Variance

      Ночь была холодной. Башня Хокаге сияла на фоне ночного неба, затмевая небольшой жилой комплекс под ней. Саске нагнулся на крыше дома и спрыгнул к входной двери. В квартирах было тихо, неподвижно. Он был одним из немногих ниндзя, побывавших там.       Саске поднялся по ступенькам, держась одной рукой за плечо. Рана затянулась, и кровь высохла, но боль так просто не прошла. Добравшись до своей квартиры, он повернул ручку двери, открыл и закрыл дверь. Саске стоял в уединении своей собственной квартиры, вдали от бессвязных пьяниц на Пятой улице и далеко от визжащего железа, градом прокатившегося по всему западному лесу.       Проведя рукой по волосам, Саске прошел в гостиную. Он обезоружил себя, начав с плотного слоя бинтов вокруг ноги. Когда он снял последнюю сумку с оружием, он уставился в коридор. Один штатский крался по дорожкам за окном; по крышам бегали трое ниндзя; но он прислушался к другому звуку. Вдох-выдох.       Присутствие не активировало его шаринган. Закрыв глаза, Саске сосредоточился на слабой сигнатуре чакры — такой же слабой, как тусклый огонь спички, чьи края светятся слабым голубым светом — и он знал, кто это был. Он прокрался по коридору совершенно бесшумными шагами и посмотрел на свою кровать.       Короткие розовые волосы разметались по его подушкам. Грудь Сакуры мирно вздымалась и опускалась. Саске предположил, что она спала всего час или два; а было уже полшестого утра. Он покачал головой (какая глупая девчонка, подумал он) и вошел в свою комнату.       Сакура пошевелилась, но больше ничего не сделала.       — Привет, Саске-кун, — пробормотала она, сонливость пронизывала каждое ее слово. Она повернулась вправо и замолчала.       Саске потер лоб. Он прислонился к столу, нахмурив губы, пока размышлял. Граница становилась сильнее, оценил Саске. В последние две недели активность снизилась, нападений стало меньше…       Скрестив руки, он посмотрел на Сакуру. Но не должно ли это означать, что в больнице стало меньше работы, если меньше раненых? Но иногда казалось, что Сакура не меняется. Она работала неустанно, и для того, что Саске не мог себе представить. Люди работали, чтобы заработать на жизнь, чтобы выжить, но она… Она работала не для этого.       Небо было темным, а луна яркой, но Саске знал, что скоро взойдет солнце. Его ноги устали; миссия была утомительной; его плечо пульсировало; но он не мог заставить себя лечь. Его мысли были заняты, беспокойны. Но это всегда было проблемой Саске — он слишком много думал.       Сакура издала звук во сне, и взгляд Саске был прикован к ней. Глядя на ее невинное выражение лица, на удивление свободное от обычного беспокойства и стресса, он подумал о предыдущей угрозе Наруто. Память оставалась удивительно ясной.       Серьезное лицо Наруто.       — Убедись, что с ней ничего не случится, Саске, — сказал он. — Если ты этого не сделаешь, я узнаю, когда вернусь. И я надеру тебе задницу!       Защитный тон в его словах вызывал недоумение. Лениво Саске стоял перед ним, все еще не в силах понять, как все так сильно изменилось с тех пор, как он ушел.       — Зачем? — спросил он. — Беспокоишься за своего медика?       Наруто ведь никогда не сдерживал себя в том, чтобы просить Сакуру об одолжении, как бы она ни устала, как бы она ни была занята.       С натянутой, сдержанной улыбкой Наруто покачал головой.       — Сакура больше, чем просто медик, Саске. Такие люди, как Кабуто, могут быть медиками. Сакура, — он сделал решительную паузу, — ангел. Ей не нужно было учиться лечить. Она всегда это делала.       Мысли Наруто все еще крутились в его голове, и Саске протянул руку. Он коснулся лица Сакуры руками, которые всего два часа назад свернули мужчине шею.       Немедленность ее ответа, даже во сне, удивила его. Сакура почувствовала его прикосновение и повернулась к нему.       — Где ты был? — пришел ее усталый шепот.       Саске, хотя у него и не было на то причин, подвергал цензуре свои чувства. Рядом с ней он чувствовал, что неуместно говорить, что он убивал, ведь она была целительницей.       — Миссия, — ответил Саске.       Ярко-зеленые глаза Сакуры открылись для лунного света только на мгновение, прежде чем закрылись из его поля зрения. Она глубоко вздохнула, пробормотав:       — Ты не ранен?       Ее мышцы снова обмякли, и Саске был благодарен за это. Он не имел в виду свой ответ таким образом, но ее вопрос вызвал волну эмоций, с которыми он не хотел иметь дело. Угрызения совести превратились в своего рода компаньона; он обнаружил, что соскальзывает в это… вдыхая это.       Когда тупая боль в ногах превратилась в активную пульсацию, Саске выпрямился и подошел к другой стороне кровати. Снимая сандалии, он откинул одеяло. Когда он лег, Сакура пробормотала что-то неразборчивое. Саске остался лежать на спине, заботясь о раненом плече, и слушал ее слабое бормотание, которое всегда вращалось вокруг ее команды, больницы и ее наставницы.

***

      Солнце стояло прямо над головой, палящие лучи разносились по крышам и улицам. Саске проснулся в поту. Он сбросил одеяло с ног и задыхался, отчаянно и сухо дыша. Отсутствие Сакуры было одной из первых вещей, которые он заметил. После нее осталась бумага с аккуратным почерком, к которому он привык.       «Прости, что воспользовалась твоей квартирой, Саске-кун. Надеюсь, ты не возражал. Я оставила для тебя еду на кухне», — были слова, выведенные на белой записке. Буквы у нее были аккуратные, как всегда, но последние слова растягивались, как будто она торопилась. Куда, Саске снова не мог сообразить. Разве она практически не жила в больнице? Почему ей так хотелось быть там каждый час дня?       Саске иногда задавал себе эти вопросы, мимолетно, пренебрежительно, но он знал ответ. Хотя ему не хотелось это признавать, Сакура несла огромное бремя, вес которого, как он знал, часто был для нее непосильным. Саске не был слеп к ее ответственности и вере, которую все питали к ней — ее таланту никто не отказывал. Он считал ее непостоянной, безрассудной и упрямой; он думал обо всем этом, но не потому, что у нее не было способностей.       Сакура была неосторожно самоотверженной. И для чего? Подумал Саске. Какова была цель в этом? Поведение Сакуры было постоянной загадкой. Он не понимал, какое удовлетворение она могла получить от жизни, которой жила. Он не понимал, почему она решила делать то, что делала, когда у нее не было ничего, что связывало бы ее с ответственностью.       Саске понимал Наруто. Его решения имели смысл; у него был путь, цель. Какаши имел смысл. Его прошлое вело его. Сакура, однако, напрасно подвергала себя боли.       Саске не мог вспомнить ни одного случая, когда она принижала его, осуждала. Если бы они поменялись ролями, Саске знал, что он сделал бы. Чего бы он не стал бы делать, так это улыбаться или готовить ей еду, предлагать вылечить ее, снять для нее квартиру или сводить себя с ума, пытаясь ухаживать за ней, когда она ничего не сделала, чтобы заслужить это. И Саске лучше всего знал, чего он заслуживал.       Он недоумевал, почему она пыталась довольствоваться работой, когда все, что она давала ей, — это ночи без сновидений, усталость и пустое чувство удовлетворения.       Покачав головой, Саске встал. Когда он забрел на кухню, то заметил тщательно приготовленную еду и усмехнулся. Когда он сел и начал есть, то понял, что она так же вылечила его плечо.

***

      Саске шел по улицам, засунув руки в карманы, и его глаза были прикованы ко всему, кроме лиц. Жители деревни, некоторые, но не все, отвернулись от него, быстро отводя глаза. Их шепот достиг его ушей. Саске отмахивался от них, но слышал слухи и презрительные мнения так часто, что они надолго укоренились в его сознании.       Снова был вечер. Саске выполнил очередную миссию, как это было в его повседневном распорядке, и теперь его ничто не отвлекало. Миссия была легкой и короткой. Было без четверти семь, и ему нечего было делать. Чувствуя себя особенно угрюмым, Саске направился к одному месту, о котором мог думать.       Лица, окна больницы — все смотрело на него стерилизованными флуоресцентными глазами. Ступени, изношенные, приветствовали его. Медсестра на стойке регистрации тоже не забыла его поприветствовать, так как он был частым посетителем.       Чакра Сакуры все еще была слабой, но не такой слабой, как прошлой ночью. Он чувствовал ее на третьем этаже, но не беспокоил. Даже если бы Саске попытался, ему не удалось бы вытащить ее из больницы так рано. С угрюмым выражением лица он отклонил нежелательный разговор. Он быстро добрался до ее кабинета и закрыл дверь при входе. В ее кабинете было прохладно, изолированно. Он пах ею, потому что именно так пахла Сакура — легко, как ваниль, и недавно с оттенком металлического запаха крови.       Сидя в ее кресле, Саске бездумно повернул офисное кресло несколько раз. Здесь все стихло, да и в этом кабинете было холоднее, чем на душных, многолюдных улицах. Ему нравилось уединение этой части больницы, как будто относительная пустота действительно могла привести его разум в подобное состояние.       К своему удивлению, он задремал.       Когда Саске проснулся, образы его сна — его покойная семья, поместье, которое он когда-то видел во сне, принадлежащее ему (теперь это желание казалось ему таким ироничным), Команда Семь, Звук и десятки сражений, которые были бессмысленными. — вперемешку с простым видом Сакуры. Она стояла в своем лабораторном халате, держа в тонких алебастровых пальцах коричневый блокнот.       — Саске-кун, — выдохнула Сакура.       Облегчение, которое пришло с его именем, заставило его нахмуриться. Несколько дней ее бескорыстное доверие вызывало у него отвращение. Его желудок скрутило, потому что он задавался вопросом, знает ли она хотя бы половину того, что он сделал, заснет ли она так быстро рядом с ним и будет ли она так рада его видеть. Возможно, больше всего его раздражало то, что Сакура действительно знала. И она будет продолжать делать все эти вещи.       Из-за того, что она стала невосприимчивой к его настроению, Сакура могла игнорировать его хмурый взгляд и поджатые губы.       — Как твое плечо?       — Прекрасно.       Доброта Сакуры ни разу не дрогнула из-за его сарказма. Одна вещь, которую он узнал о Сакуре, заключалась в том, что она никогда не могла дать ему что-то определенное: апатию. В такие дни он жаждал увидеть от нее апатию, но Сакура, похоже, не могла этого сделать. Она боролась с его непокорностью с большей доброжелательностью. Сердце ее переполняло, и с какой целью он не понял…       В самодовольном отношении Сакура на мгновение сбежала. Она отложила свои бумаги и стала листать их одну за другой. Со своего поста он просматривал ее документы, едва ли в состоянии понять в каждом больше, чем предложение. Его гордость, конечно, не позволяла ему когда-либо упоминать что-то в этом роде, чтобы она не восприняла это как комплимент. А комплименты, как все знали, были всего лишь способом признать свою неполноценность.       Однако, когда Сакура вздохнула, Саске переоценил это чувство. Из-за ее постоянного стремления проявить себя — это была единственная причина, по которой Саске мог охарактеризовать ее стремление к работе, — он смягчился. Саске никогда не мог выразить словами свое понимание, но он понял. Многие ночи, когда он безуспешно пытался произвести впечатление на отца, можно было вспомнить без труда. Эти детские стремления омрачали его гордость, и он оглядывался на них с огорчением.       Внезапное движение Сакуры вырвало Саске из его мыслей.       — Я когда-нибудь говорила тебе, что ты пялишься? — спросила она вслух. Ее голос, хотя и остался таким же четким, изменился с юных лет. Теперь он был добрее, сильнее и более усталым.       Сакура, не дожидаясь ответа, продолжила:       — Но я полагаю, что пристальный взгляд — неудачно подобранное слово. Оно подразумевает нечто более пустое, чем твое внимание, Саске-кун.       И Саске наблюдал за ней; он не осознавал этого, пока она не сказала об этом. Он смотрел на ее одежду, которая была на удивление гладкой, и на извилистый кровавый след вдоль ее правого предплечья. Кровь была в виде крошечных капель, как будто Сакура истекала кровью через поры. По привычке Саске смотрел, как ее бедра прислоняются к столу — для поддержки, как он предположил, — и размышлял о хорошо сшитом шве на внутренней стороне ее бедра.       Сакура провела рукой по волосам. Она покачала головой, словно отбрасывая все, что думала.       — Хочешь выпить? — спросила она, в том мягко заинтересованном тоне.       Саске лишь кивнул. Он не был уверен, что лучше, работать или пить, но думал, что предпочитает одну рюмку четырем часам работы. Когда они отправились в путь, Саске решил, что у нее будет только одна.       Звезды сияли над ними, но не так ярко, как вдали от сияющих уличных фонарей. Он знал, что Сакура думала о том же, когда подняла голову и скривила рот. Ее белая тонкая шея вытянулась вверх; короткие волосы щекотали ей шею; затем она снова повернулась лицом к улицам, вспышка тоски исчезла и сменилась закаленной силой.       Саске узнал, что он не единственный, кого заставили повзрослеть. Вся Команда Семь… пострадала из-за него.       Улицы были немноголюдны, но Саске все еще слышал шепот. На этот раз сплетни касались их двоих. Саске чувствовал жгучую ненависть в груди, которую хотел погасить, но не мог. Насилие… было не в стиле шиноби Конохи.       Однако девушка рядом с ним была либо совершенно безразлична, либо ничего не осознавала. Поскольку Сакура (он заметил) вряд ли была в гармонии с миром, он с большей готовностью убедился в ее невежестве. Но когда Саске задумался, он почти поверил, что Сакура действительно заметила предательское бормотание. Возможно, когда вся Команда Семь покинула ее, она просто привыкла.       Определенная позиция пришла в их поле зрения. Когда Сакура села за длинную деревянную стойку, она заказала свой типичный напиток. Саске отказался от уговоров рабочего: «А что я могу предложить вам?»       Они молчали, пока Сакура не начала:       — Зачем ты пришел, Саске-кун, если ты ничего не собирался заказывать?       — Потому что ты позвала.       Сакура улыбнулась. Он задавался вопросом, было ли это просто из вежливости или из понимания того, что он имел в виду. Он был склонен думать, что это было последнее.       После паузы Саске задал ей вопрос. Она была так поражена его разговором, что ему пришлось повторить.       — Как твои ученики? — повторил Саске. Студентов-медиков он называл ее, хотя она их не учила.       Сакура поставила свой напиток.       — Они становятся лучше с каждым днем. Это просто долгий процесс…       Процесс, который был собственной идеей Саске, занимал намного больше времени, чем он предполагал. Саске не знал, как тяжело это будет, и как долго придется страдать Сакуре. Чтобы обучить больше медиков, Сакура потеряла несколько медсестер. Теперь, с более недоукомплектованная персоналом, чем когда-либо, она ждала, когда ее жертва наконец окупится.       Саске уставился на ее чашку, вокруг которой были сжаты еще более бледные пальцы.       — Сколько еще пройдет времени, пока они не смогут помогать в больнице?       — Для лучших — еще несколько месяцев. — Сакура заправила розовую челку за ухо. — Терпение, — прошептала она.       Терпение, с иронией подумал Саске. Сакура проявила достаточно терпения.       Сакура вскоре начала шататься, хотя это было не от алкоголя, ибо он уговорил ее больше не заказывать. Она говорила о больнице, Цунаде и паре пациентов. Во время своего рассказа она упомянула Наруто. Улыбка, полная нежности, которая заставила Саске отвести взгляд, расцвела на ее нежно-розовых губах, когда она упомянула его. Вспышка огня, жизни вспыхнула в ее глазах.       — Он может скоро вернуться домой, — пробормотала Сакура почти про себя.       Ее выражение лица и речь, когда она говорила о Седьмой Команде, дали Саске некоторое представление о том, как она вела себя, когда его не было. Тоска (смешанная надежда и отчаяние) была настолько сильной, что напомнила ему о тех первых годах после смерти его семьи. Сакура больше, чем кто-либо, всколыхнула его семейные воспоминания. Почему, он еще не узнал. То, что он отчетливо чувствовал, было связующим сочувствием.       — Я так скучаю по ним всем. — Сакура сделала еще один глоток из своего напитка, и Саске знал, что он не воображал легкое сияние ее глаз. — Такое ощущение, что я провела больше времени вдали от них, чем рядом с ними. — Сакура, казалось, осознала всю честность в том, в чем только что призналась, и покачала головой. — По крайней мере, это не должно занять так много времени… пока они все не вернутся.       Взгляд, мелькнувший в глазах Сакуры, поразил Саске. Ее слова вкупе с печалью заставили его задуматься, не переживает ли она, что он тоже уйдет.       Под звездами Конохи, в окружении недоверчивых глаз, но безликих людей, Саске осознавал, что Сакура была нитью, за которую он держался — нитью, которая в последствии туго натягивалась и рвалась…