It's All Just Temporary

Эш выходит из столовой, ничего не съев. Он голоден, но думает, что если съест что-нибудь, то почувствует себя плохо. Шортер был молчалив все оставшееся время. Эш чувствует себя придурком, но ему показалось, что, оставить Шортера за обедом, было хорошей идеей. Что им обоим стало от этого легче. Эш ничего не сказал, когда уходил, но, честно говоря, и Шортер ничего не сказал. Просидеть 90 минут третьей пары было мучительно, он не мог ни на чем сосредоточиться. Хотелось пойти и извиниться. Шортер заслуживает лучшего друга, чем я. Но Эш знает, что только заставит его еще больше беспокоиться. Последней парой у него английский, любимый урок. Так что, несмотря на то, что он чувствует себя паршиво прямо сейчас, осознание того, что он будет копаться в чужих проблемах в романах, которые они читают, и забудет о своих собственных, заставляет его почувствовать себя немного легче. Он кивает Бланке, когда входит в класс и идет до самого конца кабинета. В классе установлены по две парты рядом друг с другом, а перед ними еще по две парты. Всего три ряда по две и по четыре парты. Он садится и вешает рюкзак на спинку стула за ремень, вытаскивая свой (очень) помятый экземпляр «Хорошо ловится рыбка-бананка». Эш думает, что они должны были прочитать рассказ для этого урока (когда-то проницательный, всегда проницательный), но ему все равно. Бланка, вероятно, даст ему что-то еще для чтения в качестве своего рода «наказания», прекрасно зная, что Эш любит дополнительные задания. Урок начинается как обычно, Бланка пишет что-то на доске, как будто он профессор психологии в колледже или что-то в этом роде, за исключением, что вместо того, чтобы написать «Хорошо ловится рыбка-бананка» как думал Эш, он пишет «Эйджи». ...что, черт возьми, такое Эджи? Оказывается, это «Эйджи Окумура», когда Бланка заканчивает записывать полное имя, и это азиатский мальчик, неловко стоящий в дверях класса. Бланка машет ему рукой прямо перед классом. Некоторые дети посмеиваются над очевидным дискомфортом, который демонстрирует мальчик. Бланка просто игнорирует их: «Это Окумура Эйджи, или, как мы сказали бы здесь, в Америке, Эйджи Окумура. Он новенький, так что вы будете к нему добры. Вы все знаете правило: любая дерзость - и сразу убирайся вон из класса». — раньше правило было: «Любая дерзость - и сразу твоя задница убирается из класса», но директора чуть не хватил инсульт, когда он увидел, что она висит заглавными буквами на белой доске как «вдохновляющая цитата», — Понятно?» Класс кивает. «Хорошо, Эйджи, так как осталось только одно свободное место, я прошу тебя просто сесть туда, это справа сзади» — указывает Бланка, —Кроме того, у меня нет для тебя лишнего экземпляра книги, так что будь внимателен на сегодняшнем уроке». Эйджи кивает и направляется к своему столу. В этот момент Эш смотрит направо, на незанятое место в конце класса, которое так уж случилось, что рядом с ним. Черт возьми, этот парень, вероятно, не очень хорошо умеет держать свои вещи при себе, а это значит, что мне придется пассивно-агрессивно передвигать их обратно за границу между нашими столами. Или, может быть, он левша, и мы будем продолжать сталкиваться локтями, а потом нам обоим придется извиняться, как будто это не самая раздражающая вещь в мире. Ладно, да, Эш знает, что выдумывает, он просто немного расстроен тем, что лишится свободного места рядом с ним. Мега стол, ушедший навсегда... Мистер Окумура (он не сможет исковеркать это имя, если не будет произносить его, шах и мат) садится рядом с ним. Урок продвигается вперед, и на этот раз Бланка пишет на доске: «Хорошо ловится рыбка-бананка». Итак, Эш в данный момент упирается щекой в ладонь, бессознательно барабаня пальцем по столу. Прошло всего несколько минут, когда он чувствует, как кто-то хлопает его по плечу, он немного подпрыгивает и оглядывается, лицо мальчика приветствует его. «Я Эйджи Окумура! — взволнованно выдает он, протягивая руку. — А ты?» Эш пожимает ему руку, хотя и с гораздо меньшим энтузиазмом. «Я Эш». Мистер Окумура наклоняет голову. «Эшу?.. Как пепел?» — Эш поднимает брови, не упуская из виду милое «шу», добавленное в конце его имени. «Да, я полагаю». «Здорово!» — восклицает мистер Окумура — нужно все таки узнать, как произносится имя этого мальчика, «мистер Окумура» слишком официально для такого восторженного ребенка перед ним, — он останавливается и оглядывается: «У меня нет…» — он пытается найти слово, размахивая руками в воздухе, «книги… чтобы читать». «О, — Эш подвигает свой экземпляр Э-Эйдзи-Эйжи-Эйжай-Эй-мальчику, — можешь взять эту, я ее уже прочитал». Мальчик выхватывает у него книгу, позволяя своей улыбке осветить комнату. «Большое спасибо!» «Не стоит благодарности». … Оказывается, Бланка не даст Эшу никаких других заданий до тех пор, пока он не сможет, как он прочитал по губам Бланки через весь класс, «перестать быть придурком и прочитать «Острова в океане» (никогда не оскорбляй любимую книгу Бланки, он безжалостен). Чем он и занимается, пока не выполнит это пожелание. (Бланка вышел из комнаты минуту назад или около того (вероятно, чтобы взять для Айджая копию рассказа, который они читают), так что Эшу не нужно беспокоиться о том, что Бланка следит за тем, что он не читает.) Глаза Эша бессознательно скользят по человеку рядом с ним. Эш называет это синдромом новенького, ведь ты не можешь не пялиться на новенького, почему? Кто, черт возьми, знает, Эш точно не знает, но все равно смотрит на него. У мальчика — Эш остановился на произношении «Эйджай» — черные волосы, более темная кожа (у кого не более темная кожа, чем у Эша? Он практически призрак), черные глаза, узкие, но такие щенячьи, и они выглядят огромными — ладно, вот описание получше: возьмите кролика и котенка, скрестите их, и вуаля, у вас есть Эйджай — ладно, да, это произношение определенно звучит неправильно, может быть, это скорее… «Почему ты смотришь на меня?» — рука Эша соскальзывает с края, и его голова чуть не падает на стол. Вот дерьмо. Я просто смотрел на него, не так ли? «Хееей, любопытный американец?» — теперь мальчик машет рукой перед лицом. «О боже… я… я…» — святая мать всего святого, что мне сказать, и почему я так смущен? «Все американцы такие любопытные?» — мальчик дуется, на самом деле дуется. Эш щурится на него. «...нет...?» «Значит только ты. Отлично», — он гладит Эша по голове. На самом деле гладит по голове. Что за — ? Эш сидит, лишенный дара речи. Пожалуйста… о, пожалуйста, если где-то есть бог, скажи мне, что я не краснею? «Нет… я… что ты…» — он заикается, почему он заикается? Почему я заикаюсь? Какое проклятие наложил на меня этот парень? Он не успевает об этом подумать, как вдруг мальчик сгибается и начинает трястись, Эш присматривается… он плачет. Он прячет лицо и плачет. Что ты сделал Эш? Что, черт возьми, ты сделал? Эш потрясен, он хватает мальчика за плечи. «Мне очень жаль, я что-то сказал?» Как, черт возьми, ты заставил мальчика плакать в его первый день в школе? Как-? «Что я сказал? Мне очень, очень жаль. Пожалуйста, я…» Затем лицо мальчика поднимается вверх, и он… смеется. Он смеется… над Эшем. «Прости! — говорит мальчик между приступами веселого хихиканья, — ты выглядел таким серьезным, а потом ты все...» он снова смеется, изображая Эша, открывая и закрывая рот, как рыба. Эш убирает руки с плеч мальчика, скрещивая их на груди. «Вау. Доведи меня до сердечного приступа, а?» «Эй, не я пялился на тебя!» «Это было… я просто…» «Вы, американцы, такие чувствительные!» — перебивает его мальчик. «Да, но по крайней мере я не садист». «О, ты слишком суров! Ты не знаешь настоящего японского веселья! — улыбается он. — Вы, американцы, умерли бы в Японии, вы даже не знаете о Канчо». «Должен ли я?» «Возможно, нет, твой маленький американский мозг может взорваться». «Эй! — говорит Эш, на самом деле обиженный. — Он больше твоего!» И ох… Эйджи теперь истерически смеется. «Это не то, что я…» — но Эш смотрит на него, действительно смотрит на него, на мальчика, который умирает со смеху, и он ничего не может поделать, как улыбнуться, и теперь он тоже смеется. Они оба смеются, над такой дурацкой шуткой. Это даже не смешно, но Эш не может дышать. Он пытается оправдать это, почему он смеется больше, чем за несколько месяцев, даже лет. Это глупо, очень глупо, но ему это нравится. Ему нравится смеяться вместе с мальчиком, имя которого он даже не может правильно произнести. «Итак… твое имя», — говорит он, как только Айджай вытирает слезы от смеха с глаз. «Мое имя?» «Ты будешь ненавидеть меня за это… — бормочет он, качая головой, — это Айджей, верно?» «Эйджи». «Эджи?» «Близко, но нет… Эйджи». «Иджей?» «Ты безнадежный, безнадежный американец». «Я шучу!» — Эш поднимает руки, сдаваясь. «Тогда скажи это правильно». «Эгги». Эйджи хлопает его по плечу. «Ладно, теперь ты просто прикидываешься дураком». «Ладно! Ладно… — смеется Эш, выпрямляясь и проверяя слово на языке, — …Эйджи?» Мальчик смотрит на него какое-то мгновение, прежде чем его улыбка прорывается наружу. «Бинго!» — кричит Эйджи. На них тут же устремляется куча глаз. «Простите», — шепчет он. Проходит мгновение, прежде чем он снова улыбается. «Похоже, у тебя действительно есть мозги в этой большой голове, и, поскольку ты такой любопытный американец, я не думаю, что ты будешь против помочь мне с этим?» Эйджи указывает на (очень) помятый экземпляр «Хорошо ловится рыбка-бананка». «Зачем тебе моя помощь?» — спрашивает Эш. «Я японец, а не американец. Скажи мне, почему тебе нужна помощь в чтении японских книг?» «Потому что я совсем не знаю японского». Эйджи делает паузу, поглаживая подбородок, словно глубоко задумавшись. «Са-йо-на-ра». Он говорит, выговаривая каждый слог. «...Хм?» «Серьезно, ты никогда не смотрел аниме? Это значит до свидания». «Са-йо-на-ра», — Эш копирует в ответ. «Потрясающе! И угадай, что?» «Что?» Улыбка Эйджи становится дьявольской. «Теперь ты немножко знаешь японский. Никаких тебе оправданий!» — Эш закрыл лицо руками. «Ладно, но разве ты практически не говоришь по-английски? Ты только что прекрасно провел беседу. Если не считать нескольких ошибок здесь и там, я бы сказал, что у тебя все отлично получается». «Спасибо за комплимент. Но разговор отличается от чтения. Ваши английские иероглифы выглядят очень глупо, а что там с буквой «с»? иногда она хочет быть «к», а иногда хочет быть «с». Эш громко вздыхает (не потому, что он раздражен, а больше потому, что хочет подразнить Эйджи). «Хорошо. Я помогу — Эш сдвигает книгу обратно, открывая ее на первой странице, — Ты начнешь, а я вмешаюсь, если ты допустишь какие-то ошибки?» «Звучит неплохо?» — Эйджи с энтузиазмом кивает. Он указывает пальцем под текстом на верхней части страницы и начинает читать. «В гос-ти-ни-це жи-ли… де-вя-нос-то семи-семь нью-йоркских рек-ла-мы… прости, агентов по рекламе, и то, как они за-гро-загру-зи-ли междо-между-родни-между-го-род-ний те-ле-фон, что дее-вуш-ке из пять-ноль-семь но-ме-ра приш-лось ждать с по-луд-ня до двух тридцати, пока ее сои-сое-ди-ни-ли». «Видишь? — Эш указывает на книгу, — Ты отлично читаешь. Тебе не нужна моя помощь». «Ладно, я немного соврал… — теперь краснеет лоб Эша, потому что все остальное лицо закрывает ладонь, — но мне действительно нужна помощь! Не в чтении. Я умею читать хорошо, но проблема в том, что я не понимаю, что читаю когда читаю. У меня все в порядке с простым разговором и изложением вещей. Но ваши сумасшедшие американские книги, слишком сложны, — он обвиняюще указывает пальцем на Эша, — Ты вызвался быть моим человеческим словарем…» «Когда я это сделал?..» «Шшш!.. Ты вызвался быть моим человеческим словарем… значит, ты будешь им… теперь, — Эйджи указывает на рассказ — Что это значит?» Эш сопротивляется желанию уронить голову на стол. Это займет некоторое время. Но почему-то, пока Эйджи продолжает читать, где-то глубоко внутри… Эш не думает, что он возражает.