссии участники пока не имели права раскрыть, но это явно была очень ответственная задача. Но теперь, когда Кацуки был замешан во внутреннем скандале, состав участников собирались пересмотреть. Урарака поделилась этим с Изуку сегодня за завтраком, когда они застали очередное обсуждение инцидента на телевидении. Вчерашнее телефонное интервью с Кацуки явно не шло на пользу его репутации, потому что на каверзные вопросы он отвечал с присущей ему грубостью и прямолинейностью, и впечатление осталось очень двоякое. Получалось, будто именно Кацуки спровоцировал рискованную ситуацию и подверг опасности жизнь ребенка. Рыдающей проститутке общественность верить отказывалась. — Каччан, тебе, наверное, не нужно торопиться, — Изуку ласково поглаживает его забинтованное запястье, стараясь успокоить и сказать о происходящем как можно мягче. — Эта ситуация… она плохо повлияла. Ошарашенный, полный недоверия и возмущения взгляд Кацуки впивается в его лицо, мечется от губ к глазам, и Изуку кажется, будто оно сейчас начнет кровоточить, исполосованное незримыми когтями. Собравшись с силами, он заканчивает мысль: — Вряд ли тебя допустят до участия. По крайней мере до тех пор, пока расследование не выяснит всех обстоятельств дела. — Деку, — Кацуки начинает вкрадчиво, но в его словах отчетливо слышна угроза, — ты сейчас серьезно? Они меня исключили? — Пока следствие склоняется к версии, что ты не разобрался в ситуации, — скрепя сердце признается Изуку. — Та женщина, она не мать девочки. Они были в конфронтации с настоящей матерью, и она выкрала ребенка, а потом использовала тебя, чтобы помешать родителям ее вернуть. — Бред, — уголки губ Кацуки опущены в крайнем отвращении. — Это же лажа полная. — У них все документы. Совместные фотографии, детские вещи. Пока улики больше свидетельствуют в их пользу. — А мои показания нихуя не свидетельствуют?! — взрывается Кацуки, но тут же закашливается от боли. — Поэтому сейчас и идет следствие, — Изуку старается звучать разумно, но Кацуки явно плевать на его увещевания: — В жопу пусть себе засунут это следствие! Нужно быть идиотом, чтобы просто предположить, что эти уроды имеют хоть какое-то отношение к той девчонке! Она банально их боялась! — голос Кацуки через раз хриплый, и Изуку не знает, как не давать ему напрягать израненное тело. — Она могла быть под гипнозом — это причуда той женщины, которая… — Ты на чьей, блядь, стороне, — Кацуки вырывает запястье из поглаживающих рук Изуку. — Деку?! — Конечно на твоей, — Изуку поднимает ладони в капитулирующем жесте. — Но все мы иногда ошибаемся. Верхняя губа Кацуки чуть приподнимается, и он раздувает крылья носа так, словно в больничной палате пахнет не стерильностью и хлопковыми бинтами, а чем-то тухлым и гадким. Коротко цыкнув, он отворачивается к окну и больше не произносит ни слова. Его можно понять: для любого героя важно знать, что то, что он делает, полезно обществу. Но сейчас нельзя на этом фокусироваться. Следствие разберется, агентство Жирножвача не зря привлекли к изучению ситуации. Пока нужно думать о завтрашнем дне и быть в нем в лучшей форме. Изуку пробует сменить тему: — Тебе сейчас главное выздоравливать. Все остальное может подождать. Пожалуйста, постарайся не нервничать, — молчание Кацуки звучит озлобленно и отстраненно. — Будешь персики? — Изуку опускает глаза к пакету и вспоминает про передачку Киришимы. — Тут еще Эйджиро тебе передал… С лица Кацуки тут же улетучивается брезгливость, с которой он сжимал губы: — Так что ты молчишь, блин? Давай сюда! А где сама эта рыжая сволочь? — Изуку неопределенно пожимает плечами, но Кацуки на него и не смотрит, занятый разворачиванием плотной упаковки. Это изящная пластиковая коробка премиальных шоколадных конфет, но внутри нет никаких сладостей: небольшой тюбик нюдового цвета с кремом для лица, пять наполненных прозрачной жидкостью шприцев по два миллилитра и еще один десятикубовый с чем-то беловатым. Десяток спиртовых салфеток прилагается. Изуку с недоумением следит за тем, как Кацуки, придирчиво осмотрев содержимое посылки, отставляет ее на кровать, задирает больничную сорочку, демонстрируя полностью забинтованный торс. Повязки толстые, и то тут, то там видны расплывающиеся кровавые разводы, свидетельствующие о том, что несмотря на швы, многие раны до сих пор кровоточат. Сердце Изуку пропускает удар, когда Кацуки, неуклюже шевеля перемотанными пальцами, начинает теребить повязки. — Что смотришь? — болезненно шипит он, когда Изуку не догадывается прийти ему на помощь. — Разматывай! — Что ты задумал? — Изуку понижает голос и опасливо оглядывается по сторонам, словно в закрытой палате кто-то может их увидеть, но все-таки подчиняется. — Ничего противозаконного, — фыркает Кацуки. — Ты эту штуку хорошо знаешь. — Детринат? Он же только в виде геля продается? — бинты послушно ослабляются, и взору Изуку предстают действительно жуткие раны. Обычно ножевые имеют относительно ровные края, но тут вид такой, будто резали чем-то зазубренным и кривым, потому что хирургам не удалось наложить ровные строчки швов. Стежки идут причудливыми зигзагами, полукругами, и под бледной кожей синеют гематомы. Изуку вспоминает их сессию, когда Кацуки пришлось сначала ободрать уже схватившиеся корки, прежде чем наложить лекарство, и вздрагивает всем телом: — Каччан, ты же не хочешь это все вскрывать заново? Кацуки тем временем занят тем, что стягивает повязку с правой руки, помогая себе зубами: — Я перфекционист, а не долбоеб. Иди на шухер, — он кивает в сторону двери. — Десять минут никого не пускай. — Но если… — Да срать мне на если! — Кацуки несколько раз сжимает и разжимает затекшие пальцы, на которых живого места нет. — Пиздуй, скоро капельницы будут разносить. Изуку медленно пятится к выходу: — Ты точно не навредишь себе? — Кацуки отрицательно цыкает, протирая спиртовой салфеткой шов выше правой тазовой косточки. — Каччан, пожалуйста… — Пиздуй!!! Изуку уступает решимости в его голосе. Он забывает телефон и отсчитывает бесконечно долгие десять минут в уме. Сбивается несколько раз, нервничает, постоянно озирается, но, к счастью, никого на этаже нет. Только пара посетителей проходят в соседние палаты, и Изуку изо всех сил делает вид, что их появление его никак не беспокоит. Наконец, в уме звучит долгожданное «шестьсот», и он, коротко постучав, возвращается в палату. Кацуки лежит на койке, закрыв лицо подушкой, и Изуку едва сдерживает панику: — Каччан? — он не отвечает, и Изуку пытается убрать подушку. — Каччан! — Отъебись, Деку! Изуку слышит нотки неподдельного страдания и замечает, как крепко стиснуты пальцы Кацуки на белой наволочке. Настолько сильно, что не будь на них коричневых меток струпьев, то от хлопка их было бы не отличить. — Ты вколол себе эту штуку без анестетика? — с ужасом озвучивает Изуку свою догадку. — Деку, во мне пять сквозных дыр, блядь. Какой нахуй анестетик? Чтобы смазать симптомы и сдохнуть? — Кацуки все-таки отнимает подушку от лица, чтобы выдать эту злобную тираду. Изуку заставляет себя не думать ни о чем лишнем. Просто наклониться и поцеловать, сначала коротко в губы, чтобы не мешать дыханию, в щеки, в лоб, в забинтованную шею. Он надеется так забрать боль, помочь пережить ее. Кацуки дышит очень медленно, неглубоко, стараясь практически не шевелить внутренними мышцами, но видно, что эти хитрости ему мало помогают. Его отпускает только через минут пятнадцать, когда его волосы уже мокрые от пота, и целовать его для Изуку уже совсем небезопасно. Коротко хлопнув Изуку по плечу ладонью, Кацуки протягивает ему коробочку, в которой, кроме использованных салфеток и маленьких шприцев, остается один полный десятикубовый шприц: — Сейчас притащат капельницы, долей туда же. — Каччан, это ненормально, — пытается сопротивляться этому решению Изуку. — Детринат же для экстренной регенерации. Его нельзя использовать вот так! Наверняка не просто так его нет в общей практике. — Бля, Деку, сначала почитай, потом учи, — огрызается Кацуки, небрежно накладывая повязки обратно и закрывая их сорочкой. — Будь я при смерти, меня бы так и так этим ширнули. — Но ты не умираешь! В этот момент за дверью слышатся торопливые шаги, и Изуку замолкает. Наверное, правильнее всего сейчас будет подойти к лечащему врачу и все рассказать, но Кацуки вряд ли простит ему такое предательство. Да и непонятно, действительно ли все так опасно, как предполагает Изуку. Поэтому он терпеливо ждет, пока вошедшая медсестра подключит Кацуки к системе, а сам активно гуглит все, что можно только найти про Детринат. Когда она, наконец, покидает палату, у Изуку уже глаз дергается от возможных побочных эффектов, но Кацуки в ответ на его беспокойство только фыркает: — Возможных, Деку. Главное — не мешать с фторхинолонами и ноотропными. У меня в схеме, — он кивает на прикрепленную к двери карточку болезни, — ничего такого нет. Поэтому не еби мозг, доливай уже. Изуку проклинает себя за то, что не может отказать. Кацуки листает что-то в телефоне, пока он возится с препаратом. — Блядь, Кири, скотина, — Изуку невольно вздрагивает, понимая, что Кацуки записывает голосовое. — Ты куда пропал, а? Думаешь, удобно самому все делать? Вибрация означает мгновенный ответ, который Изуку никак не может прочитать со своего ракурса. — Ахуеть просто, передал он. Передаст, блядь. И снова приходит сообщение. — А мне срать, что у тебя много работы и нет времени, — недовольно заявляет Кацуки. — Сволота рыжая. Изуку невольно переспрашивает: — Нет времени? — ведь это вовсе не настоящая причина, по которой Киришимы здесь нет. — Да, блядь! — искренне возмущается Кацуки, одновременно морщась от боли. Детринат явно начинает действовать. — Эта скотина чем-то там, блядь, занята! Сука! Последнее явно относится уже не к Киришиме, а к необходимости терпеть. Изуку садится рядом, берет Кацуки за руку и заставляет себя говорить какую-то успокаивающую чушь. Он очень надеется, что до конца времени посещения действие препарата закончится, ведь иначе ему придется оставить Кацуки одного в этом испытании. Изуку слегка сетует вслух, что не удалось поехать на горячие источники, но он созвонился с Миной и попросил перебронировать номер на через неделю. Правда, у Изуку нет подходящих для поездки вещей — он перебрал шкаф дома и обнаружил, что его пляжные вещи еще школьных времен и уже ему не подходят. Нужно будет выбрать время на выходных и купить хотя бы плавки. Кажется, что Кацуки не слушает. Он лежит неподвижно, вжавшись затылком в подушку и отчаянно сохраняя ритм дыхания. Но то, как крепко его пальцы сжимают пальцы Изуку, говорит о многом. Изуку видит, как ссадины на его руках и лице начинают светлеть, постепенно проходят синяки и покраснения. Остаются струпья, не способные отпасть сразу и быстро, но они спустя час выглядят ненужными и совсем сухими, готовыми облететь, словно осенние листья. У Изуку за это время пересыхает в горле и заканчиваются бытовые темы, поэтому он переходит к рассказам про Всемогущего, и Кацуки смотрит на него, как на не самого психически здорового человека. Смотрит молча, и Изуку воспринимает это как приглашение. К концу второго часа, когда он переходит к описанию «Серебряного века», на губах Кацуки блуждает снисходительная, влюбленная улыбка, которую не может спугнуть даже появление медсестры.